|
|||
Бог Плодородия 12 страница⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 12 Кто знает, чем они руководствовались, но Габи не испытала радости от осознания того, что мумия вновь заняла свое место в храме. Не потому, что возвращение останков бога именно в усыпальницу имело значение. Там и так находилась статуя, а присутствие скульптурного изображения Анки куда больше нарушало душевное равновесие, чем его мумифицированные кости, служа болезненным напоминанием о пережитом здесь. Габи почти ожидала, что ее завернут обратно, когда вернулась к храму вечером, но, видимо охрана получила распоряжение предоставить ученым полную свободу действий, пока те не уедут. Габи уже выяснила, что иллюстрация исторических событий начиналась от входа, и тянулась по правую сторону, и достаточно хорошо изучила эти панно. Но вместе с тем понимала, что для полного осмысления особенно важен хронологический порядок, а она понятия не имела, когда какое «событие» произошло. Габи считала, что вероятно убийство стало последним случаем, перед тем как храм и возможно даже и город покинули, но наверняка не была в этом уверена. И если ее предположение правильное, то значит, здесь вообще нет ничего о смертях, что делало последовательность просмотра тем более важной для понимания обстоятельств, приведших к кровавой расправе, поскольку может оказаться единственной подсказкой, которую она получит. Минуя первую часть фриза, последующим Габи уделила ровно столько внимания, чтобы вникнуть в общих чертах в сюжеты, которые они отображали. Во всяком случае, картины казались довольно простыми для восприятия. Десятки панно были посвящены «подвигам» бога-покровителя и развитию цивилизации биаков. Габи бегло изучала изображения одно за другим в течение нескольких часов, пока кое-что на одном из них не привлекло ее внимание. Это был ритуал поклонения, изображающий главных жриц. Сначала Габи не придала значение рисунку, и только когда заметила узоры на их одеждах, в голове ее что-то щелкнуло, и она изучила мозаику более внимательно. Бесспорно жрицы, как она и предполагала. Возле выстроенного храма, что станет домом их божеству, которое люди считали как своим покровителем, так и богом плодородия. Их восприятие в какой-то момент сузилось от всеобъемлющего понятия божества изобилия и процветания, до преимущественно бога плодородия. Габи не могла точно определить, что вызывало изменение, но для нее не это имело значение. Важным обстоятельством являлось то, что на картине появились жрицы в количестве равном числу поднятых из ямы тел… если включить ту, которую видимо убили первой. Следующая мозаика потрясла Габи. Картина изображала Анку рядом с одной из жриц стоявшей отдельно от остальных и явно удостоенной особых привилегий. Трудно было с уверенностью сказать, каково ее предназначение, так как одеждой она не отличалась от других, но то, что ее положение выше, казалось очевидным. Ревность и обида мгновенно охватили Габи. Она приложила все усилия, стараясь не обращать внимания на боль и гнев, когда, наконец, поняла, что это значило. Да и отрицать обратное не имело смысла, поскольку перейдя к следующему сюжету, Габи убедилась, что женщина определенно избранна для «совокупления» с богом. Мозаика изображала их сплетенными любовниками. Габи не исключала возможность того, что раскроет нечто, чего не хотела бы знать, но именно такого не ожидала увидеть вообще. Не в состоянии разобраться ее ли собственные чувства придают такой оттенок восприятию или же ее интуиция все еще заслуживает доверия, но Габи казалось, что с каждым последующим изображением растет недовольство женщиной, которой благоволил Анка, открыто признавая как любовницу, избранную родить его дитя. Ублюдок! Он позволил ей думать, что она является единственной избранницей, в то время как лишь всевышнему известно, сколь неоднократно он совершал подобное! Высшее существо, как же! Точно такой же лживый обманщик, как и все мужчины, что она, когда-либо встречала в жизни! Габи не знала, как долго простояла, пристально глядя на счастливую пару и кипя от возмущения, прежде чем сумела взять себя в руки. Хотя все равно