Стивен Кинг Бегущий человек 11 страница

— Ну, полно. — Маккоун выглядел удовлетворенным. — О формальностях мы уже позаботились. Я — сторонник соблюдения формальностей, а вы? Ну вы-то, конечно, против этого. Вы вели себя крайне недисциплинированно, неформально, нарушая правила соревнования. Поэтому вы до сих пор живы. Вам, наверное, известно, что вы уже превысили рекордное время пребывания в «Бегущем», и оно составило восемь дней и пять часов. Это произошло часа два назад. Нет, конечно, вам ничего об этом не известно. Но вам это удалось. Да. И этот ваш побег из ИМКА в Бостоне. Исполнено безупречно. Думаю, что рейтинг Нильсена в программе подскочит на 12 пунктов.

— Я рад.

— К вашему сведению, вы были почти у нас в руках во время этого перерыва в Портленде. Но нам не повезло. Парракис голову давал на отсечение, что вы сбежали на корабле в Обурн. Мы поверили ему, он был явно напуган.

— Ясно, — эхом отозвался Ричардс.

— Ну, а этот последний спектакль — это просто выше всех похвал. Склоняю голову. Между прочим, я почти сожалею, что игра должна закончиться. Подозреваю, что нам никогда больше не доведется иметь дело с более изобретательным, чем вы, противником.

— Какая жалость, — сказал Ричардс.

— Все, тебе конец, понимаешь, — сказал Маккоун. Женщина во всем призналась. Мы на ней испробовали пентатол натрия. Средство старое, но надежное. Он достал маленький пистолет: — Выходите, мистер Ричардс. Я вам окажу последнюю любезность. Я намереваюсь это сделать прямо здесь, где нас не будут снимать на пленку. Ваша смерть будет частным делом.

— Ну, тогда готовься, — усмехнулся Ричардс.

Он открыл дверцу и вышел. Два человека встретились лицом к лицу на белом цементе служебной зоны.

…Минус 030. Счет продолжается…

Маккоун первым нарушил молчание. Он запрокинул голову и рассмеялся.

Смех его звучал очень пристойно, он был тихим и бархатистым.

— Какой вы молодец, мистер Ричардс. Великолепно. Высунулись, прокричали, потом снова высунулись. Я искренне склоняю перед вами голову. Женщину мы не раскололи. Она упрямо твердит, что ваш карман набит «Черным Ирландцем». Мы не смогли подвергнуть ее тесту SAP, потому что он оставляет следы, а это не годиться.

Мы уже организовали доставку из Нью-Йорка трех ампул каногена. Не оставляет никаких следов. Ожидаем доставку через сорок минут. Этого не хватит, увы, чтобы обезвредить вас за это время. Она лжет. Это очевидно. Извините меня за некоторый, как говорят люди вашего круга, снобизм, но я изложу вам свои наблюдения по поводу среднего класса: они умеют врать только в том, что касается секса. А могу я вам изложить еще одно свое наблюдение? Конечно, что я спрашиваю. Я уже его излагаю. — Маккоун улыбнулся. — Я подозреваю, что вы попросту запихнули в карман ее ридикюль. Мы заметили, что у нее с собой нет сумочки, хотя она ходила по магазинам. Мы очень наблюдательны. Что могло случиться с ее покупками, кроме того, что вы положили их в свой карман, Ричардс?

Он не попался на эту удочку:

— Ну застрелите меня, коль вы в этом так уверены.

Маккоун с сожалением развел руками:

— Как бы я хотел это сделать! Но мы не вправе рисковать человеческой жизнью, когда счет пятьдесят — один в вашу пользу. Это слишком похоже на русскую рулетку. Ценность человеческой жизни для нас священна. Правительство, наше правительство, это сознает. Мы — гуманисты.

— Да-да, — сказал Ричардс и мрачно улыбнулся.

Маккоун мигнул.

— Так что…

Ричардс вздрогнул. Этот человек гипнотизировал его. Летели минуты, от Бостона сюда приближался вертолет с тремя ампулами «бодряще-вырубающего» зелья (а если Маккоун проговорился о сорока минутах, на самом деле они обернутся за двадцать), а он стоял тут и слушал этого человека, поющего ему дифирамбы. Боже, это сущий монстр.

