Бертольд Брехт 2 страница

Завлит. Натурализм не смог долго держаться на поверхности. Политики корили его за схематизм, художникам он казался скучен. Тогда он превратился в _реализм_. Реализм менее натуралистичен, чем натурализм, хотя натурализм и слывет не менее реалистичным, чем реализм. Реализм не дает точной картины действительности, иными словами, он избегает доподлинной передачи диалогов, которые случаются в быту, и не стремится непременно к тому, чтобы его безоговорочно смешивали с жизнью. Зато он старается глубже отобразить действительность.
Философ. Строго между нами: он ни рыба ни мясо. Это просто ненатуральный натурализм. Когда критиков спрашивают, какие произведения они считают шедеврами реализма, они всегда называют пьесы натуралистов. Когда же указываешь им на это, они ссылаются на известную вольность драматургов, на допущенное ими оформление " действительности", на смещение углов при " отображении" и т. д. Это свидетельствует лишь о том, что натурализм никогда не давал доподлинного отображения жизни, а лишь делал вид, будто дает его. С натуралистами получалось так: тому, кто посещал их спектакли, скоро начинало казаться, будто он очутился на фабрике или же в помещичьем имении. Действительность обозревалась и ощущалась здесь в такой же мере, как в самом изображаемом месте, то есть крайне скудно. Здесь разве что можно было почувствовать глухое недовольство, в лучшем случае - стать свидетелем неожиданного взрыва, получив, таким образом, не больше того, что можно увидеть за стенами театра. Потому-то натуралисты обычно вводили в свои пьесы так называемого резонера, то есть действующее лицо, высказывающее взгляды драматурга. Резонер был замаскированным, натурализированным хором. Иногда эту роль брал на себя главный герой. Он видел и чувствовал особенно " глубоко", словно был осведомлен о тайных замыслах драматурга. Вживаясь в него, зритель мнил себя " покорителем жизни". Чтобы зритель мог вжиться в героя, тот должен был представлять собой довольно схематическую фигуру с минимальным числом индивидуальных черт, способную " подключить" возможно больший круг зрителей. Эта фигура, следовательно, не могла не быть нереалистичной. Пьесы с подобными героями впоследствии стали называть реалистическими, потому что от этих героев все же можно было кое-что узнать о реальности, пусть нереалистическим способом.

ВЖИВАНИЕ

Завлит. Мы говорили о копиях. Натуралистические копии вели к критике действительности.
Философ. К немощной критике.
Завлит. А каким способом можно вызвать мощную критику?
Философ. Ваши натуралистические копии были скверно исполнены. Отображая жизнь, вы избрали для себя точку зрения, < не допускающую настоящей критики. Зритель вживался в вас и устраивался в этом мире как мог. Вы оставались такими, как были, и мир тоже оставался таким, как был.

Завлит. Не станешь же ты утверждать, будто мы никогда не сталкивались с критикой. Какие провалы были у нас, какие срывы!
Философ. Вы сталкиваетесь с критикой, когда вам не удается вызвать у зрителя иллюзию. Вы оказываетесь в положении гипнотизера, которому не удалось загипнотизировать клиента. И тот принимается критиковать яблоко, которое на самом деле - лимон!
Завлит. А ты считаешь, что лучше бы ему критиковать лимон?
Философ. Вот именно. Но тогда лимон должен быть лимоном.

Философ. Но даже если зритель с помощью своих мыслей или чувств сможет вжиться в образ героя, это не значит, что он получит в руки способ совладать с действительностью. Разве я стану Наполеоном только оттого, что вживусь в его образ?
Актер. Нет, но ты будешь мнить себя Наполеоном!
Завлит. Понятно, вы и от реализма тоже хотите отказаться.
Философ. По-моему, об этом не было речи. Все дело только в одном: то, что вы называли реализмом, по всей вероятности, вовсе не было реализмом. Простое фотографическое отражение действительности было объявлено реализмом. Если исходить из этого определения, то натурализм реалистичнее так называемого реализма. Но затем был привлечен новый элемент - организация действительности. Этот элемент подорвал натурализм, которым прежде довольствовались, называя его реализмом.
Завлит. В чем же корень зла?
Философ. Образ, в который зрителю предлагают вжиться, не может быть подан реалистически без того, чтобы не нарушить сам процесс вживания. При реалистической подаче образа он должен изменяться вместе с жизненными событиями, что делает его слишком неустойчивым для вживания, к тому же неизбежно приходится ограничивать его кругозор, что ведет к ограничению кругозора зрителей.
Завлит. Выходит, реализм в театре вообще невозможен!
Философ. Этого я не говорил. Трудность вот в чем: узнавание реальности, показанной в театре, составляет лишь одну из целей истинного реализма. Реальность должна быть также осознана. Должны стать очевидны законы, управляющие течением жизненных процессов. Эти законы не видны на фотографиях. Но их невозможно заметить и в том случае, если зритель воспользуется глазами или душой лишь одного из действующих лиц, участвующих в изображаемых процессах.

