Конец Первого действия. Второе действие

Конец Первого действия

Второе действие

Занавес поднимается.

Она кричит в сторону квартиры, выходя из двери на лестничную площадку: - Ну, ты и копуша. Как девица красная собираешься. Давай, выходи скорее, я тебе внизу жду. У палатки. Куплю пока какую-нибудь няшку.

Из двери напротив выходит Семен Петрович. Увидев девушку, улыбается как кот на сметану.

Семен Петрович (флиртует): - Это что за луч света в нашем темном царстве? И что юная красотка делает в этом отстойнике доживающих?

Она (принимая его игру - кокетливо): - Я – ваша новая соседка. Мы теперь будем с мужем здесь жить.

С непривычки спотыкается на словах «с мужем». Показывает на свою квартиру.

Семен Петрович: - Кошмар. Такая молодая и уже замужем! Что же мне опять так не везет! В кои века пахнуло свежим ветром в этом болоте, да и то, оказывается, мимо кассы. Но все равно, несказанно рад. Ваше присутствие необычайно освежит атмосферу на нашем, - как бы это сказать, - островке немощи и деменции.

Из той же квартиры выходит Надежда Васильевна. Увидев Семена Петровича, заигрывающего с молодой соседкой, мрачнеет еще больше.

Еле слышно недовольно фырчит: - Старый кобель!

Проходит между ними, будто по коридору, и заходит в дверь лифта, как раз открывшуюся в этот момент.

Она (удивленно): - Я так понимаю, это ваша супруга. Как то она не очень была рада меня увидеть.

Семен Петрович (шутит, но как то грустно): - Последний раз она была чему-то рада лет сорок, а, может, и все пятьдесят назад. Не обращайте внимания.

На площадке появляется Он.

Она: - Ну, наконец-то. А я познакомилась с нашим соседом. Кстати, а вы не сказали, как вас зовут.

Семен Петрович: - Хотел бы зваться как-нибудь величаво в духе своего времени. Владлен или Вольфрам, на худой конец. Но нарекли при рождении примитивно Семеном, а отца звали Петр. Так вот и живу, если не сказать, прозябаю, – Семен Петровичем.

Он: - Очень приятно. Давайте все же нажнем кнопочку. Думаю, если нажать кнопку, то так лифт скорее придет.

Двери лифта открываются. Семен Петрович театральным жестом приглашает девушку пройти первой, пару секунд мужчины разбираются, кому зайти следующим.

Семен Петрович: - Когда девушка столь красива, как ваша супруга, никогда не отставайте от нее даже на полшага. Тем более в лифте. Мой вам совет – всегда держитесь к ней как можно ближе.

Наконец все внутри. Двери лифта закрываются.

Опускается занавес.

Она и Она выходят справа из-за кулис, идут вдоль «улицы» по авансцене.

Она: - Смешной старикан! Жена, правда, у него какая-то странная. Мы стоим, разговариваем, а она прошла сквозь нас как через стену. Вон она впереди нас идет.

Он: -А дед, смотри, вообще в другую сторону пошел.

Уходят за кулисы на левой стороне сцены. На Сцене появляется Непонятно Кто. Загадочно улыбается. Кланяется Семену Петровичу. Задумчиво сидит на лавочке. Потом все же достает гитару и исполняет песню под названием «Очень грустная песня»:

…В жизни нам ничего не дается бесплатно.

За все приходится платить сполна.

Пусть не сразу, но позже приходит обратно

Ушедшая в небо волна.

За любовь мы платим слезами.

За безумие – горьким прозреньем.

Мы платим собой, не деньгами.

Их там отвергают с презреньем.

Возвращается сила слабостью.

Ну а правда приходит ложью.

Коль сегодня живешь ты в радости,

Завтра ждать ее уж негоже.

За богатство платят страхом,

Прикрывая тревогу усмешкой.

Но все рассыпается прахом

И ферзь превращается в пешку.

За наивность наказывают болью,

Разрывая на части душу.

А за хитрость карают невольно

Тем, что в пепел ее иссушат.

За себя все время расплачиваясь,

За других мы тоже платим.

Но уходят, не оборачиваясь,

А приходят обратно – плачем.

Платим мы, но нам платят тоже.

Слова летят как затрещины.

С ухмылкой на наглой роже

Как зеркало сердце – в трещины.

Завистью платят за щедрость.

А добро отзывается злостью.

Прохрипят нам на сдачу мерзость,

Словами давясь как костью.

Но их корить бесполезно.

Они просто не понимают,

Что на земле безвозмездно

Ничего не бывает.

Нас по жизни гонит как плетью -

Ведь ее нельзя отложить.

А в конце все заплатим мы смертью

За право сегодня жить…

Грустно вздыхает, разводит руками, будто говоря: «Извините за грустную песню, но жизнь она сложная штука». Уходит за кулисы. Навстречу ему выходит Алевтина Федоровна, пребывающая явно в подавленном настроении. Она проходит по авансцене вдоль закрытого занавеса с панорамой города и садится на лавочку.

