Алекпер Алиев 2 страница

Диляра выехала на одну из центральных улиц. Машина сиеминутно угодила в пробку.

- Ну вот мы и в центре. Теперь всю дорогу до дома придется пробираться через заторы. Тут ехать-то – пять минут, а займет это у нас полчаса… Итак, значит, фотография – это искусство. Хм… А мне оно кажется больше ремеслом. Все культовые фотографии я воспринимаю как удачную работу профессионального ремесленника. В общем… Я в этом ничего не смыслю, просто хожу иногда на выставки, которые выбирает Эдуард. А я в нашей семье отвечаю за кино – бдительно слежу за репертуарами всех кинотеатров.

Мэрле с любопытством смотрела в окно. В глаза бросался эклектический хаос, прекрасно отображавший социальную полярность городского общества: на дороге, в одном ряду со старыми, ржавыми и разваливающимися советскими автомобилями стояли новенькие иномарки, блестящие на солнце лоском современного металла. Горячий пар поднимался с раскалённого южным солнцем асфальта и смешивался с черными выхлопным дымом машин. Мэрле не видела его, но белоснежная кожа северянки, привыкшая к хлёстким датским ветрам, прекрасно ощущала касания южного жара даже здесь - в машине. Она взглянула на приборную панель - термометр показывал 38 градусов «за бортом».

Откинувшись на спинку кресла, Кянан с отсутствующим видом смотрел на отчаянно и бессмысленно сигналящие машины.

***

- Время, проведенное Рустамом в Иране, чем-то напоминает мне ностальгию Ирины Сергеевной из чеховских «Трех сестер», которая рвалась в Москву. Вот и дедушка твой, находясь в Иране, так же скучал по Баку. Годами жил в этой стране, а всё твердил «Баку, Баку»… С тридцать восьмого года по пятьдесят второй. Для него Баку был символом счастья и процветания. До депортации он успел проучиться тут только два класса, но они многое ему дали. Он очень хотел учиться, осознавал важность образования. А приехав в Иран, кроме всего прочего, лишился также и этого. В начале века его отца привел в Баку нефтяной бум и возможности найти работу. В те времена Баку был богатым городом. Но восемнадцать лет спустя его насильно возвратили обратно в Иран, и для всех его детей это стало большой травмой. Только моя бабушка осталась в Баку, потому что была замужем. Бедная бабушка, - вздохнула Диляра, - с тех пор она больше ни разу не видела своих братьев и сестер.

Дюшбара была уже съедена, посуда убрана, а стол накрыт для чаепития. Несмотря на напускные протесты Диляры, Кянан помогал ей на кухне. Мэрле же была явно ошеломлена разнообразием варений, орехов, сухофруктов и конфет, которыми потчевала своих гостей хозяйка. Видя это, Кянан, тем не менее, воздерживался от комментариев и лишь хитро посмеивался, попивая чай из витиеватого стакана в форме груши. Мэрле предстояло еще не раз удивиться странностям восточного быта.
Девушку заинтересовало не только обилие сладостей, но и интерьер квартиры. В гостиной преобладал кофейный цвет – мебель, обои, ковер и даже хрустальная люстра пульсировали переливами тёмных оттенков, дарящих ощущение уюта. Этюд в кофейных тонах разбавляли лишь нотки голубого цвета на диване и бра. Своей планировкой квартира также отличалась от тех, которые Мэрле привыкла видеть в Дании.

Единственным исключением была комната сына Диляры, 21-летнего Фарида – по своей атмосфере мало чем отличавшаяся от комнаты среднестатистического европейского юноши. Обиталище Фарида выделялось среди себе подобных разве что чистотой и порядком, да и то, благодаря стараниям Диляры - комната была отведена для гостей, поскольку ее владелец проходил языковые курсы в Париже перед тем, как начать изучать право в Сорбонне.

