Макс Барри 4 страница

Мои помощники явились в Стеклянный кабинет, неся с собой кофе и обсуждая что‑ то казавшееся им смешным. Увидев меня, они застыли.

– Доктор Нейман? – заговорила Кэтрин. Я прочел это по губам. Она находилась по другую сторону полимерного стекла и забыла включить интерком. Пришлось подождать, пока до нее не дойдет. – Доктор Нейман… что у вас в шприце?

– Морфий, – пробурчал я, и вышло невнятно, потому что я закусил рукав. Но, думаю, она поняла. Сделав укол, я опустил рукав. – От боли.

Лаборанты переглянулись, Джейсон наклонился к микрофону:

– О какой боли вы говорите, доктор Нейман?

Я был разочарован. Эти ребята считались интеллектуальной элитой своего поколения. Вот он я: в Тисках, со шприцем морфия, а они теряются в догадках.

– Думаю, скоро все станет ясно.

На стене Стеклянного кабинета имелась Большая Красная Кнопка. Если откинуть прозрачную пластиковую панельку и нажать ее, все обесточится. Табличка гласила: «ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННОЙ СИТУАЦИИ». Рядом же когда‑ то приладили примечание: «СТОП! НЕ ТРОГАЙ!!! ИДИОТ! » – лаборанты любопытны. Джейсон покосился на кнопку.

– Будь добр, свяжись с медицинским отделом, – попросил я.

К его чести, Джейсон сделал вид, что собирается позвонить. Он потянулся за трубкой, взял ее. И тут же метнулся к Большой Красной Кнопке.

Но моя кнопка была ближе – в руке. Тиски были включены и выжидающе гудели. Их стальные пластины разделяло около фута. Я сидел на краю, свесив настоящую ногу.

Хорошо, что я все продумал заранее, так как морфий уже добрался до нейронов, обволакивая синапсы. Если бы я не подготовился, Джейсон добрался бы до Большой Красной Кнопки раньше, чем я успел привести Тиски в действие и расплющить ногу. Но я позаботился, а он – нет, и я все успел.

Я очнулся, но не в больнице. Мне понадобилось время, чтобы осознать это, поскольку перед глазами все расплывалось и потому что я был должен, обязан находиться в больнице.

– …уже едут, – говорил кто‑ то. Похоже, тот самый тип. Мой начальник Д. Питерс. – Пара минут, плюс‑ минус.

– Этаж очистили? – Этот голос был женский – знакомый, но плохо опознаваемый.

– Да, остались медики.

Вернулись ощущения. Руки на моем теле – крепкая хватка специалистов. Но говорили другие. Голоса доносились издали. Говорившие смотрели, а руки работали.

– Отвратительно, – вздохнула женщина.

– Ты не обязана тут быть.

– Это дерьмо. А я – уборщица дерьма. Поэтому я здесь.

Д. Питерс прокашлялся.

– На этот раз никакого несчастного случая, полагаю.

– Нет.

– Что ж… это хорошо. Согласны?

– Просто замечательно. Наш сотрудник – самоубийца.

– Я имею в виду…

– Известна ли вам статистика производственных травм, помимо случаев, когда люди нарочно суются в машины?

– Я только…

– Возможно, вам предстоит отбиваться от следователей, Дик. Подумайте, что им сказать. Потому что расследование неизбежно.

– Кассандра, я вовсе не собираюсь…

– Если происходит несчастный случай, вы объясняете следователям, кто напортачил, как и что вы сделали для того, чтобы это не повторилось. Принятые меры снимают проблему. Активные меры нравятся всем, – вещала кризис‑ менеджер Кассандра Котри. – Какие же меры нам предпринять сейчас? Кто виноват?

– По‑ моему, в первую очередь – он.

– Такой ответ подведет нас под суд. Не подвергался ли он давлению, чтобы выйти на работу раньше времени? Обеспечили ли мы адекватное психологическое консультирование? Как мы следили за его психическим состоянием? Ощутил ли он радушный прием?

