ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Гонсалес узнал о взрыве в квартире Клер Рэнделл только в пять часов вечера. Утро он провел в суде, давая показания по одному из своих дел, а после наспех проглоченного ленча допрашивал нескольких типов из Картотеки Извращенцев. Причем совершенно безрезультатно.

Малчек не принимал участия в допросах. У него были свои неотложные дела, и предыдущий день он работал с Гонсалесом только из-за снайпера. Его кабинет был все еще пуст, когда Гонсалес вернулся из комнаты для допросов. Стеклянная стена, разделяющая их офисы, была почти полностью залеплена объявлениями «В розыске», расписаниями отпусков, таблицами и плакатами по профилактике преступности – как будто кто-то нуждался в напоминании. Но все же Гонсалес смог разглядеть, что хаос на столе Малчека не изменил своего вида с утра, что означало, что тот был где-то на улицах со своими ребятами и не проверял сообщения. Как и Гонсалес, он предпочитал действие перекладыванию бумажек. Впрочем, как и большинство полицейских.

Гонсалес допивал чашку кофе, когда вошел Гроган. Обычно сводки о происшествиях доводились до всеобщего сведения на утреннем совещании у капитана. Смерть Фоулера была зафиксирована как отдельный случай и поручена для разбирательства Грогану и Джонсону. Гроган отличался хорошей памятью на имена.

– Не та ли это девушка, с которой ты и Майк вчера беседовали по поводу маньяка-снайпера? – спросил он, просунув голову в дверь и протягивая предварительный рапорт Гонсалесу.

– Черт меня побери, – выдохнул тот, пробегая глазами немногочисленные детали. – Майк все-таки оказался неправ. Она пострадала, эта Рэнделл?

– Несильно, я думаю. Хотя ее отвезли обратно в больницу. А этот парень… Мы до сих пор его от стенок отскребаем.

– Кто такой?

– Имя, по-видимому, Фоулер, Дэн Фоулер. Его бумажник лежал открытым на столе, можешь себе представить? Вылетел из кармана и спокойненько приземлился на стол. Открыт на карточке члена Центрального Атлетического Клуба. Пожалуй, в гандбол ему больше играть не придется.

– Весело, – Гонсалес не улыбнулся. – А где сегодня Майк?

– Гоняется по версиям об убийстве Дондеро. Он убежден, что того прикончили не случайно, а руками наемного убийцы. Иногда мне кажется, что Майк помешался на этих наемниках.

– Это его специальность.

– Так-то оно так, но не каждый же придурок с пистолетом работает по контракту? Например… помнишь два месяца назад Крутого Донагана пристрелила его собственная жена, как выяснилось, потому что тот ей изменял с женой мясника. Это же не убийство по контракту? А он был сама Организация.

– Организация, конечно… Но не на уровне Дондеро. Гроган поджал губы и упрямо наклонил голову.

– Может и нет, но и Дондеро тоже не Легс Даймонд.

– Как и Клер Рэнделл. Но кто-то очень хочет убрать ее.

– Ну, может, она тоже спит с мясником, – предположил Гроган.

– Может быть. Слушай, сообщи Майку, когда он появится, про эту Рэнделл, хорошо?

Гонсалес надел фуражку и вышел мимо Грогана в дежурную комнату.

– Значит, забираешь Фоулера от меня с Джонсоном?

Гроган следовал за ним до автомата с водой. Гонсалес повернулся, но продолжал двигаться задом по направлению к выходу.

– Да забирай его так. Не люблю иметь дело с бомбами.

Гонсалес приподнял бровь:

– Что, такие мы щепетильные? Гроган нахмурился:

– Такие мы, ирландцы.

Гонсалес сделал паузу:

– Ну-ну. Я всегда могу перевести тебя на время в отдел по делам несовершеннолетних.

– Для чего? У меня своих шесть штук. Если бы я хотя бы их понимал, то был бы счастлив. А ты мне еще чужих хочешь подсунуть.