Диляра всячески пыталась намекнуть на свои старания в подготовке ночлега специально по случаю прибытия гостей из Дании, вновь подняла тему хостела и упрашивала молодых людей провести эту ночь в ее доме. Однако решение о хостеле было принято Кянаном ещё в Копенгагене, и вроде бы Мэрле согласилась с его выбором. Она и сама была сторонницей того, чтобы поселиться в старом, ничем не примечательном районе, но самозабвенные уговоры Диляры, похоже, поколебали ее уверенность. Сам Кянан оставался непреклонен – «вечером мы едем на Разино» и точка.

Осознав тщетность попыток разубедить гостя, Диляра заговорила о другом. В её взгляде и голосе чувствовалось обида и чтобы как-то утаить негостеприимное чувство, она продолжила начатый за обедом разговор о «специфике» Баку. И вновь зоркий глаз Кянана, натасканный долгими часами работы с фотографией, уловил краски замаскированных чувств на её лице. Бакинцы похожи на свой город, за декорациями улыбок и задушевных заговоров пытаются скрыть негодование, отметил он.

С шестого этажа специфика города представала перед их взором во всей красе. Виднеющийся в окне фрагмент Баку убегал вниз, сужался и заканчивался на берегу моря, где возвышался трехцветный флаг Азербайджана, неподвижный из-за отсутствия ветра.

На переднем плане открывающейся в окне панорамы, Кянан увидел нечто, напомнившее ему развалины Газы. Стертые с лица земли кварталы, при виде которых в сознании всплывала ассоциация с бомбёжкой. Среди руин сиротливо высились несколько уцелевших домов, тоже полуразвалившихся, но все еще обитаемых. Их впору было сравнить с редкими чахлыми волосами, растущими на плешивой голове.

Когда Кянан поделился своими размышлениями с дамами, Диляра сперва улыбнулась, а затем рассказала историю этого района. Выяснилось, что безрадостное скопище руин, расположенное в центре города, - в самом сердце амфитеатра, который представляет собой Баку, - некогда было районом под названием «Советская», построенным сто лет назад в хаотичном порядке, без соблюдения единого стиля. А потому большинство здешних домов не имеют архитектурной ценности. Так что теперь городские власти сносят безвкусные постройки, чтобы разбить на их месте парки и возвести новые современные дома.

Диляра сказала, что Эдуард очень обеспокоен нынешним и будущим состоянием Баку. По его словам, многие европейские столицы уже прошли через болезненный процесс модернизации, но это было столетия назад, и европейцы успели позабыть о связанных с ним сносах, переселениях, протестах и всё в таком духе. В Баку же модернизация началась очень поздно. Её скоропалительное и слепое продвижение, напоминавшее несущийся на всех порах поезд, не только не щадило никого на своём пути, но ещё и обличало то, как поздно власти Азербайджана спохватились за этот процесс. Последние подвергались критике как внутри страны, так и за ее пределами. Тем более что во время сносов и переселений нарушались или вообще не принимались во внимание имущественные права. То есть, над всеми, кто живет в старых домах, висел дамоклов меч выдворения. Взамен квартир в центре города их владельцам предлагали жилье на окраине, а те, не желая переезжать в такую даль, то и дело устраивали протесты.

- Но, как бы там ни было, я люблю этот город – довершила Диляра, - люблю зеленое буйство его быстротечной весны, бесконечные осенние дожди и ветра, летнюю прохладу Каспия – люблю и всегда буду любить. Несмотря на мои жалобы и критику, я не смогу жить ни в каком другом месте. Я люблю даже дыхание пропитанной мазутом земли, запах нефти и влажный воздух этого города, - лицо Диляры озарилось светлой печалью, - всякий раз, возвращаясь из поездки, я вдыхаю этот воздух, как прекрасный аромат. Баку – мой город. Дома из белого камня опалены солнцем, отшлифованы ветром, омыты дождем и оттого потемнели, постарели. Здесь есть великолепные образцы архитектуры, построенные в период первого нефтяного бума. У каждого из этих домов – своя судьба, своя история. Вы обязательно должны посмотреть бакинские здания, крыши, мечети, церкви и синагоги. Я все еще помню рассказы матери о шестидесятых годах. Как, например, можно не любить Ичери Шехер? Кстати, вы, наверно, пойдете туда завтра? Когда Кянан впервые приезжал в Баку, мы брали его туда на прогулку, он должен это помнить.