осталось безумное желание покинуть этот треклятый храм, и пусть катится к черту вместе со своими тайнами! Какая разница, что стало причиной бойни? Все это произошло вечность тому назад и чертово правительство вышвырнуло их вон. Группа ни за что не успеет закончить изучение города и получить хоть какое-то четкое представление о людях и культуре за тот короткий промежуток времени, что им отвели. Догадка пришла, когда Габи стояла, уставившись на высокомерную позу «избранной», расставив, наконец, все по местам. Ревность! С трудом подавляя собственные чувства, Габи изучила фигуры вокруг бога и его «невесты», с как можно большей беспристрастностью. Либо воображение и эмоции взяли верх над ее логикой, либо не она одна ревновала! Чем внимательнее Габи анализировала мозаики, тем больше убеждалась в том, что наткнулась на повод, приведший к убийству женщины. И потому даже не испытала потрясения, когда добралась наконец до картины, которая открыла тайну грязной истории. Женщину убили другие жрицы, разозленные ее высоким положением, ревнивые и обиженные тем, что предпочли ее. Бог Анка, был безутешен в своей утрате, а затем пришел в ярость. Поклоняющиеся ему или боялись гнева или разъяренные тем, что жрицы разрушили все своей ревностью, лишили их жизни. Но и это не успокоило бога. Анка отказался от людей, отвернулся от них. И когда он это сделал, цивилизация, которую он помог построить, начала рушиться. Всемогущий Анка покинул тело и оставил народ на произвол судьбы. Целых три мозаики были посвящены усилиям людей сохранить его останки и призвать божество обратно, но, несмотря на старания, Анка проигнорировал их. Великое бедствие сошло на землю, вызванное, как верил народ, гневом бога или его уходом. Неурожай, падеж скота, засуха… женщина, а не чума привела цивилизацию к краху, и те люди, что выжили - бежали. Габи чувствовала себя разбитой, когда расшифровала последнюю картинку истории. Даже ревность оставила ее. Учитывая трагизм ситуации, казалось неудивительным то, что Анка был полностью опустошен, когда потерял свою женщину и ребенка. Он удалился от мирской жизни, от себя как человека в храм построенный в его честь, и оставался там, пока Габи не наткнулась на его прибежище. Его презрение к «примитивным» умам, даже превосходство, которое так часто раздражало Габи, а также его черствость и равнодушие в отношении людей, теперь стали гораздо понятнее. Это не оправдывало его, но с другой стороны опыта общения с народом, что способен от обиды сотворить подобное зло оказалось достаточно, чтобы вызвать у Анки разочарование. Возможно, он не столько был безутешен, сколько испытывал отвращение? Может просто дошел до предела, когда понял, что род человеческий определенно недостоин его внимания? Но тогда почему он остался здесь? Даже если люди покинули это место, храм построен ими. И служил постоянным напоминанием. Судя по всему, Анка считал, что это необходимо, чтобы удержаться от совершения подобной ошибки в дальнейшем. Или вполне возможно не хотел далеко уходить от женщины и ребенка? И, если хоть что-то из этого верно, то какая роль отведена ей? Заключалось ли в ней нечто особенное, что, наконец, пробудило его из забвения? Или она просто-напросто первый человек, с которым у него случился контакт спустя столько времени, что он оказался не в силах устоять? Многие годы Анка жил среди людей, наверняка достаточно долго, чтобы начать думать и вести себя, как человеческое существо. Он избегал внешнего облика, что «носил» на протяжении стольких лет, - воина, вождя и бога Анки. Потому ли, что пребывать в обличии того кем он когда-то являлся, было слишком болезненным? Однако перед ней Анка представал в этом образе… Оттого, что эту внешность до сих пор связывал с собой? Или, может потому, что это единственный облик, знакомый ему? Габи понимала, что испытывает опустошение из-за того, что прогнала Анку, отпустить его, последнее чего ей на самом деле хотелось. Не имело значения, насколько это неблагоразумно, но она любила его и боялась, что он не мог или не хотел отвечать взаимностью. Просто ей легче порвать с ним отношения до того, как он оставит