Часть пятая 1 страница

Вторую годовщину Дней Отцовского гнева решено было праздновать с размахом. На главной площади Города выставили двенадцать котлов с похлебкой из тюленьей требухи для услады желудков всех желающих. У самого большого котла с раннего утра должен был встать лично Митрополит, дабы непринужденно общаться с народом, читать заздравные молитвы, благословлять на добрые дела, ну и – главное: наблюдать за тем, чтобы еда доставалась самым сирым, голодным и бедным и чтобы каждый сирый, голодный и бедный не подходил к раздаче более одного раза.

Действо предполагали начать ровно в полдень с торжественного явления Владыки Города и его Великого Отца. После общей молитвы о добром улове главное мероприятие: извлечение внутренностей личных врагов Великого Отца. Сразу после казни ритуальная свадьба: Великий Отец забирает невинность восьми юных девушек на алтаре главного храма, под ликующие крики и песнопения пяти тысяч собравшихся. Далее разбрасывание в толпу медных перстней и браслетов работы придворного ювелира, финальная молитва.

Личные враги уже неделю ждали своей участи. Два старых воина – их наконец поймали в северо‑ западных ущельях – признались палачу во всех прегрешениях и неоднократно подтвердили, что главный и последний беглец – генерал Муугу – давно мертв. Съеден горцами.

Невесты тоже были готовы, их здоровье изучено и признано отличным, невинность удостоверена.

Согласовав все детали программы и особенно тщательно обсудив ритмический рисунок ударов в бубен в момент укладывания девственниц на алтарь, Отец слабым наклоном головы отпустил жрецов. Митрополит, как обычно, ушел последним, а в дверях задержался, по привычке ожидая дополнительных конфиденциальных поручений. Их не последовало, и на скопческом личике первосвященника отразилось беспокойство, но лишь на миг. Потом створки за ним плотно сомкнулись.

Митрополит слишком боялся Отца.

Все боялись Отца. Ротация кадров была тотальна. Ни один сановник, включая самых высокопоставленных и преданных, не мог быть уверен, что завтра палач не вонзит в его живот кривой медный ятаган и не покажет ревущей толпе дымящиеся петли кишечника.

Отец подошел к окну, окинул взглядом Город – в это время дня серо‑ синий – и сказал:

– Площадь маловата.

Задумчиво вытянул длинную руку, показал пальцем:

– Вон те хибары надо снести.

Посмотрел на Марата яркими голубыми глазами, нахмурился.

– В Городе двадцать тысяч папуасов. Площадь вмещает пять тысяч. Одного из четырех. Один празднует, а где остальные трое? Бездельничают? Жрут черепашью икру? Нам нужна настоящая большая площадь.

И ухмыльнулся:

– А лучше новый Город.

Розовое мясо на его пальце блестело: вечерний туалет закончился час назад, Отец был в пять слоев покрыт маслом чихли.

В последний год кожа на лице старика разгладилась, голос стал мягче и гуще, а главное – отросли волосы. Седые, но богатые.

– Что скажешь? – спросил он.

Марат не ответил. Ударил кулаком подушку, отвернулся к стене.

– Нам нужны носороги, – пробормотал Отец. – И мечи. Пошлем бригаду на север. Из северян получаются хорошие рабы. Потом запустим стройку. Новая Пирамида, новая площадь, новые храмы… Один мой, один твой, одинакового размера… Старый город отойдет тебе, новый – мне. Хотя лучше бы наоборот… Я Отец, ты Сын, я старше, мне положено жить на старом месте… – Старик звонко прокашлялся. – Но, повторяю, начинать надо с носорогов! А ты, – голос Отца стал подобен ударам главного церемониального бубна, – ведешь себя, как идиот!