- Да, я помню, - кивнул Кянан.

- Нигде не найти ничего похожего на узкие улочки Ичери Шехер, дворец Ширваншахов, Девичью башню, Карван-сарай. Проходя по нему, я всегда думаю о купцах, которые некогда привозили сюда товар из дальних стран, погрузив его на спины верблюдов. Пытаюсь представить их лица. Голова кругом идет, когда думаю о том, сколько всего помнят улицы Ичери Шехер. Эти мостовые все еще хранят следы тех, кто приехал в Баку конце 19-го – начале 20-го веков, во время нефтяного бума. Русские, белорусы, иранцы, украинцы, грузины, армяне, евреи, поляки, немцы, чехи… Кого только тут не было. Баку был ласковым городом, он каждого принимал в свои объятия и давал возможность заработать. Здесь не было чумы предрассудков. Город щедро делился с приезжими всем, что имел, и сам охотно перенимал у них хорошее. Здесь сливались Восток и Запад, и от этого слияния возникла своеобразная, неповторимая культура, присущая одному только Баку. Я верю в это, потому что больше нигде не встречала такой космополитизм. Можно говорить о мультикультурализме в современной Европе или США, но здесь он процветал еще сто лет назад, а то и больше.

Как быстро летит время. Вот и Фарид уже повзрослел. И наши с Эдуардом воспоминания ничего ему не говорят. Откуда ему знать о продающихся на улицах жареных каштанах, мороженом, лимонаде? Наш быт, отношение между соседями очень отличалось от нынешнего. По утрам мы просыпались от голосов приехавших из деревни молочников, вечерами во дворах накрывали общий стол и пили чай. И радости и горести у нас были общими. Многонациональные бакинские дворы – это было нечто уникальное. Восточная экзотика, которую никто уже почти и не помнит. Хотя, возможно, правильнее назвать ее «советской экзотикой», не знаю. Для меня город, дом, родина – это не просто каменные строения. Это некое всеобъемлющее, не поддающееся измерению понятие. Это эпизоды из нашего детства, наши ощущения, запахи, по которым мы безумно тоскуем. На Новруз-байрам аромат пахлавы ласкал нам ноздри, потом наступала пора еврейской мацы, а после – Пасха. Те дни были наполнены запахами сдобного теста и ванили – запахами, которые я так люблю и никогда не забуду.

Стоящий у окна всё с тем же грушевидным стаканом в руке Кянан сказал:

- Я тебя понимаю. Я испытываю к Копенгагену те же самые чувства, что ты – к Баку. То же родство, те же запахи, цвета, архитектура – и вместе с тем очень отличающиеся от бакинских. Вот что я тебе скажу: мой отец никогда бы не повторил той ошибки, которую допустил его дед.

- Какой ошибки? – Диляра недоумённо приподняла бровь.

- Мой отец не заставил бы нас пережить такую травму. Он бы не позволил, чтобы его дети, сперва привыкнув к Копенгагену, уже в сознательном возрасте переехали бы в Баку. Представляю, каково это, и что пережил мой дедушка Рустам.

