Макс Барри 6 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 16Следующая ⇒

– По описанию – то, что нам нужно.

– Я так и подумал. И она уже готова. К испытаниям.

– Вы хотите, чтобы я нашла человека, которому нужен ручной протез?

Я покачал головой:

– Я могу обойтись сам.

– Вы можете… вы хотите сказать…

– Я могу заменить свою руку.

Кассандра Котри некоторое время молчала.

– Весьма благородно с вашей стороны, Чарли. Но я думаю, мы найдем испытателя.

– Не возражаю.

– Могу лишь… поблагодарить вас. Но вы не можете испытывать на себе все ваши бионические новинки. – Она улыбнулась. – Или можете?

– Вполне, – ответил я.

– Чарли, вы выполняете уникальную работу. Руководство не нарадуется положению дел. Я тоже. Откровенно говоря, мне поначалу казалось, что проект закончится катастрофой. Хорошо, не катастрофой – полным бардаком. Но вы взяли и опровергли мои опасения. Так что давайте… продолжим делать то, что делаем. А я найду человека, которому нужна рука. Договорились?

Я молчал.

– Вот и славно, – сказала она. – На том и порешим.

Мы провели живое испытание нервного интерфейса. Оказалось, что ноги от Альфы сгибались недостаточно для того, чтобы иголки не выдергивались при каждом движении, а потому я в итоге переключился на разработку Беты. Этот мой шаг спровоцировал страхи и торжество, так как после фиаско с колесами Бета плелась в хвосте. Но дело было в технологии. Ноги от Беты весили в два раза меньше и были сделаны из стали‑ серебрянки: из всех моделей они больше всего напоминали настоящие ноги. Не считая ступней‑ копыт. Копыта нас полностью устраивали. Я подсоединил иглы; двое лаборантов вставили меня в ноги от Беты и придали вертикальное положение. На этой стадии еще ничего не включали. Ассистенты покинули помещение и начали собираться за зеленым стеклом Стеклянного кабинета. Я нервничал. Не столько потому, что собирался проверить, как будет выглядеть прямое подключение мозга к паре самоходных искусственных ног, сколько из‑ за наплыва зрителей. Большим пальцем я нашарил пусковую кнопку и положил другую на аварийный выключатель. Взглянул на Стеклянный кабинет, и Джейсон ответил жестом: все в порядке. Случись что с пусковой кнопкой или аварийкой, он был готов отключить питание дистанционно. Все это было излишне, так как мы подали на ноги лишь десятую долю мощности. И тысячу раз проверили их на виртуальной модели. Сюрпризов сегодня не будет.

Я вдавил пусковую кнопку. Услышал тонкий писк. Я постарался не обращать на него внимания и предельно отчетливо представил, как поднимаю правую ногу и делаю шаг.

Ничего не произошло. Я открыл глаза, полный разочарования. Затем посмотрел вниз: моя правая нога стояла впереди левой. Я имею в виду ногу от Беты. Она сделала точно так, как я велел, – настолько гладко, что я не заметил. Когда я взглянул на Стеклянный кабинет, за трехдюймовым слоем прозрачного зеленоватого пластика мои лаборанты безмолвно прыгали и ликовали, их Z‑ очки мотались из стороны в сторону.

Чем больше я возился с рукой от Гаммы, тем сильнее она мне нравилась. Забавное дело: стоит узнать о существовании лучшего – и то, что имеешь, начинает казаться несносным. Всякий раз, когда я хлопал себя по карманам в поисках беджа, меня посещала мысль: «Мне не пришлось бы это делать, будь он вмонтирован в палец». За токарным станком и над монтажной платой я то и дело тянулся за инструментом, и, когда пальцы соскальзывали или дрожали руки, я злился – сколько можно, в конце‑ то концов! То же и с Z‑ очками: хотя они были тяжелыми и давили на нос, мне было жаль их снимать. Рука была не столь совершенна, и я погрешил бы против истины, если бы отстаивал ее превосходство перед биологическим эквивалентом. Но в ней было что‑ то такое, от чего я не мог отказаться.