Завлит. Наверно, все, что мы здесь совершаем, ты воспринимаешь как пляску варваров, исповедующих какой-то таинственный и непотребный культ, как шарлатанство, черную магию, колдовство?
Актер. Так, значит, Нора - это колдовство? Благородная Антигона - непотребство! Гамлет - шарлатанство! Вот это мне нравится!
Философ. Очевидно, я ошибся. Готов это признать.
Актер. Да еще как, приятель!
Философ. Может, это оттого, что я принял на веру ваши слова, не смекнув, что ваша терминология - просто шутка.
Завлит. Какой подвох опять кроется за этим? Что еще за терминология?
Философ. Вы говорили, что вы " слуги Слова", ваше искусство - " храм", в котором зритель должен сидеть как " завороженный", что в ваших представлениях есть " что-то божественное", и так далее и тому подобное. Я и впрямь поверил, будто вы стремитесь сберечь древний культ.
За в лит. Это же просто слова! Они только подчеркивают серьезность нашего отношения к делу.
Актер. Мы отгораживаемся ими от рыночной сутолоки, от низменного развлекательства.
Философ. Конечно, я вряд ли впал бы в подобное заблуждение, если бы и в самом деле не видел в ваших театрах " завороженных" зрителей. Возьмите сегодняшний вечер! Когда твой Лир проклинал своих дочерей, какой-то лысый господин рядом со мной принялся так ненатурально сопеть, что я диву давался, почему и у него не выступила на губах пена, коль скоро он полностью вжился в то состояние ярости, которое ты так великолепно изобразил!
Актриса. Нашему актеру случалось играть и получше!

Завлит. Когда драматурги начали писать длинные строгие пьесы, наделяя героев сложными душевными переживаниями, а оптики стали поставлять хорошие стекла, произошел бурный подъем мимики. Отныне многое читалось по лицам, они стали зеркалами души, и потому их лучше было держать в неподвижности, вследствие чего пришел в упадок жест. Признавались одни чувства, тела же рассматривались лишь как вместилища душ. Мимика изменялась от вечера к вечеру, гарантировать ее устойчивость было невозможно, слишком многим влияниям она поддавалась. Но еще хуже дело обстояло с жестом, он едва ли не был низведен до уровня жестикуляции оркестрантов, которые волей-неволей производят за игрой определенные движения. Актеры импровизировали или по меньшей мере пытались создать подобное впечатление. Русская школа разработала специальные упражнения, которые должны были помочь актеру на протяжении всей пьесы поддерживать в себе вдохновение, способствующее импровизации. И все же актеры запоминали те или иные интонации, раз удавшиеся им, и " оправдывали" их, то есть обосновывали различными доводами, анализировали, характеризовали.

