Солоневич Борис Лукьянович 7 страница

-- Ну, а если скауты уйдут из дeтдома?

-- Уйдут? -- Глаза Мити с подозрeнiем поднялись на меня. -- С чего им уходить-то?

-- Мало-ли что может случиться!

Лицо мальчика вдруг вспыхнуло раздраженiем.

-- А, может, тот хрeн комсомольскiй нажаловался? С него, сукина сына, это станется. Вишь, вздумал нас обхаживать! Наша власть, мол, родная, заботливая. Небось, -- злобно вырвалось у него, -- как моя мамка с голоду помирала, так никто не помог!.. А теперь -- " заботливая"... Как-же!.. Нeт уж... Если Владим Ваныч уйдет, то я и часу здeсь не пробуду. Чорт с ними... Но если я узнаю ч т о ` про этого комсомольца, да что это его дeло, -- с холодной угрозой сказал Митя, -- будет он у меня бeдненькiй... Я ему за все отплачу...

Это вам не носорог!..

Африканская Уганда

Когда я вспоминаю прошедшiе годы и всe тe случаи и приключенiя, которыми судьба щедрой рукой расцвeтила мой жизненный путь, я невольно улыбаюсь. Вeдь -- описать их -- не повeрят. Скажут -- " это невeроятно. Это похоже на дешевый бульварный фантастическiй роман, из котораго выдернута романтика любовных сцен"...

Ладно... Я понимаю это и не пытаюсь здeсь описывать всeх моих " совeтских приключенiй". Обстановка, в которой я жил всe эти годы, бывает раз в нeсколько столeтiй. И человeку, волей судеб избавленному от хаоса и бурь, лавиной кипящих в такую эпоху, никогда не понять возможности самых невeроятных ситуацiй.

Если, Бог даст, мнe суждено сдeлаться... гм... гм... знаменитым писателем, бiографiя котораго будет интересовать мiр, -- тогда уж я опишу полностью, без сокращенiй, весь тот пестрый и неправдоподобный фильм, который промелькнул на моем жизненном экранe в эти незабываемые годы...

Хорошо это было старому славному президенту Roosevelt'y описывать свои охотничьи приключенiя гдe-нибудь в дебрях тропической Африки, в Угандe. Одно удовольствiе, ей Богу!..

Вот, летит это на него с опущенной, готовой для сокрушительнаго удара головой громадный носорог... Страшный момент! Сердце читателя замирает... Еще секунда и... Но в руках хладнокровнаго президента слоновый штуцер, провeренный и смертоносный... и... happy end. И голова носорога теперь улыбается (поскольку это вообще для носорога возможно) в залe Бeлаго Дома...

Но даже если бы, паче чаянiя, этот end был бы unhappy, то (да простит мнe память большого человeка) смерть в диких джунглях от рога достойнаго противника, боровшагося на почти равных правах -- (сила и рог, против смeлости и пули) -- не так уж и обидна.

Но погибнуть в подвалe ЧК от руки пьянаго палача, идти вниз по ступенькам с замирающим сердцем, ожидая послeдняго неслышнаго удара пули в затылок, умереть, не чувствуя вины, беззвeстно погибнуть на зарe жизни... Б-р-р-р... Это менeе поэтично и много хуже охоты на Угандe...

Одесская Уганда

Разскажу вам мимоходом, как выкручивался я (без штуцера), когда в Одессe глаз ЧК (голова носорога) был совсeм рядом.

Как-то на работe по разборкe автомобильных кладбищ я стал замeчать какое-то необычное вниманiе к себe каких-то подозрительных людей. А такая внезапная любовь и дружба чужих людей в совeтской жизни всегда наводит на нeкоторыя непрiятныя размышленiя. Даже и в тe годы у меня начало вырабатываться этакое чутье, " совeтскiй глаз и нюх", который позволяет безошибочно опредeлять в окружающем все, что пахнет приближенiем милаго рога -- сердечнаго дружка -- ЧК. И вот эта непрошенная любовь запахла чeм-то нехорошим...

