ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 страница

Амстердам, Нидерланды

19. 30

Стефани Нелле выбралась из машины и торопливо набросила на голову капюшон плаща. С неба падал апрельский дождь; потоки воды, бурля и пенясь на грубой брусчатке, устремлялись по направлению к городским каналам. Гроза, которую принесло с Северного моря, прекратилась, но из темно-синих облаков продолжал моросить дождь, повиснув серой пеленой на фоне горящих уличных фонарей.

Она двинулась сквозь эту завесу, сунув руки в карманы плаща, перешла через выгнутый пешеходный мостик и вышла на Рембрандтплейн. Гнусная погода не разогнала завсегдатаев пип-шоу, гей-баров, стриптиз-шоу и кафе, где поджидали своих клиентов проститутки.

Направляясь в глубь района красных фонарей, она проходила мимо борделей, за стеклянными витринами которых живым товаром были выставлены девицы, обещающие любые виды наслаждений — хоть хлыстом, хоть лаской. В одной из таких витрин, туго затянутая в кожаную сбрую, на обитой плюшем козетке сидела женщина азиатской внешности и листала журнал.

Стефани говорили, что ночь — далеко не самое опасное время для посещения этого знаменитого квартала. Утром, когда на улицу выходят страдающие от ломки наркоманы, и середина дня, когда сутенеры начинают готовиться к ночной работе, сулят куда больше неприятностей. Однако ее предупредили, что в северной части района, в которой уже нет таких толп, как на Рембрандтплейн, опасно всегда. Поэтому, пересекая невидимую границу между безопасной и опасной зонами, Стефани внутренне собралась. Ее глаза обшаривали окружающее пространство, и она мягко, как крадущаяся кошка, шла по направлению к расположенному в конце улицы кафе.

«Ян Хэйвал» занимал первый из трех этажей складского здания. Темная забегаловка, одна из сотен таких же, которыми буквально утыкан Рембрандтплейн. Открыв дверь, она сразу же ощутила запах горящей конопли, но нигде не увидела знака с надписью «НИКАКИХ НАРКОТИКОВ, ПОЖАЛУЙСТА».

Кафе было забито до отказа, в теплом воздухе плавал дурманящий дым, пахнущий паленой веревкой. Эта вонь смешивалась с запахом жарящейся рыбы и орешков. У Стефани защипало в глазах.

А затем она увидела Клауса Дира. Тридцатилетний блондин с бледным обветренным лицом, он выглядел в точности так, как ей его описали.

Не в первый раз Стефани напомнила себе о цели своего прихода. А пришла она сюда для того, чтобы ответить услугой на услугу. Связаться с Диром ее попросила Кассиопея Витт. Поскольку Стефани была обязана подруге, она не смогла отказать ей в этой просьбе. Перед тем как идти сюда, однако, она проверила личность того, с кем ей предстояло встретиться. Дир родился в Дании, получил образование в Германии, а сейчас работал химиком в местной компании по производству пластмасс. Он был фанатичным нумизматом и, вероятно, обладал внушительной коллекцией монет. Именно эта страсть Дира и привлекла к нему внимание ее подруги-мусульманки.

Датчанин стоял возле высокого столика, пил пиво и жевал жареную рыбу. В пепельнице перед ним тлела самокрутка, и зеленоватый дым от нее был явно не табачным.

— Я Стефани Нелле, — сказала она, подойдя к мужчине. — Я вам звонила.

— Вы сказали, что хотите что-то приобрести.

Этот отрывисто-грубый ответ подразумевал: «Скажи мне, что тебе нужно, заплати — и я сделаю, что смогу».

Стефани заметила его слегка остекленевший взгляд. Даже у нее начинала кружиться голова.

— Как я уже сказала вам по телефону, мне нужен слоновий медальон.

Дир хлебнул пива из кружки.

— Зачем? Он не так уж ценен. У меня есть монеты получше. Готов предложить по сходной цене.