Грустит.

Из-за кулис появляется Она. В прекрасном настроении. Надувает шар из жвачки и громко его хлопает.

Увидев Алевтину Федоровну, замедляет темп, будто решая, что ей делать дальше – просто на ходу поздороваться или остановиться, поговорить.

Она: - Добрый день, Алевтина Федоровна!

Делает еще один шаг, но вдруг поворачивается и подходит к Алевтине Федоровне.

Она (присаживаясь на лавочку): - У Вас все в порядке? А то на Вас лица нет.

Алевтина Федоровна (шутит, но грустно): - Наверное, утром забыла одеть. Я его на ночь снимаю, чтоб не помялось. Возраст, знаешь ли…

Она: - Что-то случилось?

Алевтина Федоровна (через паузу, словно решая, продолжать ли ей этот разговор): - Сегодня день рождения моей дочери!

Она: - Так это прекрасно. Поздравляю!

Алевтина Федоровна: - Ездила к ней…на кладбище. Она умерла, когда ей было примерно столько же, сколько тебе. Погибла в автокатастрофе.

Она: - Какой ужас!

Алевтина Федоровна: - Я вот сижу и думаю: она умерла из-за меня. Ее смерть – это расплата за мое беспутство. Ты знаешь, девочка, в жизни за все приходится платить, либо тебе, либо твоим детям. Когда я была молодая, я этого не понимала, жила как стрекоза из басни Крылова. Шумно, весело, каждый день – праздник.

Она: - Но это же нормально. По крайней мере, пока молодые хочется оттянуться по полной.

Алевтина Федоровна: - Ну, да, если бы еще не ошибки, которые мы при этом совершаем. Хотя то, что это ошибки, мы понимаем гораздо позже. Если вообще понимаем. И платим за это очень дорого. Вот вас, нынешних молодых, часто ругают – мол, гуляют, пьют, развратничают, наркотики принимают. Я знаешь, чего тебе скажу, - да вы нам в подметки не годитесь. У нас тоже – как теперь говорят – было все круто. И пили без меры, причем не такие хорошие напитки как сейчас, а что попадется – и водку, и спирт, и вино крепленное или «плодово-выгодное», как его тогда называли. И любовью занимались. Дурацкого слова «секс» у нас не было – это правда. У нас была любовь, страсть. Даже если и по пьяни. Это у вас теперь как то все стало просто и обыденно - заняться любовью как под кустом сесть пописать. И слова-то какие ваше поколение придумало – перепихнуться, чпокнуться. Мы все же были другие. Мне так кажется. Хотя, кто знает…

Достает из сумочки сигареты, долго на них смотрит, потом все-таки достает одну и закуривает.

Она (в шоке): - Вы что, курите?

Алевтина Федоровна: - Знаешь, как в наше время шутили: вообще-то я курю только, когда пью. А поскольку я часто пью, то все думают, что я курю. Да нет, вообще-то уже не курю. Так, ношу в сумочке по привычке как талисман, как напоминание о молодости. А сейчас не сдержалась – что-то я разволновалась от разговора с тобой.

Начинает кашлять, поперхнувшись сигаретным дымом. Гасит сигарету, не докурив. Смотрит, куда бы выбросить «бычок» – под лавку или перед собой в сторону зала. Потом все же достает из сумки какой-то фантик и заворачивает его в эту бумажку.

Алевтина Федоровна: - Ты-то хоть не куришь? Не надо, не кури. Главное не начинать. Вообще в жизни что-то начать – очень легко. А вот закончить потом достойно – это уже посложнее.

Она: - А что же все-таки вы такого страшного сделали?

Алевтина Федоровна: - Страшного или не страшного. Не мне судить. Но обманула первого мужа, обманула второго, обманула дочку, а в конечном счете обманулась сама. Получается, как та унтер-офицерская вдова из чеховского рассказа сама себя высекла.

Она (с удивлением): - Что значит первого-второго? У вас что, несколько мужей было?

Алевтина Федоровна: - Вообще-то три. Но сейчас не об этом. Первого мужа я сама бросила – увлеклась другим мужчиной. А когда от него ушла, оказалось, что я беременна, причем я точно знаю, что именно он – отец. А новому сказала, что это от него. Он из-за меня семью бросил. Неприятностей огреб выше крыши. С высокой должности сняли, из партии поперли «за моральное разложение». Я же говорю – лицемерие тогда было выше крыши. Блуди, но по-тихому. Да и дочке врала, не говорила, кто ее настоящий отец. А у нее с моим вторым мужем с самого рождения отношения не складывались. Словно чувствовала чужую кровь. Да и погибла она через пару дней после того, как я ей, наконец, всю правду рассказала. Болела я тогда сильно. Думала, не выживу. Я тогда уже одна была. Второй муж меня бросил – ушел к молодой. Так что, девочка, сама помни и другим расскажи – нельзя мужиков из другой семьи уводить. Как крикнется, так и аукнется. Если он один раз изменил, то изменит и еще. И даже не думай, что сможешь удержать. Хоть ты через, извини, жопу вывернешься, все равно уйдет к еще одной, помоложе. И так и будет ходить по рукам, пока совсем не обвешает и уже никому не будет нужен. Если только, конечно, у него нет денег или высокого положения.