ее. Слабое утешение. Лучше бы она взяла все что возможно, пока имела такой шанс! Что за глупость отказываться от счастья, пусть даже горько-сладкого, ради одиночества? Словно у нее так много радостей, что больше и желать бессмысленно. И будто есть масса возможностей познать счастье когда-либо снова! Полнейшее безумство влюбиться в существо, собственно говоря, в бога по сравнению с ее видом! Едва ли Анка вообще способен испытывать такие же чувства к ней! Но она могла бы любить его, если бы так не сглупила! Проклятье, это, по крайней мере, сделало бы ее счастливой, пусть и на короткий промежуток времени! В душе Габи поднялось почти безудержное желание бросить работу и отправиться домой, чтобы разыскать и попытаться вернуть Анку. Ей едва хватило здравого смысла справиться с порывом немедленно вскочить, и бегом вернувшись в палатку, упаковать вещи, разбудить доктора Шеффилда и умолять отвезти ее к взлетно-посадочной полосе. Шеффилд решил бы, что она чокнулась. Он так зол на вмешательство властей в его проект, что едва ли прислушается или уделит время организации ее отправки в штаты. Плечи Габи поникли от осознания. Как бы отчаянно она не хотела вернуться домой, чтобы разыскать Анку, крайне сомнительно, что ей представится возможность уехать прежде, чем соберется и отправится восвояси вся остальная команда. Габи мрачно подумала, что в любом случае, это все равно не имело бы никакого значения. Анка не пытался связаться с ней после того, как она попросила его уйти. Ну и ладно, черт с ним! Она много раз предлагала ему оставить ее! Он же выбрал самое неподходящее время, решив выполнить ее желания! Пространство вокруг Габи уже начало сиять ярко-голубым свечением, прежде чем она глубоко страдающая и погруженная в собственные путаные мысли заметила изменения. Когда она обернулась, позади, скрестив на груди руки и чуть расставив ноги, стоял Анка. Выражение его лица было непроницаемым, впрочем, Габи и не рассчитывала на радушную встречу. Как только Анка, двинувшись в ее сторону, наконец, остановился на расстоянии вытянутой руки, Габи с трудом сглотнула. Его взор мимолетно скользнул по ее лицу, прежде чем он вскинул голову, осматриваясь вокруг. - Ты значительно умнее, чем я предполагал, - задумчиво произнес он, переведя, на нее взгляд. - Думал, что оценивал тебя по достоинству, так как ты того заслуживаешь, но ты оказалась права насчет меня. Мне поклонялись, и у меня до сих пор слишком раздутое самомнение… и слишком низкая оценка твоего вида. Похвала согрела Габи, однако холодок, который она почувствовала между ними, удержал ее на месте, остудив порыв броситься в его объятия. Она облизнула пересохшие губы: - Я правильно поняла историю? Анка слегка наклонил голову: - Частично. Габи нахмурилась, оглядываясь на мозаику. - В какой именно части? - спросила она неуверенно. Шагнув ближе, Анка привлек ее к себе. - Я никогда не любил Шу-Этну, - ответил он тихо, обхватив ее подбородок и вынудив поднять на него взгляд. - И никогда раньше не испытывал любви ни к одному человеку. Я наслаждался их лестью. Упивался только тем, что доставляло плотские удовольствия - вкусом, запахом, звуками и ощущением самого мира и всего в нем. Без тела я не ощущаю ничего этого. Могу возродить в памяти, «чувствовать» их в некотором смысле, поскольку переживал все давным-давно, но не так как ты. Отпустив ее, Анка направился к мозаичным картинам и замолчал, рассматривая изображения. Габи наблюдала за ним некоторое время и наконец, пошла следом. - Я отказался от человеческого мира не из-за того, что смерть Шу-Этну опустошила меня. Она была слаба и мелочна, тщеславна и глупа. Он колебался, словно оценивал реакцию Габи на свои слова или возможно решая, стоит ли продолжать рассказ. - Поскольку она была красива, я желал ее, и наслаждался теми удовольствиями, что испытывал, когда был с ней как человеческий мужчина. Некоторое время я полагал, что это соответствует понятию человеческой любви и позволил себе считать, что чувствую нечто большее, чем обычная страсть. Однако, задолго до ее смерти, понял, что был влюблен в само понятие «любовь», а не в Шу-Этну и что она, без