Марат лежал, молчал, смотрел в стену, выложенную костяными пластинами – каждую украшал лик Великого Отца или узор из священных прямоугольников. Видеть живого Отца было всё же легче, нежели его портрет, недавно канонизированный и в наивной преувеличенной манере отражавший четыре основных благодетели живого бога: силу, беспощадность, справедливость и любовь к подвластному народу. Канонизация была проведена усилиями жречества и походила на молниеносную рекламную кампанию. Теперь лик Отца был повсюду: на мечах и нагрудниках воинов, на сбруях носорогов, на воротах храма, изготовленных из дерева зух, на обоих алтарях – жертвенном и свадебном, на посуде и украшениях женщин, на парусах кораблей и на общественных котлах с похлебкой из тюленьих потрохов.

Марат поднял глаза – лишенный ногтя палец был направлен прямо на него.

– На этой вшивой планетке, – Отец презрительно дернул губой, – ты один умеешь приручать местных тварей! Иди на равнину. Вернешься с новыми носорогами. Ну и захватишь всего по мелочи… Бананов, ягод… Я пошлю с тобой Нири, она поможет.

Марат перевернулся на спину и произнес:

– Нири умирает.

Старик нахмурился и отошел от окна. Ударил кулаком по спинке трона.

– Я знаю.

Он глубже толкнул в ноздрю кусочек дерева фаюго, добавил задумчиво:

– Она хочет домой. На равнину.

– Отвези ее к Разъему, – посоветовал Марат.

– Она не поедет. Она не верит в Узур. Она верит в девочку, сидящую возле Небесного Огня. Она последняя, кто верит в эту чертову девочку…

И огромный кулак опять ударил в резную спинку кресла.

Восемь сезонов назад Отец разгневался и восстал со своего ложа. С тех пор он ни разу не сел на трон Владыки. Даже из любопытства. Даже когда оставался с глазу на глаз с Маратом, без свидетелей. В первый же день сказал: «Трон твой, власть твоя, ничего не меняем. Ты будешь на троне, а я везде. Мой трон – весь мир. Ты заберешь власть, а я заберу Фцо».

– И потом, Кабель может убить ее, – мрачно добавил он. – Старуха, организм изношен.

«Лучше бы он убил тебя», – подумал Марат.

Однако правота живого бога очевидна: глупо везти старую служанку к Разъему. Нири даже ходит с трудом, и разряд, скорее всего, просто остановит ее сердце.

Дикари не понимали, что такое Кабель. Как правило, первое же прикосновение их убивало. Из двух‑ трех сотен бродяг, ежегодно прибывавших на песчаную отмель, выживали три или четыре десятка счастливчиков; они образовывали постоянно обновляемое население Узура.

Все они были доставлены в Город, лично Отцом допрошены и убиты.

После того как последний обитатель Узура отправился в лучший мир, Отец приказал ликвидировать тюрьму. Арестанты, включая убийц и насильников, получили прощение грехов и свободу. Правда, в течение следующих нескольких месяцев две трети из них были пойманы на повторных злодеяниях и наказаны уже по новому простому закону: извлечением внутренностей.

Все упоминания об Узуре и волшебном камне также наказывались смертью. Митрополит почти ежедневно сообщал о том, что еретическое предание живо и здравствует, но Марат всякий раз приказывал не давать хода докладам храмовой службы безопасности и не задерживать распространителей запретной легенды. Всякий пришедший в Город бродяга, расслабившись у камелька на постоялом дворе, норовил поведать праздным люмпенам две‑ три байки о райском местечке; если убивать всех бродяг, они перестанут приходить в Город, и торговля с дальними непокоренными племенами, и без того вялая, может совсем зачахнуть.

Митрополит, правда, не слишком прислушивался к мнению Марата. Реальная власть принадлежала Великому Отцу. Страх перед ним был столь велик, что все остальные проявления субординации утратили смысл.

Марата боялись, перед Отцом благоговели. Увидев Марата, падали ниц, при появлении Отца каменели от ужаса. Приказы Марата выполняли мгновенно и точно, Отец вообще не отдавал приказов – все его желания угадывались заранее.