- Конечно, он этого бы не сделал, - с сомкнутых губ Диляры слетел короткий смешок, - чтобы Масуд перевез вас в Баку? Да никогда в жизни. Он знает, что вы уже принадлежите к другому сообществу, далёкому от здешних настроений. Но мы говорим о совершенно разных типах людей и политических условиях. Твой прадед Али приехал сюда в начале 20 века, чтобы заработать немного денег и вернуться обратно в Иран. И потому, когда его поставили перед дилеммой «депортация или советское гражданство», он выбрал возвращение. И это ещё при том, что на протяжении восемнадцати лет дела у него шли хорошо, и никто его не трогал, а сам он жил тут с иранским паспортом. Потом ситуация изменилась, и ему пришлось возвратиться. А твой отец – совсем другой фрукт, успешный врач, добившийся в Дании определенного статуса, гармонично вписавшийся в новую социально-культурную среду. Твой дядя Саид тоже сделал успешную медицинскую карьеру в Америке. Кстати, покидая Баку двадцать пять лет назад, они не испытывали трудностей с адаптацией и интеграцией в новых странах. Я очень хорошо знаю Масуда – такие, как он, бывают сильными. Но, как правило, на фоне общего стресса эмигранты не могут разрешить свои психологические проблемы. Все мы в той или иной форме связаны с эмиграцией. Вся наша семья.

- Извините, - вмешалась Мэрле, - но я не уверена, что Кянана можно назвать эмигрантом. Он родился в Дании, является датским гражданином. По-моему, он далёк от эмигрантской меланхолии. Мы говорили об этом в самолете, и я в очередной раз убедилась, что Кянан, скорее, датчанин.

- Конечно же, это большая удача, что я родился в Дании. Среди моих одноклассников в школе было несколько переселенцев, приехавших в Данию со своими родителями. Они плохо знали язык и, даже выучив его, все равно говорили с акцентом. Все, чему они научились у себя на родине, весь их опыт оказался никому не нужным в новой стране. Они были вынуждены начинать с нуля, теряли уверенность в себе, обрастали комплексами. И потому эмигранты испытывают потребность держаться поближе к соотечественникам. А у моих родителей не было возможности сделать это хотя бы потому, что в Дании не было других азербайджанцев.

- И это означает, что родителям твоим повезло, - со смехом подытожила Диляра, и подлила Мэрле еще чаю.

***

Диляра уже смирилась с непреклонностью Кянана и больше не предлагала им заночевать у нее. Но в своём стремлении быть причастной к визиту гостей из Копенгагена, всё же, не утихла. Она изъявила желание самолично отвезти их в Разино и, как сама сказала, взглянуть на хостел. Но Кянан с улыбкой предрекал, что это будет не взгляд, а скорее инспекция с очередными намёками на наличие другого, уже известного места для ночлежки. В последний раз Диляра бывала в тех краях лет десять назад.

Совсем не так она представляла себе приезд Кянана в Баку, совсем не так желала его встретить. Курсы Фарида и командировка Эдуарда и так разрушили все планы, а тут еще гости сняли какой-то непонятный хостел на краю света.

Два месяца назад, услышав от Масуда, что кузен едет в Баку, Диляра обрисовала в своем воображении совсем иные картины: приехать в аэропорт всей семьей, встретить его, как следует, привезти домой, накормить вкусным ужином, а когда стемнеет, отправиться гулять на бульвар. В списке запланированных для посещения мест, числились ещё театр, опера, музеи. Тут Диляра с огорчением вспомнила, что сейчас лето и все театры закрыты. Но музеи-то открыты, пришло ей на ум. Однако скрупулёзно порывшись в памяти в поисках соответствующих учреждений, способных удивить датчан, не обнаружила ничего, кроме Музея истории. Бессилие тихо подкралось к ней и прошептало: нет смысла ломать над этим голову; все равно, и Фарид уехал, и Эдуард, да и Кянан заглянул лишь на пару часов. Ну и ну…

Диляра неохотно вела машину, периодически постукивая пальцами по рулю в такт едва слышным звукам джаза, доносящимся из радио.

На сей раз улицы Баку были пусты.

- Вечерами в этом городе вождение доставляет удовольствие, но днем лучше вообще за руль не садиться, - говорила она.

Улицы и проспекты, освобожденные от засилья автомобилей, казались сейчас шире, чем днем. Увидев на обочине большой и несуразный жилой дом из бетона, Мэрле вспомнила всё то, что читала о советском монументализме. По мере их удаления от центра, число таких зданий увеличивалось, а свет уличных фонарей тускнел.