— Послушай, — резко оборвал его Ричардс. — Разговор с тобой, малыш, короткий. Даже если ты сделаешь ей инъекцию, она все равно споет тебе ту же самую песенку. Имей в виду: взрывчатка у меня. Врубился?

Он взглянул в глаза Маккоуну и двинулся вперед. Маккоун отошел в сторону. Проходя мимо, Ричардс не удостоил его взглядом. Рукава их пальто коснулись друг друга.

— Для сведения: известно, что предохранитель выдвигается вообще-то на три деления. Я. выдвинул его уже на два с половиной. Хочешь верь — хочешь нет.

Он с удовлетворением услышал, как дыхание того, другого, участилось.

— Ричардс!

Он оглянулся с трапа. Маккоун смотрел на него снизу, золотые дужки очков мерцали и вспыхивали на солнце.

— Когда ты взлетишь, мы подстрелим тебя ракетой «земля-воздух». А публике расскажем, что у Ричардса не вовремя зачесался пальчик — тот самый, что был на кольце взрывателя. Так что покойся с миром.

— Ну, этого-то вы как раз не сделаете.

— Не сделаем?

Ричардс ухмыльнулся и пояснил:

— Мы будем лететь очень низко, над густонаселенными кварталами. Добавь к 25 килограммам взрывчатки 12 подвесок с горючим, и ты получишь очень мощный взрыв. Чересчур мощный. Вам не выкрутиться… — Он помолчал. — Ты же так хорошо соображаешь. Ты приготовил для меня парашют?

— Конечно, — спокойно сказал Маккоун. — Он в носовом пассажирском отделении. Но все это уже было, мистер Ричардс. Нет ли у вас в запасе трюка поновее?

— Держу пари, вы не такие идиоты, чтобы вляпаться в такое дерьмо.

— Конечно, нет. Это очевидно. Предполагаю, что ты выдернешь это несуществующее кольцо взрывателя как раз перед нашим ударом. Тем внушительней будет взрыв.

— Ну пока, коротышка.

— Пока, мистер Ричардс. И приятного путешествия. — Он хихикнул. — Ты все точно рассчитал. Поэтому я открою тебе еще одну карту. Только одну. Мы собираемся до того, как предпримем какие-либо действия, подождать каногейна. Насчет ракеты ты абсолютно прав. Это, конечно, блеф. Ты еще раз высунись и прокричи что-нибудь, ладно? Но я могу подождать. Видишь ли, я никогда не ошибаюсь. Никогда. И я знаю, что кто тут блефует — так это ты. Поэтому мы будем выжидать. Но ты у нас в руках. Пока, мистер Ричардс.

Он помахал рукой.

— До скорого, — сказал Ричардс, но недостаточно громко, чтобы Маккоун его услышал.

И усмехнулся.

…Минус 029. Счет продолжается…

Пассажирское отделение первого класса было длинным и широким — шириной в три ряда кресел, все кругом было облицовано натуральной секвойей. Пол был покрыт ковром цвета бордо, судя по ощущению, очень толстым. Стереоэкран тянулся вдоль дальней стены от отделения первого класса до кухни. На месте номер 100 лежала объемная пачка — это был парашют. Ричардс похлопал по тюку и проследовал на кухню. Кто-то уже поставил варить кофе.

Он миновал еще одну дверь и очутился в коротком коридоре, ведущем в кабину пилота. Справа находился радиодиспетчер, мужчина лет тридцати, с ухоженным, гладким лицом, злобно покосившийся на Ричардса, а потом уткнувшийся в свои приборы. Еще через несколько шагов вперед и влево у своих панелей, сеток и пластиковых карт сидел штурман.

— К нам явился тот, кто собирается нас всех тут угробить, парни, — сказал он в свой микрофон. И холодно уставился на Ричардса.

Ричардс промолчал. В конце концов, этот человек прав. Он побрел в нос самолета.