Удивляться было нечему: все помнили, как в первые дни гнева Отец казнил придворных без помощи палача и даже без помощи кинжала – рукой разрывал живот и выдергивал кишечник.

С тех пор прошло два года. Отец немного успокоился, хотя иногда, особенно в конце охотничьего сезона, когда дворцовые кладовые ломились от свежего мяса, когда глаза жен, наложниц и даже служанок уже с утра замасливались от черных бананов и тыквенной браги, повторял, что еще не получил Фцо.

Отлеживаясь после очередного избиения, Марат часто думал, что старик никогда не получит желаемого. Такие люди не способны иметь Фцо. Им всегда мало. Чем больше они имеют, тем менее удовлетворены.

В самые первые дни Марат наивно надеялся, что бывшего великого вора надолго не хватит. Несколько суток бешеного буйства, а потом настанет психологическая усталость, пароксизм сытости, и аборигены, пользуясь передышкой, разбегутся. Уйдут на юг, вдоль береговой линии. Но старику, казалось, помогала сама стихия. Пока бушевал Большой шторм, дикари не могли покинуть Город ни вплавь, ни пешком – ураганный ветер валил с ног, забивал водяной взвесью глаза и уши. Период ежегодного Большого шторма, на равнине называвшийся сезоном дождей, считался временем вынужденного безделья. Рыбаки, устричные ныряльщики, тюленебои, краболовы и собиратели икры отсиживались в хижинах и стали легкой добычей великого преступника.

Каждое утро на протяжении сорока дней подряд Отец набивал рот черными бананами, спускался с вершины Пирамиды и брал Фцо.

С широко раздутыми ноздрями, голый, хохочущий, вымазанный песком и кровью, со вздыбленным кривым членом, он ходил из дома в дом, проламывал собою глинобитные стены, разваливал вигвамы из тюленьих шкур, насиловал женщин, калечил и бил мужчин. Потом брал лучшую пищу – он любил мясо угря и черепашьи животы – насыщался и шел дальше. Одни сопротивлялись, атаковали копьями или мечами, и тогда он убивал. Другие сами выводили жен и дочерей, выносили еду, и тогда он тоже убивал, с еще большим ожесточением. Иногда делал перерывы: поднимался во дворец и бил Марата, но не в полную силу и всегда за закрытыми дверями личных покоев, чтобы не ронять авторитета Владыки. Потом спал – обычно два, много – три часа, и возвращался вниз.

Через тридцать семь дней ветер ослабел, и Марат, ни разу за все Дни гнева не покинувший своей спальни, увидел из окна исход. Сотни семей бежали на юг и на север, унося с собой родовые реликвии. Все матери родов были убиты еще в первый день, но дочери уцелели и теперь пытались увести свои племена прочь из разоренных становищ. Отец не препятствовал эмиграции, но и бесчинства прекратил. Собрал жрецов, двоих – особенно непонятливых – задушил, остальных избил, сломав кому нос, кому пальцы на руках, Митрополиту выбил зуб и отправил всех, ошеломленных и хромающих, в Город, нести благую весть: Дни гнева окончены. Великий Отец любит свой народ и являет ему свою милость. Всем вернувшимся горожанам будет даровано прощение, но начиная с первого дня спокойной воды каждый покинувший Город будет пойман, клеймен и обращен в раба.

Потом Отец объявил охоту на личных врагов, и пока толпа грабила дома и хозяйства старых воинов, на юг отправили хорошо снаряженную экспедицию.

Обитатели Узура, чьи тела были наполнены волшебной силой, оказали отчаянное сопротивление, и множество хороших воинов полегло; нескольких самых яростных старожилов Узура пришлось убить, другие спаслись бегством, но в конце концов большинство оказалось во дворце, в хранилище мечей, срочно переоборудованном в пыточную комнату.