Я достроил IP‑ клиент голосовой программой и набрал номер больницы. Исходящие проваливались в никуда. Неудивительно: корпоративный файрволл старался вовсю. Ирония работы в самой передовой исследовательской лаборатории мира заключалась в том, что интернет‑ соединение работало на скорости модемного. Фильтр отслеживал буквально все. Я поиграл с настройками портов: не помогло. Можно было попробовать замаскировать аудиопоток под обращение к Википедии. Я задумался. Идея казалась осуществимой.

Другим вариантом был выход за пределы «Лучшего будущего» ради звонка из телефона‑ автомата, но должен признаться, что он пришел мне в голову гораздо позднее.

Ноги развивались скачкообразно. Не в буквальном смысле – лабораторные потолки невысоки. Прыжки нам пришлось отложить для полевых испытаний. Но я уже мог бить копытом. Я мог преодолеть препятствие на уровне колена и не сломать. На самом деле я мог это сделать и не заметить, так как ноги чувствовали поверхность. Мне оставалось лишь мысленно указать пункт назначения, и, пока они занимались делом, я мог размышлять о чем угодно. Таким, на мой взгляд, и должно быть пешее путешествие.

Прошли сутки, и все оставалось в порядке. Я выходил в ногах за пределы лаборатории, прогуливался по коридору. Мы прозвали их Контурами за плавные изгибы. Эти ноги радовали глаз. Мне хотелось показать их Лоле. Но мне так и не удавалось связаться с ней – вот уже пять недель.

Однажды я устраивался в Контурах – и ноги начали складываться. Этого не должно было случиться. Им полагалось быть обесточенными. Один из лаборантов в панике закричал. Я посмотрел на поршни, на щель, сужавшуюся между ними, и потянулся, как будто мог остановить их.

Послышался хруст. Яркая вспышка боли. Кто‑ то визжал. Ко мне тянулись руки. Я увидел лицо Джейсона, искаженное горем. «Простите», – повторял он снова и снова. Я взглянул на свою руку. Она была зажата, образуя бутерброд с коленом Контуров и просевшим гнездом. Было много крови. У меня закружилась голова. «Простите», – повторил Джейсон. Он отвечал за техническое состояние Контуров, покуда я не вставал в них. Но мы следили за этим не слишком строго, благо все шло прекрасно.

– Пожалуйста, простите меня.

– Все в порядке. – Я был близок к обмороку, но хотел, чтобы он услышал. – Не страшно.

– Чарли! – позвала Лола.

Ее голос приобрел механическую окраску, так как мой компьютер выделял его из IP‑ пакетов, замаскированных от корпоративного сниффера под увесистое поздравительное письмо. Но ее радость слышалась безошибочно. Я испытал облегчение. Прошло много времени, и всякое могло случиться.

– Я звонила тебе раз сто!

– Правда?

– Да! Мне все время отвечали, что ты занят, и предлагали оставить сообщение. Я раздобыла твой домашний номер, но автоответчик уже переполнен.

– Меня не было дома.

– Давно?

Я задумался.

– С марта.

– Чарли, – она понизила голос до шепота, – по‑ моему, тебе пора выбраться оттуда.

– Зачем?

Я хотел почесать щеку и промахнулся. Взглянул на руку: снова забыл надеть указательный палец.

– Я просто решила, что это здравая мысль.

– Хорошо.

– Давай встретимся, – сказала она. – Пиши адрес.

Я потянулся за ручкой – рукой, на которой были пальцы.

Несколько лет назад парень из отдела гелей пырнул трех человек битой колбой Шленка. [15] Его пришлось выкуривать слезоточивым газом. Он буянил и кричал, что всем плевать на его лабораторные отчеты. Один из пострадавших умер. И после в коридорах изо дня в день толпились люди, твердившие друг другу: «Невероятно! У меня в голове не укладывается. А у вас? » Они собирались в необычные компании: инженеры вместе с маркетологами и бухгалтерами. Каждый хотел убедиться в согласии собеседника: такое не укладывается в голове.