Пилотом оказался человек лет пятидесяти, а может и побольше, этакая старая полковая лошадь, с красным носом законченного пьяницы и цепкими, ясными глазами человека, который в жизни не брал ни капли в рот. Его напарник был лет на десять моложе, с пышной рыжей шевелюрой, выбивающейся из-под форменной фуражки.

— Привет, мистер Ричардс, — сказал пилот. Прежде чем взглянуть Ричардсу в лицо. Он глянул на оттопыренный карман его пальто. — Простите, что я не подаю вам руки. Я капитан авиации Дэн Холлоуэй. Это мой напарник, Уэйн Данинджер.

— Учитывая сложившуюся обстановку, не могу сказать, что рад с вами познакомиться, — сказал Данинджер. Ричардс скривил губы.

— Я тоже, и хотел бы присовокупить сожаления по поводу своего присутствия здесь. Капитан Холлоуэй, у вас налажена связь с Маккоуном, не так ли?

— Разумеется. Через связиста, Киппи Фридмена.

— Дайте мне с ним поговорить.

Холлоуэй протянул ему микрофон, соблюдая осторожность.

— Готовьтесь к полету, — сказал Ричардс. — Через пять минут.

— Привести вооружение в боевую готовность? — спросил Данинджер с преувеличенной серьезностью.

— Делайте все, что вы обычно делаете, — холодно произнес Ричардс.

Пришла пора предпринять последние шаги, сделать последнее усилие. Его разум был разгорячен, перегрет, он был на пределе. Высунись и прокричи — вот в чем заключалась игра. Я прямо сейчас отправляюсь к самым небесам, Маккоун.

— Мистер Фридман!

— Слушаю.

— Говорит Ричардс. Я хочу говорить с Маккоуном.

С минуту в эфире царило безмолвие. Холлоуэй и Данинджер больше не следили за ним, они готовились к отлету, сверяя параметры и давление, проверяя закрылки, люки, переключения. Снова подымались и опускались огромные турбины, но теперь это звучало резче, громче. Когда Маккоун наконец откликнулся, его почти не было слышно в общем нарастающем шуме.

— Маккоун слушает.

— Ну, слушай меня, червяк. Я приглашаю тебя и женщину лететь со мной. Подваливай к двери грузового отсека в течение трех минут, или я выдергиваю кольцо.

Данинджер на своем месте замер, как подстреленный. Когда он очнулся и продолжил свои проверки, голос его дрожал, и в нем звучал ужас.

— Раз они так нагло себя ведут — он отплатит им той же монетой. Забрать у них женщину — значит лишить их последнего шанса. Если только этот шанс существует.

Ричардс ждал. В его голове тикали часы.

…Минус 028. Счет продолжается…

Когда до Ричардса донесся голос Маккоуна, он услышал в нем незнакомые угрожающие нотки. Что было причиной? Страх? Вероятно. Сердце замерло у Ричардса в груди. Может, все обойдется. Может быть. — Ты спятил, Ричардс? Я не…

— Послушай, ты, — сказал Ричардс, перебив Маккоуна. — Пока я говорю, возьми на заметку, что нашу беседу слышат все связисты в радиусе полусотни километров. Все, что я тебе скажу, разнесется по всей округе. То, что ты делаешь, станет известно всем. Ты сейчас находишься на большой сцене. Ты придешь ко мне хотя бы потому, что ты слишком труслив, чтобы вести двойную игру, за которую ты можешь заплатить жизнью. А женщина придет потому, что я сказал ей, куда я направляюсь.

Слишком мягко. Надо давить на него. Не давать ему времени думать.

— Даже если ты останешься в живых, когда я дерну за кольцо, тыне будешь никому нужен: тебя не возьмут даже яблоками торговать.

Он сжимал сумочку в кармане с неистовой, маниакальной силой.

— Вот так-то. У тебя есть три минуты. Отключаю связь.

— Ричардс, подожди…

Он отключил связь, оборвав звучавший в микрофоне голос Маккоуна. Он вернул микрофон Холлоуэю, и тот принял его трясущимися пальцами.