Актер. Система _Станиславского_ стремится к тому, чтобы показывать на сцене жизненную правду.
Философ. Да, я слыхал об этом. Те копии, которые я видел, разочаровали меня.
Актер. Может, то были плохие копии.
Философ. Судите сами! У меня создалось впечатление, будто дело, собственно, шло о том, чтобы придать изображениям наибольшую степень правдоподобия.
Актер. До чего опротивело мне морализирование! Подставлять зеркало сильным мира сего! Да они же с великим удовольствием разглядывают свое изображение! Как однажды заметил некий физик еще в семнадцатом веке, можно подумать, будто убийцы, воры и мошенники только потому убивают, воруют и мошенничают, что не подозревают, как это отвратительно! А угнетенных со сцены просто молят, чтобы они, бога ради наконец сжалились над собой! Эдакое кисленькое варево из слез и пота! Общественные уборные слишком малы, в приютах для бедноты дымят печи, министры заимели акции военных заводов, а священники - половые органы! И против всего этого я должен ополчаться!
Актриса. Я пятьдесят раз играла жену директора банка, которую ее супруг превратил в игрушку. Я ратовала за то, чтобы и женщинам тоже было дано право выбирать себе профессию и участвовать во всеобщей погоне за добычей, то ли как охотник, то ли как дичь, то ли как то и другое одновременно. На последних спектаклях я вынуждена была напиваться, - а не то слова не шли у меня с языка.
Актер. В другой пьесе, заняв у собственного шофера штаны, принадлежавшие его безработному брату, я обращался к пролетариям с эффектными речами. Даже облаченный в кафтан самого Натана Мудрого, я не сиял таким благородством, как в тот миг, когда я натянул те штаны. Раз за разом я провозглашал, что все колеса замрут, если того захочет могучая рука пролетариата. Как раз в то время миллионы рабочих скитались без работы. И колеса стояли, хотя могучая рука пролетариата нисколько этого не хотела.

О НЕВЕЖЕСТВЕ

Из " Речи философа о невежестве", обращенной к работникам театра

Философ. Да будет мне позволено сказать, что причины страданий и бед неизвестны очень многим из тех, кто страдает и терпит беды. Вместе с тем они известны уже довольно значительному числу людей. Многим из числа этих последних известны также методы угнетения. Однако лишь очень немногие знают, как устранить угнетателей. Устранение угнетателей станет возможным лишь тогда, когда достаточное число людей будет знакомо с истоками своих страданий и бед, а также с доподлинными методами и средствами устранения мучителей. Следовательно, очень важно сообщать эти знания возможно большему числу людей. А это нелегко, как бы вы ни подошли к этой задаче. Сегодня я хотел бы поговорить с вами, работниками театра, о том, что вы могли бы сделать для этого.

Философ. Для всех нас характерны весьма смутные представления о том, к чему ведут наши поступки, сплошь и рядом мы и сами не знаем, ради чего мы их совершаем. Наука чрезвычайно вяло борется с предрассудками в этой области. В качестве главных побудительных причин того или иного поступка всегда называют такие спорные мотивы, как алчность, честолюбие, гнев, ревность, трусость и так далее. Когда мы оглядываемся на содеянное, нам кажется, что ему предшествовали определенные расчеты, известная оценка нашего тогдашнего положения, какие-то планы, учет препятствий, находившихся за пределами нашей сферы влияния. В действительности мы вовсе не производили подобных расчетов, просто наши тогдашние поступки заставляют нас полагать, что такие расчеты были. Мы лишь смутно ощущаем, что каждое наше решение зависит от очень многих обстоятельств. Мы чувствуем, что каким-то образом все связано между собой, но какова эта связь, мы не знаем. Так толпа узнает о ценах на хлеб, об объявлении войны, о наступлении безработицы, равно как и о стихийных бедствиях, о землетрясении или наводнении. Долгое время казалось, что стихийные бедствия затрагивают лишь какую-то часть людей или же нарушают лишь какую-то часть привычек всех и каждого. Только позднее стало очевидно, что обыденная жизнь ныне вообще утратила обыденность, и это равно касается всех людей. Что-то было упущено, в чем-то совершена ошибка. Нависла угроза над широкими слоями людей, но эти широкие слои не поспешили объединиться для защиты своих интересов.

Философ. Люди плохо знают самих себя, и в этом причина того, что они извлекают столь мало пользы из своих знаний о природе. Они знают, почему брошенный камень падает на землю так, а не иначе, но отчего человек, бросающий камень, поступает именно так, а не иначе, - этого они не знают. И потому они умеют справляться с землетрясениями, но не ведают, как подойти к себе подобным. Всякий раз, когда я отплываю с этого острова, я страшусь, " как бы корабль не попал в бурю и не затонул. Но в действительности я страшусь не моря, а тех, кто маг бы вытащить меня из волн.

Философ. Поскольку современный человек живет в крупных коллективах и во всем зависит от них, причем каждый живет одновременно в нескольких коллективах, то чего бы он ни добивался, ему всегда приходится идти долгим кружным путем. Может показаться, будто от его собственных решений уже ничего не зависит. В действительности же просто становится все труднее принимать решения.