– Понимаю.

– Если честно, было бы проще, если бы он умер от потери крови.

Руки замерли в нерешительности. Я попытался приподнять голову, но смог лишь приоткрыть глаз. Надо мной зависло солнце, злое и ослепительное. Что‑ то знакомое. Лабораторное освещение.

– Он пошевелился, – сказал Д. Питерс. – Видели?

Новый вздох.

– Терпеть не могу дерьмо. Ненавижу.

– Но вы отлично справляетесь.

– Я знаю, – ответила она.

Я отключался и пробуждался. Не знаю, как долго. Я чувствовал удовлетворение. Тепло. Хотелось почесать ногу, но можно было и потерпеть. Однажды я открыл глаза, увидел знакомый потолок больничной палаты и снова заснул. Все шло как надо.

Пришла сестра и стала с чем‑ то возиться возле моей постели. Она была крупная и красивая. Я вспомнил, что ее звали Кейти. Я попытался поздороваться. Я был рад ее видеть и хотел, чтобы она об этом знала. Моя рука скользнула по ее халату. Она повернулась и скрестила на груди руки. «Что? » Ее глаза бесстрастно взирали на меня. В итоге она вернулась к прикроватному столику и с треском задвинула ящик. Я не знал, чем обидел сестричку Кейти, видимо, что‑ то серьезное.

Немного отойдя от лекарственного дурмана, я сбросил простыню, чтобы оценить ущерб. Мне казалось, что во второй раз будет не так ужасно, но я ошибся. Раньше я видел место, где должна была находиться нога. Я был человеком без ноги. Теперь я стал существом, которое заканчивалось на бедрах. Коротышкой. Я закрыл глаза и заплакал, так как внезапно понял, что совершил страшную глупость.

Однако позднее я вспомнил, что вовсе не безног. У меня были ноги. Я просто их не носил. Они настоящее произведение искусства, и я сделал их сам. Они уже совершеннее отпущенных мне природой, а вскоре станут еще лучше. Рассуждать подобным образом было легче, если не смотреть на культи. Я утешал себя: все наладится, как только я доберусь до новых ног. Это не потеря. Это переход в новое состояние.

Вернулась сестра Кейти. За окном было темно. Больничную тишину нарушал лишь скрип сестринской обуви. Я все витал в облаках, но не настолько, чтобы не заметить отсутствия телефона. В прошлый раз все личные вещи доставили вместе со мной. Но сейчас – ничего. Я изголодался по интернету и страстно желал чего‑ то с процессором внутри.

Сестра Кейти проверяла капельницы молча, хотя я лежал и смотрел на нее.

– Привет, – сказал я.

– Здравствуйте.

– Вы не видели мой телефон?

– Ваш телефон? – Кейти уперла руки в боки.

– Он был в кармане рубашки. Моей одежды почему‑ то нет.

– Вам не положено хранить здесь одежду.

Я мялся, потому что это был не ответ.

– Вы знаете, где она?

– Да, и вам не положено держать ее здесь.

Я повторил попытку:

– Одежда мне не нужна, нужен телефон. Не могли бы вы посмотреть в кармане?

– Нет.

Кейти обогнула кровать и подняла простыню. Мне не было видно, что она делала, – должно быть, проверяла катетеры. У меня их было два: мочевой и кишечный. Никто мне этого не объяснил. Я сам догадался, когда не мог больше терпеть. Они стали для меня облегчением во всех смыслах слова. Калоприемник кажется отвратительным, но он куда функциональней, чем высиживанье унитаза. Все запечатано и обработано. Если вдуматься, то дефектной предстанет естественная система.

– Объясните, почему вы не можете вернуть мне телефон?

Кейти опустила простыню.

– Потому что вы находитесь под надзором после попытки суицида.

Я был так огорошен, что ничего не ответил. Она развернулась и заскрипела по коридору прочь.