— У вас сильная воля, — медленно произнес Холлоуэй. — Поверьте мне. Мне никогда не приходилось видеть человека с такой выдержкой, как у вас.

— А если он выдернет кольцо, ты поймешь, что у него еще более сильная воля, чем у кого бы то ни было, — сказал Данинджер.

— Продолжайте подготовку к отлету, пожалуйста, — сказал Ричардс. — Я спущусь поприветствовать наших гостей. Мы вылетаем через пять минут.

Он вернулся назади пододвинул парашют к окну, а потом сел, не спуская глаз с двери между первым и вторым классом. Скоро все выяснится. Очень скоро.

Его рука без устали с беспомощной силой сжимала сумочку Амелии Вильямс. Снаружи уже совершенно стемнело.

…Минус 027. Счет продолжается…

Они подошли к трапу, когда оставалось сорок пять секунд. Амелия задыхалась от страха, ее волосы взметнулись беспорядочной копной, подхваченные резким ветром, гулявшим по рукотворной степи аэродрома. Наружность Маккоуна совершенно не изменилась. Он по-прежнему выглядел опрятно и непринужденно, можно даже было сказать, невозмутимо, но глаза его потемнели от безумной ненависти.

— Ты ничего не выиграешь, говнюк, — сказал он спокойно. — Мы даже не начали еще разыгрывать главный козырь.

— Рад снова видеть вас, миссис Вильямс, — мягко сказал Ричардс.

И тут, будто бы он подал ей некий сигнал, задел невидимую струну, она начала рыдать. Ее рыдания не были истеричными, это было выражение совершенной безнадежности, исторгнутое из самой глубины души. Сила этого порыва заставила ее зашататься и упасть на плюшевый ковер этого целиком плюшевого отсека первого класса, сжимая лицо в ладонях, словно стараясь удержать его. Кровь Ричардса на ее блузке засохла и выделялась бурыми пятнами. Ее пышная юбка, скрывающая ноги, делала ее похожей на увядший цветок.

Ричардс почувствовал к ней жалость. Это было мимолетное чувство, но это был максимум, на что он был способен.

— Мистер Ричардс, — из переговорного устройства послышался голос Холлоуэя.

— Слушаю.

— Мы… можем взлетать?

— Да.

— Тогда я отдаю распоряжение убрать трап и задраить люки. Не беспокойтесь на этот счет.

— Отлично, капитан. Благодарю.

— Вызвав сюда женщину, ты тем самым угробил себя. Ты это понимаешь? — Казалось, что Маккоун улыбается и хмурится одновременно, он производил впечатление параноика. Он сцеплял и расцеплял пальцы.

— Ну и что? — мягко спросил Ричардс. — А поскольку ты никогда не делаешь ошибок, ты, конечно же, нападешь на меня, прежде чем мы взлетим. Таким образом ты окажешься вне опасности и прослывешь героем, благоухающим, как роза, правильно?

Маккоун издал тихое рычание, а потом сжал губы так, что они побелели. Он не сдвинулся с места. Самолет дрожал все сильнее, по мере того, как моторы набирали оборот.

Кто-то захлопнул дверь в отделении для второго класса, и шум неожиданно прекратился. Прильнув к иллюминатору со стороны порта и всмотревшись, Ричардс увидел, что экипаж буквально скатывает трап внутрь. Теперь мы все взошли на эшафот, подумал он.

…Минус 026. Счет продолжается…

На правом экране загорелась надпись «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ/НЕ КУРИТЬ». Самолет начал медленно разворачиваться. Все свои знания о самолетах Ричардс почерпнул из канала Фри-Ви и из книг, из этих модных приключенческих и фантастических книг, но он всего лишь второй раз в жизни находился в самолете, поэтому перелет из Хардинга в Нью-Йорк представлялся ему сущим пустяком. Дрожание под ногами еще более усилилось и внушало беспокойство.

— Амелия!

Она медленно подняла на него глаза, ее лицо с дорожками слез выглядело опустошенным. «А? » Она говорила хрипло, ошеломленно, губы ее пересохли. Она словно забыла, где находилась.