— Не сомневаюсь, но мне нужен именно медальон. Вы говорили, что можете продать его.

— Как я уже сказал, это зависит от того, сколько вы готовы заплатить.

— Могу я взглянуть на него?

Дир вытащил требуемый предмет из кармана, и Стефани стала рассматривать монету, лежащую в пластиковом кармашке. На одной стороне — воин, на другой — боевой слон и нападающий на него всадник. Размер — с пятидесятицентовик, чеканка почти стерта.

— Вы ведь наверняка не имеете понятия, что это такое? — спросил Дир.

Стефани решила не кривить душой.

— Я покупаю его для другого человека.

— Готов уступить монету за шесть тысяч евро.

Кассиопея велела ей заплатить столько, сколько запросит продавец. Цена ее не волновала. Но, глядя на истертую кругляшку, она удивилась: почему столь невзрачный предмет может быть столь важен для кого-то?

— Существует только восемь таких монет, — сообщил датчанин. — Шесть тысяч евро — хорошая цена.

Только восемь?

— Почему вы продаете ее?

Он взял из пепельницы тлеющий косяк, глубоко затянулся и медленно выпустил дым через ноздри.

— Мне нужны деньги. — Его масляный взгляд опустился к кружке с пивом.

— Что, дела так плохи? — спросила она.

— А вам не все равно?

По бокам от Дира возникли двое мужчин: один — светлокожий, другой — смуглый. В их внешности причудливо смешались арабские и азиатские черты. На улице продолжал моросить дождь, но плащи этих двоих были сухими. Светлый схватил Дира за руку и плашмя прижал к его животу лезвие ножа. Темный обнял Стефани за плечи жестом, который со стороны мог показаться дружеским, и легонько ткнул ее под ребра лезвием своего ножа.

— Медальон — на стол! — скомандовал Светлый, мотнув головой в сторону столика.

Стефани решила не спорить и выполнила приказ.

— Сейчас мы уйдем, — проговорил Темный, сунув медальон в карман. Его дыхание пахло пивом. — А вы оставайтесь здесь.

У нее не было никакого желания нарываться на дальнейшие неприятности. Она умела уважать оружие, направленное на нее.

Мужчины протолкались к двери и вышли из кафе.

— Они забрали мою монету, — проговорил Клаус, заводясь прямо на глазах. — Я догоню их!

Стефани не знала: то ли это обычная глупость, то ли результат действия наркотика.

— Лучше позвольте мне разобраться с этим, — сказала она.

Он окинул ее подозрительным взглядом.

— Уверяю вас, — сказала она, — у меня получится.

Копенгаген

19. 45

Малоун заканчивал ужин. Он сидел в кафе «Норд» — двухэтажном заведении, окна которого смотрели на Хьёбропладс. Погода этим вечером выдалась гнусная: апрель одаривал почти пустую площадь противным дождиком. Сидя у окна, Малоун смотрел на струи дождя, наслаждаясь тем, что находится в сухом и теплом помещении.

— Я очень благодарен, что ты помог нам сегодня, — сказал Торвальдсен, сидящий напротив.

— Для того и существуют друзья.

Он прикончил томатный суп-пюре и отодвинул тарелку в сторону. Малоуну казалось, что так вкусно, как здесь, он не ел еще никогда. В его голове теснилось множество вопросов, но он знал, что ответы Торвальдсена будут, как всегда, скупыми.

— Там, в доме, вы с Кассиопеей говорили про тело Александра Великого. Что вы якобы знаете, где оно находится. Как такое возможно?

— Нам удалось многое узнать об этом.

— От друга Кассиопеи из музея в Самарканде?

— Он был ей больше чем друг, Коттон.

Малоун уже догадался об этом.

— Кто это был?

— Эли Ланд. Он вырос здесь, в Копенгагене. Они с моим сыном, Каем, были друзьями.