«Если хочешь знать, что такое Кабель, – участвуй». Так сказал Отец.

Марат провел в бывшем арсенале много часов. Это было трудно, зато теперь он всё знал про Кабель.

– …Так что собирайся, – повторил старик. – Отпразднуем годовщину, и пойдешь.

– А если сбегу? – тихо спросил Марат, разглядывая стену.

– Куда? В болота? В пустыню, к пчеловолкам? Кстати, про этих зубастых мы еще поговорим. А пока беги, если хочешь. Здесь, на берегу, цивилизация. Горячая вода, письменность… И это твоя цивилизация, парень. Ты ее создал. Как звали того деятеля, который огонь принес? Промедол? Прохиндей?

– Прометей.

– Вот. Ты – их Прометей. Ты никуда не сбежишь. А сбежишь – Найду и накажу. Нас на этой планете только двое. Так что иди и пригони мне новых носорогов. А потом займешься другим делом.

– Каким?

– Надо найти пистолет.

Марат вяло усмехнулся и сказал:

– Отправь ныряльщиков, пусть ищут. Энергии нет, сигнал маяка принимается с погрешностью.

Он попытался оторвать от стены одну из плиток, не смог. Мастера работали не на совесть, а за страх. Никто не хотел увидеть свои кишки намотанными на локоть Отца.

– Устрани погрешность, – раздраженно велел Отец.

– Невозможно. Батареи издохли. Вся энергия ушла на то, чтобы не дать тебе умереть. Это базовая настройка…

Отец пробормотал ругательство на неизвестном Марату языке и вышел из зала. Марат перевернулся на спину и закрыл глаза.

Незачем искать пистолет. Он давно найден и спрятан в тайнике, вне Города.

Настанет время, и Великий Отец превратится в облако пара, или в факел, или в кучу дымящегося мяса.

Сотни лет бродячие торговцы хранили и передавали из уст в уста тайное предание об Узуре. Так было везде: и на равнине, где жили охотники на носорогов, и у жителей болот, знавших толк в кореньях, травах и ягодах, и на северном побережье, среди суровых дочерей снега, умеющих шить из рыбьих кишок непромокаемую одежду, и далеко на юге, где жизнь была легка, но опасна, где рыба сама прыгала в руки, но всякого потерявшего осторожность простака в любой момент могли растерзать пчеловолки, летающие в десять раз быстрее самой быстрой птицы.

По древнему, как мир, обычаю сын матери рода не получал имени и по наступлении половозрелого возраста уходил из становища, взяв с собой лучшую и редкую пищу, утварь, лечебные травы, ножи, – искать другие племена, делать мену. Спустя десять‑ двенадцать лет непрерывной походной жизни глаза безымянного торговца слабели, волосы редели, руки начинали дрожать, и когда спина уже не могла нести груз, негоциант понимал, что пора идти в Узур. Прикосновение к волшебному камню было наградой за долгие годы скитаний, холодных ночевок, одиночества, голода и риска. Однажды старый торговец, взяв с молодого клятву о молчании, сообщал нужные подробности: надо идти к океану, а потом вдоль берега – на юг, пока не увидишь пустыню; далее – плыть на восход; если войти в воду на рассвете, то к вечеру ноги коснутся тверди. На узкой полосе песка можно восстановить силы, а потом – волшебный камень сам подскажет и поманит…

Большинство новичков не выдерживали энергетического удара. Тот, кому повезло, получал шанс прожить несколько счастливых месяцев или даже лет. Импульс полностью менял психику и мировосприятие приобщившихся – они покидали песчаную косу только в период шторма, но когда океан успокаивался, снова возвращались на свой островок, где предавались благодатному ничегонеделанию. Разряд позволял обходиться без воды и пищи около двух месяцев, потом житель Узура снова нырял к волшебному камню.