— Пройди вперед. Мы взлетаем. — Он посмотрел на Маккоуна. — А ты иди куда хочешь. Ты совершаешь побег вместе со мной. Не вздумай сговариваться с экипажем.

Маккоун ничего не ответил и сел у занавески, отделяющей первый класс от второго. Потом, видимо, передумав, он рванулся в соседний отсек и исчез.

Ричардс приблизился к женщине, хватаясь за спинки кресел для поддержки.

— Я предпочитаю сидеть у окна, — сказал он. — Я всего раз в жизни летал на самолете. — Он попытался улыбнуться, но она не реагировала, тупо уставившись на него.

Он опустился в кресло, она села рядом. Она пристегнула его ремнем, чтобы ему не пришлось вынимать руку из кармана.

— Ты как дурной сон, — сказала она. — Как бесконечный кошмар.

— Прости.

— Я не… — начала было она, но он закрыл ей рот рукой и покачал головой. Он одними губами произнес слово — нет, чтобы она увидела.

Все дрожало, турбины ревели, самолет разворачивался по направлению ко взлетной полосе, словно неуклюжая утка, спускающаяся к воде. Он был таким огромным, что Ричардсу казалось: они стоят на месте, а земля двигается.

Может, это все мне только кажется, мелькнула у него безумная мысль. Может, они установили в иллюминаторах стереопроекторы и… Он оборвал эту мысль.

Вот они уже миновали рулежную дорожку, и самолет тяжело развернулся вправо. Они неслись под прямым углом ко взлетной полосе, проехав полосы 3 и 2. Потом повернули влево и на секунду замерли. Холлоуэй выразительно сказал из кабины:

— Взлетаем, мистер Ричардс.

Поначалу самолет медленно двигался, со скоростью авиакара, потом возник кошмарный рев и Ричардсу захотелось завопить от ужаса.

Его прижало к мягкой спинке сиденья, взлетные огни снаружи вдруг начали проноситься со все возрастающей скоростью. Кустарник и чахлые деревца на пустыре, залитый восходящим солнцем горизонт неслись прямо навстречу им. Моторы все набирали и набирали обороты. Пол снова начал вибрировать.

Он вдруг понял, что Амелия Вильямс обеими рукам держится за его плечо, а лицо ее перекосилось в гримас ужаса и отчаяния.

Боже милостивый, она тоже никогда не летала!

— Мы летим, — сказал он. Он понял, что уже давно это повторяет и не может остановиться. — Мы летим. Мы летим.

— Куда? — прошептала она.

Он не ответил. Он только сейчас начал это понимать.

…Минус 025. Счет продолжается…

Два солдата на посту у восточного входа в аэропорт наблюдали, как огромный лайнер вырулил на взлетную полосу, набирая скорость. Его огни замигали оранжевым и зеленым в темноте, и вой его моторов больно ударял по барабанным перепонкам.

— Он летит. Господи, он летит.

— Куда? — спросил другой.

Они смотрели на темный силуэт, отделявшийся от земли. Его моторы издавали странный тихий звук, похожий на звук артподготовки холодным утром. Он круто поднялся в высоту, такой же реальный, как кусок масла на тарелке, и одновременно невероятный в своем полете.

— Думаешь, у него есть эта штука?

— Черт возьми, откуда я знаю?

Рев мотора доносился до них все слабее и слабее.

— Одно тебе скажу… — Тот, первый, отвел взгляд от исчезающих в темноте огней и приподнял воротник: — Здорово, что эта сволочь убралась вместе с ним. Этот Маккоун…

— Можно личный вопрос?

— Если только я могу не отвечать.

— Ты хотел бы увидеть, как он выдернет кольцо?

Солдат долгое время молчал. Гул мотора становился все тише и тише, пока не смолк совсем, заглушенный стуком сердца.

— Да.

— Ты думаешь, он это сделает?

Темноту осветил полумесяц улыбки.

— Приятель, представляешь, какой это будет потрясающий взрыв?