Нужно было, не ожидая удара, уйти в сторону, ибо ВЧК, как и носорог, в тe времена была свирeпа, но немного слeпа. Уйдя во`-время с ея дороги, можно было избeжать ея любви и гнeва...

Словом, я рeшил немедленно бросить работу на заводe и стал искать себe новых пастбищ для прокормленiя.

Восьмипудовый спаситель

Как-то иду я по улицe и догоняю какую-то шкапообразную могучую фигуру, медленно шествующую среди кучки почтительно выпучивших глаза мальчуганов. " Словно линкор среди экскорта эсминцев", мелькнуло у меня шутливое сравненiе. Но вот шкаф повернул голову, и рыжiе топорчащiеся усы направились в мою сторону...

-- Ба... Максимыч!..

Дeйствительно, это был " сам" Иван Максимыч Поддубный, краса и гордость русскаго спорта, троекратный чемпiон мiра, страшный казак-борец, когда-то кумир парижской толпы...

-- Иван Максимыч! Каким вeтром занесло вас сюда?

-- А... а... Это ты, Борис? Здравствуй, здравствуй... Какими вeтрами спрашиваешь? Да этими проклятыми, совeтскими, что-б им ни дна, ни покрышки не было...

Толстое лицо Максимыча было мрачно.

-- Да что случилось, Иван Максимыч?

-- Случилось, случилось, -- проворчал гигант. -- На улицу на старости лeт выкинули. Вот что случилось... Буржуя тоже нашли, врага... И домик, и клочек земли отобрали, сукины дeти... Сколько лeт деньгу копил. Вот, думаю, хоть старость-то спокойно проживу. Довольно старику по мiру eздить, лопатки гранить, ковры в цирках протирать... Да нeт, вишь... Буржуй, помeщик, кровопивец, враг трудового народу. Всяко обозвали... А хиба-ж я сам не хрестьянин, казак?.. " Катись, говорят, старый хрeн, к чортовой матери"... Ну, и выгнали...

-- Ну, а здeсь в Одессe-то вы как очутились?

-- Да, вот, думаю чемпiонат соорудить. Надо-ж чeм-то жить...

-- Слушайте, Иван Максимыч, спаситель мой возьмите меня к себe в чемпiонат!

Максимыч удивленно покосился на меня.

-- Тебя? Так ты же-ж интеллигент! Хоть ты парень здоровый и к борьбe подходящiй, да развe-ж ты захочешь циркачем стать?..

Я превращаюсь в австралiйца

Через 2 недeли на тумбах для афиш висeли громадные плакаты:

" Настоящiй международный чемпiонат французской борьбы" и особо жирными буквами, как особая приманка (послe имени Поддубнаго, конечно):

" Впервые в Россiи выступает чемпiон Австралiи, Боб Кальве, проeздом из Сиднея в Москву".

Так, с помощью Максимыча я превратился в " чемпiона Австралiи" (да простят мнe это жульничество настоящiе чемпiоны настоящей Австралiи).

В своем американском пальто, скаутской шляпe, золотых очках, я с важным и надменным видом появлялся в театрe и с успeхом изображал знатнаго иностранца, владeющаго толлько " австралiйским языком". Для переговоров со мной из публики вызвали переводчика (в Одессe, портовом городe, многiе владeли англiйским языком), и вся эта процедура переговоров с человeком, который, как комета, явился сюда из чудесной дали и скоро безслeдно растает за границей нашего маленькаго задавленнаго мiрка, -- чрезвычайно интриговала зрителей.

Почти 2 мeсяца играл я роль австралiйца, успeшно избeгая щупальцев ЧК и не возбуждая ничьих подозрeнiй, но все же, в концe концов, ошибся...

Что-ж дeлать -- " конь о четырех ногах и то спотыкается"...

На рингe

Горячая, помню, была схватка! Сошлись почти равныя силы, подстегнутыя самолюбiем и жаждой побeды. Мой противник, " Чемпiон мiра легкаго вeса" Канеп, допустил недавно в отношенiи меня нетоварищескую выходку, и свeдeнiя о нашей стычкe неуловимыми путями проникли в среду любителей борьбы.