Так рассказывали обитатели Узура, захваченные и доставленные во дворец. Одни начинали говорить сразу, как только их кожи касалось раскаленное лезвие. Другие молчали, пытаясь сохранить древнюю тайну, и палачу приходилось очень стараться. Но в конце концов языки развязывались даже у самых стойких, ибо Великий Отец лично руководил дознанием.

Все говорили одно и то же: прикосновение либо убивает, либо дает огромную силу. Болезни излечиваются. Потребность в сне, отдыхе, пище исчезает надолго. Камень лежит в воде с незапамятных времен и принадлежит всем бродягам, сколько их есть.

Оседлому мужчине Узур не нужен. Оседлый всегда имеет кусок мяса, тепло живого огня и женское тело. А у бродяги нет даже имени. Мечта об Узуре питает его и греет.

Многие утонули, не доплыв.

Тот, кто нырнул живым, а всплыл мертвым, всегда имеет на лице счастливую улыбку.

Те же, кто всплывают живыми, забывают обо всем, кроме Узура, и остаются на песчаной полосе посреди большого рифа до конца дней.

Некоторые ныряют слишком часто, и однажды всплывают мертвыми.

Некоторые ныряли по пятнадцать‑ двадцать раз. Однако большинство умирает на седьмой‑ восьмой попытке.

Прикасаться к камню нужно только обнаженной частью тела и только в том месте, где отбита наросшая за столетия коралловая шуба. А если есть желание – сам попробуй отколоть хотя бы небольшой кусок. Чем тоньше известковые наслоения, тем сильнее удар, тем больше силы входит в тебя. К сожалению, костяные ножи не могут отскоблить нижний, самый плотный слой, и жители Узура не имеют представления о том, как выглядит поверхность волшебного камня.

Все пленники находились в преклонном возрасте – двадцать два‑ двадцать три года – но выглядели крепкими и бодрыми. Нанесенные палачом раны на их телах затягивались в считаные часы.

Все в один голос утверждали, что на их памяти женщина пришла в Узур лишь однажды, и она же единственная, кто покинул Узур по доброй воле. Какое племя было родным для нее и зачем она, насладившись прикосновениями к чудесному предмету, вернулась в обычный мир – никто не знал.

Может быть, они рассказали бы о ведьме что‑ нибудь еще, но Отца, руководившего допросами, не интересовала странная дикарка. Убийцы не любят говорить о своих жертвах.

Выслушав последнего из бродяг, Отец ударил его в сердце узким медным кинжалом, а когда тело унесли, посмотрел на Марата прозрачными глазами и произнес:

– Теперь твой черед. Говори всё, что знаешь, или я позову палача.

Марат не хотел оказаться в руках палача. Он пожал плечами и осторожно возразил:

– Ты знаешь больше меня.

Старик ухмыльнулся.

– Да. Но мне интересно, что там насочиняли ученые умники, пока я по тюрьмам парился… Говори, сынок. Не стесняйся. Если ошибешься, я поправлю…

В старых обитаемых мирах были свои легенды о Кабеле.

Писатели‑ фантасты предсказали его существование еще в двадцатом веке. Но первый Разъем был найден уже в новое время, когда люди вовсю обживали Империал, Эдем, Олимпию и два десятка других пригодных к жизни планет.

Начальный период межзвездной экспансии сопровождался бумом частных исследовательских экспедиций и величайшим кризисом естественных наук. Новые виды растений и животных, микроорганизмов и минералов открывались ежеминутно. Фундаментальные исследования не проводились: ученые не успевали систематизировать входящую информацию. Администрации колоний засекречивали все мало‑ мальски опасные находки до лучших времен, целые планетные системы закрывались для доступа во избежание трагедий, но у официальных властей не было сил и средств, чтобы организовать патрулирование миллиардов кубических парсеков пространства.