Сначала я тоже качал головой, как делали все. Я не хотел никого обидеть. Но в итоге мне надоело, и я заявил, что парень – и это вполне очевидно – был глубоко расстроен. Я высказал это моей лаборантке Илейн – той самой, у которой плохая кожа и которая уволилась из‑ за ночных кошмаров. Илейн взглянула на меня, как будто что‑ то искала: «Да, но расстроиться так глубоко, чтобы совершить то, что он сделал…» Я ответил, что именно так и поступают глубоко расстроенные люди: предаются насилию. Илейн возразила: «Но сами‑ то вы никогда такого не сделаете». А я сказал, что, возможно, и нет, но в тех же условиях и при том же поводе разумно было бы допустить, что я повел бы себя так же. Я принадлежал к тому же биологическому виду. Никто не виноват в агрессивном настрое, когда мозг затоплен вазопрессином. [16] Все происходит так и не иначе. Вы роняете стакан, он падает на землю. Вы, может быть, этого не хотели, но стакан ни при чем. Не стоит выносить моральные суждения, ибо причина порождает следствие. Мы являемся биологическими машинами. Наши желания обусловлены химически. Введите монашке соответствующий химический коктейль, и она начнет раздавать оплеухи. Такова реальность.

Все это казалось мне очевидным и простым, но я, вероятно, сформулировал неудачно, так как тем же днем мне позвонили из отдела кадров. Мне сообщили, что все травмированные инцидентом могут записаться на психологическое консультирование, и поинтересовались, не хочу ли я воспользоваться этим предложением, а я ответил отрицательно, но они возразили, что, может быть, и придется, – несмотря ни на что, и я три часа общался с каким‑ то лысым типом в его кабинете. В конце концов он вроде бы уяснил мою точку зрения или хотя бы уверился, что я не собираюсь расстреливать сослуживцев. Он заявил, что наша ответственность как цивилизованных существ отчасти заключается в обуздании наших низменных инстинктов. С чем я согласился, но тут же представил себе причудливость ситуации: мир вежливых, улыбчивых мужчин и женщин, лишь на каплю серотонина[17] отстоящих от варварства и притворяющихся, что это не так. Дело казалось мне поправимым.

Я прошел в четвертую лабораторию и залез в Контуры. Несколько человек из Гаммы, обретавшиеся поблизости, с любопытством воззрились на меня сквозь Z‑ очки.

– Испытания? – спросил один.

Я покачал головой, включил питание и поднял Контуры на уровень ходьбы. Я сделал шаг‑ другой и вышел из лаборатории.

На выходе из лифта меня уже поджидала четверка охранников. Одним из них оказался Карл, человек‑ гора.

– Добрый день, сэр, – поздоровался он. – Куда‑ то собрались?

Мои ноги уже начали его объезжать, и прошла секунда, прежде чем я их остановил. Они были с норовом. Торможение отозвалось вибрацией. Я заметил, что вокруг больше не было никого. Помещение опустело.

– Да. Наружу.

– Куда именно? Мы подвезем вас.

– Просто наружу, – ответил я. – Входит в испытания.

– Извините, доктор Нейман, но для полевых испытаний нужно разрешение.

Я стиснул зубы.

Карл не был ни в чем виноват, но я был разозлен разлукой с Лолой. «Выйду, и все», – подумал я. Ибо вряд ли они могли меня задержать. Я не хотел претворять это в мысленную инструкцию, которую могли воспринять Контуры. Но я уже сказал, что они были с характером. И они сорвались столь стремительно, что мне пришлось вцепиться в сиденье гнезда.

– Тпру, – сказал я.

Карл метнулся наперерез, как заправский лайнбекер. [18] Контуры обогнули его и потопали к вестибюлю.