Примерно через полчаса Диляра, съехав с основной трассы, свернула направо и двинулась по узким улицам. Теперь единственным источником света были фары их автомобиля. Кянан и Мэрле смотрели на мусорные баки, беспорядочно выстроившиеся под пыльными оливковыми деревьями. Вокруг лежало много мусора, которому, по всей видимости, не нашлось места внутри бака. Мэрле заметила, что у некоторых из мешков ворошились крохотные костлявые тени. Когда машина окатила их светом фар, она удивлённо воскликнула. Это были уличные кошки. Облезлые, хищные, дикие, голодно глядящие друг на друга, эдакие пролы кошачьего мира. Они совершенно не походили на тех пушистых красавцев, которые грациозно расхаживали по улицам Копенгагена с щегольски приподнятым хвостом.

Машина проехала еще немного и, выбралась на относительно светлую и ровную дорогу. Диляра убрала правую руку с руля и равнодушно бросила:

-А вот и ваше Разино.

Молодые люди посмотрели в окно, уже с большим интересом. Вслед за небольшим мостом, путь их пролегал по длинной дороге с выстроенными вдоль нее бетонными девятиэтажками. Их освещенных окон было недостаточно, чтобы разбавить темноту кварталов. Куда больший интерес вызывали разномастные балконы: большие, маленькие, застекленные, зарешеченные, выдвинутые на несколько метров вперед и даже один выкрашенный в черный цвет.

Диляра злилась на неуместную легковерность Кянана. И ей было непонятно его желание так распоряжаться своей жизнью. Наверно, и Фарид, спустя несколько лет, вернется домой таким же упертым скрягой. Да уж, веселенькие деньки ее ожидают…
Автомобильный навигатор показывал, что цель уже достигнута. Но сколько бы они не вертели головами, глаза не могли приметить ничего хотя бы отдалённо похожего на хостел. Слева, на углу одной из девятиэтажек, стояли три человека и изучающе смотрели в их машину, хотя вряд ли могли что-то там разглядеть. А справа, чуть поодаль, в небольшом садике, состоявшем из редких оливковых деревьев и каких-то кустов, виднелось некое подобие кафе. За выставленными снаружи столами сидели мужчины разного возраста. Они играли в нарды, пили чай, курили и тоже с интересом изучали " Nissan Jazz" Диляры, которая сперва собиралась спросить у них дорогу, но, поежившись от этих взглядов, передумала. Отъехав метров на десять, она остановила машину под одиноко высившимся чинаром и нехотя признала:

- Придется выйти поискать.

Все трое вылезли из машины. Кянан ещё намедни записывал адрес хостела в своём органайзере и хорошо запомнил его: «улица Мира, 38». Но дома вокруг были не пронумерованы, либо кто-то сорвал их и сдал в металлолом, что было бы неудивительным для тех, кто уже оценил не очень дружелюбный антураж района. Определить с виду, который из домов был 38-ым, не представлялось возможным.

Мэрле первой заметила на вид хлипкое трехэтажное строение, которое, теоретически, могло сойти за хостел.

- Может, это там? – Спросила она осторожно.

Здание, на которое она указывала, будто пряталось среди многоэтажек. В двух окнах на первом этаже горел свет, вход также был слегка освещён трещащим светом лампы над дверью. Недолго раздумывая, они направились туда. Маршрут их пролегал мимо все того же кафе. Встав во главе их крохотной процессии, Диляря с высоко поднятой головой уверенным шагом прошла мимо игроков в нарды. Мэрле и Кянан, посмеиваясь, следовали за ней.

Только они приблизились к зданию, как из него вышел, а точнее – вывалился, едва держащийся на ногах мужчина, поддерживаемый за руку молодой женщиной. Он что-то пробормотал, отвратно срыгнул и чуть было не повалился лицом в землю, но, видно, спутница держала его достаточно крепко. Неподалёку вдруг вспыхнули фары, отворилась дверь белой «Volvo», и ее водитель вышел из машины. Он быстро зашагал по испещрённому гравием асфальту к женщине и вмести они тотчас же обустроили пьяницу на заднем сидении автомобиля. Сама она села рядом. Водитель вернулся за руль, и автомобиль стремительно укатил.