В афишах громадными буквами стояло: " Реванш Канеп--Кальве", и в тот день зал был полон. И когда, в результатe напряженной борьбы, на 49 минутe, поддалась под моим нажимом живая арка тeла моего противника, рeзко прозвучал свисток арбитра и под грохот апплодисментов я, пошатываясь, направился за кулисы, грузная лапа Максимыча восторженно шлепнула меня по спинe:

-- Вот эта да... Молодец, Боб. Поздравляю. Tour de hanche, что надо. Ей Богу, здорово!..

Я взглянул в его добродушную физiономiю с торчащими усами и... забыл, что я австралiец и что кругом меня любопытныя уши.

-- Спасибо, Максимыч, на добром словe, -- отвeтил я на чистeйшем русском дiалектe. -- Ваша похвала -- высокая марка! Спасибо...

Тайна моего " австралiйскаго происхожденiя" была выдана.

Эта оплошность стоила мнe лишняго ареста, к счастью, закончившагося только нeсколькими часами тревоги...

" Не зeвай", сказано в Писанiи...

Из австралiйца я превращаюсь в американца

В хроникe мeстной газеты появились строчки:

" В Одессу прieхал представитель американской организацiи помощи русским голодающим. В ближайшее время предполагается открытiе спецiальных учрежденiй"...

Я прочел эту замeтку с живeйшим интересом. Как раз недавно я вернулся с поeздки с групной борцов по селам Украины, но привезенные мной запасы продовольствiя уже изсякали. Нужно было думать, " крутить голову", как говорят в Одессe, над дальнeйшими перспективами.

На слeдующiй день, отдeтый в лучшее платье, какое только я смог достать у сосeдей, я важно входил в подъeзд гостильницы.

-- Вам куда, товарищ? -- с подозрeнiем глядя на меня, спросил какой-то субъект, явно чекистскаго вида, дежурившiй в вестибюлe.

-- У меня дeло к Mr. Nobody! -- отвeтил я по англiйски с наивозможнeйшей небрежностью и с самым американским акцентом, который только мнe удалось съимпровизировать.

-- Нельзя, товарищ! Возьмите пропуск в ГПУ! -- рeшительно по русски заявил чекист.

-- Я не понимаю ваших дурацких правил, -- по-прежнему по англiйски, но уже раздраженным тоном отвeтил я, продолжая двигаться вперед.

Чекист заслонил мнe дорогу.

-- Сказано, нельзя. Значит, нельзя. Мнe без пропуска не ведено пущать.

Тогда я инсценировал вспышку бeшенства. Лицо у меня исказилось. Из кармана я выхватил приготовленную книжечку в новом переплетe, похожем на иностранный паспорт, и, махая им перед носом растерявшагося чекиста и фыркая ему в лицо, кричал:

-- Что вы тут мнe говорите! Я американец. Видите? Чорт бы драл ваши дурацкiя правила. Американец, понимаете, американец!

Слово " американец" вмeстe с переплетом книжки и моим напором ошеломили моего цербера. Он невольно посторонился, и я шагнул вперед. Когда я собирался постучать в двери комнаты, занятой американцем, оттуда стремительно вышел высокiй человeк, чисто выбритый, с розовыми щеками и спокойными властными глазами. Весь облик этого человeка говорил, что это не липовый австралiец моего типа, а настоящiй иностранец.

-- Вы -- M-r Hynes? -- спросил я.

-- Да. В чем дeло? -- быстро отвeтил высокiй человeк.

-- Я слыхал, что здeсь, в Одессe будет отдeленiе АРА. Хотeл бы предложить свои услуги в качествe сотрудника.

Быстрые глаза американца скользнули по моей фигурe и лицу.

-- А кто вы такой?

-- Я начальник русских скаутов и борец.

-- Ладно, -- коротко сказал он. -- Koblenz, -- повернулся он к низенькому человeчку, появившемуся за ним. -- Запишите...

Фея-спасительница

Через 2 недeли я получил письмо со штампом American Relief Administration.

" Мистер Солоневич приглашается зайти в контору, Пушкинская 37, к 12 часам дня. "

Ровно в 12 часов я был в конторe, а еще через 5 минут -- сотрудником АРА.