Она (озадаченно): - А если есть?

Алевтина Федоровна: - Ну, тогда всегда найдется еще какая-нибудь, которая из него последние соки выжмет и в могилку спровадит.

Она (задумчиво): - Как это очень цинично у вас получается… А как же любовь?

Алевтина Федоровна (усмехается): - В молодости всем хотелось бы всю жизнь прожить по любви. Но не всем дано. Ты знаешь, я лишь недавно поняла, что только своего первого мужа-то и любила по-настоящему. Со вторым была так, вспышка страсти, безумие. Да к тому же зарабатывал он хорошо. Я же говорю, высокий пост занимал. Машина, рестораны, шмотки. Завертело, закружило как Алису в вихре. Я когда очнулась, то оказалось, что уже одна.

Она: - А третий муж?

Алевтина Федоровна: - Третий… Он был моим врачом. Одинокий мужчина. Я перед ним так часто раздевалась, что одно в другое как то совсем незаметно перешло. Страсти не было. Наоборот, все как то очень спокойно, чинно. Жили как два соседа, а любовью занимались, - как это у вас называется, - секс по дружбе? Но мы с ним недолго прожили. Всего несколько лет. Вскоре после того как мы сошлись, он заболел. Странно, да?! Сам доктор, а вылечиться не смог. Или не захотел. В больницу лечь отказался. Умер у меня на руках. Вот с тех пор я и осталась одна. Уже больше тридцати лет одна. Целая жизнь. Как будто та первая жизнь была не со мной. Нет, какие-то мужчины появлялись, кружились вокруг как мухи. Я все-таки всегда себя в хорошей форме держала. Но не хотела я больше никого, надоело. А может и боялась – еще одного наказания. За ошибки молодости.

Она: - Вы и сейчас прекрасно выглядите. Дай бог каждому в ваши годы так выглядеть.

Алевтина Федоровна (обрадовано и даже кокетливо): - Да? Правда, правда?

Достает из сумочки зеркало. Смотрится. Улыбается. На другом конце сцены появляется дворник. Как всегда подметает. Доходит до лавочки.

Дворник: - Зачем в такой холод сидим? Долго сидеть бюдешь, совсем больной бюдешь, геморрой бюдет. В армию не возьмут. Домой иди, теплое кресло греть.

Она (поеживаясь): - Действительно, Алевтина Федоровна, что-то мы заговорились. И в правду похолодало к вечеру. Пойдемте домой. Я мужу позвоню. Он тортик по дороге купит, посидим, чайку попьем. Вы нам еще что-нибудь интересное расскажете.

Встают. Она берет Алевтину Федоровну под руку, и они уходят, болтая на ходу как хорошие подружки.

Дворник бормочет: - Что молодой, что старый баба. Какой смешной, однако…

Уходит.

С другой стороны авансцены выходит Он. У него в руках пакеты с продуктами. Навстречу ему практически одновременно выходит

Надежда Васильевна с пустым полиэтиленовым пакетом в руке.

Он: - Добрый день, Надежда Васильевна! В магазин за продуктами собрались? А я вот уже отоварился!

Надежда Васильевна (как всегда, чем-то недовольна): - А я смотрю, ты все сам по магазинам ходишь! А что, жены теперь продукты не покупают? На мужиков все свалили, а сами дома сидят, маникюры делают…

Он (пытается отшутиться): - Нет, я думаю, маникюр она уже сделала. А сейчас педикюром занялась.

Надежда Васильевна: - Все у вас молодых не по-людски. Вот в наше время…

В это время с другой стороны сцены выходит Семен Петрович. Тоже с пока еще пустыми пакетами в руках. Увидев Надежду Васильевну, беседующую с соседом, присаживается на скамейку и делает вид, что завязывает шнурки.

Он: - Ага. А ваш Семен Петрович, я смотрю, тоже шопингом не брезгует.

Надежда Васильевна (недовольно): - Этот ничем не брезгует. И вообще некогда мне с вами тут лясы точить. Идите своей дорогой, как шли, я своей, а этот тоже пусть идет… куда подальше.

Уходит быстрым шагом за кулисы.

Он подходит к Семену Петровичу, который все еще сидит на лавочке.

Он: - Семен Петрович, приветствую вас. Что-то вы тут засиделись. Вон Надежда Васильевна впереди чешет как лань на водопой. Придется догонять.

Семен Петрович: - Да и пусть себе чешет на здоровье! Знаете, сударь, как раньше говорили – бегом от инфаркта. А я всегда добавлял к этому: Вперед к импотенции! А там и до могилы рукой подать.

