Александр Михайлович Покровский 5 страница

Но только уже без головы.

Третий

Шла колонна по дороге, и было у нее охранение: и спереди, и сзади, и вертолеты над ней туда‑ сюда летали.

Один вертолет самый активный был: и пролетал вперед, и возвращался назад, и высоко, и низко, и с шумом, и с гамом, и по головам – всем надоел.

А тут стояло два столба, а между ними – провисший провод. В Афганистане давно электричества нигде нет, и столбов нет, и провода поснимали, и как эти уцелели – неизвестно. Задевает этот активный вертолет лопастью за провод и – шмяк о землю! – тут же груда металла.

Смеялись все – довыебывался.

* * *

Ой, ребята, почему‑ то все время думаю об Испании.

Вот нет в Испании своего ЛУКОЙЛА и прочих нефтяных компаний – просто потому, что нет нефти. И ГАЗПРОМА в Испании нет, потому что газа нет.

И алмазов нет. И изумрудов. И леса. И угля.

И стали за рубеж продают они, испанцы, маловато на мой непосвященный взгляд.

И электричество тут очень дорогое. И вода. И канализация.

И еще никто не интересуется курсом доллара и золотовалютными запасами Центробанка.

Испания живет своим сельским хозяйством, невеликой промышленностью, кафельной плиткой и туризмом.

И еще они недвижимость строят, которую потом с восторгом продают англичанам.

И кредит у них в банке можно взять под 3, 5 процента годовых. Все англичане у них берут кредит.

И от мусорных ящиков у них мусором не пахнет. Его тут же убирают и везут на переработку. Перерабатывают его, и он не успевает перейти в перегной.

А среди мусорщиков не встретишь ни одного марокканца. Только испанцы. Настоящие кабальеро. Потому что мусорщик здесь – муниципальный служащий. Ему дают льготный кредит на квартиру и всякие там прочие муниципальные блага.

Испанцы зарабатывают по европейским меркам немного, но недовольных среди них я не видел.

И нищих не видел. И бродячих детей.

С детьми в Испании вообще проблема. Обеспокоены они рождаемостью. Потому и денежные льготы для рожениц и послеродовый уход.

А вот у нас как‑ то все это не так.

Может, если б у нас не было нефти, и газа, и леса, и угля, и алмазов с изумрудами, и стали на экспорт, и электричества, мы бы тоже перестали бы интересоваться курсом доллара и золотовалютными запасами Центробанка? И зажили бы.

* * *

Мне написали, что у чиновников честные глаза кондукторов. Лучше не скажешь.

* * *

Нас пригласили на прием в советское посольство.

Посольство в Шведском королевстве, а мы с Колей оказались в этом королевстве только потому, что шведы нас на книжную ярмарку пригласили.

Это была первая моя поездка за рубеж, после того как я двадцать лет отслужил стране в военно‑ морском флоте, и страна после моего увольнения в запас два месяца не давала мне заграничный паспорт, а потом мне позвонил мой сосед по квартире особист Дима и спросил: «Саня! У меня на столе твой паспорт лежит. Ты чего это в Швецию собрался? » – «Дима! – ответил я ему, – ну, естественно, я собрался туда родиной торговать! » – «Ты хоть раз можешь ответить серьезно? » – спросил Дима. – «Могу! – ответил я. – Шведы на книжную ярмарку пригласили! » – «Вот так и говори! – сказал мне Дима. – А то твои шуточки не все понимают».

После этого я на следующий день получил паспорт.

На ярмарке нас с Колей немедленно представили послу России в Швеции, который на этой ярмарке представлял свою книгу о Хрущеве. Послу было некогда, он все время кому‑ то что‑ то рассказывал сразу на двух языках – шведском и английском – и мы дожидались в сторонке своей очереди.

Через полчаса я потерял терпение и сказал Коле вполголоса только три слова и один предлог: «Пошли отсюда на хуй! » – и эти мои слова вместе с предлогом долетели до посла, он посмотрел в нашу сторону и сказал нам: «Извините, ребята, я сейчас закончу! » – и действительно он вскоре закончил, после чего мы с ним и поговорили о том о сем – умный оказался дядька – а потом уже он и пригласил нас на этот прием.

Там были все, ну и мы с Колей.