Теперь Мэрле поняла, почему Диляра так беспокоилась – это место, действительно, выглядело странно. Странно, но отнюдь не пугающе. И даже немного забавно. Мэрле все еще ощущала на себе взгляды стоящих на углу парней с жидкими бородками и сидящих в кафе мужчин.

- Почему все на нас смотрят? – спросила она у Кянана.

- Не знаю, но я хотел бы их сфотографировать, - ответил он, и уже было потянулся к висящей на шее камере.

- Лучше не надо, - возразила Диляра, - Они смотрят, потому что мы здесь чужаки. Пошли, давайте сначала удостоверимся, что это хостел, а потом уже заберем ваши вещи.

Толкнув ладонью голубую аллюминевую дверь без вывески, Диляра вошла внутрь. Следом, держась за руки, вошли Кянан и Мэрле. Хотя снаружи здание было четырехугольным, вестибюль имел форму полукруга. Слева располагалась ведущая наверх лестница, а справа – двустворчатая деревянная дверь с надписью «Кафе», из-за которой доносилась музыка и смех. Посередине вестибюля между двумя декоративными колоннами стояло нечто, отдаленно напоминающее стойку администратора – черный стол и сидящий за ним мужчина лет сорока в белой рубашке. Кажется, он играл в игру на смартфоне и, увидев посетителей, поспешно спрятал его под стол. Со стороны выглядело это так, словно он собирается выхватить оттуда ружье и выстрелить в незваных гостей.

Наконец, он вернул руки в нормальное положение, бросил короткий взгляд на Мэрле, и удивленным голосом сказал:

- Слушаю вас.

- Извините, это хостел? – спросила Диляра на азербайджанском.

- Да, хостел.

- А где вывеска? У этого места что, нет никакого названия?

- Название есть – «Оазис». А вот лицензии пока нет. Как только получим лицензию, сделаем и вывеску, и рекламу и всё, что душе угодно. А если сделать это сейчас, нам влепят штраф. Два раза уже штрафовали.

Кянан вполголоса перевел услышанное Мэрле:

- Это место называется «Оазис», а вывески нет, потому что они пока не получили лицензию.

Тем временем Диляра уже начала терять терпение:

- В общем… Нам нужна комната на двоих. У вас должна быть резервация на имя Кянана Авшара.

- Я не отвечаю за резервации, - с удивительным равнодушием бросил он.

- А кто отвечает? Вам же сказали по скайпу, что сегодня приедут двое постояльцев!
- Этим занимается администратор, со своего домашнего компьютера.

- Ладно, а где тогда администратор?

- Завтра придет. Но вы не волнуйтесь, у нас много мест. Номер на двоих стоит 50 манатов за ночь. Но… Они не могут оставаться в одной комнате, - произнося это, мужчина так скривил рот, будто его обманули, и он сейчас предъявлял претензии своему обидчику.

- Почему же? – Диляра всё ещё держала себя в руках, не смотря на то, что каждый ответ нерадивого сотрудника и любителя телефонных игр приближал её к точке кипения.

- Они женаты? Свидетельство о браке имеется? – он всё с тем же недоверием окинул взглядом гостей, чуть дольше задержавшись на Мэрле.

Не найдя ответа, Диляра кивнула Кянану и бросила ему пару намёков глазами. Тот взял инициативу в свои руки, сделал два шага вперед и сказал на чистом азербайджанском языке, хоть и с акцентом:

- Какое вам дело, женаты мы или нет? Что за вопросы?

- Эй, брат не нервничай ты так, - искусственно улыбнулся мужчина, скрестив руки на животе, - мы не даем двуместные номера тем, кто не состоит в браке. Во-первых, это грех, а, во-вторых, здесь семейное место.

- То есть тот пьяный мужик и женщина рядом с ним, которые только что отсюда вышли, были семьей, да? – слегка повысил голос Кянан, - и при чем тут вообще грех?