сомнения, тоже не любила меня. Да и как можно, когда для нее существовала только она во всем мире? - Сама Шу-Этну являлась единственной любовью ее жизни, - иронически добавил он. Лицо Анки приобрело суровое выражение, пока он изучал изображение, запечатлевшее убийство жриц в храме: - Я покинул человечество, потому что постепенно возненавидел людей, они вызывали у меня отвращение своей жадностью и жестокостью… но главным образом потому, что жаждал уничтожить их всех в отместку за гибель моего сына и знал, если останусь, то сделаю это. Ревность разрасталась в душе Габи вопреки всем усилия задушить ее, несмотря на утверждение Анки, что он не испытывал к женщине которой подарил ребенка ничего… кроме страсти, как будто этого недостаточно, чтобы она ревновала! По логике это не должно ее волновать. Все произошло задолго до нее. И она не вправе упрекать его за ту жизнь, которую Анка вел прежде чем увидел ее, и пришел к выводу, что она достойна стать той самой, избранной, еще до того как она узнала о его существовании. Глупо или нет, однако Габи все же ревновала и по-прежнему чувствовала себя обманутой, так как та женщина носила его ребенка. И ничего не могла с этим поделать. Однако большую боль ей причиняли страдания Анки. Как она могла не волноваться о нем? Взяв его руку, Габи на мгновение прижалась щекой к его ладони, прежде чем повернуться и поцеловать в ее серединку. - Мне очень жаль. Анка посмотрел на нее с легким удивлением. - Из-за того, что произошло. Из-за сына, которого ты потерял. Сдвинув брови, он с любопытством поинтересовался: - Ты же не имеешь к этому никакого отношения. С чего бы тебе чувствовать вину? Габи проглотила комок в горле: - Потому что я тоже - человек. Но… - она заколебалась, - а еще, мне больно из-за того, что ты испытываешь боль. Она отпустила его руку. - В общем… за все то время что мы были вместе, я считала, что ты существуешь за счет людей, однако на самом деле люди использовали тебя. Чему другому ты мог научиться, находясь среди них? Анка выглядел, разрывающимся между облегчением и неверием, оттого что Габи простила его, радостным, но несколько сердитым, вероятно из-за такой оценки его образа жизни. - Ты не должна торопиться оправдывать меня, - пробормотал он. - Вероятно не стоило, если только… Он запнулся и покачал головой. - Я придаю большое значение твоим словам, хотя, несомненно, я был потребителем и не достоин твоего великодушия. Я сам никогда не смогу простить себя за то, что мое высокомерие едва не стоило мне самого ценного, что мог предложить этот мир. - Тем не менее, вопреки тому, что ты думаешь, использовать кого-то… или быть использованным по определению не «зло». Пока это приносит пользу обоим, это - правильно. Давать и брать не только естественно, это приносит удовлетворение. Единственное, что при этом является неправильным, это брать без отдачи, брать, не имея на это позволения. - То, чем я занимался - неправильно и ничто совершенное мною ранее, не делалось по справедливости - да, я возмещал людям все, но не предоставлял им выбор. Затем он замолчал, и Габи почувствовала, как ужасное чувство потери охватывает ее. Она бы радовалась, что Анка узнал и понял теперь, по какой причине ей было так трудно принимать его поступки, если бы понимание также не означало окончательного прекращения отношений между ними, а это нечто такое, с чем Габи думала ей трудно смириться. - И что сейчас ты намерен предпринять? - спросила она с отчаянием. Анка обернулся, задумчиво глядя на нее. Затем мягко притянул ее к груди, крепко сжав на мгновение в объятиях. - То, что, знаю, мне необходимо сделать. - Он громко сглотнул. - Я хочу, чтобы ты покинула это место, Лунный Цветок. Находиться здесь для тебя опасно. Габи кивнула: - Я в курсе. Мы получили распоряжение оставить раскопки. У нас есть всего лишь несколько недель. Он отстранился, схватив ее за плечи: - Не жди, - приказал он низким, клокочущим от гнева голосом. - Ты выяснила все, что тебе нужно было узнать. Отправляйся домой! Со временем, если это будет возможно, я приду к тебе. Габи посмотрела на него с удивлением. Страх и надежда воевали внутри