Исторiя уже достаточно освeтила громадную роль ARA в спасенiи миллiонов русских людей от голодной смерти.

Общественное мнeнiе великаго народа не осталось равнодушным к страданiям и гибели человeческих существ. Перед ужасами голода на заднiй план отошли политическiя причины бeдствiя. Пусть неизмeримо виновна совeтская власть в разрухe и неурожаe, но мысль о десятках миллiонов умирающих людей всколыхнула лучшiя чувства других миллiонов, живших в иных условiях на другой половинe земного шара... Люди послe безсмысленных ужасов мiровой бойни на миг вспомнили, что они братья...

И помощь пришла.

Нам, жившим в городe, гдe мертвецы валялись на улицах и о трагической судьбe многих семей узнавали только тогда, когда зловонiе от трупов достигало сосeдних квартир, нам -- молнiеносное развертыванiе громадной работы, широкая благотворительность, помощь дeтям и больным -- все это казалось подлинным чудом, появленiем феи-спасительницы на краю пропасти...

И имя АРА русскiй народ всегда будет вспоминать с глубоким благоговeнiем и благодарностью...

Самопомощь

Дeятельность АРА все расширялась. Один за одним приходили из-за океана большiе пароходы с драгоцeнным продовольствiем, и наши склады и конторы жили кипучей жизнью. Для нас это не была только " служба". В условiях совeтской жизни -- это была дeятельность, доставлявшая моральное удовлетворенiе, и каждый из " арiйцев" вкладывал в работу всю свою энергiю.

С помощью сына Молчанова, Али, удалось из скаутов и соколов сорганизовать спецiальную артель по перевозкe посылок на дом, и в конторах разом до нуля упало воровство и пропажа чудесно прибывающих продуктов.

Потом, учтя, что совeтская оффицiальная почта доставляет извeщенiя о прибытiи посылок получателям только через нeсколько дней, мы создали свою скаут-почту на велосипедах.

Ребята отдались своей работe с энтузiазмом. Развозя эти извeщенiя АРА во всe уголки города, они имeли возможность непосредственно сталкиваться с вопiющей нуждой и сигнализировать о ней.

Появленiе велосипедиста с повeсткой о полученiи почти всегда являлось спасенiем от голода. И часто скауты, с трудом найдя требуемый адрес, заставали там умирающих от голода людей. Не раз бывали трагическiе случаи, когда радостное извeщенiе уже опаздывало. В квартирe лежали мертвецы...

Исполняя директиву АРА, скауты напрягали всe свои " слeдопытскiя" наклонности в отысканiи умирающих от голода людей и рапортовали об этом директору. И какое было торжество, когда они могли сообщить погибающим людям о неожиданной помощи!

Как радостно было работать и знать, что этот неустанный труд несет с собой помощь и поддержку несчастным!

И скауты были вeрными помощниками феe-спасительницe -- АРА...

Нeчто " характерное"

-- Алло, мистер Солоневич. Будьте добры, покажите нашим ребятам город. Они только что прибыли на миноносцe и хотят проeхать посмотрeть что-нибудь.

Низенькiй, минiатюрный американец Гаррис глядит на меня умоляюще.

-- Сами понимаете -- гости. А я занят дьявольски... Уж, пожалуйста...

На Пушкинской улицe у входа в контору АРА стоит большой Ролл-Ройс. Около него четверо американских морских офицеров -- высоких, широкоплечих, румяных, чисто выбритых... От них несет духами и запахом хорошаго коньяка.

За рулем машины мой хорошiй прiятель, отчаянная голова, Скрипкин. Он, знаю, прокатит на славу..

-- Так что-ж вам, господа, показать?

-- Да что-нибудь экстраординарное... -- небрежно растягивает слова капитан, вынимая золотой портсигар. -- Что-нибудь характерное для вашей совeтской страны...

Что для него, этого капитана, -- наша страна, наши бeдствiя, наш голод и смерти? Он здeсь проeздом. Турист, который хочет видeть " самое характерное".

Злобная мысль мелькает у меня. Ладно!...