Он: - Чей-то так пессимистично?

Семен Петрович: - А вы про закон сохранения энергии слыхивали? Все просто: человеку на жизнь выделяется определенное количество энергии. Это уже научно доказано. Кому-то больше, кому-то меньше. И чем быстрее человек ее потратит, тем скорее отправится на тот свет. Наш организм как батарейка – сначала много сил. А потом все слабее, слабее, пока совсем не сдохнет. Так что, мил человек, силы надо беречь. А лучший способ сохранения энергии – это что? Покой, а еще лучше - длительный сон! Пока молодые, мы об этом не думаем. А вот с возрастом начинаешь силы беречь. Если, конечно, хочешь подольше прожить. Тем более, что некоторые способы подзарядки организма нам уже, увы, недоступны. Так что советую – понапрасну силы не тратьте.

Он: - Вот на этом месте поподробнее – что за способы подзарядки?

Семен Петрович (с хитрецой): - У, какие мы, оказывается, малограмотные. Простых вещей не знаем. Соитие, юноша, соитие. То, что вы сексом называете. В результате этого процесса и происходит подзарядка организма. Даже анатомическое строение полов таково – вилка и розетка. Из розетки идет энергия, а через вилку она при подключении переходит куда надо.

Он (заинтересованно): - Неожиданная трактовка отношения полов! То есть, по-вашему, получается, что человек – это некий био-робот. А женщина - это мобильная станция подзарядки мужской части человечества.

Семен Петрович (нравоучительно): - Не совсем так! Бывает, что женщина все соки из мужчины забирает, а бывает и наоборот.

Он (задумчиво): А что, оба подзаряжаться одновременно друг от друга не могут?

Семен Петрович: - Могут. Но только те, кто суть этого закона природы усвоили и ставят перед собой, как по Станиславскому, сверхзадачу - не только взять, но и дать. Все опять же по науке – минус на минус он всегда что дает? Правильно плюс! То есть происходит взаимная подзарядка. Но, к великому сожалению, таковых меньшинство. А в основном подавляющее большинство как мужчин, так, по моему глубочайшему убеждению и исходя из жизненного опыта, и женщин хотят только одного - забрать побольше у другого, а отдать поменьше.

Он: - Теория у вас, конечно, очень удобная. Всегда можно в случае чего сказать – да что ты, дорогая, у меня просто заканчивалась энергия, нужно было срочно подзарядиться, вот я к ближайшей розетке и подключился. Да и то, только, чтобы хватило сил до дома дойти.

Семен Петрович: - Ну да, именно так, милостивый государь. Сейчас вот снова модная тема – вампиры. Так они всегда с испокон веков существовали. Но кровь они не пьют – глупости все это. Они – подзаряжаются от других, энергию высасывают. Только в силу лицемерия общества и религии об этом умалчивают. А на самом-то деле все люди делятся на две категории – вампиров и жертв.

Он: -А вы сами к какой группе относитесь?

Семен Петрович: - Парадокс состоит в том, что все мы бываем то вампирами, то жертвами. Как говорится, на кого напорешься. А иначе бы человечество давно уже вымерло. Ибо закона «выживает сильнейший» еще никто не отменял. Остались бы одни вампиры, и как бы они подзаряжались?!

Он (смеется): - После разговора с вами захотелось пойти побыстрее домой. Что-то я давно не подзаряжался. Надо будет жене рассказать про вашу теорию.

Семен Петрович (вполне серьезно): - Обязательно поделитесь. Только так и можно достичь подлинной гармонии.

Он: - Мы с вами заболтались, а Надежда Петровна, небось, вас в магазин уже заждалась.

Семен Петрович: - Ничего страшного. Мы с ней в разные магазины ходим.

Он: - Как это?

Семен Петрович: - Так меньше потратишь, а больше купишь, причем того, что сам хочешь.

Он: - А почему потратишь-то меньше?

Семен Петрович: - Ну, смотрите, идете вы вдвоем в магазин. Она берет, ты берешь. Она свое любимое печенье взяла, а ты, думаешь: «Ага. А я что, лысый! ». Берешь другое. Хотя, может, и не будешь его есть вовсе. Ну и так далее, и тому подобное. А потом все это как посчитают на кассе, так глаза на лоб. А когда один, то спокойно, никаких раздражающих факторов, берешь только то, что тебе нужно. Вот и получается – в сумме купите больше, а заплатите меньше. Да и вообще у нас с Надеждой Петровной раздельное питание – она питается отдельно, а я – отдельно.

Ну, ладно, юноша, бегите к своей Дульсинее. Заждалась, небось.

Семен Петрович уходит в левую кулису. По пути хитроватенько с улыбкой оглядываясь на юношу. А тот еще некоторое время сидит на лавочке, смотрит вслед уходящему соседу, будто переваривая только что услышанное. Встает, уходит в правую кулису.