Теперь ясно, куда делись брюки. Но я не понимал, почему все вокруг на меня обозлились. Не только Кейти. Майк, купая меня, выглядел подавленным, был уклончив и не шутил. Сестра Вероника со стуком швыряла поднос с едой на передвижной столик. Я был слишком запуган, чтобы выпрашивать телефон. Вместо этого, я лежал на кровати и смотрел телевизор с выключенным звуком, не желая никому досаждать.

Меня навестила мой хирург Анжелика Остин, та с кудрявыми волосами и нетерпеливыми манерами.

– Значит, вернулись. – Не спросив разрешения, она откинула простыню. Надавила пальцами. Я ничего не почувствовал. Она могла бы отбивать на мне стейки. – Заживает нормально. – В ее голосе прозвучало сожаление.

Я посмотрел вниз. Разница между культями поражала. Я не считал, что правая вполне зажила, но по сравнению с новой она просто излучала здоровье. Ее напарница распухла, блестела и была утыкана трубками. Еще не скоро мне удастся засунуть ее в протез без криков и стонов. Или без горсти таблеток.

– Я полагаю, процесс выздоровления обсуждать незачем, – сказала Анжелика Остин. – Он еще свеж в вашей памяти.

– Я не самоубийца.

Она проигнорировала мою реплику:

– Боли не беспокоят?

– Очень. – Не то чтобы правда, однако сестры не соблюдали режим назначений, вынуждая меня требовать больше и раньше. – Я не самоубийца.

– Это вы обсудите с психиатром. Не моя область.

Она взглянула на культю. Выражение ее лица напомнило мне эпизод школьной поры, когда девочка, которую я едва знал, вдруг заявила: «У тебя красивые глаза». Ее следующими словами были: «А толку‑ то? »

– И когда он придет?

– Скоро.

– А точнее? – Ответа не последовало; я сменил тактику: – Могу я получить свой телефон? Не вижу в нем ничего опасного.

Анжелика Остин щелкнула ручкой и что‑ то записала в мою карту.

– А Лола Шенкс придет?

– Может быть, позже.

– Почему я всех раздражаю?

Доктор Анжелика Остин опустила свой планшет:

– Ничего подобного.

Она раздраженно сверкнула глазами и ушла.

Ночью я почувствовал сильнейший зуд в обеих ногах. Меня должны были уколоть в полночь, но на часах уже было 12. 17, а лекарств не принесли. Я потел, дрожал и в итоге удерживал кнопку вызова нажатой, пока не пришла сестра Вероника – через девять минут. Она взглянула на меня, как на слякоть.

– Извините, – сказала она. – Я была занята с пациентами, которые пытаются выкарабкаться.

Шли дни, но ко мне никто не приходил. В этом смысле все оставалось как в прошлый раз. Разница была в том, что теперь я желал посещений. Не всяких. Ее. Я мечтал, чтобы в палату ввалилась Лола Шенкс с охапкой ног в руках.

Я не решался спросить о ней. Поскольку сестры держались враждебно, уведомить их о каком‑ то своем желаний было бы стратегической ошибкой. Мой рацион служил тому доказательством. Но и ждать я тоже не мог. На пятый день я составил план вылазки через весь этаж к телефону в коридоре. И тут свершилось чудо: она явилась. Никаких протезов при ней не было. Она пришла сама по себе, в свободной больничной блузке и спортивных брюках. Она остановилась в дверях и уставилась на меня сквозь очки.

Я подтянулся и сел:

– Привет! Привет.

Лола приблизилась, не доходя до кровати:

– Ты раздавил себе вторую ногу.

– Ага.

– Нарочно.

– Да.

– Зачем? – Слово упало, будто имело немалый вес. Ударилось об пол и осталось там лежать.

– Потому что… – Я не знал, как объяснить. Все казалось очевидным. Она видела опытный образец.

– Ты хочешь умереть?

– Да нет же!

– Ты ненавидишь себя?