На столах стояли семга, икра, мясо, вино и еще много чего, что на какое‑ то время способно притупить даже мою бдительность, а потом ко мне подошли они и представились шведскими газетчиками.

После этого они спросили меня на чистом русском языке: «Вы ведь на подводных лодках служили? »

«Ах какие интересные здесь газетчики! – успел подумать я. – Я тут всем представляюсь русским издателем интеллектуальной литературы, а они уже знают обо мне такие вещи! »

«Конечно! – сказал я. – И на лодках мы тоже служили! »

«Нам бы хотелось с вами поговорить», – сказали они мне на том же языке, и мы, взяв по куску чего‑ то не очень скользкого, отошли в сторону.

«А как вы считаете, вот этот случай с русской лодкой, что села у нас тут на мель, он единичный? » – «То есть? » – «Не кажется ли вам, что ваши лодки могли посещать Швецию подобным образом и раньше? »

Про этот случай посадки нашей лодки на мель я уже слышал. У нас эту дизельную лодку даже «Шведским комсомольцем» прозвали. Официальная версия – у них не работали гирокомпасы – вот они и заблудились в фьордах, а вообще‑ то, кроме того, что у них там все не работало и они в Стокгольм вместо Питера попали, они еще и пьяные там все были в сиську, как мне потом рассказали.

Представьте себе: лодка идет в Питер, утром всплывает на зарядку батарей, а кругом туман, и вдруг из тумана доносится: «Ку‑ каре‑ ку! – и сигнальщик на мостике докладывает стоящему рядом командиру: «Справа по борту петухи, товарищ командир! – а командир ему на это: «Че‑ во! » – то есть не поверил своим ушам, после чего «Ку‑ кареку! » прозвучало уже слева по борту, а потом – «ны‑ ы‑ ы‑ а! » – приехали, земля.

Рассеялся туман – стоят в фьорде, а где‑ то там вдали – Стокгольм.

Шведская овра продрала свои шведские глазки и увидела… нас у себя под носом.

А до этого им звонили с островов всякие шведы и утверждали, что видят в тумане движущуюся подводную лодку, а она их посылала на хер.

Командир шведской овры немедленно примчался и на отличном шведском языке сказал нашему командиру: «Я тебе дам буксиры, они тебя сдернут с мели, и ты чеши отсюда так, как ты сюда вошел! »

Наш командир понял его безо всякого перевода, и тут же собирался согласиться со всеми предложениями, но в дело вмешался наш замполит, и время было упущено, после чего об этом деле узнали в Швеции просто все – от глухих стариков до грудных младенцев.

А замполит, как мне потом народ рассказывал, обвешался чем‑ то очень похожим на гранаты, задраил все люки и обещал все взорвать, но не сдаться.

Так что пробовали сняться с мели сами, продували цистерны главного и не главного балласта и обкакали шведам все их берега всяким нашим дерьмом, покоившимся до поры до времени в этих цистернах.

Потом – МИД, ПИД – всех арестовали и извлекли.

«Там было ядерное оружие! » – заявили мне газетчики.

«Ах какие тут интересные газетчики! » – подумал я еще раз, а вслух сказал: «Ребята! Ну, какое ядерное оружие на борту у лодки, идущей на разоружение? Балтика же свободна от ядерного оружия! Не слышали? » – «Слышали! » – сказали мне они, и один из них достал из кармана вырезку из газеты «Известия», где черным по белому было написано, что на этой самой лодке были торпеды с ядерным боезапасом.

«Вот как в таких условиях бороться? » – спросил я у себя, а вслух сказал: «Да вы нашим газетчикам больше верьте! Они не способны кнехт от якоря отличить. Вы же сами газетчики! Сенсация любой ценой, помните? А наши газетчики от ваших ничем не отличаются! » – «А там есть статья, где представитель вашего Главного штаба ВМФ подтвердил наличие ядерного боезаряда на борту этой лодки».