Я усаживаюсь вмeстe с шоффером.

-- Ну, Скрипкин, -- газуй, брат, на кладбище... Туда, с задняго хода!..

Скрипкин сперва недоумeвающе смотрит на меня, а потом злорадно ухмыляется.

-- Вот это да... Для протрезвленiя буржуйских мозгов? Это дeло!..

На дворe градуса два мороза. Стекла машины запотeли. Впрочем, офицеры и не смотрят на мелькающiя картины...

Умeло и точно проeзжает машина на узеньким тропинкам. Послeднiй мягкiй толчок.

Я раскрываю дверцы.

-- Пожалуйста, господа!

Перед нами безформенная груда сотен человeческих тeл, сложенных чeм-то вродe штабелей. Обнаженные трупы покрыты тонким слоем снeга, раскиданные воронами и собаками. Желтыя и синiя руки и ноги высовываются из кучи во всe стороны. Ближе к нам из под снeга каким-то жестом отчаянiя и проклятья торчит темная рука с судорожно растопыренными пальцами...

" ИЗДЕРЖКИ РЕВОЛЮЦIИ" Из архива Foto UdSSR (Nibelungen Verlag)

Американцы неподвижно глядят на эту страшную картину, и румянец их щек блeднeет. Нeсколько секунд всe молчат. Потом капитан рeзко поворачивается, и всe так же молча усаживаются в машину.

-- Теперь куда? -- спрашиваю я.

-- В порт, -- коротко командует капитан. Молча мы eдем в порт. Там офицеры, как-то не поднимая глаз, молчаливо прощаются и eдут на катерe на корабль.

Через нeсколько часов миноносец снимается с якоря.

Удар

Как дeло измeны, как совeсти рана

Осенняя ночка темна...

Темнeе той ночки встает из тумана

Видeнiем мрачным -- тюрьма...

Однажды лeтом...

Незамeтно, но все крeпче запутывались тенета ЧК около меня, и ея тяжелая лапа уже поднималась для удара. Долго и успeшно выскальзывал я из ея сжимающих пальцев, но вот, наконец, пришел момент и ея торжества.

Однажды, поздней весной 1922 г., в разгар кипучей работы, когда я просматривал кипу принесенных документов, меня кто-то окликнул по имени из-за барьера.

Я поднял голову. Острые глаза незнакомаго человeка пристально оглядывали меня. Незнакомец был прилично одeт и, видимо, сильно взволнован.

-- Это вы, т. Солоневич?

-- Я.

-- Знаете -- я только что с Малаго переулка, -- возбужденно сказал он. -- Там пожар!.. Ваша квартира дотла сгорeла...

-- Неужели? -- вскочил я и вдруг вспомнил, что Юрчик оставался дома один. И брат, и его жена, и я -- всe мы трое ушли на работу, оставив дома маленькаго мальчика одного. Совeтская жизнь безпощадна...

-- А что с моим племянником случилось -- не знаете?

Незнакомец чуть-чуть растерялся, словно этот вопрос застал его врасплох.

-- С племянником? -- Он на секунду замялся. -- Его успeли к сосeдям взять... Идите же скорeе туда!..

По совeсти говоря, я ни на миг не усумнился в правдивости сообщенных мнe извeстiй. Мало ли что, дeйствительно, могло случиться?

Я нерeшительно оглядeл пачку бумаг, нетерпeливую очередь получающих посылки, их истомленныя и радостныя лица и отвeтил:

-- Ну, большое спасибо, товарищ, за сообщенiе. Я приду немного позже, послe конца работы.

Незнакомец рeзко повернулся и ушел, но мнe показалось, что на его лицe промелькнуло выраженiе досады.

Привычка свыше нам дана...

Сидeвшая рядом со мной машинистка испуганными глазами смотрeла на меня.

-- Почему же вы не бeжите домой?

Я еще раз посмотрeл на столпившихся у барьера людей, на лихорадочную работу наших рабочих и пожал плечами.

-- Да зачeм?

-- Может быть, что-нибудь еще спасете... Да и Юрчик ваш...