– Нет. Хотя… – Я задумался. О некоторых своих составляющих я был невысокого мнения. Но я не испытывал к ним ненависти. Я просто считал, что они могут быть лучше. – Нет.

– Тебе нравится боль?

– Что? Конечно нет.

– Тогда я не понимаю.

– Когда люди соглашаются на лазерную коррекцию зрения, никто не думает, что они пытаются себе навредить. Они лишь терпят недолгую боль ради усовершенствования тела. Ты занимаешься лечебной физкультурой. Ты заставляешь людей потеть, напрягаться и выполнять болезненные упражнения. У тебя самой… уши проколоты! Ты проколола мочки потому, что ненавидишь себя? Ты катишься к суициду? – Лола втянула в себя воздух, но я нашел правильные слова и хотел их высказать. – Боль не является моей целью. Моя боль – побочный эффект, так как человеческое тело настолько несовершенно, что радикально улучшить его можно, лишь выбросив все, что есть, и отстроив заново. Я только хотел апгрейда. В этом нет ничего странного. Люди ходят для этого в спортзал. Разница лишь в том, что у меня есть доступ к передовой технологии.

Тут я понял, что зашел слишком далеко. Лола пришла в движение.

– Подожди, – сказал я. – Давай я сформулирую иначе.

Но она склонялась все ближе. Не успел я понять, что происходит, она уже поцеловала меня.

Однажды на студенческой вечеринке мы с некой девушкой сидели на драном кожаном диване и я рассказывал об альтернативных вселенных. Она подалась вперед, словно желая что‑ то сказать, приоткрыла рот и повалилась на меня. Не знаю, как это вышло. Зрачки у нее были расширены. Наверное, в том и была причина. Я был потрясен и не знал, что делать. Все время, пока мы целовались, я боялся, что сделаю что‑ то не так и она перестанет. Голова у нее отяжелела, поцелуи становились все менее пылкими, и в итоге она заснула. Я понял это не сразу. Мне следовало сообразить. Я обнял ее, лег рядом, и это было по‑ настоящему здорово.

Я говорю об этом потому, что до поцелуя Лолы Шенкс тот случай оставался самым страстным переживанием в моей жизни, а произошло это двенадцать лет назад, то есть весьма и весьма давно.

– Лола, – произнес кто‑ то в дверях.

Губы Лолы оторвались от моих. Потеря была ужасна. Я увидел моего хирурга, доктора Анжелику Остин, источавшую ярость.

– Я только… – Плечи Лолы поникли.

Анжелика Остин поманила ее пальцем. Лола бросила на меня взор, исполненный вины и обещания. Она отвернулась. Рука ее соскользнула с моего плеча. Доктор Анжелика стояла поодаль, и Лола тяжело прошла мимо. Мне хотелось сказать «подожди», или «вернись», или даже «спасибо», но взгляд доктора Анжелики меня остановил. Тебе не видать моей девочки – как бы говорила она. Потом взялась за дверь, как будто хотела хлопнуть ею, но передумала, так как я пребывал под надзором из‑ за попытки самоубийства.

Лола не вернулась. Когда Кейти принесла мне обед, я спросил, нельзя ли увидеть Лолу, и Кейти пообещала выяснить, но тон ее выдал: она уже знала, и ответ – отрицательный. Позвонить я не мог: у меня не было телефона. Выбраться из кровати я тоже не мог: у меня не было ног. Даже если бы я дотянулся до кресла‑ каталки, мне помешала бы сеть трубок и пакетов. Я оказался в ловушке.

Утром меня навестила Кассандра Котри, кризис‑ менеджер из «Лучшего будущего». Поверх полосатой блузки с широким воротником и короткой юбки она надела приталенный серый пиджак. Все вместе, вероятно, называлось: «школьница с Уолл‑ стрит». Ее желваки гуляли от сострадания.

– Ох, Чарли. – Она приложила руку к груди. – Ох, Чарли. – Она придвинула к моей постели стул и посмотрела на меня увлажнившимися глазами. – Вы не представляете, как я огорчена. Всем случившимся. Самой собой. Всей этой ситуацией.