…Минус 024. Счет продолжается…

Земли под ними больше не было видно. Ричардс с интересом глядел в окно, не в силах оторваться от этого зрелища; весь свой тот, первый полет, он проспал, словно ожидая этого, второго. На горизонте потемнело небо, приобретя оттенок средний между бархатно-синим и черным. Застенчиво мерцали звезды. На западе, на линии горизонта о существовании солнца напоминала только ярко-оранжевая линия, совершенно не освещающая темную землю там, внизу. Там, где по его предположениям должен был находиться Дерри, виднелись очажки света.

— Мистер Ричардс?

— Слушаю вас. — Он вскочил с кресла, как будто его ударили.

— Мы сейчас вошли в контролируемую зону. Это означает, что мы описываем огромный круг над аэропортом Войт. Какие будут указания?

Ричардс задумался. Придется играть до конца.

— Какова минимальная высота полета у этой штуки?

Там долго совещались.

— Минимум — 600 метров, — осторожно сообщил Холлоуэй.

— Это, конечно, в нарушение Закона Северных Штатов об авиации, но…

— Это неважно, — сказал Ричардс. — В некотором роде мне придется положиться на вас, мистер Холлоуэй. Я мало что смыслю в летном деле и уверен, что вы на этот счет проинструктированы. Но прошу вас не забывать, что люди, замышляющие разбомбить меня, все находятся на земле и вне опасности. Если вы обманете меня насчет чего-нибудь, и я об этом узнаю…

— Никто из экипажа не собирается вас обманывать, — сказал Холлоуэй. — Мы заинтересованы лишь посадить эту штуку так же успешно, как подняли в воздух.

— Ладно. Хорошо. — Он принялся размышлять. Амелия Вильямс безучастно сидела рядом с ним, сцепив руки на коленях.

— Тогда летим на запад, — коротко произнес он. — На высоте 600 метров. Только, пожалуйста, называйте те места…

— Места?

— Которые мы будем пролетать, — сказал Ричардс. — Я до этого только раз летал.

— А-а, — в голосе Холлоуэя послышалось облегчение.

Пол у них под ногами качнулся, а темная линия рассвета в окне сместилась вверх. Ричардс был заворожен этим зрелищем. Сейчас солнце пробивалось косыми лучами сквозь толстое стекло, отбрасывая на иллюминатор загадочные, ускользающие отблески. Мы гонимся за солнцем, подумал он. Ну не удивительно ли это? Было шесть тридцать пять.

…Минус 023. Счет продолжается…

Спинка кресла перед Ричардсом сама по себе представляла для него откровение. В ней был кармашек с инструкцией по безопасности. В случае болтанки пристегнитесь ремнем. Если в салоне упадет давление, наденьте кислородную маску. Если забарахлит мотор, дополнительные инструкции можно получить от стюардессы. В случае неожиданной смерти при взрыве, надеемся, что у вас достаточно запломбированных зубов, чтобы облегчить опознание.

В панели сиденья на уровне глаз был вмонтирован экран Фри-Ви. Металлическая карточка внизу напоминала зрителям, что на каналы можно настроиться только при определенном уровне скорости. Панель ручной настройки канала была к услугам изголодавшихся зрителей.

Внизу и вправо от Фри-Ви находились канцелярские принадлежности с эмблемой авиации и шариковая ручка «Дженерал Атомикс» на цепочке. Ричардс вырвал листок из блокнота и неуклюже написал, прижимая листок к коленке: «Ставлю 99 против 100, что тебя чем-то начинили: микрофон в туфле или в волосах, а может, передатчик в твоей слюне. Маккоун нас подслушивает и, держу пари, ждет, когда ты снимешь вторую туфлю. Через минуту закати истерику и умоляй меня не дергать за кольцо. Я попробую повысить наши шансы на победу. Идет? »

Она кивнула, Ричардс помедлил, а потом написал: «Почему ты меня выгораживала? » Она вырвала ручку из его рук, с минуту ее рука застыла над его коленом,, где лежала бумага, а потом написала: «Не знаю. Ты заставил меня почувствовать себя убийцей. Твоей женой. И ты выглядел таким… — ручка остановилась, покачнулась и вывела: жалким».