– Доктор Нейман! – кричал Карл. – Стойте!

Его голос метался в стеклянных стенах. Он звучал грозно, и, может быть, поэтому Контуры перешли на бег. Поршни несли меня к застекленным дверям. Те не успели открыться вовремя, и программа предупреждения столкновений остановила меня столь резко, что я ударился лбом в дымчатое стекло. Было больно. Придется это исправить. Но вот зазор между дверями стал шире, и Контуры снялись с места.

Я будто оседлал отбойный молоток. С каждым шагом шея вздергивалась и пыталась избавиться от головы. Когда копыта попирали землю, мой подбородок бился в грудь с достаточной силой, чтобы сломать зубы. Сквозь слезы я видел, что приближаюсь к шоссе, и подумал: «Остановитесь хотя бы здесь». Не тут‑ то было. Они влились в автомобильный поток. Я потянулся к кнопке аварийного выключения, но промахнулся. Возможно, и к лучшему, как я понял потом, благо мне не хотелось терять скорость перед надвигавшимися машинами. Седан промчался так близко, что вихрь разметал мне волосы. Сигналил грузовик величиною с дом. Я услышал истошный вопль и понял, что кричу я сам. Глубоко в Контурах что‑ то щелкнуло – я скорее почувствовал, чем услышал. Они остановились. Я оказался на пути у грузовика. Я приготовился умереть. Мне предстояло понять, почему не следует проводить полевые испытания нового устройства, будучи к нему примотанным. Грузовик собьет меня, а когда остановится, водитель увидит длинный кровавый след, заканчивающийся сверкающей парой безупречных титановых ног. Это станет окончательным оправданием моих трудов. Доказательством превосходства искусственных органов и надобности тщательнее вычищать баги софта.

Ноги присели и прыгнули. Автомобили и шоссе внезапно уменьшились и отдалились. Я отпустил сиденье и замахал руками – пытался не то уцепиться за воздух, не то воспарить. Взлет замедлился. Всего лишь миг я спокойно летел вперед в шестидесяти футах над землей, не падая и не взлетая. В этом была известная красота. Затем мир стал больше и опаснее. Мозг вычислил конечную скорость: сорок миль в час. С ней я врежусь в тротуар.

Снизу на меня уставились женщина с малолетним сыном. Они замерли точно там, куда мне предстояло упасть. Это было ужасным совпадением. Но вскоре я понял, что нет. Так было рассчитано. Эти люди смягчат удар. Я запрограммировал ноги от столкновений в горизонтальной плоскости, но все, что оказывалось под ними, считалось землей. В лаборатории это выглядело логичным.

Мать дернула сына, уже далеко не младенца, за руку. Я не раз наблюдал, как женщины боролись с детьми такого возраста в супермаркетах и на парковках. Как правило, дети не двигались с места. Но падающий с небес человек вызвал столь мощный выброс адреналина, что ребенок вспорхнул как перышко. Я врезался в тротуар в нескольких дюймах от них. Под копытами треснул асфальт. Взметнулось облако пыли. Мой позвоночник изогнулся как‑ то очень и очень нехорошо. Дыхание сбилось, и я набрал полные легкие асфальтовой крошки. Подо мною зашевелились Контуры, изготавливаясь бежать. Я попытался приказать им задержаться, чтобы принести извинения женщине и убедиться, что с ней и с ее сыном – а также со мной – ничего не случилось. Однако ногам не было дела до этого. Их вселенная определялась местонахождением, пунктом назначения и оптимальным путем между ними. Остальное было не важно. Они явно намеревались меня убить.

Они бежали десять минут. Все это время я цепко держался за них, умоляя остановиться. В лаборатории нельзя смоделировать ситуацию, когда смертельный ужас оказывается помехой способности нервного интерфейса интерпретировать мысленные команды. Причина была только в этом – или же Контуры обладали собственной волей. Я мчался мимо пешеходов. Когда я наконец закрыл глаза и сдался, ноги остановились. Я огляделся и увидел оживленный перекресток. Я находился в деловой части города. Прошли секунды. Ноги не двигались. Я перевел дыхание.