нее. - Что ты имеешь в виду под «если возможно»? - спросила она испуганно. Он помотал головой. - Просто… пообещай мне, что ты уедешь, как только завершишь все соответствующие приготовления. У тебя нет причин задерживаться здесь, зато есть все основания, оказаться как можно дальше от этого места. В скором времени тут начнутся большие проблемы. Я хочу…. Мне нужно знать, что ты будешь в безопасности, если я не смогу быть рядом, чтобы защитить тебя. Обещай мне. Габи с грустью смотрела на него. Она хотела дать слово, но в то же время неясное предчувствие чего-то плохого разрывало ее на части. Наконец, не в силах выдержать его молчаливого ожидания, кивнула. Подняв руку, Анка погладил ее по щеке, а затем просто исчез. Горе лавиной обрушилось на Габи в тот момент, когда она осознала, что осталась одна. Она даже не могла четко объяснить, почему почувствовала беду. Он же почти точно пообещал, что вернется к ней. И все-таки должна быть причина? Почему бы ему не уйти вместе с ней? Что он замыслил, имевшее казалось для него такое большое значение, чтобы заставить таиться от нее? Габи не оставляло ощущение того, что Анка не захотел делиться с ней своими сомнениями, но он проговорился: «если будет возможным». Желание срочно разыскать его нахлынуло вновь, только теперь к нему примешался еще и безотчетный страх. Она на пути к тому, чтобы потерять его навсегда. Предчувствие неотвратимого тяжким бременем сдавило грудь. До того как обнаружила, что спотыкаясь пробирается по темным коридорам через храм, Габи даже не осознавала, что потребность находиться с ним рядом направляет ее в ту комнату, где они встретились впервые. Сердито убеждая себя, что его там нет, она продолжала взбираться по отвесным проходам, переходя из одного помещение в другое, пока наконец не нашла себя, стоявшей перед статуей. У Габи перехватило горло, когда она, всмотревшись на его изваяние, внезапно поняла что он собрался сделать и страх едва не поглотил ее. - Это действительно не имело значения, - прошептала она, пытаясь справиться с дрожащим подбородком. - Я оказалась слишком… ограниченной чтобы понять, что люблю тебя, а не то, как ты выглядишь. Анка не ответил, и Габи опустившись на холодный каменный пол у ног статуи, закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не разрыдаться в голос. - Если ты можешь… дай мне еще один шанс. Заметив голубое сияние, проникшее между пальцами, Габи сначала подумала, что он вернулся, и она получила возможность убедить его не рисковать своей жизнью ради чего-то, столь бессмысленного. Она ничего не могла рассмотреть из-за слез застилающих глаза, кроме того, что комнату заливал синий свет. - Анка? - прошептала она. Он не явился ей, ни в каком образе. Синий свет усилился, заполняя комнату, а потом начал тускнеть. Ее сердце почти остановилось, когда она определила, что сияние исходит именно из гробницы. Вскочив на ноги, она бросилась к невысокой стенке каменного гроба и заглянула внутрь. Свет почти ослепил ее. По возможности заслоняя глаза, она пыталась разглядеть хоть что-то помимо свечения. Постепенно зрение восстановилось, явив ее взгляду происходящее. - Нет! - Закричала она. - Если ты делаешь это ради меня, пожалуйста, не надо! Он не ответил, но Габи увидела, как разорвалось оберточное полотно, и иссохшее тело, сохраненное от разложения специальными веществами, постепенно обретает форму, начиная обрастать мышцами и тканью. Сморщенная кожа, становясь светлее, разгладилась и слегка порозовела от текущей под ней крови. Когда Габи заметила, что процесс преобразования завершается, страх вновь обуял ее. Контейнер, в который поместили его мумию, запаян. Он задохнется, даже если сумеет оживить тело! Пока она металась по помещению в поисках камня, чтобы разбить контейнер, он взорвался, разбросав по сторонам тяжелые пластмассовые осколки, и весь свет померк, кроме лучей чистой голубой энергии исходящих от Анки. С трудом поднявшись с пола, куда силой взрыва швырнуло ее, Габи, наконец, встала на ноги. Осколки акрила, поблескивая, хрустели под ее ботинками, когда она кинулась обратно к саркофагу, чтобы заглянуть внутрь. Ее сердце, казалось, перестало