Философ. Древние усматривали цель трагедии в том, чтобы возбуждать страх и сострадание. И теперь это была бы достойная цель, если бы только под страхом понимали страх перед людьми, а под состраданием - сострадание к людям. Театр таким образом помогал бы устранить те условия в человеческом обществе, из-за которых людям приходится бояться друг друга или испытывать друг к другу сострадание. Потому что ныне судьбой человека управляет человек.

Философ. На первый взгляд, истоки очень многих трагедий лежат вне пределов досягаемости тех, на кого эти трагедии обрушиваются.
Завлит. На первый взгляд?
Философ. Конечно, только на первый взгляд. Ничто человеческое не может лежать за пределами досягаемости человека, и трагедии эти порождены людьми.
Завлит. Пусть так, театру от этого не легче. Прежде противники сталкивались друг с другом на сцене. А как это сделать сейчас? Человек, находящийся в Чикаго, может привести в движение аппарат, который в Ирландии с равным успехом раздавит и десять, и десять тысяч человек.
Философ. Значит, этот аппарат достиг Ирландии. Столкнуть противников на сцене, как и прежде, вполне возможно. Правда, для этого нужны серьезные изменения в технике. Многие человеческие свойства и страсти, которым прежде придавалось большее значение, теперь утратили его. Но зато их место заняли другие. Как бы то ни было, чтобы хоть что-то понять, необходимо перевести взгляд с единичных людей на крупные противоборствующие коллективы.

Философ. Для поучения зрителей недостаточно того или другого события, увиденного на сцене. Увидеть - еще не значит понять.
Завлит. Ты что же, хотел бы еще получить комментарий?
Философ. Да, или хоть какой-нибудь комментирующий элемент в спектакле.
Завлит. А почему бы не учиться на переживаниях? Ведь в театре не только смотрят, но и сопереживают. Может ли быть лучшая наука?
Философ. Если так, нам следовало бы рассмотреть, как люди учатся на сопереживании при отсутствии какого бы то ни было комментирующего элемента. Прежде всего существует ряд факторов, препятствующих такому обучению и, следовательно, поумнению в результате сопереживания, например, когда определенные изменения в ситуации происходят слишком медленно, как говорится, подспудно. Или же, если внимание зрителя отвлечено другими событиями, разыгрывающимися одновременно с первым. А также если зритель начинает искать причину совершившегося в событиях, не имеющих с ней ничего общего. Или, наконец, если сопереживающий зритель обременен серьезными предрассудками.
Завлит. А разве он не может освободиться от них под влиянием определенных переживаний?
Философ. Только если он успеет поразмыслить. А этому также могут помешать все те препятствия, о которых я говорил.
Завлит. Но разве самостоятельный опыт - не лучшая наука?
Философ. Сопереживание, которое дает театр, - это еще не самостоятельный опыт. Было бы ошибкой рассматривать каждое переживание как эксперимент и пытаться извлечь из него все те преимущества, которые может дать опыт. Между переживанием и опытом существует огромная разница.
Актер. Уж ты сделай мне одолжение - не разъясняй во всех подробностях эту разницу, мне все и так ясно.
Завлит. А как ты расцениваешь передачу непосредственных движений человеческой души? Например, когда отвратительные поступки вызывают отвращение или же когда в результате отвращения, вызванного сопереживанием, усиливается прежнее отвращение зрителя к чему бы то ни было?
Философ. Случай, когда отвратительные явления (в их сценическом отображении) вызывают отвращение, не относится к предмету нашего спора, поскольку, соответственно театральной практике, это отвращение властно и заразительно выражается на сцене одним из персонажей. Знакомы ли вам опыты физиолога Павлова с собаками?
Актер. Выкладывай! Наконец-то мы хоть услышим какие-то факты.
Философ. Разумеется, это только пример. Люди - не собаки, хотя, как вы скоро сами убедитесь, вы у себя в театре обращаетесь с ними именно как с собаками. Павлов бросал собакам мясо и одновременно звонил в колокольчик. Он измерил количество слюны, выделяемое собакой при виде мяса. Затем он стал звонить в колокольчик, уже не угощая собак мясом. Измерения показали, что и в данном случае у собак выделялась слюна. Слюна нужна собакам только для переваривания мяса, а никак не для того, чтобы слушать звон колокольчика, но все равно у животных выделялась слюна.
Завлит. Вывод?
Философ. Ваши зрители испытывают чрезвычайно сложные, разнообразные и насыщенные впечатления, которые можно сравнить с переживаниями павловских собак, в частности с кормлением под звон колокольчика. Допустим, что реакция, вызванная вашими усилиями, впоследствии проявится при таких жизненных обстоятельствах, которые будут включать лишь некоторые элементы из тех, что зритель наблюдал в вашем театре, возможно, как раз побочные элементы. А это означало бы, что вы искалечили этих людей, подобно тому как искалечил своих собак Павлов. Сказанное, естественно, относится и к самой жизни: даже переживая подлинные события, люди поддаются аналогичным заблуждениям: они учатся не тому, что нужно.
Актриса. Примадонна просит привести пример.
Философ. Многие обыватели реагируют на революции так, словно дело идет лишь о битье стекол в их лавках.
Завлит. В этом есть доля правды. Помню, однажды мы поставили пьесу о Коммуне. Там была сцена народного бунта. Сначала мы со всей реалистичностью показали, как взбунтовавшаяся толпа разрушает лавку. Но потом мы отказались от этого, потому что не хотели выставлять Коммуну врагом мелких торговцев. И картина народного бунта сразу утратила реалистичность.
Актер. Неудачный пример! Было бы достаточно показать, что лавочник не придает особого значения " побочному элементу".
Завлит. Чепуха! Ни один лавочник не смог бы вжиться в подобную ситуацию.
Философ. Боюсь, что ты прав. Нет, от таких реалистических штрихов вы должны отказываться.