Галстук лежал на плече, как высунутый язык. Рубашка насквозь промокла от пота. Пиджак был серым от асфальтовой пыли. Я был похож на бомжа. Механического бомжа. И я рассмеялся, потому что мне было смешно, и мои ноги остановились, и я был жив, и это были самые безумные, неподвластные мне десять минут за всю жизнь.

Я обдумал возвращение в «Лучшее будущее». Шансы найти кафе, где меня ждала Лола Шенкс, казались призрачными. Мне следовало выключить питание и ждать, пока кто‑ нибудь не остановится и не поинтересуется моим самочувствием, – тогда я попросил бы его позвонить в компанию. Теперь, размышляя над этим, я понимал, что должен был встроить сотовый телефон. Серьезный недосмотр. Как бы то ни было, практика показала, что в Контурах имелись крупные функциональные недочеты, – и я не мог им доверить нести себя куда‑ то еще. Затем до меня дошло, что я стою перед кафе, внутри которого попивает кофе Лола.

Я колебался. У кафе был зеленый навес, фурнитура – стальная; хорошо одетые люди ели настоящую пищу. Я не хотел сцен. Но там была Лола. Я подумал: «Может быть…» – и ноги восприняли это как зеленый свет. Они устремились через дорогу. В дверях пришлось пригнуться, чтобы не удариться лбом. Лица повернулись в мою сторону. С вилок свисала лапша. Глаза Лолы встретились с моими. Ее волосы были собраны в хвост. Она надела желтое платье, свободное в груди, но намертво обтягивавшее руки. Лола улыбнулась, как будто ничто не имело значения, кроме моего присутствия, а я улыбнулся в ответ, так как чувствовал то же.

Контуры прошли меж столиков. Они вели себя прилично.

– Привет, – сказал я, не в силах стереть с лица улыбку.

Лола была права: я и впрямь слишком долго не выходил из лаборатории. Я забыл, что значит общаться с людьми ради удовольствия.

– Привет. – Она взглянула вниз, потом назад.

В кафе говорили мы одни. Мы огляделись по сторонам, и все отвели глаза. Посетители откашливались и с избыточной увлеченностью возобновляли беседу. Они были вежливы. Меня это немного задело, так как я не был инвалидом.

– Давай же садись.

Контуры уселись, поршни сложились. Я по‑ прежнему возвышался над столиком, но меньше. Лола разинула рот:

– Эти… выглядят иначе.

– Мы далеко продвинулись.

– А где панель управления?

Я постучал по голове:

– Нервный интерфейс.

Лола моргнула:

– Чарли, это… грандиозно.

Она уставилась на руку, которую я хотел скрыть. Это была механическая рука. Я собирался окружить ее пластиком, но пока она представляла собой металлический каркас, увитый проводами. Я спрятал ее под стол.

– Она еще не доделана.

Лола смотрела на меня сквозь ресницы. Когда она заговорила, ее голос был низким, гортанным:

– Чарли… что ты там сделал?

– Да ладно, – ответил я. – Ты знаешь.

– Покажи.

Я оглянулся. Посетители вернулись к своим делам или притворялись, что вернулись. Я положил руку на стол.

Лола сидела, будто проглотила аршин. Казалось, она не дышала.

– Можно потрогать?

– Да.

Ее пальцы придвинулись ближе. Они изучили мой указательный палец, пробежались по тылу кисти. Мне остро не хватало обратной связи.

– Ну и ну, Чарли…

На щеку ей прыгнул солнечный зайчик, отразившийся от дома напротив. Непослушная прядь, выбившаяся из хвостика, вспыхнула в его свете огнем. Я почувствовал, что воспаряю над собственным телом. Физическая оболочка оставалась позади, я же делался невесомым и неосязаемым.