Мужчина было растерянно пробормотал:

- Они были знакомыми администратора…

Но Диляра как обухом по голове оборвала его заведомо лживые оправдания:

- Значит так, парниша. Считай, что и мы тоже знакомые администратора. Гони сюда ключи от номера на двоих. А то позвоню куда надо и скажу, что вы тут не пускаете к себе европейских граждан. Тогда вы до конца дней лицензию не получите. Понял меня?

- Ну, если они из Европы, то никаких проблем, - услышав это, он моментально сделался шёлковым и широко улыбнулся, оголив желтые зубы, - так бы сразу и сказали.

Вновь запустив руку под конторку, он извлек оттуда ключи и продолжил:

- Сами поймите – если не требовать свидетельство о браке, полиция нас замучает. Говорят, мол, у вас тут притон, клиенты только за этим и приезжают. Извини за откровенность, сестра… Но если гости из Европы, то никто не придирается. Такие дела… Вот ваш ключ, двести второй номер. С горячей водой, телевизором и полотенцами, все как полагается. А утром они могут позавтракать здесь же, в кафе. Можно посмотреть ваши паспорта?

Кянан сердито забрал у него ключ с брелоком, на котором были выщерблены три цифры.

- Паспорта в машине, сейчас принесу. Утром нам понадобится такси. В девять.

- Как скажете. Завтра в девять такси будет вас ждать. Причем, лондонское.

- Мне все равно, какое, главное, чтобы было такси. Подождите, сейчас принесу паспорта и деньги.

Кянан вышел. Мэрле, все это время ничего не понимавшая, смотрела ему вслед, а затем шагнула к Диляре:

- Что тут происходит?

В глазах у нее плясали веселые искорки, и увидев настроение девушки, Диляра тоже немного расслабилась.

- Сначала он не хотел разрешать вам спать в одной комнате. Требовал свидетельство о браке. Но мы все уладили.

- В смысле, требовал свидетельство о браке? Зачем? – Мэрле недоуменно посмотрела на мужчину, а затем вернулась взором обратно к Диляре.

- Говорит, что к ним полиция придирается. Насколько я поняла, полицейские гнобят этот хостел из-за тех, кто приходит сюда исключительно в поисках плотских утех, и администрация вынуждена постоянно откупаться взятками.

- А какое полиции дело до того, кто, где и с кем занимается сексом? – Мэрле, в самом деле, не могла этого понять.

- Охх, не знаю, Мэрле. В центральных отелях Баку таких проблем не возникает, а это место вы сами выбрали, - выпалила Диляра и тут же, боясь, что прозвучало это слишком жестко, взяла девушку за руку, - Но, конечно же, я уважаю ваш выбор. Вы хотели экстрима, вот вам и экстрим.

- А что он про Лондон говорил?

- Какой еще Лондон?

- Ну, я услышала слово «Лондон».

Диляра громко рассмеялась:

- В Баку есть такси, похожие на лондонские кэбы. Но сами машины производятся в Китае.

Вошел Кянан с двумя рюкзаками. Он терпеливо дождался, пока желтозубый перепишет номера их паспортов в старую засаленную тетрадь, потом забрал у него документы, заплатил за одну ночь, и они втроем поспешили наверх.

- Придурок, - ворчал он, волоча за собой сумки, - так и хотелось треснуть его по голове Canon-ом. Да только жалко аппарата.

В комнате были две односпальные кровати, между ними стояла тумбочка, а на ней желтый торшер. Остальное убранство номера ограничивалось парой белых пластиковых стульев и круглым столом из того же набора, стоявших у окна, маленьким телевизором и висевшим на желтой стене дешевым натюрмортом с изображением лимонов. Двери уборной тоже были пластиковыми, как и единственное окно. Пол покрывал выцветший ковер, настолько пыльный, что его узор стал неразличимым.

- Они все же настояли на своем – не дали неженатой паре двуспальную кровать, - Кянан устало бросил фотоаппарат на постель и примостил у стены рюкзаки.