Ричардс приподнял брови и усмехнулся — это выглядело обидным. Он предложил ей ручку, но она помотала головой. Он написал: «Приступай минут через пять».

Она кивнула, Ричардс смял бумагу и запихал ее я пепельницу, вмонтированную в ручку кресла. Он поджег бумагу. Она вспыхнула и ярко и мгновенно сгорела, отразившись крошечным отблеском в иллюминаторе. Затем листок рассыпался в пепел, который Ричардс тщательно растолок.

Через пять минут Амелия Вильямс начала стонать. Это звучало столь неподдельно, что Ричардс поначалу даже оторопел. Потом до него дошло, что она действительно не притворялась.

— Пожалуйста, не надо, — говорила она. — Пожалуйста, не заставляйте меня просить. Я ведь ничего тебе не сделала. Я хочу домой, к мужу. У нас есть дочь. Ей шесть лет. Она не знает, где ее мама.

Ричардс почувствовал, что брови его поползли вверх и дважды непроизвольно дернулись в тике. Он вовсе не хотел, чтобы она так хорошо притворялась. Это было слишком хорошо.

— Он идиот, — сказал он ей, стараясь не изображать речь для незримых слушателей, — но я не думаю, что он настолько идиот. Все будет нормально, миссис Вильямс.

— Легко тебе говорить. Тебе нечего терять.

Он не ответил ей. Она была явно права. Нечего терять, кроме того, что он еще не потерял.

— Покажи ему взрыватель, — молила она. — Ради бога, ну почему вы не покажете ему взрыватель? Если он поверит вам… и отменит приказ, отданный людям на земле. Они держат нас на ракетном прицеле. Я слышала, как он это говорил.

— Я не могу показать ему взрыватель, — сказал Ричардс. — Если я вытащу устройство из кармана, значит, придется поставить кольцо на предохранитель или подвергнуться риску случайного взрыва. Кроме того, — добавил он, и в голосе его зазвучала издевка, — я не думаю, что я бы показал ему взрывное устройство, даже если бы и мог. Этому слизняку есть что терять. Пусть попотеет.

— Мне кажется, я этого не вынесу, — с тоской проговорила она. — Думаю, мне лучше толкнуть вас — да и дело с концом. Это единственный способ со всем этим покончить, не так ли?

— Вы не должны — начал было он, но тут дверь, разделяющая второй и первый класс, распахнулась, и Маккоун наполовину вошел, наполовину бросился вперед. Его лицо выражало спокойствие, но сквозь это спокойствие лицо его странно лоснилось, Ричардсу был знаком это блеск. Так блестят лица от страха — белым, восковым и взволнованным блеском.

— Миссис Вильямс, — сказал он преувеличенно бодро. — Пожалуйста, не откажите в любезности, приготовьте кофе на семерых. Боюсь, в этом полете вам придется побыть за стюардессу.

Она встала, не глядя на них.

— Где это можно сделать?

— Там, чуть подальше, ласково подсказал Маккоун. — Идите прямо и прямо. Он вел себя так угодливо. Такой был внимательный и одновременно готов был растерзать Амелию Вильямс, как только она выкажет знак расположения Ричардсу.

Она проделала путь вдоль кресел, ни разу не оглянувшись.

Маккоун воззрился на Ричардса и сказал:

— Если я пообещаю тебе амнистию, ты откажешься, парень?

— Парень. В твоих устах и это звучит как-то похабно, — изумился Ричардс.

Он согнул свободную руку, посмотрел на нее. На руке были запекшиеся струйки крови, вся она была усеяна крошечными ссадинами и царапинами, полученными во время его путешествия с разбитой коленкой по лесам на юге штата Мэн.

— Правда, сально звучит. Звучит как кило жирных гамбургеров на сковородке. В магазинах Ко-Оп Сити можно купить только такие. — Он взглянул на тщательно скрываемое брюхо Маккоуна. — Да вот еще это. Это больше похоже на требуху. Превосходного качества.

Никакого жира, кроме этого морщинистого опояска снаружи.