Я вспомнил, как Кассандра Котри и Д. Питерс обсуждали меня, покуда я истекал кровью на полу четвертой лаборатории. Память подводила, и я не мог вспомнить сказанного. Но у меня было чувство, что мне следует рассердиться.

– Я искренне думала, что мы оказывали вам всю необходимую поддержку. Но я ошиблась. Конечно же нет. Мне очень жаль. Я обязана выяснить: чем еще вам помочь?

– В каком смысле?

– В смысле… – Она положила ладонь мне на руку. Ее пальцы были удивительно теплыми. Мне почему‑ то думалось, что они окажутся холодными. – В том смысле, чтобы вы почувствовали себя нужным.

Мне понадобилось время, чтобы разобраться. Я плохо понимаю иносказания. Я все воспринимаю буквально и лишь позднее осознаю услышанное.

– Говорю вам, я не пытался покончить с собой. Твержу об этом снова и снова. Я не хотел покончить с собой. Я просто хотел сменить ноги.

Кассандра Котри разинула рот, как будто собираясь что‑ то сказать, затем закрыла его, наклонила голову и прищурилась.

– С одной ногой неудобно, – объяснил я. – Приходится пользоваться заменителем, копирующим оригинал, что невозможно в принципе и навязывает вам все недостатки протеза. Или же сделать действительно приличную искусственную ногу, но тогда начинает мешать настоящая, которая не поспевает за ней. Все равно что в машине заменить одно колесо ногой шофера. Наступает момент, когда природа начинает мешать прогрессу.

– Не уверена, что понимаю, – сказала Кассандра Котри.

– Могу показать. Мои ноги на работе.

– Ваши… – Она прикрыла ладонью рот. – Чарли, у вас нет ног. Их расплющило.

– Я не о тех ногах. Я говорю о новых. О тех, которые сделал сам.

Она расслабилась.

– Тут нет ничего сложного. Сначала я изготовил протез. Потом понял, что в паре он будет лучше. Поэтому я избавился от натуральной ноги.

– Чтобы… суметь…

– Чтобы носить искусственную пару.

– Искусственную пару… ног.

– Именно.

– Потому что… потому что…

– Потому что искусственные – совершеннее.

Кассандра Котри окаменела. Ее рука лежала на моей мертвым грузом. Я поежился от неловкости. Я не понимал, как объяснить доходчивее. Секунды текли. Я кашлянул. Кассандра Котри вскочила со стула. Лицо ее не изменилось. Когда она заговорила, двигались только губы:

– Вы… мне нужно подумать. Позвольте… Я вам перезвоню… насчет этого.

Она поворотилась и пошла прочь, движениями напоминая марионетку.

– Постойте, – сказал я. – Вы можете прислать ко мне протезиста? Лолу Шенкс?

Кассандра Котри медленно обернулась. Время шло. Она смотрела на меня, но мыслями витала далеко. Потом судорожно кивнула. Но я не думал, что она действовала осознанно, а по отсутствию Лолы Шенкс понял, что не ошибся.

В дверях нарисовался незнакомый мужчина. Его шея вырастала из ворота, подобно древесному стволу. Руки его походили на черные лопаты. Серая рубашка лопалась от мускулов, каких у меня никогда не было. Охранник.

– Привет.

У него была книга. Я решил, что это роман. Наверное, Кассандра Котри заметила, что мне нечем заняться.

– Меня зовут Карл. Я из «Лучшего будущего».

Воцарилось молчание. Мне нравится общаться с людьми, которые не говорят без надобности, но меня устрашало телосложение Карла. Я был не столько унижен, сколько не сочетался с ним. Карл жил в мире, где успех измерялся физическими достоинствами. Его мозг служил потребностям тела, а не наоборот. Не понимаю таких людей. Кто знает, чего им хочется или может захотеться.