«Вот все время какие‑ то мудаки во все лезут и мне мешают! » – вздохнул я про себя, а вслух сказал: «Господи! Да вы бы еще министра обороны нашей спросили! Он бы вам и не такое порассказал! А вообще у меня к вам встречный вопрос: вы когда из профессиональных разведчиков превратились в не совсем обыкновенных газетчиков? – «После увольнения с воинской службы. Когда мы стали бывшими разведчиками! » – «Нет, ребята! Бывших разведчиков, как и бывших негров, не бывает. И чего вы привязались к этой лодке? Ну сели наши на мель, позор несусветный, но, правда, очень лихо сели – это ж надо было пропахать все фьорды и ни разу ни за что не задеть! А что касается наших лодок в ваших водах, то как разведчики, хоть и бывшие, вы должны знать, что все лезут ко всем, и чем вы докажете, что лодка, которую вы гоняете по вашим терводам, русская, а не немецкая или же французская? » – «У нас есть записи шумов! » – «Какие записи? Каких шумов? Это вам американцы их подарили? Все лодки во всем мире используют для таких дел малошумные режимы. И что вы там записали? Какие шумы? Чтоб идентифицировать шумы, нужны акустики‑ эксперты, которые по восемь часов каждый божий день проводят в наушниках, и то эти акустики могут ошибаться. Между прочим, мы долгое время по инерции считали Швецию нейтральным государством. Мы чуть ли не симпатию к вам испытывали, а потом нам показали французский фильм про вашу секретнейшую радиостанцию на Севере. И она день и ночь работала на американцев. И это в тот момент разгара холодной войны, когда мы вас почти союзниками считали! А теперь вы пытаетесь у меня узнать, не заходили ли к вам в гости еще какие‑ то неопознанные вами наши лодки! То есть, делая нам гадости, вы предполагаете то обстоятельство, что получите ответную гадость, но вам все же хочется ее не получить! Ну что ж, все логично! »

После этого моего очень длинного выступления они немного помолчали и начали снова: «Мы замерили уровень радиации рядом с лодкой, и он был повышен, значит, на борту были торпеды с ядерным зарядом».

«Вот дураки! » – подумал я и вздохнул, а вслух сказал: «Покажите мне этот ваш прибор, я его расцелую. Ни один прибор не может замерить уровень радиации в ядерной голове торпеды. Я замерял его много раз. Там фоновые значения. Я прикладывал датчик к голове торпеды – голова спит. Там нечему светить! Уран‑ 235 – альфа‑ излучатель, а она – альфа‑ частица – поглощается корпусом торпеды. И как вы через два корпуса лодки смогли замерить радиацию от головы, если ее внутри лодки невозможно замерить! »

На этом мы и расстались, обещали дружить.

А Коля, что нарезал во время нашего разговора где‑ то рядом круги, потом мне говорил, что он все время жутко нервничал.

* * *

Тут мне недавно рассказывали, как смотрели «72 метра».

Накрывали стол, бутылка, смотрели, все рыдали, потом: «Ну, за наших ребят! »

Основной вопрос: «Ну вы‑ то знаете, они же вышли? »

* * *

Не всякий пук власть предержащих следует воспринимать как знамение.

Наш великий К. принял решение об изменении наименования такр (тяжелый авианесущий крейсер) «Ушаков» (бывший «Киров»). Теперь это такр «090», а имя адмирала передали какому‑ то эскадренному миноносцу (мельчаем) пр. 956 (название не запомнил).

Реакция командира соединения, которому подчинен крейсер: «Я такой единицы под номером «090» не знаю. Отчистить наименование «Киров», благо что буквы не срезали». И отчистили, причем с удовольствием.

А К. подписали контракт еще на год (скорбим вместе со всеми).

* * *

Из приятного. В Приморье расконсервировали строительство двух АПЛ

Сумма контракта с индусами, для которых достроят лодки, $1, 8 млрд, на которые будет построена лодка нового поколения ВМФ РФ.

Первый транш в 100 млн уже поступил.

К работе над контрактом главкома не привлекали (удалось).

Еще новость. Заводы по утилизации АПЛ передаются из ВМФ в соответствующее Федеральное агентство по атомным делам, причем за буксировку и прочие чудеса теперь будут отвечать они по нормам и правилам международной безопасности (дождались).

* * *

Из «Новой газеты» позвонили и сказали, что в Беслане я теперь очень популярен, потому что туда привезли две книги «72 метра», и их теперь читает весь Беслан. Самый главный мой пропагандист там Мурат Михайлович Кабоев, бывший подводник, 20 лет на Северном флоте. Меня попросили позвонить ему так, чтоб человеку было приятно.

Я позвонил.

– Але, это Мурат Михайлович?

– Да?