-- Эх, Тамара Ивановна... Что у меня там спасать-то? Все мое имущество и вы одной рукой подняли бы... А Юрчик вeдь спасен и так. И брат уже там.

Дeвушка нервно повела плечами и пыталась барабанить на машинкe дальше. Потом она не выдержала.

-- Деревянный вы какой-то, Борис Лукьяныч! -- нервно воскликнула она.

Очевидно, ей, дeвушкe на зарe возмужалости, непривычны были такiя " сильныя ощущенiя". Свeдeнiями о пожарe она была выбита из колеи, -взволнована и потрясена. Я казался ей безчувственным и нелeпым... И ея взгляд был полон невысказаннаго обвиненiя.

-- Ну, почему же деревянный? -- мягко отвeтил я. -- Что-ж -- так, вот, сорваться, бросить работу, сдeлать заминку в выдачe посылок, прибeжать на мeсто пожара, увидeть здоровехонькаго мальчика и ходить, да охать около всего этого?.. Так, что ли?

Дeвушка немного смутилась.

-- Все-таки, на вашем мeстe я бы...

-- Все это, милая Тамара, -- нервы... Не бывали вы, видно, в перепалках... А что все сгорeло -- развe мнe в первый раз все терять?..

Мы оба наклонились к своей работe. Через нeсколько минут дeвушка тихо спросила:

-- А как же вы теперь будете без... без всего?

-- Ну, вот еще... Не пропадем!..

-- Если... если нужна будет помощь -- не забудьте про меня.

" Пожалуйте бриться"

Часа через два, закончив работу, с группой " арiйцев" я вышел из конторы.

Когда простившись с товарищами, я скорым шагом свернул в переулок, сзади меня вдруг раздался голос:

-- Эй, гражданин! Одну минуту!

Я с удивленiем обернулся. Двое каких-то незнакомых людей в военных шинелях, но без военных фуражек спeшили ко мнe. Помню, что мнe сразу бросилось в глаза, что правыя руки обоих были опущены в карманы.

Подойдя ко мнe, один из них остановился в нeскольких шагах и медленно сказал, не спуская глаз с моих рук.

-- Тов. Солоневич! Вы арестованы!

О, эта " милая" знакомая фраза! Сколько раз звучала она в моих ушах! Я оглянулся, надeясь, что мои товарищи по АРА еще гдe-нибудь недалеко и через них можно будет дать знать домой об моем арестe, но с другой стороны уже стоял со злорадной усмeшкой тот человeк, который недавно сообщил мнe вeсть о пожарe.

Я теперь понял, что значил разговор о пожарe. Чекистам просто нужно было поскорeй выманить меня на улицу, ибо в АРА они не рeшались " оперировать"...

-- Кто вы такiе?

-- Мы агенты ВЧК.

-- А ордер на арест у вас есть?

-- Вот наши ордера, -- насмeшливо улыбнулся один из агентов, вытаскивая из кармана револьвер. -- Идите вперед. Шаг в сторону -- будем стрeлять.

Так, под наведенными стволами трех револьверов, я торжественно прослeдовал в тюрьму ЧК.

Звякнула рeшетка тюремных ворот, и я был пойман. На этот раз, кажется, крeпче прежняго...

В подвалe

Полутемный подвал с мокрыми заплeснeвeлыми стeнами. Вверху -- небольшое рeшетчатое окно. Цементный, холодный, как лед, и тоже постоянно мокрый пол. Послe ночи, проведенной без тюфяка и постели на этом полу, кажется, что не только все тeло, но даже и всe кости промерзли и хрупки, как лед. И кажется, что тeло никогда уже не сможет согрeться и перестать все время дрожать мелкой судорожной дрожью...

Подвал набит до отказа. Кого нeт здeсь, в этом чекистском изоляторe? И старики, и юноши, почти дeти... Профессора и священники, рабочiе и интеллигенты, военные и воры, бандиты и крестьяне. Рeшетка и подвал уравняли всeх...

Мы почти ежедневно слышим ночные выстрeлы во дворe, у гаража, и звуки этих выстрeлов спаивают нас в одну семью живых существ, загнанных в западню и забывших свою старую вражду или отчужденность. Перед угрозой смерти -- всe равны...