Карл кивнул, как будто мы о чем‑ то договорились. Он удалился. Я услышал, как в коридоре скрипнул стул. Отсчетом времени стал звук переворачиваемых страниц.

Когда сестра приносила еду, лекарства или проверяла, не промокаю ли я, за ней следовал Карл. Он стоял, скрестив руки‑ лопаты, и зорко следил за каждым ее движением. Не знаю, чем он занимался, но мне это нравилось: он заставлял сестер нервничать. Однажды я нажал кнопку вызова, и, когда истекли две минуты, а никто не пришел, Карл заскрипел стулом. Вернулся он с нянькой Майком в поводу.

– Мне нужен мой телефон, – сказал я Майку. – И я хочу увидеться с Лолой Шенкс.

Кнопку я нажимал не для этого. Мне понадобилась телепрограмма. Но вот он пришел, и я решил его прощупать.

Майк посмотрел на Карла:

– Извините, доктор Нейман. Ничем не могу помочь.

Карл промолчал. Майк приосанился. Итак, победа откладывалась. Но мои позиции явно упрочились.

Карл перестал шелестеть страницами. Он сидел за дверью. Я слышал скрип стула. Но он не читал. Я решил поговорить с ним. Я могу быть коммуникабельным, если подготовлюсь заранее.

– Карл?

– Да, сэр? – Его силуэт заполнил дверной проем.

– Зачем вы здесь?

– Простите?

– Зачем вы здесь?

– Не знаю, сэр. Куда меня посылают, туда и иду.

– Вы караулите меня, чтобы не убежал?

– Я не думаю, что вы в состоянии убежать. При всем уважении, сэр.

– Тогда зачем?

Он пожал плечами, будто вздымая горы:

– Наверное, компания хочет, чтобы за вами присматривали.

Это меня не устроило. Но я не знал, как до него достучаться.

– Вы дочитали книгу?

Он вскинул брови:

– Да.

– И о чем она?

– Ничего особенного. Просто время скоротать.

Я ждал. Он прочистил горло:

– Она о мужчине, который путешествует назад во времени. Спасает невесту.

– Отчего?

– От пожара.

– И у него получается?

– Да. Но он создал временную петлю, ему пришлось вернуться снова и убить ее.

– Прискорбно.

– Ага, – согласился Карл. – Типа печаль.

– Можно мне почитать?

– Не знаю, понравится ли вам. Не такая уж она и заумная, эта книжка.

– Мне все равно больше нечего делать.

Он вышел в коридор и вернулся с романом. Тот назывался «Вселенская зыбь». На обложке был изображен мужской силуэт на фоне горящего здания. Страницы пожелтели и загнулись.

– Похоже, ее не раз перечитывали.

– Точно. Моя невеста погибла.

– Что вы говорите!

– Но тут пожар ни при чем. Автомобильная авария.

– Беда. – Я не знал, что сказать. К такому я не был готов. – Мои соболезнования.

– Спасибо. Прошло восемь лет.

– У меня никогда не было невесты.

– Беда, – эхом повторил Карл.

– Мне бы хотелось.

– Да, я могу… Советую, в общем. – Он выдержал паузу. – Они понимают нас. Это ни на что не похоже – никто не знает, пока не случится… никто.

Я кивнул, повертел в руках книгу. Так примерно я себе и представлял.

– Обложка меня бесит, – сообщил Карл. – В книге нет такого, чтобы он стоял перед этим домом. Там квартира. И дверь не открывается. Вот почему его невеста погибает. Она внутри, а он не может вышибить дверь. Сил не хватает. Зачем было на обложке все путать?

Я покачал головой. Я не знал.

– Ведь это важно. Это главное в книге. Вот и моя Лили, я не смог вытащить ее из пикапа. Тоже сил не хватило. – Он хрустнул пальцами. – Тогда я не был накачан. Не сумел открыть дверцу.

– Да, настоящее несчастье.

– Точно, – подтвердил он. – Случилось несчастье.