Когда Торвальдсен упомянул о своем покойном сыне, в голосе его зазвучала грусть, да и у Малоуна перехватило горло при воспоминании о том дне в Мехико, два года назад, когда молодой человек был убит. Малоун тоже находился там, выполняя очередное задание группы «Магеллан». Он застрелил убийц, но и сам получил пулю. Потерять сына… Он просто не мог представить своего пятнадцатилетнего Гари умирающим.

— Если Кай хотел работать на правительство, то Эли любил историю. Он получил докторскую степень и стал экспертом по греческим древностям, работал в нескольких европейских музеях, пока наконец не оказался в Самарканде. Тамошний музей располагает богатейшей коллекцией, а правительство Центрально-Азиатской Федерации всячески способствует развитию науки и искусств.

— Как они познакомились с Кассиопеей?

— Их познакомил я. Три года назад. Мне подумалось, что это пойдет на пользу им обоим.

Малоун сделал глоток из бокала.

— Что же произошло?

— Меньше двух месяцев назад он умер. Кассиопея очень тяжело переживает его смерть.

— Она любила его?

Торвальдсен пожал плечами.

— Разве ее поймешь? Она редко выпускает свои эмоции наружу.

И все же Малоун заметил признаки тоски, что грызла душу женщины. Грусть, с которой она смотрела на горящий музей. Ее отсутствующий взгляд, устремленный на другой берег канала. Ее нежелание встречаться с ним глазами. Не было произнесено ни одного слова. Все — на уровне ощущений.

После того как они пришвартовались к причалу Кристиангаде, Малоун потребовал ответов на свои вопросы, но Торвальдсен пообещал все рассказать за ужином. Малоуна отвезли домой, в Копенгаген. Он немного поспал, а остаток дня работал в книжном магазине. Он дважды заходил в отдел исторической литературы — и нашел несколько книг, посвященных Александру и Греции. Но больше всего ему не давала покоя фраза, произнесенная Торвальдсеном: «Кассиопее нужна твоя помощь».

Только теперь он начинал понимать.

Через открытое окно он увидел, как из дверей его книжного магазина — на противоположной стороне площади — под дождь выходит Кассиопея. Под мышкой у нее был зажат какой-то предмет, завернутый в полиэтиленовый пакет. Полчаса назад он дал ей ключ от магазина, чтобы она могла воспользоваться компьютером и телефоном.

— В центре поисков тела Македонского находятся Эли и обнаруженный им манускрипт. Эли попросил нас найти слоновьи медальоны, но когда мы занялись этим, то выяснили, что их ищет кто-то еще.

— Эли объяснил, каким образом связаны манускрипт и медальоны?

— Он исследовал тот, что хранится в Самарканде, и нашел на нем микротекст — буквы ZH. Вот они-то и связаны с манускриптом. После смерти Эли Кассиопея захотела выяснить, что за всем этим стоит.

— И она обратилась за помощью к тебе?

— Да, — кивнул Торвальдсен, — а я не смог отказать ей.

Малоун улыбнулся. Много ли найдется друзей, которые готовы купить целый музей и сделать копии всех хранящихся в нем экспонатов только для того, чтобы потом его сожгли дотла?

Кассиопея исчезла под козырьком кафе, и почти сразу Малоун услышал, как хлопнула входная дверь, а затем по железной лестнице, ведущей на второй этаж, застучали ее каблуки.

— Ты сегодня целый день мокнешь, — сказал Малоун, когда она поднялась наверх.

Ее волосы были забраны в хвост, джинсы и пуловер — мокрые от дождя.

— Девушке сложно всегда быть красивой.

— Не кокетничай. У тебя это получается.

Она бросила на него испытующий взгляд.

— Ты сегодня вечером само обаяние.

— Да, я бываю таким.

Кассиопея вынула из полиэтиленового пакета ноутбук и сказала, обращаясь к Торвальдсену:

— Я загрузила все.