– Это Саша Покровский звонит! Вы мою книгу читали! «72 метра»!

– Ой! Это Саша? Саша, как хорошо! А я сначала не понял, кто это звонит! Это же все про нас! Столько лет там, на Севере! А мне ее ребята привезли! Мы теперь все читаем! Смеемся! Ты же знаешь, мы тут такого натерпелись!

– Знаю! Сам три дня у телевизора просидел! Матерился все время!

– Саша, слушай! Столько времени совсем не в себе были! Очень тяжело! А тут я прочитал несколько рассказов и отложил, потому что работать надо. Я так не могу. Я как начну читать это все, так и работать не буду. Буду только вспоминать. Э‑ э… столько всего! Ее сейчас мой сосед читает. У него в школе ребенок погиб. Надо его поддержать. Читает. Нравится.

– А вы не на 31‑ й дивизии служили? Что‑ то фамилия знакомая.

– Да! На 31‑ й! Конечно! На «К‑ 140», вечный командир турбинной группы! Ушел в 1983 году на пенсию. Сейчас у меня пенсия 4700, мало, приходится работать.

– У меня тоже 4700! Я на «216‑ й» служил начхимом. У Бусырева. Помните?

– Хой! Конечно помню! А Многолета помнишь? Наш начхим!

– Помню Многолета! Он еще погиб!

– Да! При нас это было! Столько хороших ребят было! Всех помню! Как хорошо, что ты позвонил! Мне сказали, что кто‑ то будет звонить, но не сказали кто! Сюрприз хотели сделать! Ай, Саша, какой хороший сюрприз! Везде наши люди! Я как уволился, так и приехал сюда. Много работы. Помогаю людям. И глава администрации у нас бывший военный. Только не подводник. Он тоже читает. Нравится, конечно! Ой, Саша, как хорошо, что ты позвонил! Ты мне сейчас свой телефон дашь, чтоб я записал? Мы тут немного выпиваем.

– Смотри, только немного!

– Конечно! Саша, как хорошо, что ты позвонил! Счастья тебе, счастья!..

Конечно я дал ему телефон, и мы обязательно еще созвонимся.

Нормальные мужики. Именно они и должны были оказаться в Беслане.

* * *

Наш главный редактор Коля сходил на обед в итальянское посольство.

– Итальянская кухня необычайно изысканна! – говорил он потом мне. – Там была лазанья со шпинатом. Это такой пирог. А тесто приготовлено так, что еще немного, и оно бы превратилось в сопли!

Я не мог не согласиться: это действительно очень изысканно.

А еще Коля рассказал, что он встретил там З., главного редактора журнала «Г». После двух бокалов вина Коля не мог на него не напуститься.

– Как же вы с вашим пожухлым журналом совершенно не следите за литературным процессом! М‑ а‑ а? Выходят книги, а вы их обходите молчанием!

(Тут Коля имел в виду своего «Кузнечика»).

– Нет, ну все откликнулись, кроме этого журнала! – продолжал он возмущаться.

Потом он сказал ему, что они проворонили даже меня.

– Вы проворонили даже Покровского! Возмущению его не было предела, З. краснел, и жена Коли, Марьяна, еле его от него оторвала.

Я сказал Коле, что ему надо было выпить еще три бокала вина, потом снова найти З. и, треснув его ладошкой по унылой лысине, сказать:

– Я с вами еще не закончил!

– Да ты что! – смеялся Коля. – Он бы от этого превратился в рыбу и выпал бы под ноги гарсонов! Да нет! Они же все проворонили! Все уже давно ушло!

Я сказал, что литература ушла от них, как Аму‑ Дарья. А они до сих пор ходят по бывшему дну с неводом и удивляются, почему вместо рыбы им в сети попадаются одни только тарантулы.

* * *

Умер мичман Макаров Владимир Николаевич. 2 ноября он должен был ложиться на операцию, накануне все собирался, говорил жене: «Не забудь то, положи это! » – а после 18. 00 ему стало плохо. Два раза приезжала «скорая помощь». Делали уколы. Почти откачали, но потом – все. Третья «скорая» констатировала смерть.

Человек с марта боролся. Восемь месяцев. Силы кончились. Жил одной надеждой на операцию. И вот – собрали деньги, договорились о гонораре для врача, о гонораре для ассистента, надо ехать на операцию в Мурманск, в больнице ждут – не дожил.