Мы обменялись кивками. Молчание было непринужденным. Какое‑ то время.

– По‑ любому, – заговорил Карл, – я теперь начеку, если вдруг случится разрыв времени.

– Путешествие в прошлое наверняка невозможно, если верить гипотезе о защите хронологии. [6] – (Карл никак не отреагировал. ) – Я хочу сказать… что оно чрезвычайно маловероятно.

– Знаю.

Я попытался измыслить способ завершить беседу. Но было поздно: молчание стало напряженным.

– Надеюсь, вам понравится книга, – сказал Карл.

– Спасибо, – ответил я.

Прошло два дня. Карла сменил белый парень, любивший напевать и отбивать ногой мелодии из телепередач. Он вошел и спросил, смотрел ли я последнюю игру «Бриджей», [7] а я не знал, о каком спорте речь, и на том наше общение завершилось. Я погрузился в Карлову книгу. Герой ее пытался исправить собственную жизнь, но ему мешали законы физики. Вернее, не сами законы – авторская их версия. Мне понравилось, что он не оставил попытки. Он несколько раз и разными способами разрушал мир, но неизменно возвращался назад и поступал иначе. Меня привлекала его хватка. Если желаешь невозможного – никогда не сдавайся, вот в чем идея.

Мне приснились крохотные, сжимающиеся пространства, и я проснулся, задыхаясь, весь в поту; ноги кололи тысячи иголок. Тело давало сдачи. Оно уведомляло меня, что более не потерпит потери своих частей. Тело не знало, что я не принимаю приказов от внутренних органов. Я был сознанием, которое обслуживала и поддерживала биологическая матрица, а вовсе не наоборот. Этим эгоистичным глыбам мяса и синапсов следовало проникнуться программой, ибо если дело дошло до выбора между мной и ими, то победа будет за мной.

Меня разбудил голос Лолы. Был день, мозг оставался в тумане. Я плыл к бодрствованию, подобно утопающему.

– …на одну минутку? – просила она.

– Извините, мэм. – Голос принадлежал новому охраннику.

– Лола… – прокаркал я.

– Чарли?

– Простите, мэм, вам туда нельзя.

– Всего на минуту.

– Нет, мэм.

– Я хочу ее видеть, – воззвал я к нему. – Пропустите ее.

– Простите, мэм, – твердил охранник, как будто меня не было. – Извините.

На пятый день сняли трубки. В том числе и приемники. Я не понимал, чем занимается Кейти, пока не стало поздно. Я смятенно взирал на пластиковые пакеты.

– А нельзя их оставить?

– Нет. Может развиться инфекция.

Позади нее тенью высился Карл. Я не хотел обсуждать все это при нем, но мне и вправду нравились катетеры.

– А нет ли таких же для постоянного ношения? Как у вас живут паралитики?

– Вы не паралитик. – Кейти бросила трубки в мешок с надписью «Опасные биологические отходы». – Можете сходить в туалет, как все остальные.

Я ничего не сказал. Так оно и было. Мог и сходить. Но с какой стати? Мы обладали передовой технологией утилизации отходов, однако не пользовались ею лишь потому, что предпочитали испражняться в сосуд с водой и вытирать остатки древесной трухой. Но я понимал, что такой довод не подействует на Кейти. Прежде чем она унесла приемники, я внимательно рассмотрел их, чтобы запомнить устройство.

Я начал тренироваться. Лежа на спине, я поочередно поднимал культи вверх, а затем переворачивался на живот и повторял процедуру. По три серии из десяти репов. Репы означали повторы. [8] Я нахватался терминов. Помимо этого, я отжимался. Звучит, но в моем случае все было прозаичнее, так как я опирался на бедра. В школе мы называли это отжимашками для девчонок. Было приятно чувствовать, что тело мне подчиняется, хотя причиной удовольствия служили эндорфины, которыми мозг меня поощрял. Как если бы мне приплачивали за мытье машины. Но продолжал заниматься, так как знал, что этого захотела бы Лола.