— Если бы я знал, что ты будешь таскать мой компьютер под дождем, я бы потребовал внести за него залог.

— Вы должны на это посмотреть.

— Я рассказал ему про Эли, — буркнул Торвальдсен.

В почти пустом зале кафе царил полумрак. Малоун бывал здесь три-четыре раза в неделю, причем всегда приходил в один и тот же час и садился за один и тот же столик, наслаждаясь одиночеством.

Кассиопея посмотрела на него.

— Я очень сожалею, — искренне произнес он.

— Спасибо.

— А тебе спасибо за то, что ты спасла мне жизнь.

— Ты и сам нашел бы способ выбраться оттуда. Я просто немного ускорила события.

Малоун вспомнил жуткое положение, в котором он оказался, будучи запертым в горящем музее. Нет, в данном случае он не мог разделить оптимистическую уверенность Кассиопеи в его способностях.

Ему хотелось расспросить Кассиопею про Эли Ланда, выяснить, каким образом ему удалось преодолеть ее эмоциональный панцирь. Как и у самого Малоуна, у нее он был снабжен множеством замков и систем охраны. Однако он промолчал — как всегда, когда дело касалось сферы тонких человеческих чувств.

Кассиопея включила ноутбук и вывела на экран несколько сканированных изображений. Это были слова. Призрачно-серые, местами расплывчатые, и все — на греческом.

— Примерно через неделю после смерти Александра в триста двадцать третьем году до нашей эры в Вавилон приехали египетские бальзамировщики. Они обнаружили, что, несмотря на летнюю жару, тело не тронуто тлением, а цвет его кожи — как у живого человека. Это было истолковано как знак богов и указание на величие Александра.

Малоун уже где-то читал об этом.

— Он, возможно, был еще жив и просто находился в коме.

— Такова современная точка зрения, но тогдашней медицине такой симптом, как кома, не был известен. Одним словом, египтяне выполнили поставленную перед ними задачу и забальзамировали тело.

Малоун покачал головой.

— Уму непостижимо! Величайший завоеватель древности убит какими-то бальзамировщиками.

Кассиопея улыбнулась в знак согласия.

— Бальзамирование обычно занимало семьдесят дней. Основной смысл этой процедуры заключался в том, чтобы обеспечить мумификацию тела и уберечь его таким образом от разложения. Но применительно к Александру был использован другой метод. Его поместили в белый мед.

Малоуну было известно: мед является субстанцией, не подверженной гниению. Со временем он кристаллизуется, но никогда не портится, а в первоначальное состояние его легко вернуть с помощью разогрева.

— Мед, — продолжала Кассиопея, — должен был сохранить тело Александра лучше всякой мумификации. Тело было обернуто золотой фольгой, облачено в царские одежды и венец, а затем помещено в золотой саркофаг и залито медом. В таком виде оно оставалось в Вавилоне в течение года, пока строился катафалк, инкрустированный драгоценными камнями. Затем погребальная процессия тронулась в путь.

— И после этого начались «похоронные игры».

— Можно сказать и так, — согласилась Кассиопея. — Сразу же после смерти Александра один из его ближайших сподвижников Пердикка созвал экстренное собрание диадохов. Роксана, бактрийская княжна и жена Александра, находилась в то время на седьмом месяце беременности. Пердикка предложил дождаться, пока она родит, и только потом решать, что делать дальше. Если родится сын, он станет законным наследником Александра. Однако другие диадохи воспротивились, говоря, что не желают иметь монархом наполовину варвара. Они хотели сделать своим царем Филиппа, брата Александра по отцу, хотя, по свидетельству многих, тот страдал слабоумием.