Гонсалес оставил его у водоохладителя, оставил человека, обиженного на весь мир и протекающий бумажный стаканчик.

Дух преемственности не был чужд больничной администрации, судя по тому, что Клер оказалась в той же палате, где провела прошлую ночь.

– Они даже простыни не сменили, – сказала она Гонсалесу голосом, охрипшим от дыма и страдания.

Чувство предательства было написано у нее на лице, когда она смотрела, как он подвигает стул к кровати.

– Я считаю, теперь это очевидно, что кто-то пытается Вас убить, мисс Рэнделл.

Он, кряхтя, уселся на стул. От жары его ноги всегда распухали.

Из глаз Клер потекли слезы, сливаясь во влажную пленку, покрывающую одну щеку и подбородок, маскируя часть лица, с которой жаром взрыва содрало несколько слоев кожи.

– Но ведь никто не хотел убивать Дэна, правда?

– Нет, это была случайность.

– Но он мертв. Мне не говорят, но я знаю: он должен быть мертв. Мне только говорят «Не волнуйтесь», как будто я маленькая.

Гонсалес мягко посмотрел на нее:

– Он мертв, тут ничего не попишешь, мисс Рэнделл. Скорее всего, он умер мгновенно, даже ничего не почувствовав.

Он не ошибся в Клер. Эти слова не вызвали новых слез, рыданий или всхлипываний, а наоборот, казалось, успокоили ее.

– Да, я знаю. Это лучше, чем…

– Взрыв предназначался для Вас. Дэн, можно сказать, спас Вам жизнь.

Она взглянула на Гонсалеса, предательство проступило яснее в ее глазах.

– Вы думаете, мне от этого легче, лейтенант? Я знаю, что взрыв предназначался для меня. У Дэна не было выбора, он же не добровольно вызвался разорваться на кусочки в моей квартире. Но почему? Что я сделала такого, за что кто-то меня так сильно ненавидит?

– Я пока не знаю. Мы попытаемся разобраться вместе. Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы разговаривать на эту тему?

Она вздохнула:

– Все лучше, чем лежать здесь и думать о… Дэне. Слезы опять выступили у нее на глазах от шока, изнеможения и скорби.

– По правде говоря, мы не были помолвлены. Вчера я Вам так сказала, потому что это легче, чем все объяснять. На прошлой неделе он попросил меня выйти за него замуж и я ему отказала. Дэн не мог с этим смириться. Он продолжал жить как раньше, заботясь и хлопоча обо мне, как будто я принадлежала ему, независимо от того, что я говорю. Он всегда… как будто я еще…

«Так вот что было вчера в ее глазах», – сочувственно подумал Гонсалес, протягивая ей салфетку из коробки на прикроватной тумбочке. Ее желание порвать отношения Фоулер не воспринял. У него мелькнула новая мысль.

– А кто был Вашим другом до Фоулера?

– Что? А, никого особенного не было. Я встречалась с несколькими мужчинами, когда только сюда переехала, но… ничего серьезного. А Дэн… он постепенно всех вытеснил… как он всегда делал, когда чего-то хотел добиться. Другие… я просто потеряла с ними связь.

– А перед тем, как Вы переехали сюда?

– В Нью-Йорке?

– Если Вы приехали оттуда, то да.

– Я ходила на свидания. Но следа из разбитых сердец отсюда до реки Гудзон за мной не осталось.

– У Вас острый язычок, мисс Рэнделл, – заметил Гонсалес с укоризной.

– Да, это верно, не так ли? – Клер закрыла глаза и повторила уже мягче, – да, я знаю. Наверно, это оружие, которым я пользуюсь слишком часто, иногда еще до того, как на меня нападают. Простите.

– Я не возражаю. Если это помогает Вам чувствовать себя лучше.

Она позволила себе полуулыбку, не больше.