- Ничего, я знаю, как соединить эти кровати, - сказала Мэрле, и они с Дилярой громко рассмеялись. Кянан тоже улыбнулся, но, раздвинув голубые занавески и выглянув на улицу, опять помрачнел. Девятиэтажные дома с облупленными фасадами, неухоженные деревья, всюду разбросанные кирпичи и обломки строительных плит, какая-то пародия на игровую площадку для детей, курящие нардисты. Ненароком вспомнились нью-йоркские рассказы Лавкрафта и те недобрые эпитеты, которые он применял, описывая трущобы большого города. Атмосфера чадящей безысходности бакинского дна, пробуждала в нем неистовое желание прямо сейчас взять штатив, выйти на улицу и снять несколько кадров этого ночного, понурого пейзажа.

- Уже десять часов, а вы устали, - сказала Диляра, словно прочитав его мысли.

Кянана это даже позабавило. Его уже не удивлял восточный характер его родственницы, - вечно взволнованная и нервная, она не умела относиться к жизни также легко, как сам Кянан и, видимо, все вокруг служило для нее источником стресса. Но, конечно же, он не стал озвучивать ей эти свои мысли, а просто сказал:

- Завтра мы ужинаем у тебя. Я опять хочу дюшбару.

- Считай, что она уже сварена. Но я еще что-нибудь приготовлю. Какие у вас вообще планы на завтра?

- Первый по списку – Атешгях. Хочу там пофотографировать. Насколько я знаю, все снимают только центр Баку, а окраины и реальная жизнь остаются за кадром. Да и Мэрле это тоже интересно.

- У вас есть местные деньги? - вспомнила вдруг Диляра.

- Да, мы обменяли двести евро в аэропорту. Думаю, этого хватит. У меня роуминг, так что вечером созвонимся. Но, прошу тебя, не переживай за сегодняшнюю ночь. Здесь славно, и с нами ничего не случится.

Диляра обняла и расцеловала обоих, и, уже стоя в дверях, еще раз обернулась. Кянан и Мэрле благодарно улыбались ей сквозь пелену усталости, окутавшую их лица. Это было более чем естественно, учитывая, что из Копенгагена в Баку они летели через Франкфурт, прождав там в аэропорту три часа.

- Берегите себя, - напутственно кивнула она головой.

Они отогнали разделительную тумбочку в другой угол комнатки и через десять минут уже лежали под одним одеялом. Сон сковал тело Мэрлен, когда та улеглась на плече Кянана, положив свою мягкую руку на его выпирающую ключицу. Он же не спал. Медленно и нежно водил большим пальцем её по щеке, уставившись в потолок. Он думал. Он проецировал кадры. Перед взором каскадом выстроились пережитые за сегодня моменты. Ночь была идеальным временем для рефлексии.

Атешгях

Завтрак в увешанном китчевыми картинами кафе «Оазиса» оказался на удивление вкусным. Желтозубый мужчина исчез, и теперь на его месте восседал молодой человек в голубой рубашке и с черным галстуком. Когда Кянан и Мэрле спустились вниз, он извинился перед ними за вчерашнее недоразумение, сказав, что администратор придет после полудня.

-Не проблема, - лаконично ответил Кянан таким тоном, который давал понять, что на самом-то деле проблема существует, и парень это понял.

Такси приехало вовремя, ровно в девять часов, и с включенным счетчиком поджидало их у дверей. Салон отделяла от кресла водителя прозрачная пластиковая перегородка. Когда пассажиры сказали, что хотят поехать в Сураханы, шофер почему-то ответил " yes", при этом сложив губы трубочкой, будто собираясь засвистеть, и запустил мотор.

При свете дня рассматривать улицы и людей было намного удобнее. Не выспавшийся Кянан на удивление выглядел более бодрым и воодушевлённым, нежели Мэрле, проспавшая всю ночь сном младенца. Он с неподдельным интересом изучал окресности, мысленно фиксируя места и кадры, которые хотел бы снять.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