Глава администрации городка Западная Лица помогал лекарствами, деньгами. Там его очень хвалят, говорят, что настоящий человек.

В базе собрали 45 000 рублей среди офицеров, мичманов и матросов – куда это все теперь?

Я говорил вчера с его женой, Варварой Моисеевной. Что сказать, плачет. Говорит: «Зачем мне теперь эти деньги? Раздам все назад! »

Я ей сказал, чтоб не раздавала. Еще же хоронить надо. И потом, люди отдали что могли. Не в деньгах дело.

Кстати, пришел ответ из Министерства здравоохранения. Не прошло и восьми месяцев, как в недрах этой структуры созрело решение о том, что мичман Макаров имеет все‑ таки право на бесплатную операцию. Пригласили: «Приезжайте! » – но к этому времени он уже ослабел так, что смог бы добраться только до Мурманска.

Теперь выясняется, что и до Мурманска не смог.

По моей просьбе мой бывший подчиненный в училище (я был у них младшим командиром на первом и втором курсе), а теперь он снабжает весь Мурманский рыболовецкий флот, Ерохин Григорий Алексеевич, или просто Гриша, просто очень хороший человек, занялся делами Макарова, звонил, напоминал, требовал, убеждал. Надоел всем – врачам, главам администрации, клубам подводников и чиновникам, вплоть до министра обороны. Горы переписки, звонки в Москву… все, теперь не надо… можно выдохнуть.

Мичману Макарову пытались помочь тысячи людей. Все это так.

Может быть, от этих усилий когда‑ нибудь, не сразу, не вдруг, и наше государство повернется наконец к своим людям.

* * *

Меня тут спросили: что я думаю о национальности и национальной идее.

И вот я подумал о том и о другом.

Должен заметить, что там, где есть настоящее дело, там нет национальности.

Это я понял тогда, когда еще на подводной лодке служил.

Там было все равно, кто ты – удмурт, калмык, татарин или узбек, еврей или русский.

Никого не волновала форма ушей или вероисповедание.

Волновало только то, как вот он – этот твой сосед по отсеку – знает свое дело, и чтоб он в трудную минуту не сдрейфил, не запаниковал, не бросился бить тебя в лоб и сдирать с тебя противогаз.

Волновало только то, можно ли на него положиться и спокойно заснуть, пока он на вахте.

Ибо будь ты хоть сыном Владимира Мономаха, но если ты глуп как пробка или робок, как овечий хвост, то тебе на это укажут или, не указывая ни на что, просто однажды избавятся от тебя, списав тебя на берег.

Нет! Там, где есть настоящее дело, там нет всей этой этнической чуши.

Она появляется тогда, когда надо умыкнуть что‑ либо, свистнуть, стибрить, отнять, отобрать, присвоить, а самому потом скрыться, замести следы, спрятаться, уйти в тину.

Вот тогда и кивают на не своего.

Одновременно с этим появляется острая необходимость в национальной идее, потому как очень хочется, чтоб общество, пропустив вора, сомкнуло свои ряды так, чтоб канул он в нем, наподобие камня, упавшего в болото.

* * *

Когда меня раньше просили подписать мои книги, я подписывал: «Такому‑ то от автора». Потом от «автора с чем‑ нибудь (например, «с приветом»). Потом – «От хорошего автора». Потом я придумал для себя всякое такое, как, к примеру, «великолепный автор». А еще: «замечательный», «чудный», «невероятный», «дивный», «лучший», «прекрасный» и «жутко красивый». Коля увидел как‑ то и сказал: «А по алфавиту можешь? » – «Могу». – «Ну придумай на букву «а». – «Пожалуйста: абсолютно замечательный».

* * *

Какая разница между словами «ксерануть» и «отксерачить»?

Сдаетесь? Разница в объеме.

* * *

Все говорит о том, что в момент удара происходили локальные возгорания, возможно, из‑ за КЗ в электрощитах.

Раз люди доставали СГП, снаряжали РДУ, носили В‑ 64, подсоединялись к ИЩА, значит:

1. Не было никакой паники, никто не умер на месте, все работало по‑ штатному.