– Наверно, помогает, но вряд ли это может служить оправданием. Возвращаясь к нашему разговору… Я не отношусь к тому типу женщин, из-за которых мужчины сходят с ума. Нет, нет, – добавила она, видя, что он собирается вежливо протестовать, – я не имею в виду… Я знаю, что выгляжу неплохо. Как и любая девушка в наши дни, если только она хочет. Но, скажем прямо, никто не будет драться на дуэли ради моей благосклонности. Я далеко не роза без шипов.

– Ну, хорошо, значит, здесь мы причины не найдем. Расскажите тогда о Вашей работе.

– Как я уже вчера сказала, я там не слишком важная персона. Я еще могу себе представить, что кто-то хочет убить заказчика. Я и сама иногда не прочь. Но меня?! От меня ничего важного не зависит.

– Давайте о семье. Готовитесь унаследовать большую сумму?

– Нет, абсолютно ничего. И секретной формулы чудесного эликсира я тоже не знаю.

Он усмехнулся:

– Уверены?

– Уверена.

– Может быть, у Вас есть нечто, что кто-нибудь очень хочет присвоить? Стоите у кого-нибудь поперек дороги?

– Послушайте, лейтенант, Вы, наверно, слишком много смотрите телевизор.

Клер отвела рукой волосы от лица. Жест показался ему слегка знакомым, но он не смог вспомнить, где его видел.

– У меня собственная квартира в доме, но никто не проявлял желания снести его и разместить там стоянку для автомобилей. Пока, по крайней мере. Я не играю в казино и не спекулирую на бирже. У меня есть машина, но половину ее стоимости мне еще предстоит выплатить банку. И, кстати, натурального меха я не ношу.

Гонсалес рассмеялся.

– Вот еще одна область, которую мы не упомянули. Политика. Вы принадлежите к какой-нибудь политической группе? Кого-нибудь агитировали в последнее время?

– Только компанию, обслуживающую мой дом. Что бы они починили канализацию в подвале. Уж очень воняет.

– Как насчет Ваших друзей? Кто-нибудь занимается политикой, преступной деятельностью и так далее?

– Политикой – нет. В рекламе мы стараемся держаться от нее подальше. ТН это всегда удавалось. После Уотергейта они стали ужасно задирать нос. Преступной деятельностью? Я не знаю. Если бы кто-нибудь этим и занимался, разве сказал бы мне? Большинство моих друзей – из рекламного бизнеса. Некоторые его называют преступлением.

Она положила голову на подушку и закрыла глаза.

Оторвав взгляд от записной книжки, Гонсалес заметил напряженные линии у нее под глазами прежде, чем она моргнула и заставила их исчезнуть, готовясь к следующему вопросу. Ее усилие сделало его усталым.

– Послушайте, мисс Рэнделл, я знаю, что Вам пришлось многое пережить за последние сутки. Теперь мы точно знаем, что Ваша жизнь в опасности, и это гарантирует Вам нашу защиту, даже если мы уже немного опоздали. Мы поставим охранника у Вашей палаты, и, боюсь, на время Вам придется обойтись без посетителей. Кроме нас, конечно, пока мы не выясним, откуда исходит угроза.

– Или от кого, – ее голос был слабым, и она снова закрыла глаза.

– Верно. Сейчас я уйду, а Вы хорошенько отоспитесь ночью. Утром мы снова пройдемся по всем пунктам, пока не найдем то, что ищем. Это где-то рядом, должно быть. Никто бы не пустился в такие хлопоты без причины.

Она открыла глаза и посмотрела ему в лицо:

– Вы сможете это прекратить, правда? Мне не придется так жить, всегда? …

– Я уверен, что мы все быстро выясним, не волнуйтесь. У нас довольно большой опыт.

Гонсалес похлопал ее по руке и встал. Заметив маленький телевизор, стоявший на подставке напротив кровати, он откашлялся и сказал:

– На Вашем месте я бы воздержался от ТВ. Наверняка Ваша история попадет в новости, и могут показать фотографии, понимаете…

– Обещаю, что буду смотреть исключительно старые фильмы.