Лицо Лолы на миг осветил резкий луч фар. Я повернулся на звук мотора. Прямо на бордюр перед кафе въехал белый фургон, оттуда высыпали охранники «Лучшего будущего».

– Черт побери, – произнес я.

Это все, что я успел, прежде чем они ворвались в кафе и принялись сшибать столики. Тарелки летели на пол. Люди кричали. Среди этого бедлама Карл заметил меня. Он поднял пистолет и взревел:

– Ложись!

Он был взвинчен. Таким мне Карл не понравился. Только не с пистолетом, направленным на меня.

– ЛОЖИСЬ!

Я не мог лечь. Это было невозможно физически. Неужели Карл этого не знал? Лола схватила меня за естественную руку. Я увидел страх в ее глазах и расстроился, потому что секунду назад она была счастлива, а Карл все разрушил.

– Ложись!

Глупо было надеяться, что «Лучшее будущее» не бросится в погоню. Я носил на себе оборудование стоимостью в миллионы. Охранники, выставив пистолеты, окружили нас кольцом с радиусом в двадцать футов. До меня дошло: они считали, что мои ноги тоже оснащены оружием. Наверное, я сумел бы встроить что‑ то подобное. Я пожалел, что не сделал этого.

– Чарли, не дай им тебя забрать, – прошептала Лола. – Они приходили в больницу. Уничтожили все записи о тебе.

Я услышал шум и обернулся. Двое охранников подбирались ко мне.

– Вперед, вперед! – поторопил Карл. Он шагнул в мою сторону.

– Нет! – Лола выступила вперед и протянула руки.

Она как будто хотела полететь к Карлу и выбить пистолет, или призвать на его голову гнев богов, или что‑ то в этом роде. Не знаю. Мне лишь известно, что Карл развернулся и дважды выстрелил Лоле в сердце.

Как будто прозвенел колокольчик: дзинь! дзинь!

– Ужасное несчастье, – сказала Кассандра Котри. – Я места себе не нахожу.

Я ее не видел. Мои глаза не открывались. Я не знал ни где нахожусь, ни откуда прибыл.

– Что нам нужно сейчас, – продолжала она, – так это несколько раз глубоко вздохнуть.

Мой правый глаз чуть приоткрылся. Левое веко так и не отклеилось, но я мог видеть пятно на месте лица Кассандры Котри. В расплывчатом ореоле светлых волос. На фоне потолка. Я узнал этот потолок. Я был на работе.

– Хотите пить? Вас, должно быть, жажда мучит.

Пытаясь сфокусировать на ней взгляд, я издал невнятный звук. Я чувствовал какой‑ то резкий, беспощадный запах.

Кассандра Котри исчезла из поля зрения, затем вернулась с небольшой пластмассовой чашкой:

– Пейте.

Я попытался сесть. В голове, больной и тяжелой, колыхались волны.

– Мне кажется, все дело в недопонимании с обеих сторон, – говорила Кассандра Котри. – Мы должны извлечь из случившегося урок.

– Лола… – произнес я невнятно.

– Ваше огорчение понятно. На вашем месте я тоже была бы огорчена. Но не забывайте, что ситуация была чрезвычайной. Нашим людям пришлось принимать молниеносные решения.

– Лола. – На сей раз мне удалось сказать четко. Левый глаз распахнулся. Еще немного, и мне удастся сесть. Еще чуть‑ чуть, и я дотянусь до шеи Кассандры Котри и сдавлю.

– Все дело в неопределенности, – изрекла она. – Неопределенность пугает. Заставляет думать о худшем.

Я вспомнил, как Лола потянулась ко мне. Как я пытался ее поймать. Но мои ноги не шелохнулись. Они стояли на месте. Они превратились в якоря. Я видел, как ее лицо менялось от шока. Как открывался и закрывался рот. Ее пальцы медленно описали дугу и замерли на красном цветке, распустившемся ниже на желтом платье. Я видел, как она упала.