Количество глупых смертей не поддавалось учету. Каждый седьмой разведывательный корабль, ушедший в глубокий космос, не возвращался в порт приписки. Отовсюду неслись сообщения о неизвестных заболеваниях, эпидемиях, мутациях, о том, что найдены следы, феномены, уникальные формы белковой и небелковой жизни, а также сущности, вообще никак не постигаемые человеческим разумом.

Ждали, что вот‑ вот где‑ нибудь отыщутся развитые цивилизации. Искали братьев по разуму и быстро нашли несколько гуманоидных рас, из которых самая развитая пребывала в ранней феодально‑ общинной стадии. Спущенный с орбиты исследовательский зонд зафиксировал пандемию, целые континенты вымирали от чумы. Выжившие изнемогали в междоусобных войнах и жгли друг друга на кострах.

Да, братья нашлись – но убогие, грязные, темные, и никто не спешил облобызать их покрытые струпьями лица. Специалисты по контакту потирали руки, главы промышленных корпораций уныло вздыхали. Оказалось, что гомо сапиенс желал отыскать не просто братьев, но старших братьев. Не просто инопланетян, но всемогущих носителей сложнейших технологий. Богов, готовых щедро поделиться секретами своего благоденствия.

Этого не произошло.

Работу с младшими братьями доверили энтузиастам. Учредили несколько научных центров, выделили средства и оставили с миром. Иные необитаемые планеты показались гораздо интереснее обитаемых; предположим, на Агасфере вообще отсутствовала фауна, зато местная растительность содержала тысячи видов уникальных микроэлементов. Зачем тратить время на проблемы аборигенов планеты Лимфа, поклоняющихся вулканическому пеплу и шаровым молниям, если в соседней звездной системе есть совершенно пустая, населенная лишь бактериями планета Х‑ 5407, где можно голыми руками собирать с поверхности никель, палладий и платину?

Дальний Космос не подарил людям инопланетных технологий, зато подарил инопланетные ресурсы – и на том спасибо.

В конце концов исследовательская лихорадка приобрела такой размах, что сама по себе превратилась в эпидемию. Человеческая раса дорвалась до неслыханного богатства. Никто не хотел осторожничать. Каждый неудачник мечтал завербоваться в дальний поиск, найти что‑ нибудь удивительное, продать и стать миллиардером.

Когда президент огромной колонии на планете Гиперион попытался протащить через Сенат законопроект о государственной монополии на разведку в дальнем космосе, несчастного распылили вместе с телохранителями и секретарями прямо во время решающего голосования.

В тот же период в одной из периферийных планетных систем был найден первый Атлас Дальней Родни. Частный разведывательный крейсер «Скрудж», сканируя поверхность планеты Аврора, обнаружил четкую закономерность в перепадах рельефа дна одного из океанов. Это было сообщение, записанное элементарным двоичным кодом, и капитан «Скруджа» понял, что мечты человечества сбылись. Старшие братья найдены. Мощь их технологий огромна. Неведомая колоссальная сила превратила миллионы миль океанского дна в ровную, как стол, доску, а потом покрыла ее письменами. Общий объем расшифрованной информации составил почти миллион терабайт. Там были описания многих тысяч систем с характеристиками планет и их спутников, расчетами орбит и углов наклона осей, данными о химическом составе атмосфер и твердой коры. Там было всё. В руках капитана «Скруджа» оказался банк данных о нескольких миллиардах твердых тел, существующих в известной человечеству части Вселенной, начиная от кусков смерзшейся углекислоты размером с футбольный мяч и заканчивая белыми гигантами, чья масса в тысячи раз превосходила массу Солнца.

Все формулы соответствовали эвклидовым принципам, из чего капитан заключил, что авторы Атласа во всем подобны людям.

Капитан назвал авторов Дальней Родней и посчитал, что сделанное им открытие невозможно приватизировать, оно принадлежит всем людям, сколько их есть.