ЧТО ЗАНИМАЕТ ФИЛОСОФА В ТЕАТРЕ

Завлит. Великий революционный драматург Дидро сказал, что театр должен служить развлечению и поучению. Сдается мне, ты хочешь упразднить первое.
Философ. А вы упразднили второе. Ваше развлекательство утратило всякую поучительность. Но может быть, мои поучения обретут развлекательность?

Философ. Наука во всех областях изыскивает возможности для экспериментов или же наглядного отображения проблем. Изготовляют модели, отображающие движения созвездий; с помощью хитроумных приборов показывают взаимодействие газов. Экспериментируют также на людях. Однако здесь возможности опыта весьма ограничены. Потому я и подумал, нельзя ли для подобных опытов использовать ваше искусство изображения людей. Можно было бы воспроизвести такие события общественной жизни, которые нуждаются в объяснении, и, возможно, на основе этих пластических картин прийти к определенным практическим выводам.

Завлит. Я полагаю, что эти картины не должны избираться наугад. Надо же следовать какому-то направлению, отбирать события согласно какому-то принципу, делать хоть какие-то наметки. Как ты считаешь?
Философ. Существует теория общественной жизни людей. Это великое учение о причинах и следствиях в этой области. Оно-то и может дать нам соответствующую ориентацию.
Завлит. Ты, вероятно, имеешь в виду марксистское учение?
Философ. Да. Но я должен сделать оговорку. Это учение в первую голову освещает поведение широких народных масс. Законы, выведенные этой теорией, относятся к действиям крупных людских коллективов. И если кое-что говорится также о положении единичного человека в системе подобных больших групп, то и это, как правило, распространяется лишь на взаимоотношения индивидуума с коллективом. Мы же, создавая наши картины, предпочтительно занимались взаимоотношениями единичных людей. Вместе с тем основные положения этого учения служат существенной подмогой также при оценке единичных людей, как, например, положение о том, что сознание людей определяется их общественным бытием, причем полагается само собой разумеющимся, что это общественное бытие переживает процесс непрерывного обновления, и вместе с ним беспрерывно меняется сознание. Многие устоявшиеся аксиомы ныне выбрасываются на свалку, как, например, " золото правит миром", " историю делают великие люди" или " дважды два - четыре". И никто не намерен заменять их другими, прямо противоположными им по смыслу, но столь же безапелляционными суждениями.