биться, едва она увидела его. Анка выглядел именно таким, каким она всегда мысленно его представляла… кроме как еще красивее, если такое возможно - реальный, осязаемый, живой. Открыв глаза, он с шумом втянул в себя воздух, наполняя легкие. Габи издала неопределенный звук, нечто среднее между рыданием и смехом, как вдруг увидела, что что-то не ладно. Голубое сияние стало тускнеть. Теперь она смотрела на него, не опуская ресниц пытаясь защититься от яркого света. «Его взгляд подергивается пеленой», - осознала Габи со слабостью или болью, или же скорее и с тем и другим чувством. Глаза Анки закрылись как раз тогда, когда Габи, задыхаясь от внезапного сильного испуга, перепрыгнула через невысокую стенку каменной гробницы, чтобы добраться до него. Она свалилась поперек Анки, раня колени и ладони о пластик, окружавший его тело. Не обращая внимания на боль, Габи подползла к нему и коснулась его лица, плеча. Он не шелохнулся. Хуже того, кожа Анки становилась холодной, а дыхание поверхностным. Ужаснувшись, Габи поняла, что он умирает и это полностью ее вина! Она не пожелала принять его таким, каким он был! Даже не пытаясь сдержать рыдания, рвавшиеся из груди мучительными спазмами, она изо всех сил старалась поднять и положить его голову и плечи к себе на колени. - Не уходи, Анка, пожалуйста! Только… посмей! Не оставляй меня! Прошу, не оставляй меня! Я люблю тебя! - Лунный Цветок, - произнес он охрипшим голосом едва ли громче, чем дуновение ветерка. - Я тоже тебя люблю.
Глава 15
Крупные пушистые хлопья снега падали вниз, присоединяясь к растущему снежному покрову, укутывающему мир снаружи мягким одеялом. Вид из окна ванной заставил Габи вздрогнуть, несмотря на исходящую паром, булькающую воду, плещущуюся у ее груди. В такие моменты ее прежнее существование казалась каким-то далеким, словно все это происходило с кем-то другим - кем-то оторванным от реальности, подумала Габи, рассматривая жизнь, которую вела сейчас, как самое настоящее, что она совершила. Поскольку, каким бы пугающим не было признать себя нарушительницей норм и принципов права, Габи ни о чем не сожалела. И как бы ни нервничала, организовывая тайный побег своего «нелегального переселенца», она бы сделала это снова. На самом деле, Габи не так уж и сильно преступила закон. Анка был настолько слаб, когда совершил переход, что нуждался в ней до тех пор, пока не восстановился - недели его выздоровления стали самыми худшими в ее жизни. По крайней мере, он знал город, имел представление, где можно прятаться, набираясь сил, в то время как полиция сбивалась с ног в поисках «сбежавшей» из храма мумии. Все, что требовалось от нее - прокрадываться мимо солдат, чтобы принести еду и воду, которые теперь требовались его телу. Но рисковать как-то больше Анка ей не позволил. Габи предполагала, что он отказался бы и от этой ее маленькой услуги, если бы у него был выбор. Когда пришло время уезжать, Анка отклонил ее планы относительно переправки его через границу. Он отправился собственным путем, оставив Габи грызть ногти от беспокойства до тех пор, пока в один прекрасный день не появился на ее пороге - со своими сокровищами, которые отказался оставить в храме. И был прав. Золото и драгоценные камни принадлежали именно ему, хотя южноамериканское правительство поспорило бы с этим утверждением, если бы поймало с ними. К счастью, никто, кроме Анки, не знал об их существовании. Иначе бы власти развернули более кипучую и широкомасштабную деятельность по поиску пропавшей мумии. А сокровища пригодились, когда их удалось сбыть на черном рынке и получить за это реальные деньги. На них они купили ранчо в глуши штата Монтана, новую личность Анке и обеспечили себе безопасную, комфортную жизнь. Габи до сих пор невольно поеживалась от отвращения к тому «криминалу», к которому пришлось прибегнуть, укрывая близкого ей человека, но нисколечко не сожалела, что сделала это. Определенные вещи заслуживали риска, стоили самых больших страхов. - Ты не можешь дрожать от холода, - протяжно прошептал Анка. - Я сгораю заживо! Габи тихонько засмеялась, оборачиваясь, чтобы посмотреть в его лицо. Несмотря