Малоун напряг память и вспомнил, что ему приходилось читать по этому поводу. Вокруг смертного ложа Александра завязалась настоящая драка. Пердикка созвал ассамблею македонян и, чтобы сохранить порядок, поместил тело Александра между ними. Ассамблея проголосовала за то, чтобы отказаться от запланированного аравийского похода, и одобрила раздел империи. Полководцы передрались друг с другом, стали вспыхивать мятежи.

В конце лета Роксана родила сына, которого нарекли Александром IV. С целью сохранения мира было достигнуто соглашение, в соответствии с которым право на царство признавалось как за Филиппом, так и за сыном Роксаны, а диадохи тем временем правили доставшимися им областями империи, не обращая внимания ни на того ни на другого.

— Шесть лет спустя, — сказал Малоун, — сводный брат покойного царя Филипп Арридей был убит матерью Александра Олимпиадой. Она ненавидела его, поскольку он был рожден от танцовщицы Филины, ради женитьбы на которой Филипп Македонский развелся с Олимпиадой. Затем, через несколько лет, Роксана и Александр Четвертый были отравлены. Никто из них так ничем и не правил.

— Со временем была убита и сестра Александра, — добавил Торвальдсен. — Вся его ветвь оказалась срублена, и у него не осталось ни одного законного наследника. Величайшая в мире империя распалась.

— Но какое отношение имеют к этому слоновьи медальоны? — спросил Малоун. — И какое значение имеют те далекие события сегодня?

— Эли думал, что имеют, причем очень большое.

— А что думаешь ты?

Кассиопея сидела молча, словно не знала, стоит ли говорить о своих сомнениях.

— Ладно, — сказал Малоун, — расскажешь, когда будешь готова.

В голову ему пришла новая мысль, и он спросил Торвальдсена:

— А что с двумя оставшимися медальонами, которые находятся в Европе? Я слышал, ты спросил Виктора об этом. Наверняка теперь он отправится за ними.

— Тут мы их опережаем.

— Кто-то их уже забрал?

Торвальдсен посмотрел на часы.

— Надеюсь, по крайней мере один из них.

Амстердам

Стефани вышла из кафе и снова оказалась под дождем. Накинув на голову капюшон, она поправила в ухе микронаушник и проговорила в микрофон, спрятанный в рукаве:

— Отсюда только что вышли двое мужчин. У них то, что мне нужно.

— Они в пятидесяти метрах впереди, — последовал ответ. — Направляются к мосту.

— Задержите их.

Она нырнула в ночную тьму.

Направляясь сюда, Стефани прихватила с собой двух агентов Секретной службы, которых выпросила у президента Дании Дэниелса. Месяц назад президент пожелал, чтобы она сопровождала его в поездке на ежегодный Европейский экономический саммит. Лидеры государств встречались в сорока милях к югу от Амстердама. Сегодня вечером Дэниелс должен был присутствовать на надежно охраняемом официальном приеме в Гааге, поэтому ей и удалось заполучить двух помощников из числа президентских телохранителей. «Так, для страховки», — сказала им она, пообещав накормить ужином после того, как с делами будет покончено.

— Они вооружены, — сообщил один из агентов.

— В кафе у них были ножи, — сказала Стефани.

— А здесь — пистолеты.

По ее спине пробежал холодок. Дело оборачивалось скверно.

— Где они?

— На пешеходном мосту.

До ее слуха донеслись выстрелы, и она вытащила из-под плаща «беретту» — табельное оружие сотрудников группы «Магеллан».

Снова выстрелы.

Она завернула за угол.

Прохожие разбегались в разные стороны. Темный и Светлый были зажаты на мосту. Прижавшись к железным поручням, они отстреливались от двух агентов Секретной службы, занявших позиции по обе стороны моста.

Пуля попала в витрину борделя, и ее стекло разлетелось брызгами.

Закричала женщина.

Мимо Стефани бежали перепуганные люди. Она опустила пистолет и спрятала его за спину.

— Давайте сделаем передышку, — проговорила она в микрофон.

— Скажите это им, — ответил один из агентов.