Занавес поднимается. Двери лифта открываются. Юноша заходит в свою квартиру. А затем и в комнату. Она, сидя на диване, действительно делает педикюр.

Она (не отрываясь от процесса): - Ну, наконец-то, а то еще немного и я от голода сдохну.

Он (игриво): - Это у тебя энергия заканчивается, надо срочно подзарядиться!

Пытается ее обнять, но подруга отталкивает его.

Она: - Стоять, бояться! Сейчас мне все испортишь. Я полдня работала - ногти красила, смажешь. И чтой-то мы такие не по-детски возбужденные?! Это что, - ты вместо магазина в кино на сеанс для взрослых ходил?

Он: - Если бы. Беседовал внизу с нашим соседом. Он мне открыл глаза на тайну взаимоотношения полов.

Наклоняется к ее уху, что-то ей долго шепчет. Хихикают. Целуются.

Она (отстраняясь): - Ну, знаешь, раз так, то придется жить строго по научно обоснованному расписанию. Обнимашки-целовашки только по графику. А то еще у тебя от перегрузки полетят предохранители. А пока, может, подзарядимся другим старым добрым способом – типа поедим. Ты купил вкусняшку?

Он: - Ты бы в следующий раз не могла уточнять, что в данном конкретном случае ты разумеешь под понятием «вкусняшка». А то у тебя это – то шоколадка, то селедка, то жареная картошка, то пирожное безе. Или еще что-нибудь. Поэтому я на всякий случай купил все подряд.

Показывает две полные сумки.

Она: - Какой же ты у меня умница! Если будешь так подолгу ходить, то у меня сто раз все успеет поменяться. Вообще-то я просто хотела какую-нибудь печеньку. Но теперь даже и не знаю. А что ты там говорил насчет жареной картошки?

Он (с вызовом): - Хочешь пожарить? Картошку я купил.

Она (жалобно): - Ну, милый… Ты же видишь, я ногти только покрасила.

Он: - Ладно, так уж и быть, пожарю сам. По крайней мере, будет не горелой…

Она: - А вот грубить не надо! Можешь и без подзарядки остаться!

Он: -Шантажистка в стрингах! Пойдем со мной, будешь меня развлекать.

Она: Ладно. А то еще что-нибудь не так сделаешь. Или пересолишь…

Он: - И кто бы говорил…

Забирает пакеты, они уходят из комнаты. Выключают свет. В комнате Алевтины Федоровны звонит телефон. Она заходит в комнату, зажигает свет, поднимает трубку.

Алевтина Федоровна: - Привет, подруга. Да у нас все нормально. Живы-здоровы, слава богу. Внучок твой, как всегда, при деле. Сейчас на кухне картошку жарит. А молодая с маникюром при нем. Типа руководит. Каким ножом чистить, в какую сторону и с какой скоростью, на сколько частей резать... А он? Ухмыляется, и делает по-своему. Он у тебя лучше любой барышни готовит. Сама же рассказывала, что с детства любил на кухне ошиваться. Вот и нахватался… Да, и в магазин он ходит, иногда, правда, и вдвоем…А что она?! Не девичье это дело картошку авоськами таскать... Знаешь, мы совсем в другие времена росли. И, слава богу, что эти могут жить по-другому. И не надо на девочку наезжать. Она - добрая, веселая. Им вдвоем очень хорошо. А мозоли на руках еще успеет набить, когда дети пойдут. Пусть пока поживет в свое удовольствие. Тем более, когда такая опора рядом. Парень у вас что надо получился. Так что оставьте их в покое. Хотите кого-нибудь повоспитывать – младшеньким займитесь. А то он скоро школу закончит, а ты ему все шнурки на ботинках завязываешь… Я не злая…Никакая я не предательница и на сторону врага не переметнулась. Но молодую не дам обижать. Так свекрови ее и передай – разведка донесла: невестка попалась ей прекрасная и сына его она любит без ума. Понятно тебе, Штирлиц доморощенный? Давай, бывай, и тебе не хворать. А то мне еще постирать надо, пока у молодых не начались вечерние водные процедуры. Свалила мне их на голову и еще хочет, чтобы я на них стучала. Не дождешься. Ну ладно, пока-пока. Звони.

Забирает из шкафа какие-то вещи, гасит свет, уходит из комнаты. В комнате молодых зажигается свет. Они возвращаются с кухни сытые и довольные. Она усаживается на тахту. Он в кресло у «окна» на авансцене. Берет в руки гитару, что-то наигрывает.

Он: - Хочешь, я тебя удивлю?

Она: - Нет, ради бога, нет. Только не на сытый желудок.

Он: - Ну, ты и дурочка, а! Что ты все о своем, о девичьем. Я совсем о другом хотел сказать. Я тут новую песню написал, хочу тебе ее спеть?

Она: - Я так понимаю – это вопрос чисто риторический!? Что бы я ни ответила, ты же все равно споешь.