…В этом месте Жилец зевнул и сказал, что рассказчик гонит фуфло. Реальная история «Скруджа» известна ему в альтернативном варианте. Якобы по дороге на базу члены экипажа перестреляли друг друга, и корабль прибыл домой на автопилоте. Подарок Дальней Родни был обнародован случайно, и впоследствии пять поколений потомков капитана судились с правительствами колоний, требуя отчислений от использования данных Атласа в практике межзвездных перелетов.

Марат пожал плечами и ответил, что его так учили в Пилотской академии.

«Верю, – ответил Жилец. – Это правильно. Молодежь надо учить хорошему, плохому она сама научится. Продолжай».

Первый Разъем был найден частной разведывательной яхтой «Кларк» на планете Центурия и выглядел как пирамида с высотой граней в семь метров. Материал был неопознан. Прикосновение к поверхности артефакта вызывало мощный спазм сосудов и болезненный эффект, сходный с результатом удара электрическим током, а чуть позже – сильную эйфорию. В докладе, сделанном по горячим следам спустя сутки после начала исследований, утверждалось, что в момент касания артефакт генерирует импульс энергии, известной в старых мирах под названием «ци». Добровольцы, пережившие удар, ощущали небывалый прилив сил. Врач экспедиции лично коснулся ладонью поверхности пирамиды и диагностировал у себя некоторое ускорение обменных процессов и повышение температуры тела, после чего отказался от документальной фиксации наблюдений за своим самочувствием, заявив, что это бессмысленно. На повторный запрос базы был получен ответ, содержащий только смайлики.

Руководитель экспедиции получил приказ доставить находку в Центр, но отказался выполнять его, далее связь была прервана. Прилетевший спустя два месяца спасательный корабль нашел на Авроре следы базового лагеря, но яхта исчезла вместе с экипажем и самим артефактом.

Еще спустя год капитан «Кларка» был замечен охранными системами в одном из отелей латинского сектора Патрии. При попытке задержания оказал физическое сопротивление, прыгнул с восьмого этажа и бесследно исчез. Задержание проводили частные детективы, нанятые владельцем пропавшего судна, операция сорвалась. Агенты заявили, что преступник обладает феноменальной физической силой, отвагой и реакцией. Он получил не менее четырех тяжелых огнестрельных ранений, но ни обычные пули, ни паралитические дротики не нанесли ему видимого вреда.

К концу столетия в официальных информационных банках обитаемых миров содержались данные о двенадцати случаях обнаружения Кабеля. Артефакт всегда выглядел как тело идеальных геометрических форм и пропорций: шар, куб, пирамида либо тор. Размеры варьировались от трех до семидесяти метров, поверхность черная, идеально гладкая. Человек, дотронувшийся до нее голой ладонью или любой другой частью тела, переживал экстатические эмоции. Мускульная сила увеличивалась в десятки раз. Известны были случаи мгновенного заживления ран, выпадения волос и зубов и появления на их месте новых. Во всех случаях первый доклад о начале исследований оказывался и последним. Экспедиции и разведывательные отряды, независимо от их численности, подчинения и условий финансирования, бесследно исчезали вместе со средствами транспорта и самими артефактами.

Одновременно с этим на освоенных территориях участились случаи обнаружения людей, обладавших огромной физической силой и необъяснимым здоровьем. Некая Милена Франклин, 97 лет, однажды в туристической поездке по Шамбале случайно наткнулась на собственного мужа, Грегори Франклина, штурмана одной из пропавших без вести экспедиций. По ее словам, Грегори, по паспорту имевший возраст в сто шесть лет, выглядел максимум на сорок пять и проводил время в компании двух дам, едва ли совершеннолетних, а будучи узнан, пробил собственным телом сверхпрочное защитное ограждение отеля, перепрыгнул пятиметровую стену и убежал по ледяному горному склону в одних шортах, при температуре минус восемьдесят градусов по Цельсию.