– Вы сами виноваты, Чарли. Я не хочу искать крайнего. Но то, как вы сорвались… никто не знал, что у вас на уме.

Люди в форме выдернули меня из ног. Разорвали нервный интерфейс. В мое плечо впился шприц.

– По‑ моему, вы недооцениваете стресс, которому мы подвергаемся. Руководство. Повседневные неприятности. Постоянная неопределенность.

Мне удалось восстановить контроль над руками, я оттолкнулся и сел. Я находился в небольшой комнате без окон. Стены были выкрашены в тоскливый голубой цвет. На одной висела аптечка. Медицинский кабинет.

– Она в хирургии, – сказала Кассандра Котри. – Можете взглянуть, если хотите.

Я разинул рот. Вокруг все снова поплыло. «В хирургии? » – хотелось мне переспросить. И добавить: «Спасибо». И продолжить: «В противном случае…»

– Мне нужно побеседовать с вами, когда придете в себя, – молвила Кассандра Котри. – Я хочу знать, откуда у вашей подруги металлическое сердце.

Она ушла. В комнате остались только я, кровать и виниловый пол в подозрительных пятнах. По сравнению с прочими помещениями компании эта каморка выглядела островком третьего мира. Это свидетельствовало о наших приоритетах. Мы не были целителями.

Дверь была заперта. Во всяком случае, так я решил. Я не мог заставить себя выбраться из постели, проползти по полу и проверить. Мне не хватало моих ног. Раньше я без них обходился, но теперь знал, что больше никогда не расстанусь с ними. Сидя в постели – полчеловека – в ожидании шанса выяснить, жива Лола или мертва, я поклялся, что впредь никому не позволю отрезать от меня по куску.

Наконец дверь открылась; на пороге стоял Карл. Сначала мы оба молчали. В последнее время мы встречались дважды: когда я сбежал от него на искусственных ногах и когда он выстрелил Лоле в сердце. Необычная ситуация для общения.

– С ней, это… все будет в порядке, – сказал Карл. – Я так думаю.

Позади него в коридоре я заметил инвалидное кресло. Карл подошел ко мне и протянул руки. Я попытался его оттолкнуть, так как не был готов к его прикосновениям. Должно было пройти много времени, чтобы я воспринял их спокойно. Но у него были не руки, а балки, а у меня кружилась голова и не было кисти. Он поднял меня с постели. Уткнувшись в его каменную грудь, я вдруг зарыдал. Это была посттравматическая реакция. Я пережил слишком многое.

– Все будет хорошо, – повторил Карл.

Я плакал. Наверное, Карл был славным парнем. Славным парнем на крутой работе.

– Пистолет был несмертельный. Иначе бы я не выстрелил.

Я затих. Я достаточно хорошо знал вооружение нашей компании, чтобы понять, что означала формулировка «несмертельный». Если речь шла об оружии, после применения которого жертва не только оставалась в живых, но и могла вернуться к полноценной жизни, мы говорили «нетравматическое». Я ударил Карла в плечо. Он словно и не заметил. Я повторил, и он усадил меня в кресло.

– Та книжка – отстой, – сказал я. – Та глупая книжка о путешествиях во времени.

Карл промолчал, и я тоже не произнес больше ни слова.

Кассандра Котри ждала нас в небольшом затемненном смотровом зале над операционной: маленькая фигурка в костюме. Когда Карл вкатил меня внутрь, она взглянула в мою сторону и снова уставилась на людей в зеленых халатах, трудившихся за операционным столом внизу. Карл прикрыл дверь. Не дожидаясь, пока он возьмется за кресло, я нащупал поручни и сам подъехал к стеклу.

Лола лежала на столе. Ее рука торчала из‑ под зеленого покрова. То была единственная часть ее тела, видная на дисплее, но мне хватало. Хирург стоял ко мне спиной, его плечи двигались: он работал. Это казалось в высшей степени неправильным – Лола лежала, а незнакомый мужчина в ней ковырялся.