Или -- или

Насмeшливые глаза моего слeдователя спокойны. Он похож на кошку, наслаждающуюся видом загнанной жертвы.

-- Мы обвиняем вас, т. Солоневич, -- медленно и вeско говорит он, -- в организацiи бeлых боевых скаутских банд и подготовкe возстанiй на Дону и Кубани.

-- Откуда у вас взялось такое дикое обвиненiе?

-- Откуда? -- насмeшливо переспрашивает чекист, молодой человeк почти юноша, с худым издерганным лицом. -- Откуда? Это уж наше дeло. Мы в с е знаем...

-- Что это " все"? -- возмущаюсь я.

-- Да уж будьте спокойны, -- язвительно улыбается слeдователь. -- Все знаем -- и ваше прошлое, и работу на Дону и Кубани и в Крыму, и связь с заграницей под видом муки... Все... Вы уж лучше сами по добру разскажите нам свои контр-революцiонные замыслы. Тогда мы, может быть, и смягчим вашу участь. А иначе... -- он дeлает длинную паузу и рeзко отрубает свистящим шепотом: -- вам грозит неминуемый разстрeл...

Никаких фактических данных у слeдователя нeт... Я выясняю это очень скоро и категорически отрицаю и связь с заграницей, и связь с бeлыми офицерами, оставшимися в Россiи, и свою переписку с молодежью, и свои разговоры о политикe, и свою борьбу за независимыя спортивныя и скаутскiя организацiи, и противодeйствiе комсомолу и все то немногое, что реально мог пронюхать аппарат ЧК.

Губы слeдователя растягиваются в презрительной усмeшкe.

-- Отрицайте -- дeло ваше. От вашего отрицанiя нам -- ни холодно, ни жарко... Однако, -- значительно говорит чекист, пристально глядя на меня, -вы могли бы в е с ь м а с и л ь н о облегчить свое положенiе, если бы согласились нам помочь...

-- В чем?

-- В чем? -- Голос чекиста звучит все мягче. -- Видите ли, нам нужна нeкоторая информацiя по линiи работы АРА...

" Так вот оно в чем дeло! " мелькает у меня в головe...

-- Можете не продолжать, т. слeдователь. Я вполнe понимаю, что в государственном организмe нужны и шпiоны, и палачи, но эти обязанности не для меня.

Лицо чекиста вспыхиватет, и он угражающе приподнимается.

-- Ax, так? Ну, хорошо же! В гаражe вы еще вспомните меня. Я не я буду, если я вас не разстрeляю.

Встрeча

В один из сiяющих ярким солнцем лeтних дней, когда даже в наш подвал проникала узенькая полоска солнечнаго свeта, когда откуда-то издали звучали трубы оркестров, дверь нашей камеры заскрипeла, пропуская фигуру испуганнаго юноши. Круглыми от ужаса глазами он оглядeл копошащуюся на полу массу сидящих и лежащих обитателей камеры, и по его лицу видно было, что он недалек от рыданiй.

-- Ба, Костя! Это вы?

Костя -- один из молодых соколов, вздрогнул и шагнул ко мнe.

-- Борис Лукьянович... Это вы... вы? -- запинаясь, сказал он, внезапно просiяв облегченной улыбкой и, переступая через лежащих людей, заспeшил в мой угол... Губы его еще дрожали, но увидeв знакомое лицо, юноша ободрился. Я устроил его рядом с собой на половинкe своего плаща и спросил:

-- За что это вас забрали, Костя?

-- Да, ей Богу, не знаю, Борис Лукьяныч. Если за то, что мнe сказали в комендатурe, -- так даже смeшно повторить. Навeрное, за что-нибудь иное.

-- А что вам в комендатурe сказали?