На прошлой неделе, когда она согласилась оказать Кассиопее эту услугу, Стефани не ожидала никаких неприятных сюрпризов, но вчера какое-то шестое чувство подсказало ей, что сюда нужно идти, как следует подготовившись. Отчасти это было вызвано словами Кассиопеи о том, что она и Торвальдсен будут ей очень благодарны. Если в чем-то замешан Торвальдсен — жди неприятностей.

С моста донеслись новые выстрелы.

— Вам отсюда не выбраться! — прокричала она.

Светлый развернулся и направил на нее пистолет.

Стефани нырнула в нишу в стене. Пуля выбила фонтанчик штукатурки в нескольких футах от нее. Пробежав несколько метров, она укрылась за лестницей, ведущей к воде. С неба продолжал сыпать дождь, и одежда Стефани почти насквозь промокла. Она дважды выстрелила.

Теперь двое мужчин были зажаты в треугольнике, выхода из которого не было.

Темный решил поменять позицию на более выгодную, но тут пуля одного из агентов ударила ему в грудь. Он стоял, качаясь, пока его не настигла вторая пуля. Его тело бросило на поручни моста, а затем оно тяжело перевалилось через них и упало в канал. Прекрасно! Вот и трупы начали появляться!

Светлый подскочил к поручням, перегнулся и посмотрел вниз. Несколько секунд казалось, что он собирается прыгнуть в воду, но затем мужчина выпрямился и побежал к дальнему концу моста, беспорядочно стреляя в том направлении. Находившийся там агент отвечал прицельным огнем, но уложил злоумышленника не он, а его коллега, который догнал Светлого сзади и свалил его тремя выстрелами в спину.

Вдалеке послышались полицейские сирены.

Стефани выскочила из-за своего укрытия и поспешила на мост. Светлый лежал на брусчатке, и дождь смывал кровь, текущую из ран. Стефани махнула рукой, веля агентам подойти. Мужчины рысцой подбежали к ней. Темный покачивался на поверхности воды лицом вниз. В пятидесяти ярдах от них появились мигающие красные и синие огни. К мосту приближались три полицейские машины.

Стефани указала на одного из агентов.

— Я хочу, чтобы вы залезли в воду и достали из кармана этого человека монету. Она в пластиковом пакете, и на ней изображен слон. Когда вы сделаете это, плывите подальше отсюда и постарайтесь, чтобы вас не поймали.

Агент сунул пистолет в кобуру и перемахнул через поручень. Вот что ей нравилось в сотрудниках Секретной службы: никаких вопросов, только действия.

Полицейские машины затормозили у моста.

Стефани стряхнула с лица дождевые капли и перевела взгляд на второго агента.

— Уходите отсюда и обеспечьте мне помощь наших дипломатов.

— Где вы будете находиться?

В ее памяти вспыхнули воспоминания о событиях прошлого лета. Роскильде. Она и Малоун.

— Под арестом.

Копенгаген

Кассиопея потягивала вино из бокала, глядя на Малоуна, который переваривал услышанное от нее и Торвальдсена.

— Коттон, — заговорила она, — позволь мне объяснить, что привлекло наше внимание. Мы уже рассказывали тебе о рентгеновской флуоресценции. Этот метод был разработан ученым из музея Самарканда, но Эли первым предложил использовать его для исследования средневековых византийских текстов. Тогда-то он и обнаружил на молекулярном уровне древнюю рукопись.

— Пергамент, использованный вторично, называется палимпсест, — пояснил Торвальдсен. — После того, как монахи писали поверх смытого или соскобленного текста, они складывали листы и сгибали их пополам, в результате чего получалось то, что сегодня мы называем книгами.