Он: - В принципе да. После исповедей Алевтины как-то грустно стало, да и погода на улице осенняя, безрадостная. Вот и навеяло.

Берет в руки гитару. Поет «Осеннюю песню». Текст песни:

Дождь льет, льет.

Никак не может пролиться.

Земля пьет, пьет.

Никак не может напиться.

После жаркого лета

Это небо, наверно,

Чистит нашу планету

От накопившейся скверны.

Листьев осенний багрянец

Светился вчера горделиво.

Но с солнца сошел румянец.

Сквозь тучи смотрит уныло.

Где-то собака воет,

А дворник со старой метлой

Погоду нещадно кроет –

Он с утра уже злой.

И я его понимаю.

В душе - ужасная мразь.

В последний путь провожаю

Листья, летящие в грязь.

Жизнь как листьями нами вертит,

Даже к небу дает взлетать.

Но в итоге всех нас, поверьте,

Будут в общую кучу сметать.

… Дождь льет, льет.

Никак не может пролиться.

Земля пьет, пьет.

Никак не может напиться.

Звучит последний аккорд.

Она (через паузу): - Ну вот, нагнал тоску. Ты повеселее ничего не мог написать? Ты же знаешь, я не люблю грустить….

Неожиданно девушка вскакивает ногами на диван, забивается в угол и кричит во весь голос:

- АААААААААААААА!

Он (с удивлением): - Честно говоря, такой реакции на песню никак не ожидал. Как это слишком, даже для тебя…

Она (истерично, в ужасе): - Там, у тебя под креслом… мышь…

Он (заглядывает по кресло): - Да нет там никого.

Она: - Была, была. Я точно видела.

Он: - Значит, ты ее своим воплем напугала. Таким ультразвуком не то, что маленькую мышку, стадо слонов можно разогнать. Давай слезай, а то просто картина маслом – Княжна Тараканова, да и только.

Она (недоверчиво): - Точно ушла?

Он: -Точно ушла!

Она: - Иди ко мне, а то мне страшно…А она не вернется?

Он ложится рядом с подругой. Она устраивается головой у него на плече.

Она: - Как то я перевозбудилась… Налей мне кефирчика и печенюшку дай.

Он: - А волшебное слово?

Она: - Пожалуйста.

Он: - Ну, это не совсем то, что я имел в виду…

Она: - Отвянь, маньяк. Давай уже…

Он встает, подходит к холодильнику. Открывает дверцу и на него падает пакет с кефиром, обливая его с ног до головы.

Девушка заливается веселым смехом.

Он: - К тому, что на меня каждый раз что-то падает – то кефир, то колбаса, то банка с вареньем, я уже привык. Но объясни –крышку ты когда-нибудь нормально закручивать научишься?!

Она (задыхаясь от смеха): - Спасибо за кефирчик. Иди сюда – не выпила, так хотя бы оближу.

Свет гаснет.

Слышится негромкий фоновый шум ночного города, светлеет, наступает утро. Тишину опять как всегда неожиданно разрывает

включенная на полную громкость музыка. На этот раз всех будит песня «Лишь бы ты ходила голая рядом…».

Он: - О, черт. Сегодня же суббота, а я забыл продлить контракт на тишину. Вот гаденыш косоглазый. По сути, конечно, правильно, но не с утра же, и не так громко…

Целует жену, спускает ноги на пол, понимает, что не одет. Повторяется сцена с перетаскиванием одеяла из первого действия.

Стучит по трубе стояка. Выходит из двери на лестничную площадку. Дворник уже стоит у двери.

Он: - Ну, ты и гаденыш. Неужели вчера напомнить не мог?!

Дворник: - Моя твоя напоминала.

Он: - Когда же это?

Дворник: - Вчера, когда твоя по улица шла. Моя тэбе в глаза смотреть. А твоя мимо проходить.

Он: - А сказать словами нельзя было?

Дворник: - Нэт, конэшно. Я жэ не шантажиста какая. Я деньги чэстно получай – хочишь платишь, не хочишь – нэт.

Он: - Странные у тебя понятия о бизнесе, однако. Короче, вырубай скорее свою шарманку, а то мозги уже закипают. И больше так не делай, а не то я сильно злой стану. Моя твоя бить будет.

(передразнивает Дворника)

Дворник: - Какой-то ты грюбый, однако. И это - нежэнственный, вот.

Он (смеется): - Вау! И где это мы таких слов нахватались?! Спасибо тебе за комплимент.

Дворник поворачивается, чтобы уйти. В этой время открывается дверь лифта и из нее выходит с продуктами в руках Надежда Васильевна. Недобрым взглядом смотрит на Дворника и молодого человека.

Он: - Доброе утро, Надежда Васильевна. Уже из магазина? Будете готовить воскресный завтрак для Семена Петровича?

Надежда Васильевна (бормочет): - На похороны я ему кутью приготовлю.

Быстрым шагом идет к своей двери.

Он: - Всего вам хорошего, Надежда Васильевна.