Он кивнул и попрощался. Охранник в форме сидел между лифтом и палатой Клер, и Гонсалес приказал ему проверять всех, прежде чем впускать. Это распространялось и на больничный персонал, даже если и означало некоторые проблемы.

– Если станет слишком трудно, мы можем перенести ее в тюремный лазарет, хотя тогда возникнут сложности другого рода. Я скажу здесь, чтобы они мне позвонили, если что-нибудь случится. Но звонка я ждать не буду, понятно?

Охранник улыбнулся:

– Да, сэр.

Гонсалес кивнул и пошел по коридору, резиновые подошвы его ботинок скрипели по блестящему кафельному полу.

Вечером Клер – одна, в темной комнате – смотрела телевизор. Фигуры на маленьком экране беспорядочно двигались перед ее полузакрытыми глазами. Время от времени она засыпала, пропуская концы одних передач и начала других. Иногда взрыв смеха раздавался над равномерным шепотом приглушенного звука, возвращая ее к случайным вспышкам сознания.

В один из таких моментов она почувствовала, что кто-то стоит у ее кровати. Думая, что это медсестра, она повернула голову и увидела Малчека, который пристально смотрел на нее. Он стоял в тени, свет из коридора падал только на его высокие скулы и жесткую линию подбородка. Она хотела заговорить, но не нашлась, что сказать. Ее глаза снова закрылись.

Когда пришло утро, она не была уверена, что видела его.

После завтрака прибыл Гонсалес, и она чувствовала себя готовой к его вопросам.

Сначала он сконцентрировался на ее семье. Безрезультатно. Потом спросил, участвовала ли она когда-либо в суде присяжных. Нет. Была ли вовлечена в судебные разбирательства? Только дело о Сан-Эксе – она рассказала о недовольном покупателе.

– О'кей, – вздохнул он, делая очередную пометку в своем неизменном блокноте. – Давайте поговорим о том, чем Вы занимались в последнее время. Например, в эти выходные.

Он медленно отхлебывал кофе из чашки, которую налил из кофейной машины в приемной.

Клер пожала плечами, и боль пронзила ее руку, напомнив о ране.

– Я не делала ничего особенного. Дэн пригласил меня поехать к его родителям, но, когда подошло время, я не захотела встречаться с ними. Я уже была уверена, что мой ответ Дэну будет… и я не хотела еще больше все усложнять. Они очень милые люди и было бы несправедливо… ну…

– Я понимаю. Так как же Вы провели время?

– В пятницу я съездила за покупками: продукты и прочее на неделю. В субботу утром сходила в парикмахерскую, а днем была на открытии выставки.

Гонсалес заметил, что она почему-то начала краснеть.

– Рано вечером я поужинала в ресторане «У Карло», вместе с подругой, Барб Теннез. Хотите, чтобы она подтвердила?

– Меня не интересует Ваше алиби, мисс Рэнделл, – напомнил он ей с улыбкой, недоумевая, почему она так смущена.

– Да, конечно. В воскресенье я встала поздно, потом поехала прокатиться на машине.

– Куда Вы поехали?

– Не очень далеко. Через Парк Золотых Ворот, за мыс Лобос, в том направлении. Я… просто… ехала куда глаза глядят, послушала концерт по радио, иногда останавливалась полюбоваться видом.

Она опустила глаза и не отрываясь смотрела на бледно-голубое вязаное одеяло, ее левая рука висела на небеленом муслине перевязи.

– Я хотела подумать о Дэне. О том, как мне поступить, набраться смелости.

– Это требовало смелости?

– Да, в какой-то мере. Наверно, я решала, хочу ли остаться незамужем навсегда. Мне уже тридцать… там, откуда я родом, меня уже зачислили в старые девы. О, я знаю, в наше время это все по-другому, но это, скорее, решение о моем отношении к себе, чем к Дэну.