-- Да видите ли, дядя Боб, сегодня революцiонный праздник, какой-то юбилей, что ли. Парады, конечно, оркестры, ну, и конечно, -- митинги. Ну, вот. На митингe как раз какой-то оратор говорил о ЧК -- как это он назвал ее... Да -- " карающiй меч пролетарiата", что ли. Кажется, так. Послe митинга мы и разговорились в кучкe молодежи. Потолковали о ВЧК -- как это она жестоко казнит всeх. Я и сказал, что это только временный террор. Он только теперь нужен, потому что гражданская война только что закончилась. А потом -- зачeм и казнить-то будет, когда все мирно пойдет? Ну, вот... -- Костя немного замялся. -- Ну, признаться, я назвал ЧК временным органом, который скоро отомрет. Вeдь вeрно же, Борис Лукьяныч? Вeдь так же и во всeх политических учебниках пишут.

-- Ну, ну... Пишут, Костя, много, да не всему вeрить-то нужно. Ну, а что дальше-то было?

-- Я только отошел от группы, гдe спорил, а тут двое -- " пожалуйте, гражданин за нами"... -- " А вы кто? " спрашиваю. " Мы из ЧК". Тут я и обомлeл...

-- А что вам в комендатурe сказали?

-- Да смeшно повторить. Комендант спрашивает:, " Это вы, гражданин, назвали ЧК умирающим учрежденiем? " Я признаться растерялся и говорю по глупости: " Я. " А тот расхохотался во все горло. " Ладно, говорит, мы покажем вам это у м и р а ю щ е е учрежденiе. Кто раньше умрет -- это мы еще посмотрим". И послали сюда. Вот и все.

Я не мог удержаться от смeха. Костя посмотрeл на меня с упреком. Испуганное выраженiе еще не сошло с его лица.

-- Простите, Костя. Дeйствительно, уж очень все это нелeпо. Но ничего, дружище, не бойтесь. Вeроятно, подержат вас немного здeсь для " учебы"...

-- Да за что же, Борис Лукьянович? -- с отчанiем спросил юноша.

-- За то, что совeтским книгам вeрите.

Туман юношескаго идеализма

Поздно вечером, прижавшись лежа друг к другу в полутемном углу подвала, мы разговорились. Костя разсказал мнe послeднiя новости города. Оказалось, что нажим на свободу молодежных организацiй усиливается с каждым днем. Сокол уже закрыт. Вмeсто него создан " Первый Государственный Спорт Клуб", и комиссаром туда назначен какой-то Майсурадзе, молодой, но заслуженный чекист. Та же участь постигла и прекрасный нeмецкiй спорт-клуб.

Закрыто было и " Маккаби", которому еще раньше не без издeвки передали для спорт-клуба помeщенiе закрытой синагоги. Синагога, как спортивный зал, пустовала, и потом ее превратили в склад...

Плохiя новости были и в скаутской жизни. Ожиданiя Владимiра Ивановича сбылись: Комсомол запретил скаутам работу в прiютах.

-- Ну, и как там теперь?

-- Да паршиво... Ребята почти всe уже разбeжались. Завeдующая ихняя, помните, сeдая такая, -- разсказывал Костя, -- так ее тоже вышибли, за " чуждое происхожденiе". Какую-то щирую комсомолку назначили. Да развe-ж ей справиться?

-- По дурацки все это вышло... И не поймешь сразу, для чего это все нужно...

-- А того комсомольца, который там когда-то скандал устроил, так его на улицe с проломанной головой нашли. Кирпичем кто-то чебурахнул...

Я вспомнил рeшительное и мрачное лицо Митьки и подумал:

" Этот дeйствительно, не простит! "...

Мы помолчали. Я оглядeл нашу камеру.

Вверху, над дверями тускло горeла лампочка, а в окнe подвала на темно-синем фонe южнаго неба четким мрачным силуэтом вырисовывалась толстая рeшетка. Кругом нас десятки людей уже спали тяжелым сном. Скрючившись на цементном полу, прикрывшись пиджаками и куртками, они вздрагивали и что-то бормотали во снe. Вeроятно, им снились знакомыя картины домашней спокойной жизни, уюта, счастья и родной семьи. Как много радости дает сон бeдному заключенному!..

-- Да, попались мы с вами, Костя, -- вздохнул я. -- Придется узнать почем фунт лиха... Вляпались мы в передeлку...

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