2. К вопросу об оплавлении крышки В‑ 64 и потере по этой причине комплектами своих свойств. Это спорно. От температуры В‑ 64 теряют свои свойства, но не так быстро, как хочется г‑ ну У. И вообще, он очень торопится с выводами, главный из которых: «Но, как показало следствие, если бы даже ключ пуска прибора КА‑ 01 был вставлен в штатное место и буй, сработав, всплыл и передал информацию о месте затопления апрк, то, с учетом расчетного времени подхода из места базирования спасательных кораблей и обнаружения лодки, своевременно выполнить весь комплекс спасательных мероприятий и спасти моряков все равно не удалось бы».

Вот ради этих строк все и затевалось.

На обычный, гражданский язык это переводится так: «Что бы мы ни делали, они все равно умерли раньше».

Да не умерли они раньше, как бы этого ни хотелось г‑ ну У. и всем заинтересованным лицам.

Когда возникает пожар, пусть даже локальный (а он возник, и не один, о чем всюду есть свидетельства, даже у г‑ на У. ), то с ним сначала:

борются – включаются в ПДА, ИДА, потом в ИП, потом в ИДА‑ 59 (все это последовательно, и эта последовательность описана у У. );

устраняют последствия пожара (тоже описано – станции ВПЛ и прочее), потом оценивают обстановку, принимают решение на выход.

Все это люди в корме сделали.

Почему не вышли (способы описаны у У. )?

На мой взгляд, они не вышли потому, что их начали доставать. Они были уверены, что началась спасательная операция.

Они все слышали в отсеке и прекратили готовиться к самостоятельному выходу.

Вот главная ошибка. Нельзя прекращать готовиться к самостоятельному выходу.

По крайней мере, нельзя это делать в нашей стране. Тебя никто не спасет, кроме тебя самого. Мы это знали прекрасно. Знали ли они?

Похоже, что не очень.

Что потом? Они ставят, ставят, ставят спасательный аппарат, а он не становится. И что?

Они перестают его ставить, и на какое‑ то время в спасательной операции устанавливается тишина.

Вот тогда‑ то подводники и поняли, что спасать их перестали.

Это очень тяжело. Человек это не выдерживает. Если сначала у них вполне хватило бы сил и моральных, и физических на то, чтобы выйти самостоятельно, то теперь они могли только записки писать.

Записки заранее никто не пишет. Могу эту фразу повторить.

Почему? Для господина У.: примета плохая.

* * *

Не так давно появилось слово «пиар», а от него – «пиарить».

Я тут же предложил расширить его глагольную форму с помощью приставок.

Так появились на свет глаголы: напиарить, выпиарить, пропиарить, впиарить, припиарить, перепиарить, недопиарить, распиарить, перепиарить, неперепиарить, спиарить и недоперепиарить.

* * *

Меня спросили: как я отношусь к чиновникам. Я сказал, что отношусь я к ним как к тараканам. То есть брезгую. Особенно наших, отечественных. Заграничных чиновников я не так брезгую, но ведь и тараканы бывают разные. Бывают экзотические тараканы.

* * *

Народ!

Хочу поделиться с вами некоторыми своими сомнениями. Касаются они недавно сошедшей в Питере со стапелей дизельной подводной лодки «Амур». Она что‑ то около 1800 тонн водоизмещением («Варшавянка» примерно на 1000 тонн тяжелее) и уже объявлена самой лучшей, самой бесшумной, не имеющей аналогов в мире.

Будущее, как сказали при ее спуске конструкторы, именно за этими лодками.

Кстати, недавно в Германии спустили на воду дизельную лодку с каким‑ то необычным дизельным двигателем, так что о «самой бесшумной, не имеющей аналогов в мире» можно поспорить, но хочется сказать несколько слов о «самой лучшей».

Прежде всего, при спуске на воду «Амура» бутылка шампанского разбилась не сразу, и с этим суеверием давно надо что‑ то делать. Я считаю, что в подобных случаях надо готовить не только лодку, но и бутылку. Может быть, следует брать какую‑ то другую бутылку, которую обычно разбивают в кино о голову актеров.

Словом, нельзя брать какую попало бутылку, чтоб потом не страдать по поводу «разобьется или же нет».

И потом, я очень опасаюсь всяческого восхваления.

Не люблю я, когда заранее говорят такие слова, как «лучшая» или «самая лучшая». Обычно после этого происходят катастрофы, и подводники об этом хорошо знают.