Примерно в это же время был случайно задержан судовой санитар‑ матрос другого исчезнувшего судна, молодой человек по имени Соломон Грин…

– Эту телегу я знаю, – небрежно перебил Жилец, ковыряя ногтем в белых, как снег, зубах. – Он был идиот. Открыл игорный дом, а нужных людей в долю не взял, вот его и слили…

Марат опустил глаза.

Пол в пыточной камере дважды в день мыли водой и чистили песком, но камни всё равно пахли кровью.

– Давай дальше, – велел старик.

– Это всё, – ответил Марат. – Остальное – сказки, легенды, книжки для подростков. Кто хоть раз водил свою девчонку в кино, тот всё знает про Кабель. Доклады исчезнувших экспедиций давно выложены в свободный доступ, но ни один серьезный ученый так и не написал аналитической работы. Информация слишком поверхностна и обрывочна. Сами термины «кабель» и «разъем» сочинили даже не журналисты, а новостные компьютерные программы. В те годы их называли «генераторы сенсаций» или «сторимейкеры». Живые люди, конечно, тоже поучаствовали. Беллетристы, мистификаторы, чудаки всех мастей. Появились книги, стереофильмы, псевдонаучные монографии. Наиболее ходовые, и наиболее дилетантские, теории объявляли Кабель творением рук Дальней Родни, своеобразным транслятором панацеи. Или предупреждающим сигналом. Посланием, означающим: «Мы более живы, чем вы». Сам факт того, что предмет, дарующий силу и здоровье, ни разу не был доставлен в исследовательский стационар, говорил о несовершенстве гомо сапиенса как вида. Никто из нашедших Кабель не желал делиться с остальным человечеством. Безусловно, все артефакты вывезены и спрятаны в укромных местах, на малоизученных провинциальных планетах, а их хозяева образуют глубоко законспирированные сообщества и допускают к своим находкам только избранных, способных выложить круглую сумму. Так считала молва. Постепенно истории о Кабеле мутировали в бессвязные легенды и заняли свое скромное место в журналах для юношества и фильмах серии «Звездные первопроходцы», наряду с преданиями о белых дырах, пожирателях астероидов или, например, формуле формул…

Жилец кивнул и улыбнулся.

Марат замолчал.

Бывший великий вор ходил к Разъему трижды в год. Исчезал на несколько дней, возвращался веселым и загорелым. Конечно, не превратился в юношу, но всё же перемены были разительны. Иногда – ночью, при свете факелов, в полупрофиль – Марат вообще не узнавал своего компаньона. В другие моменты ощущал сожаление или даже брезгливость. За семь лет он слишком привык видеть грубую, безбровую физиономию, обожженную лучами бог знает каких далеких солнц, сплошь покрытую шрамами всех форм и размеров, и голый череп, тоже в шрамах, пятнах и отметинах заживших язв, и всегдашнюю презрительно‑ покровительственную ухмылку, делавшуюся, кажется, еще более кривой во время сна, – ведь в своих снах старый преступник тоже презирал весь мир и себя самого тоже. Теперь же по внутренним покоям дворца расхаживал, мягко ступая, некто румяный, то и дело откидывавший со лба волосы, пусть не идеально чистые, но хорошо расчесанные, и губы его, вдруг ставшие полнокровными и яркими, были всегда приоткрыты, а ресницы пушисты, и если он не предполагал в ближайшие пятнадцать секунд кого‑ то убить, то двигался медленно и смотрел вокруг себя полусонно, вполглаза.

Он не заплетал косы, ходил с распущенными волосами, достигавшими середины спины, с удовольствием позволял мыть шевелюру золой и отваром оранжевых водорослей, и Марат, наблюдая за этим долгим процессом, часто думал, что старик, наверное, всю жизнь мечтал иметь длинные волосы, но профессиональные уголовники издревле предпочитали брить головы, и Жилец был вынужден следовать традициям своей социальной группы.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