РАССУЖДЕНИЯ ФИЛОСОФА О МАРКСИЗМЕ

Философ. Важно, чтобы вы уяснили себе различие между марксизмом, рекомендующим определенный взгляд на жизнь, и тем, что принято называть мировоззрением. Марксистское учение выработало определенные методы познания действительности и столь же определенные критерии. Результатом этого явились те или иные оценки жизненных фактов, прогнозы и практические указания. Марксизм учит активному отношению к действительности в той мере, в какой последняя поддается общественному воздействию. Учение это критикует человеческую практику и принимает критику со стороны последней. Под мировоззрением же обычно понимают систематизированную картину мира, определенный комплекс представлений о том, что и как в нем совершается, чаще всего отражающий какой-либо гармонический идеал. Это различие, в существовании которого вы можете убедиться также и на других примерах, имеет для вас существенное значение потому, что ваши копии жизненных событий ни в коем случае не должны превращаться в иллюстрации к каким-либо из многочисленных положений, выдвинутых марксистами. Вы все должны исследовать самостоятельно и привести собственные доказательства. Уяснение изображаемых вами событий осуществимо лишь с помощью других событий.
Завлит. Приведи пример!
Философ. Возьмем драму " Валленштейн", написанную немцем Шиллером. В этой пьесе генерал предает своего монарха. Драматург не доказывает с помощью сменяющих друг друга эпизодов, что предательство должно привести к моральному и физическому уничтожению предателя, он лишь исходит из этого предположения. Мир не может существовать на такой основе, как предательство, полагает Шиллер, но он никак этого не доказывает. Он и не мот бы этого доказать, - в противном случае мира давно не было бы и в помине. Он считает, что человеку тяжело жить в мире, где существует предательство. Но и этого он, разумеется, никак не доказывает.
Завлит. Как поступил бы марксист?
Философ. Он показал бы этот случай как явление историческое, причины и следствия которого связаны с условиями эпохи.
Завлит. А как же моральная сторона?
Философ. Моральную сторону он также раскрыл бы в историческом аспекте. Изучив полезность определенной системы моральных устоев в рамках определенного общественного строя и ее функционирование, он затем вскрыл бы это на примере событий, непрерывной чередой следующих друг за другом.
Завлит. Значит ли это, что он стал бы критиковать моральные устои Валленштейна?
Философ. Да.
Завлит. С каких позиций?
Философ. Разумеется, не с моральных.

Завлит. И все же мне представляется нелегким делом учиться этой новой театральной манере на старых пьесах, которые стремятся пробудить эмоции лишь с помощью скупых намеков, немногих упоминаний о действительности, так же как и на образцах натуралистической драматургии. Может быть, нам лучше обратиться к подлинным случаям из судебной хроники и создать на их основе спектакль? Или же приспособить для сцены известные нам всем романы? Или еще: показывать исторические события - на манер карикатуристов - как повседневные происшествия?

Актер. Мы, актеры, полностью зависим от пьес, которые нас заставляют ставить. Нельзя же в самом деле представлять себе дело так, будто мы попросту наблюдаем какие-то из твоих _событий_, а затем изображаем их на сцене. Выходит, сначала нужно подождать, пока появятся новые пьесы, которые позволят играть так, как ты хочешь.
Философ. Это все равно, что ждать второго пришествия. Я предлагаю не заводить речи о самих пьесах, хотя бы до поры до времени. В общем ваши авторы выбирают такие случаи из жизни, которые и в жизни вызвали бы к себе достаточный интерес, и препарируют их так, что они со сцены производят определенное впечатление. Даже и тогда, когда они выдумывают, они выдумывают так -я не касаюсь здесь абсолютно фантастических пьес, - как будто эти события взяты из жизни. От вас же требуется только одно: как можно серьезнее относиться к самим событиям и как можно непринужденнее к их истолкованию автором пьесы. Вы можете частично опускать его интерпретацию, добавлять новое, короче, - обращаться с пьесой, как с сырьем. При этом я исхожу из того, что вы выбираете лишь такие пьесы, содержание которых представляет достаточный интерес для общества.
Актер. А как же быть со смыслом поэтического творения, со священным словом его творца, со стилем, атмосферой?
Философ. О, намерения писателя, на мой взгляд, представляют общественный интерес лишь в той мере, в какой они служат интересам общества. Пусть слово его будет священно, если оно дает верный ответ на запросы народа, стиль все равно зависит от вашего вкуса, атмосфера же должна быть чистой, будь то благодаря писателю или вопреки ему. Если он отражает интересы народа и истину, следуйте за ним, если же нет - исправляйте его!
Завлит. Я спрашиваю себя: рассуждаешь ли ты как культурный человек?
Философ. Во всяком случае, надеюсь, как человек. Бывают времена, когда приходится выбирать, хочешь ли ты быть культурным человеком или просто человеком. И зачем нам следовать скверной привычке считать культурными людьми тех, кто умеет носить красивую одежду, а не тех, кто умеет ее изготовлять?