Не принято у подводников ничего хвалить.

Так вот о «лучшей».

В стародавние времена ведь как строили подобные лодки?

В те времена строили деревянный макет в масштабе один в один и в него уже затаскивали такие же деревянные механизмы. Почему это делалось?

Потому что проверялось: как эти механизмы поведут себя внутри лодки, можно ли их будет менять полностью или частично, и удобно ли будет их ремонтировать в боевых условиях.

Так вот с «Амуром», как я понимаю, это не произошло.

Обошлись компьютерной графикой.

В результате, как мне уже успели сообщить, расстояние от крышки дизеля до подволока составляет 28 сантиметров.

То есть вряд ли кто сможет в нем – в этом дизеле – что‑ либо в ходе ремонта поменять. Разве что наберут в команду лилипутов.

Да и им, я думаю, с крышкой дизеля придется повозиться.

Да, и еще мне сказали, что эти дизели не совсем успели пройти то, что проходят обычно такие агрегаты.

А что они проходят?

Они проходят вот что: они молотят на стенде весь свой ресурс, чтоб выявить недостатки, которые потом надо доработать, чтоб поставить дизель еще на один ресурс, чтоб потом еще доработать, чтоб потом поставить его на третий ресурс, ну и так далее.

Но все это в идеале, а в нашем случае иногда делают так: ставят дизель на лодку и, чтоб избежать временных потерь, рядом, скажем, на пирсе, ставят другой такой же двигатель, который и вырабатывает тот самый моторесурс, и как только в нем что‑ то ломается, то оно на месте (там же, на пирсе) и меняется, а потом дизель дорабатывается, то есть доводится до ума тоже, в общем‑ то, там же.

Понятно вам? Думаю, что да.

Так вот, на том дизеле, что на пирсе молотит ресурс, поменять что‑ либо как раз очень даже можно – он со всех сторон досягаем, а вот на том, что уже на лодке стоит, – увы!

(28 сантиметров над подволоком. )

Думаю, что и с остальным оборудованием дела обстоят так же.

Да, тут, говорят, хотели «Амур» тут же индусам продать, но те сказали, что, мол, пусть он у вас хоть немного в море походит.

Если б я был индусом, то я только так и поступил бы: купил бы лодку только после того, как ее русские экипажи обкатают.

Пусть они походят, помучаются, погорят да, может быть, и повзрываются, а потом уже конструкторы всех мастей доведут свой замечательный «Амур» окончательно до ума, после чего его всем индусам и покупать будет можно.

* * *

Письмо:

«Сэр! Всякая чушь не позволила мне обнять Вас на этой неделе.

Чувства мои к Вам и к Вашей газете остаются неизменны.

Ваш высокий профессионализм и все такое позволяет предположить, что вы куда большие государственники, чем те охламоны, которым за это деньги плотют.

Уповаю на то, что Вы пребываете в добром здравии и расположении ко всяким явлениям природы.

Врожденная вежливость, благородство души и родственных ей органов призывает меня поинтересоваться здоровьем Вашего скота и состоянием Ваших пастбищ.

Надеюсь на замечательный травостой, как и на то, что укосы будут обильны, а привесы значительны. Знаменательным мне представляется и тот факт, что Вы не теряете чувства бодрости и собственного места в цепи событий.

Тешу себя тем, что органы, отвечающие в этом государстве за стиль, отметят его наличие у Вашего покорного слуги.

Думаю также, что у них не возникнет сложностей с дешифровкой этого послания.

На всякий случай справка: охламон – человек толпы».

* * *

Сначала я грешил на пуск ракето‑ тропеды с нашего корабля.

Да не на один (взрыва два с разницей примерно две минуты).

После первого взрыва Лячин дал полный ход (кто‑ то мне об этом говорил), чтоб удержаться и всплыть, да получил второй взрыв и на полном ходу врезался в грунт (тогда и появились винты на поверхности).

Вот такие были у меня рассуждения. На пуск торпеды с американца я не грешил.

В полигоне торпедировать? Торпеду же слышно, и это война сразу.

Наши сначала воюют, а потом получают на это «добро». Это американцы давно усекли. Не думаю, что они самоубийцы. Все‑ таки дома у них в Майами. Чего рисковать. Мне тут рассказывали о ненависти, которую испытывали американцы лично к «Курску».

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