— Так как насчет амнистии, — повторил Маккоун. — Как звучит для тебя это слово?

— Как ложь, — улыбаясь, произнес Ричардс. — Как сальная сраная ложь. Неужели ты думаешь, мне неизвестно, что ты всего лишь наемный убийца?

Маккоун весь вспыхнул. Он не порозовел, нет, лицо его стало жестким и красным, как кирпич.

— Хорошо бы, если бы тебя потом отдали нам, — сказал он. — У нас есть такие сверхплотные дубинки. Они бы в момент сделали твою башку похожей на тыкву, упавшую на асфальт с крыши небоскреба. Эти дубинки наполнены газом. Они взрываются при контакте. А вот еще хорошая вещь — выстрел в живот…

Ричардс крикнул:

«Получай! Я дергаю за кольцо! »

Маккоун хрипло взвизгнул. Шатаясь, сделал два шага, по дороге ударился крестцом о ручку кресла номер 95 и, не удержавшись, рухнул в кресло, как человек в петлю, молотя в воздухе руками, будто неистово отмахиваясь от кого-то.

Его руки застыли, обхватив голову, как окаменевшие птицы с растопыренными крыльями. В этой гротесковой рамке его лицо смотрелось как известковая маска смерти, на которую кто-то для смеха нацепил очки в золотой оправе.

Ричардс захохотал. Поначалу звук собственного смеха изумил его, показался ему трескучим и нерешительным. Как давно уже он как следует не хохотал — от души, свободно и неудержимо, смехом, исходящим из глубины живота! Ему показалось, что он за всю свою жизнь, серую, тяжелую, незатейливую, — так не смеялся. Но сейчас он отыгрался за все.

— Ах ты ублюдок!

Голос Маккоуна подвел своего хозяина: казалось, он не говорил, а только открывал рот. Его лицо выглядело измятым и заляпанным, как у затисканного до дыр плюшевого мишки.

Ричардс засмеялся снова. Он облокотился на ручку кресла свободной рукой и смеялся не переставая.

…Минус 022. Счет продолжается…

Когда голос Холлоуэя сообщил Ричардсу, что самолет пересекает границу Канады и штата Вермонт (Ричардс подумал, что Холлоуэй знает свое дело; он сам ничего, кроме темноты, рассекаемой пучками света, внизу под собой не видел), Ричардс осторожно отставил в сторону свой кофе и сказал:

— Дайте мне, пожалуйста, карту Северной Америки, капитан Холлоуэй.

— Физическую или политическую? — тут возник новый, незнакомый голос. Ричардсу показалось, штурмана. Теперь он, скорее всего, притворялся услужливым, но непонятливым, не разобравшись, какая карта ему нужна. А на самом-то деле никакая.

— Обе, — произнес он безо всякого выражения.

— А вы пошлите за ней женщину.

— Как тебя звать-то?

Воцарилось смущенное молчание, характерное человека, который с неожиданной тревогой понял, его как-то выделяют среди других.

— Донахью.

— У тебя есть свои ноги, Донахью. Думаю, что ты сбегаешь и все принесешь сюда сам.

Донахью сбегал. У него были длинные волосы, зализанные назад, и брюки, скроенные достаточно тесно, чтобы показать другим то, что смотрелось как сумка с мячиками для гольфа, висящая между ног. Все карты были упакованы в пластик. Ричардс не разобрал, во что были упакованы яйца Донахью.

— Я не хотел вас обидеть, — с неохотой сказал он. Ричардс подумал, что лицо это ему знакомо. Молодой везунчик, куча свободного времени, проводит его в основном слоняясь в поисках развлечений в самых паршивых местечках больших городов, шатаясь по компаниям богатеньких, иногда — пешком, а чаще — на мотоциклах. Все они — пидоры. Это должно быть искоренено. Они должны оставить в покое наши общественные уборные. Такие типы редко осмеливаются появляться в увеселительных заведениях днем, предпочитая им кромешную тьму гетто. А когда они посещают эти заведения, тут-то из них дерьмо и вышибают.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