— Конечно, многие пергаменты не выдержали подобного обращения и были утрачены, но Эли удалось найти несколько сохранившихся в сравнительно хорошем состоянии. На одном из них он обнаружил некоторые из считавшихся потерянными теорем Архимеда. Это просто поразительно, учитывая, что практически никаких рукописей Архимеда не сохранилось. — На втором, — Кассиопея посмотрела на Малоуна пристальным взглядом, — он нашел формулу «греческого огня».

— И кому он о ней рассказал? — спросил Малоун.

— Ирине Зовастиной, — ответил Торвальдсен, — верховному министру Центрально-Азиатской Федерации. Зовастина попросила сохранить эти открытия в секрете. Поскольку исследования оплачивала она, отказать ей в этой просьбе было трудно. Она также предложила Эли подвергнуть анализу другие хранящиеся в музее манускрипты.

— Эли понимал необходимость секретности, — продолжала рассказывать Кассиопея. — Технология была новой, и им было необходимо убедиться в том, что обнаруженные им тексты являются подлинными. Он не видел вреда в том, чтобы подождать с обнародованием своих открытий. Кроме того, перед тем, как выходить с этим к публике, Эли хотел изучить как можно больше старых документов.

— Но тебе-то он об этом рассказал, — заметил Малоун.

— Он был возбужден, ему нужно было с кем-то поделиться. Он знал, что я сохраню секрет.

— Четыре месяца назад, — подхватил эстафету Торвальдсен, — в одном из палимпсестов Эли наткнулся на нечто совсем необычное — «Историю» Иеронима Кардийского. Иероним был другом и земляком Евмена, одного из командиров и секретаря Александра Великого. До наших дней дошли лишь отдельные фрагменты трудов Иеронима, но он считается источником, заслуживающим доверия. Эли нашел полный текст, написанный во времена Александра компетентным и объективным ученым. — Торвальдсен помолчал. — Захватывающий документ, Коттон. Ты читал отрывки из него, в которых говорилось о смерти Александра и снадобье.

Кассиопея не сомневалась в том, что Малоун заинтригован. Иногда он напоминал ей Эли. И тот и другой умели высмеять реальность, мгновенно изменить тему спора, обернуть любой аргумент в свою пользу или, что раздражало оппонента больше всего, вообще уклониться от дискуссии. Но если Малоун распространял вокруг себя ощущение физической уверенности, властвовал над всем, что его окружало, Эли доминировал благодаря своей интеллигентности и тонкому восприятию мира. Они с Кассиопеей являли собой разительный контраст. Она — смуглая, черноволосая мусульманка испанского происхождения, он — светлокожий скандинав-протестант. Но ей нравилось быть рядом с ним. Она полюбила — впервые за долгие годы.

— Коттон, — снова заговорила она, — примерно через год после смерти Александра, зимой триста двадцать первого года до нашей эры, погребальный кортеж наконец тронулся в путь и выехал из ворот Вавилона. К тому времени Пердикка решил похоронить Александра в Македонии. Это противоречило пожеланию, которое Александр высказал на смертном одре. Царь хотел, чтобы его похоронили в Египте. Птолемей, еще один полководец Александра, которому после раздела империи достался Египет, уже находился там и правил этой территорией. Пердикка в это время выполнял функции регента при малолетнем Александре Четвертом. В соответствии с конституцией Македонии новый правитель был обязан достойно похоронить своего предшественника…

— А если бы Пердикка позволил Птолемею похоронить Александра в Египте, — проговорил Малоун, — это дало бы новому египетскому правителю основания для того, чтобы претендовать на трон.

— Верно, — кивнула Кассиопея. — Кроме того, тогда существовало поверье, что, если царей перестанут хоронить в земле Македонии, царский род прервется. Собственно говоря, так и получилось. Александр Великий не был похоронен в Македонии — и его род прервался.

— Я читал о том, что произошло потом, — сказал Малоун. — Птолемей захватил погребальный кортеж в местности, которая находится севернее современной Сирии, и привез тело в Египет. Пердикка дважды пытался вторгнуться в Египет, переправляясь через Нил. Во время второй попытки войска взбунтовались и убили его.