– И после прогулки? …

– Я вернулась к себе в квартиру, приняла ванну, разобрала кое-какие бумаги, заказала жареных цыплят, смотрела телевизор. Это все.

Краска залила ее лицо.

– Почему Вы так смущаетесь, мисс Рэнделл?

– Что? – она бросила на него испуганный взгляд.

– Вы покраснели. Клер вздохнула:

– Потому, что, – Она снова принялась изучать одеяло, пытаясь вытянуть из него порванную нить, – это… так скучно. Мне даже не о чем рассказывать. Ни шумных вечеринок, ни страстных любовников, ни-чего. Обыкновенная одинокая девушка, которую бросает с места на место, как использованную салфетку.

– А у Вас была возможность пойти на вечеринки, провести время, как Вы выразились, со страстными любовниками?

Она улыбнулась.

– С одним страстным любовником, да.

Жестоко напомнившая о себе реальность тенью промелькнула в ее глазах. Она глубоко вздохнула и продолжала:

– Несколько вечеринок. Всегда есть куда пойти развлечься. Но вместо этого я сидела совсем одна на Холмах Сатро и наблюдала за чайками. Свободная от всего. Что такое?

И на лице Гонсалеса появилось странное выражение.

– Вы этого раньше не говорили, – упрекнул он ее.

– Не говорила чего?

– Что Вы были на Холмах Сатро.

– Говорила.

– Нет, Вы сказали, что проехали через Парк, а затем к мысу Лобос. Вы сказали мыс Лобос, а не Холмы Сатро.

– Это почти одно и то же, не правда ли?

– Не совсем, между ними около двух миль. В какое время Вы там находились?

– О, господи… от половины второго до трех, я думаю. Я припарковалась и сидела в машине. В сам Парк я не спускалась.

– Расскажите мне об этом.

Клер недоумевала.

– О чем? Я сидела в машине. Было жарко, я открыла окна, чтобы машину продувало ветром. Слушала концерт. Мне нравится быть там одной. Машин на стоянке было мало, один или два человека прошли мимо. Я. конечно, слышала голоса людей на расстоянии. Потом мне стало скучно, и я вернулась домой.

– Будьте более точны. Какие люди проходили мимо.

Она начала чувствовать раздражение.

– Господи, я не знаю. Семья с двумя детьми, парочка подростков, какие-то мужчины, еще одна семья – я не могу сейчас всех вспомнить.

– Вы что-нибудь слышали?

– Слышала ли я что-нибудь?

Гонсалес кивнул, стараясь не нажимать на нее, стараясь не выдать глазами крайней заинтересованности. Клер покачала головой.

– Я слышала чаек, музыку, разговоры и смех людей, крики детей и выстрелы хлопушек, гудки кораблей, проезжающие машины…

– Хлопушки запрещены в этом штате, – напомнил он ей.

Она бросила на него нетерпеливый взгляд.

– Конечно, но как Вы отлично знаете, люди привозят полные багажники фейерверков из Мексики. Детям до сих пор на Четвертое Июля отрывает руки, если у них глупые родители.

– Расскажите подробнее о мужчинах.

– Каких мужчинах?

– Вы сказали, что видели… – он заглянул в свой блокнот, – Ваши слова «каких-то мужчин». Каких муж чин?

– А-а, двое мужчин. Я хорошо запомнила второго, из- за бумаг, – она увидела, как прищурились его глаза и торопливо продолжала: – Двое мужчин проехали на стоянку в белом открытом автомобиле. Я обратила на них внимание потому, что они были одеты в деловые костюмы, а это выглядело нелепо в такое жаркое воскресенье. Они спустились в Парк. Позже один из них вернулся и, когда проходил мимо, выронил бумаги из кейса.

Она коротко пересказала свой разговор с высоким, привлекательным бизнесменом и вторжение ребят, гоняющих на «эдселе».

– Вы бы его узнали, если бы увидели?