Надежда Васильевна (не оборачиваясь): - Всего хорошего?! Да мы никогда хорошо не жили, так что нечего и привыкать.

Чуть не сбивает с ног Семена Петровича, который как раз в этот момент выходит из двери их квартиры.

Семен Петрович (как всегда бодро): - Веселого всем утра! Как приятно просыпаться под оптимистические песни. Сразу понимаешь – выходной день.

Дворник радостно строит рожу молодому человеку.

Он: - Да уж куда веселее. Это у вас и так каждый день – выходной. А нам бы выспаться!

Семен Петрович (начинает философствовать): - Не дерзите, юноша. Напоминать о возрасте – жестоко не только женщинам, но и мужчинам тоже. Я, когда молодым был, тоже любил поспать. А сейчас бы и поспал, да не спится. Утром проснулся – радуешься, значит живой. Если остаток жизни в часы перевести – сколько их осталось? Никто не знает. Но по любому мало. Так что на сон их жалко тратить. Это у вас, молодежь, вся жизнь впереди. Потому вы ни часы, ни минуты не считаете. Тикают, тикают они себе, ну и, дескать, пусть тикают. Не жалко. Еще много осталось… Да только часы эти, юноша, с каждым годом все быстрее идут. Не успеешь оглянуться, как жизнь пройдет.

Он: - Как- то вы, Семен Петрович, себе противоречите – то говорите, что надо побольше спать, чтобы энергию сохранять, то не спится…. Ладно, давайте не будем с утра и о грустном. Выходной все-таки. Куда это вы с утра пораньше?

Семен Петрович: - В магазин за продуктами. Да и просто прогуляться. Не желайте ли свежих булочек к кофе? Мне не трудно, могу захватить.

Молодой человек удивленно смотрит на Семена Петровича, на дверь квартиры, куда только что с сумкой продуктов зашла Надежда Васильевна, хочет было что-то сказать, но, встряхнув головой, решает не вступать в новые дискуссии по поводу странных отношений соседей.

Он: - Нет, нет спасибо. Нам булочки нельзя, мы от них поправляемся.

Семен Петрович: - Как говорится, наше дело - предложить, ваше дело – отказаться. Но все же не могу не заметить – нельзя, тем более в вашем юном возрасте, лишать себя маленьких радостей жизни. Поверьте, еще успеется. Хотя, может, вы и правы. Ибо еще до нас сказано: все хорошее в этой жизни, либо преступно, либо аморально, либо ведет к ожирению.

Все расходятся. Юноша возвращается в свою комнату.

Он: - А ты все валяешься! Вставай, давай, а то всю жизнь проспишь, засоня.

Она: - Какой ты шумный и грубый с утра пораньше!

Он: - Ага, и неженственный. Мне об этом уже дворник сказал. Так что второй будешь.

Я все-таки не понимаю – какие-то странные отношения у наших соседей напротив. Вроде муж и жена. А в магазин ходят по отдельности. Готовят, как мне Семен Петрович сказал, каждый сам себе. Что-то тут не так. Да еще эта Надежда вечно всем недовольная.

Она: - Да, я тоже обратила внимание. Надо будет у подружки про них спросить.

Он: - У кого?

Она: - У Алевтины. У кого!

Он: - Звезда в шоке. То она – мигера злючая, а то теперь подружки не разлей вода.

Она: - А вот так. Надо уметь к людям подход находить. Это ты все с саблей наперерез. Да нет, она нормальная тетка. Просто несчастная и одинокая. И, кстати, ко мне она очень хорошо относится и не орет как некоторые: «Вставай! Давай квартиру убирай! »

Он: - Хорошо, что напомнила. Сегодня, между прочим, наша очередь туалет и кухню драить. Так что брысь с кровати, лежебока.

Подруга по-кошачьи фыркает на него, но потихоньку начинает вылезать из-под одеяла.

Она: - Я бы на твоем месте была со мной поласковей. А то я Алевтине какую-нибудь гадость про тебя скажу, а она все твоей бабушке расскажет. А та маме, а мама твоя начнет тебя воспитывать, всю душу вынет.

Он: - В смысле?

Она: - Ты что не знаешь, что Алевтина на нас твоей бабушке стучит?! Они чуть ли не каждый день по телефону болтают. Полная сводка нашей жизни – когда встали, что ели, что пили, сколько раз… пописали-покакали, ну и так далее. Так что мы у них под колпаком как Штирлиц у Мюллера.

Он: -Не фига себе! Как-то я о такой возможности не подумал, хотя можно было и предположить. Но, с другой стороны, про меня никакой гадости и не сказать - я же идеален.

Она: - Нос-то не задирай. Потолок поцарапаешь. Во-первых, идеальна здесь только я. Ты, конечно, тоже ничего – иначе я бы тебя не выбрала. Глупыш ты наивный. Гадость можно любую сказать. Например, что ты не поднимаешь сиденье унитаза…

Он (обиженно): - Я поднимаю…

Она: - Неважно. Кто первый сказал – за тем и правда. А ты доказывай потом, что не верблюд.