Меня навестили психиатры – четверо, явились скопом, словно на конференцию. Двое мужчин, две женщины, один из мужчин – чернокожий. Казалось, они сошли с рекламы недвижимости или лекарств для улучшения качества жизни, адресованной верхушке среднего класса. Черный парень непринужденно привалился к стене. Он был спокойный, расслабленный и улыбался мне как старому знакомому.

Начались церемонии. Они поинтересовались моим мнением о больнице. Одна из женщин – блондинка с заостренными ушами – восхитилась панорамой за окном. Можно подумать, она ни разу не поднималась на лифте. Они переключились на тему работы. Это далось им легко, так как я мало что говорил, помимо «да» и «нет».

– Насколько я понимаю, вы отчасти изобретатель, – высказался белый мужчина. Он развалился на стуле, но до спокойной расслабленности чернокожего недобирал. – Придумываете разное.

– Ноги, – вмешалась остроухая. И улыбнулась с намеком: не каждому дано.

– Да, – ответил я.

– Расскажите подробнее.

Впервые за встречу повисло молчание.

– Что же тут скажешь? Это ноги – я не знаю, о чем вам рассказывать. – Я посмотрел на чернокожего в надежде, что тот вмешается, все успокоит и расслабит, но не тут‑ то было. Я вздохнул. – Послушайте, клянусь, мне не нравится боль. Я не хочу себе навредить. Я не…

– А! Конечно. Это мы знаем, – рассмеялся мужчина. – Вам незачем убеждать нас в вашем психическом здоровье, доктор Нейман.

Я переводил взгляд с одного лица на другое:

– Тогда о чем вы хотите узнать?

– О ногах, которые вы изготовили, – ответила женщина. – Мы понимаем, что они лучше любых современных протезов.

– Да. Насколько мне известно.

– По сути, они настолько совершенны, что вы… решили раздавить себе вторую ногу. Чтобы… привести себя в соответствие.

– Верно.

– Они мощные? – спросил черный мужчина, подпиравший стену. – Должны быть мощными.

– Более или менее.

– И только‑ то?

– Их нужно доработать.

– Ну, разумеется. – Он со значением поглядел на своих спутников. – Что именно доработать?

– У него появились новые идеи. – Это сказала женщина с заостренными ушами. – Ни секунды не сомневаюсь.

– Не могли бы вы поделиться этими идеями с нами? – предложил тот, что разлегся на стуле. – Это возможно?

– Вы назвались психиатрами, – сказал я.

– По‑ моему, нет. – Он окинул взглядом окружающих. – Разве кто‑ то так сказал?

– Я, например, работаю в кадрах, – сообщила остроухая. – Там поневоле станешь психиатром.

– Если мне не изменяет память, мы сказали, что хотели поговорить о вашем самочувствии.

Я попытался сверить воспоминания. Возможно, оно так и было.

– Эти ноги… вы сконструировали их в рабочее время?

– Мм… да.

– Не волнуйтесь, – успокоил меня мужчина на стуле. – В этом нет ничего страшного. Уверяю вас.

– Абсолютно ничего, – подтвердил тот, что прислонился к стене.

– Мы, как вы поняли, из «Лучшего будущего», – заговорила женщина, которая до сих пор молчала. Маленькая, ярко одетая, она смахивала на птичку. – И мы, доктор Нейман, чрезвычайно довольны; мы готовы оказывать поддержку и всячески содействовать вашему проекту. – Она сцепила пальцы.

Доктор Анжелика Остин не хотела выпускать меня из больницы. Это было немного забавно, так как сестрам не терпелось от меня избавиться. Они спорили над моим ложем, как будто я был неодушевленным предметом.

– Мне наплевать, чего хочет его компания, – говорила доктор Анжелика. – Я его врач и считаю, что он не готов к выписке.

Сестра Кейти продолжала паковать мои вещи. Над ней молча нависал Карл. Еще две сестры следили из дверей: Вероника и Челси.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