– Наверно. Хотя в нем не было ничего необычного. Красивое лицо, серые глаза, ровные зубы, хорошо сложен.

– Вы стояли достаточно близко, чтобы разглядеть цвет его глаз?

– Ну да, примерно футах и десяти.

– На нем была шляпа?

– Нет. Темные волосы, довольно коротко подстриженные. – Выражение ее лица изменилось. – Он? Это он пытается меня убить?

– Я не знаю. Я не знаю, но может так случиться. Вы говорили, что уехали оттуда в три?

– Примерно.

– Можете описать другого мужчину?

– С которым он приехал? Я уверена, что узнала бы его. Маленький, толстый человечек с длинными, черными волосами и очень белой кожей. На нем было много колец, я помню, пальцы так и сверкали. Он не выглядел как порядочный человек…, не как первый мужчина. Тот толстяк был дешевка, а в высоком чувствовалось достоинство и… привлекательность, знаете ли.

Гонсалес в упор смотрел на нее.

– Догадываюсь.

Клер подождала, что он еще скажет, но он лишь молча смотрел на нее и в его глазах, казалось, проступила жалость к ней.

– Так это то, что Вы искали?

– Возможно.

Он встал, засовывая блокнот в карман пиджака.

– Вам скоро принесут ленч, мисс Рэнделл. Я вернусь днем и приведу с собой художника. Мне бы хотелось, что бы Вы постарались описать ему этого мужчину, и, надеюсь, он нарисует что-нибудь похожее. Как Вы думаете, Вы могли бы это сделать?

– Какого именно мужчину?

Он еле заметно улыбнулся.

– Приятного, мисс Рэнделл, приятного.

– Вот это да, – Малчек уставился на Гонсалеса из-за своего захламленного стола.

Гонсалес, раскрывая блокнот, ответил невозмутимым взглядом. Его ноги были закинуты на стол Малчека, он двигал носками своих ботинок: вместе, врозь, вместе, врозь.

– Ты думаешь, мы попали в точку?

Малчек потер переносицу, взъерошил волосы и отбросил их со лба.

– Толстяк – это Дондеро, здесь все ясно. То, что она сказала про кольца и длинные волосы…

– И белую кожу.

– Тут побелеешь… Если он понял, кто с ним был…

– Теперь мы этого никогда не узнаем.

– Это точно. Значит, говоришь, в десяти футах?

– Она сказала, что у него серые глаза.

Малчек, казалось, не мог поверить в то, что нашел в рождественском чулке.

– Значит, ни шрамов, ни бородавок, ни хромоты, ни? …

– Приятное лицо, она сказала. Хорошо сложен. Мне показалось, что он произвел на нее впечатление.

– Симпатичная акула? Это что-то новенькое. – Малчек встал и подошел к окну, разминая плечи.

– Твой подопечный в городе.

– Я же тебе говорил.

– Да, ты мне говорил, – Гонсалес захлопнул блокнот. – Еще ты мне говорил, что у него железное правило: сделал и уехал. Все за один день.

– Так всегда было раньше.

– Но если это он, то, значит, он остался в городе, что бы сыграть вторую партию. Дондеро в воскресенье, а Рэнделл – только во вторник. Ну и подловил же он нас с этим секс-маньяком!

Малчек криво усмехнулся.

– Профессионал до мозга костей.

– А потом подождал с бомбой до среды.

– Скорее всего, он подложил бомбу во вторник, как только выяснилось, что он промазал. Он знал, что она запомнила его, и не мог рисковать. Он себя заставил.

– Он нанес удар уже дважды. А я думал, что он Великий Белый Непогрешимый.

Малчек пожал плечами, продолжая смотреть в окно.

– Может быть, у нее крестная – фея.

– Или, может быть, наконец-то у тебя появилась.

– Посмотрим.

Малчек родился в Калифорнии, но скептицизм в его голосе явно отдавал Миссури.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