— Затем Птолемей предпринял нечто неожиданное, — сказал Торвальдсен. — Он отказался от регентства, предложенного ему армией. Он мог бы править целой империей, но ответил отказом и целиком посвятил себя Египту. Странно, не правда ли?

— Может, он просто не хотел быть царем? Насколько мне известно, самые циничные измены имели в то время настолько широкое распространение, что никто из властителей долго не жил. Убийство являлось неотъемлемой частью политической жизни.

— Но возможно, Птолемею было известно нечто такое, о чем не знал никто другой. — Кассиопея видела, что Малоун ждет дальнейших объяснений. — Например, что тело, доставленное в Египет, не было телом Александра.

Он ухмыльнулся.

— И про эти пересуды я тоже читал. Якобы после того, как Птолемей захватил погребальный кортеж, он подменил тело Александра на похожее, чтобы потом позволить Пердикке и прочим заполучить его. Но все это сказки. Никаких весомых доказательств этой теории не существует.

Кассиопея покачала головой.

— Я говорю совершенно о другом. В манускрипте, который обнаружил Эли, подробно рассказывается о том, как все произошло. Тело, отправленное для похорон на восток в триста двадцать первом году до нашей эры, действительно не было останками Александра. Однако подмена произошла еще в Вавилоне, годом раньше. Александр был похоронен, но местонахождение его могилы было известно лишь горстке людей, и они добросовестно хранили этот секрет. На протяжении двух тысяч трехсот лет никто ничего не знал.

«Два дня прошло после того, как Александр казнил Глуция под стенами Вавилона. То, что осталось от тела лекаря, лежало на земле и висело на деревьях, и животные все еще сдирали остатки плоти с костей. Ярость царя продолжала бушевать. Он был вспыльчив, подозрителен и несчастен. Пред очи царя был призван Евмен, и Александр сказал своему секретарю, что скоро умрет. Эти слова потрясли Евмена, ибо он не мог представить себе мира без Александра. Царь сказал, что у богов кончилось терпение и его время находиться среди живущих подошло к концу. Евмен выслушал это предсказание, но не поверил в него. Александр долгое время полагал, что он — не сын Филиппа, а смертное дитя Зевса. Подобное заявление казалось фантастическим, но после всех великих завоеваний многие поверили в него. Александр говорил о Роксане и ребенке, которого она носит под сердцем. Если родится мальчик, у него будут солидные основания претендовать на царство, но Александр понимал, что греки воспротивятся воцарению на троне правителя, который является наполовину чужеземцем. Александр также сказал Евмену, что его диадохи в любом случае станут драться друг с другом за его империю и он не хочет становиться частью этой склоки. «Пусть они сами решают свою судьбу», — сказал он. А его жизнь закончена. И он сказал Евмену, что хочет быть похороненным вместе с Гефестионом. Как Ахиллес, который пожелал, чтобы его пепел смешали с прахом его любовника. Александр хотел того же. «Я непременно сделаю так, что ваш прах будет смешан», — пообещал Евмен. Но Александр покачал головой. «Нет. Похороните нас вместе». Поскольку всего несколько дней назад Евмен наблюдал величественный погребальный костер, на котором Гефестион обратился в пепел, он спросил, каким образом это можно сделать. Александр объяснил, что покойник, сожженный в Вавилоне, не был Гефестионом. Оказалось, он приказал забальзамировать тело Гефестиона, чтобы впоследствии перевезти его в то место, где оно будет покоиться с миром. Александр хотел, чтобы точно так же поступили и с его останками. «Бальзамируйте меня, — приказал он, — а потом отвезите туда, где и я смогу лежать под чистым небом». Царь заставил Евмена поклясться в том, что он будет хранить это его пожелание в тайне и что о нем будут знать еще только два других человека, имена которых царь и назвал».

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