Актер. Разве вы не видите, что он опасается, как бы мы не приняли сознательное оскорбление за комплимент? Как вы думаете, что сказал бы художник Гоген, если бы кто-либо стал разглядывать его картины, написанные на Таити, только из одного интереса к Таити, например, к торговле каучуком? Он был бы вправе ожидать, что можно интересоваться Гогеном или по крайней мере живописью как таковой.
Философ. Ну, а если кто-то интересуется Таити?
Актер. Пусть пользуется иными материалами, а не произведениями искусства, созданными Гогеном.
Философ. А что если нет другого материала? Представим себе, что наблюдателю необходимы не цифры, не сухие факты, а общее впечатление, например, он хочет знать, как там живется людям. Сама по себе торговля каучуком еще не в состоянии обусловить подлинного, глубокого и всестороннего интереса к такому острову, как Таити. Я же говорил вам, что я действительно, то есть глубоко и всесторонне, интересуюсь тем предметом, который вы отображаете у себя на сцене.
Завлит. Но Гоген - вовсе не тот " докладчик", который был бы нужен тому человеку. Он мало помог бы ему.
Философ. Возможно. Потому что он не ставил себе такой задачи. А все же мог бы он сделать подобный " доклад"?
Завлит. Возможно.
Актер. Если бы он принес в жертву интересы искусства!
Завлит. О, это совсем не обязательно! В принципе он мог бы даже как художник заинтересоваться задачей, которую поставил бы перед ним наш друг. Я смутно вспоминаю, что Гольбейн как-то написал для английского короля Генриха VIII портрет дамы, на которой король собирался жениться, не будучи с ней знаком.
Актер. Представляю, как он его писал. Кругом - придворные. (Играет. ) " Маэстро, маэстро! Неужели вы не видите, что губы Ее величества - влажные и пухлые, как... и так далее". " Ваше высочество, не позволяйте рисовать вам чувственные губы! Подумайте о туманном английском климате! " - " А рот-то у нее узкий, совсем тонкий и узкий! Не вздумайте обманывать короля! " - " Его величество желает знать, каков характер его избранницы, у него ведь уже есть кое-какой опыт на этот счет. Важно не только то, понравится ли она ему самому, но также, понравится ли она другим". " Как жаль, что на картине не видно ее зада! " " А лоб слишком велик! " - " Маэстро, не забывайте, что сейчас вы вершите высокую политику! Будьте любезны в интересах Франции несколько усилить этот серый тон! "
Актриса. Кто-нибудь знает, состоялся ли этот брак?
Философ. Во всяком случае, в книгах по истории искусства об этом ничего не сказано. Эстеты, писавшие их, не понимали подобного искусства. А вот наша приятельница отлично разбирается в нем, как показывает ее вопрос.
Актриса. Ах, дама эта мертва, и король, который к ней сватался, также превратился в прах! Но портрет Гольбейна не утратил своей ценности и поныне, когда он уже не связан ни с женитьбой, ни с политикой!
Завлит. И впрямь возможно, что этот портрет приобрел совершенно особую, еще и сегодня очевидную ценность. Он мог рассказать об этой женщине много такого, что и поныне представляет интерес.
Философ. Друзья, мы отвлеклись в сторону. С меня достаточно того факта, что портрет стал произведением искусства. По крайней мере эта сторона дела больше не вызывает сомнений.
Актер. Заказ попросту дал Гольбейну повод создать произведение искусства.
Завлит. Но, с другой стороны, его мастерство живописца послужило для короля поводом, чтобы потребовать от него услуги, в которой нуждалось его королевское величество.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