на все те месяцы, что они были вместе, ее до сих пор пронизывало волной радостного изумления от неожиданности и узнавания, когда она встречалась взглядом с его зелеными глазами. - Вода не такая уж и горячая, - запротестовала она. - Я горю от желания, - шепнул он, наклонив голову, чтобы коснуться губами ее ушка. Комментарий Габи понравился, хотя она и не поверила этому. Ее живот выглядел так, словно она проглотила баскетбольный мяч или, возможно, арбуз. Если он станет еще хоть чуточку больше, то ей вовсе не придется ждать, когда все вернется к первоначальному виду естественным путем - она попросту треснет, как перезрелый арбуз. Анка растопырил руки поверх означенной возвышенности. Когда в течение нескольких минут ничего не произошло, легонько побарабанил по натянутой коже пальцами. - Совсем спелый, - признал он с довольным гортанным смешком. Прежде чем Габи успела возразить, Анка, скользнув руками вверх, накрыл ладонями ее обнаженные груди, мягко массируя. - Они тоже, - проурчал прямо в нежный изгиб шеи. - Очень сладкие дыньки, увенчанные маленькими вишенками. Габи охватило тепло, не имеющее ничего общего с горячей ванной, которую они принимали. - Ты, видимо, голоден, - поддразнила она. Анка подхватил ее бедра, приподнимая и усаживая повыше. - Да, Лунный Цветок. Голодный на тебя... всегда, - прошептал он, слегка прикусывая ее плечо. - М-м-м, - простонала Габи. - Тогда ты должен с этим что-то сделать. Доктор говорит, что со следующей недели больше никаких шалостей. Он хмыкнул: - Это потому, что ей неизвестен секрет моих шалостей. Габи повернула голову и с интересом посмотрела на него: - Я думала, ты не испытываешь ничего, занимаясь сексом тем способом. - С чего ты взяла? - поинтересовался он голосом, который пронизывало веселье. Габи выпрямилась и развернулась к нему всем корпусом: - Ты говорил. Анка запустил пальцы в ее волосы, притягивая ближе и запечатывая ее рот горячим, сводящим с ума поцелуем. Бутон желания распустился, раскрываясь все больше, когда его пьянящий вкус охватил Габи. - Я никогда не утверждал, что ничего не получал при этом, - прошептал Анка, легкими поцелуями покрывая ее губы между словами. - Тогда почему?.. - Габи замолчала. Сейчас это не важно, но она каждый раз замирала от страха, вспоминая, насколько Анка был близок к смерти в тот день, когда решил ради нее воскресить свое тело, от которого отказался очень давно. Немного отстранившись, он заглянуть ей в глаза. - Потому что любя тебя тем единственно возможным для меня способом, я разжег в себе жажду большего - настолько, - что не увидел опасностей для тебя. Оказалось, мне недостаточно обладать только твоим разумом и душой, я желал твоего тела. И мечтал ощутить, как моя плоть сливается с твоей. Но больше всего хотел объединить наши жизненные силы. Габи почувствовала, что ее горло сдавило от эмоций - как от любви, так и от жаркой страсти в его словах. Отняв от своей щеки его руку, она направила ее вниз по округлому животу, в котором рос их сын, к центру горячему от желания. Как только он начал дразнить ее клитор кончиком пальца, Габи зарылась руками в его влажные, рассыпанные по шее и плечам волосы. Обычно, работая на ранчо, Анка связывал волосы в хвост на затылке, но когда они оставались вдвоем, всегда распускал, потому что знал, как ей нравится просеивать сквозь пальцы его длинные шелковистые пряди. Разумеется, в тех редких случаях, когда они выбирались в город, люди глазели на них, но Анка не замечал взглядов и Габи не беспокоилась. Габи видела догадки в их глазах. Мужчины думали, что он индеец или скорее - индеец испанского происхождения. Женщины думали, как ей повезло и какая она счастливая. Женщины правы, она счастлива с ним. Мужчины… она пожала плечами. Создавая личность, они выбрали для него латиноамериканскую фамилию, но фактически он являлся тем, с чем никто из людей никогда не сталкивался. Да, он родом из Южной Америки. Частично индеец, однако родился задолго до завоевания испанцами Южной Америки, да как бы там ни было, Анка в любом случае являлся индейцем лишь отчасти. Остальная его часть была… просто божественной.
Конец
|
|||
|