Юноша подходит к «окну» на авансцену.

Он: - Смешные мы все-таки человеки создания. Вон дом напротив. У подъезда бабки сидят, смотрят, кто куда с кем пошел, кто что делает. Глупо! Не туда смотреть надо! А в окна! Самое интересное там, внутри. Люди думают, что если они зашли в свою квартиру, то они оказались в другом мире, в ином измерении. Да ничего подобного. Стены домов хоть и каменные, но на самом деле будто прозрачные. И другим все видно, все слышно. Вон, посмотри, на третьем этаже мужик в трусах садится завтракать. А над ним девчонка бегает полуголая, куда-то собирается, наверное. А чуть правее муж с женой ругаются. Хмм. Рядом с ним соседи в кухне любовью занимаются. Блин, куда ж ты ее тащишь – плита же горячая! А в комнате – через пару окон правее – старушка в кровати лежит неподвижно. Рядом столик со стаканом воды, куча таблеток. Ей недолго осталось. А через стенку от нее беременная в сумку вещи кладет. Наверное, в роддом собирается. Согласись, все это так странно – счастье и горе, жизнь и смерть, любовь и ненависть, смех и слезы. Все рядом, на расстоянии вытянутой руки. Кто-то уходит, а кто-то рождается. Кто-то влюбляется, а кто-то разочаровывается. Все мы живем в большой коммуналке под названием город. Стены наших квартир будто из стекла, а потолки и пол из картона. Мы как герои реалити-шоу, живущие за витринным стеклом. Или как обитатели зоопарка – нелепые зверюшки в обставленных мебелью клетках и вольерах квартир. Обитатели клеток тоже, наверное, думают, что они существуют в ином измерении, чем те странные существа, что пытаются пропихнуть им через сетку бананы.

Она: - Философ ты мой, доморощенный. Давай еще вспомни извечную проблему русской интеллигенции - кто виноват и что делать. В интерпретации твоей бабушки она звучала по-другому – где взять еду и как похудеть. Пойду-ка я, решу ее в краткосрочной перспективе – почищу зубы и приму душ.

Девушка вылезает из-под одеяла, встает, выходит из комнаты. Юноша садится в кресло перед журнальным столиком, берет гитару. Что-то негромко наигрывает, напевает, записывает в тетрадку. Неожиданно в комнату буквально влетает его подруга.

Она: - Хочешь, я тебя сейчас убью?!

Он: - Ну, если честно, я в общем-то еще собирался пожить…

Она: - Да живи на здоровье, пока, по крайней мере. Я не в том смысле. Я поговорила с Алевтиной. Прикинь, наши соседи оказывается в разводе.

Он: - Какие соседи?

Она: - Да сам же просил узнать про Семена Петровича и Надежду Васильевну. Они развелись уже много лет назад. Но так и не разъехались, а живут в одной квартире, он – в одной комнате, она – в другой.

Он: - Как это, не понимаю.

Она: - А вот так. Более того, скажу тебе, они между собой вообще не разговаривают.

Он: - Вообще, то есть никогда?

Она: - Вообще, то есть никогда пре-никогда! Алевтина даже и не смогла вспомнить, когда они развелись – может, двадцать лет назад, а, может, и все тридцать.

Он: - Ну, это, конечно, многое объясняет. А почему они не разъехались? Могли же разменять свою квартиру на две однокомнатные.

Она: - Могли, но не получилось, якобы. Надежде все время не нравились квартиры, которые предлагали. А он – сам знаешь – человек спокойный и не настаивал. Вот так и живут вместе, но по отдельности, свои, но будто чужие.

Он: - Да, неисповедимы пути твои, Господи. Хотя, если подумать, идеальная получается семья. Живут себе спокойненько, ничем себя не нагружая. Не хочешь разговаривать, так никто и не просит. Не хочешь готовить, да никто и не ждет. Поводов для конфликтов – нет. Тишь, да гладь, божья благодать!

Она: - У, ты какой! Вот, оказывается, какой у тебя идеал семьи.

Он (смеется): - Не заводись – закипишь! Я тебе больше скажу - в большинстве семей со временем муж с женой вообще практически перестают между собой разговаривать. Хотя с тобой, дорогая, этот фокус вряд ли получится.

Подходит к девушке, обнимает ее, целует. Объятия становятся все сильнее, поцелуи все более страстные. Пытается расстегнуть на девушке халатик. Она легонько отстраняется.

Она: - Язык твой – враг твой. Наговорил какую-то фигню про то, что все вокруг все видят, а мне теперь кажется, что за мной кто-то наблюдает. Хотя…

(Томно потягивается)…это даже возбуждает…

Стоя спиной к залу, сбрасывает халатик. Обнаженная, обнимает юношу, и они падают на диван. Свет

гаснет. Занавес.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