– Похоже, мисс Шенкс угодила на испытательный полигон, – заметила Кассандра Котри. – Сердце у нее производства фирмы «СинКардиа», но весьма необычное.

Я видел его. По крайней мере, верхнюю часть. В стальной чаше на тележке справа от хирурга лежало окровавленное устройство из пластика и металла. Выглядело оно странно. Но следовало сделать скидку на деформацию от выстрелов в упор из Карлова не‑ совсем‑ смертельного оружия.

– Очень много стали. Пожалуйста, расспросите ее, когда очнется.

Я не собирался говорить с Кассандрой Котри. Я принял это решение в инвалидном кресле, пока Карл катил меня по коридорам, пропахшим свежей краской. Я никому не скажу ни слова, пока Лола не поправится.

– К счастью, у нас есть замена. Небольшая несерийная модель нашей собственной разработки. И возможности для ее установки. – Она взглянула на меня. – Этого помещения не существовало еще две недели назад. Мы его только‑ только построили. Вы верите в удачу, Чарли?

Я держал рот на замке.

– Я тоже не верю. Думаю, что кому‑ то понадобилась ваша девушка. Кому‑ то наверху.

Сперва я решил, что она намекает на Бога. Потом сообразил, что она имела в виду руководство.

– Мы строили это помещение для вас. Под ваш проект.

– Я выхожу из проекта. – Мне пришлось нарушить обет молчания, но я не мог позволить ей продолжать.

Кассандра держалась сочувственно:

– Хорошо, Чарли. Как скажете.

Она не поверила мне.

Мы следили за операцией. Спустя какое‑ то время хирург, так и не повернувшись к нам, посторонился. Грудь Лолы представляла собой красную влажную яму.

– Коль скоро ее разрезали, – заговорила Кассандра Котри, – надо подумать, нельзя ли вживить ей еще что‑ нибудь.

Я в бешенстве взглянул на нее, одновременно испытывая смятение, так как думал о том же.

Когда Лола очнулась, я сидел рядом. Ее пробуждение застало меня врасплох, хотя я ждал его: веки дрогнули, ожили десятки мелких мышц – и вдруг ее лицо преобразилось. Это немного обескураживало. Прежде я такого не видел, столь резкого прилива сознания.

– Привет, – сказал я. Лола потянулась к носовым трубкам, и я отвел ее руку. – Ты перенесла операцию. Тебе заменили сердце.

Ее глаза расширились, пальцы потянулись к груди.

– Бра…

– Все нормально. Постарайся расслабиться.

– Бра…

– Что? – Я подался ближе.

– Бра. – Она вцепилась в мою рубашку. – Бра.

– Не напрягайся. Нельзя, чтобы у тебя поднялось давление.

Она все тянула меня к себе. Я уступил, потому что боялся, что у нее разойдется шов. Ее губы коснулись моего уха.

– Обратно, – произнесла она. – Поставьте… его… обратно.

– Почему вы не спрашиваете у нее про сердце? – осведомилась Кассандра Котри.

Разговор состоялся позже, в коридоре. Лола замолкла. Она смотрела в стену и не отвечала на вопросы. Я начал думать, что знал ее слишком плохо. У нас с ней были яркие общие воспоминания, но я подсчитал, сколько времени мы провели в общей сложности вместе, и вышло около четырех часов. Когда личность человека, с которым вы познакомились совсем недавно, разительно изменяется, вы начинаете гадать, какую считать настоящей. С чего я взял, что нравлюсь Лоле? Об этом я ни разу не задумывался. Я отнес это к области волшебства.

– Она не хочет ни о чем разговаривать. Она в прострации.

– Вы плохо стараетесь. Просто зовите ее по имени, снова и снова.

Теперь я понял, почему одна из стен послеоперационной палаты представляла собой большое зеркало.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