ГЛАВА ПЕРВАЯ

Уильям Гриффит Уилсон родился 26-го ноября 1895-го года в деревеньке Восточный Дорсет, штат Вермонт, в комнате позади бара. Это был бар в местном отеле Уилсон-хаус, который содержала вдова Уилсон, бабушка Билла. Его родители переехали сюда жить в 1894-м, после женитьбы.

Билл родился морозной ночью, около трех часов. Роды были тяжелые. Его мать Эмили рассказывала: «Когда мне тебя принесли, ты был холодный, бледный и едва живой, как и я сама – ты из-за асфиксии, я из-за болезненных разрывов и потери крови. Но я прижала тебя к себе, и так мы оба согрелись, утешились и выжили. Однако воспоминания обо всем этом столь четки, будто их выжгли в моем мозгу раскаленным железом, ведь мне не давали обезболивающего, когда вытаскивали тебя за голову теми огромными инструментами…»

В ранние месяцы беременности Эмили написала стихотворение, которое адресовала своей матери и сестре Милли. Она назвала его «Желанный гость»:

«Когда малыш родится, улыбнется земля! / И ледяным своим искусством будет забавлять / Зимних эльфов и фей благословенных, / В белоснежные наряды облаченных, / Чтобы гостя моего поприветствовать. / Когда малыш родится! Сознанье покидают / Все мысли о себе. Мир становится добрей, / Старые раны исцеляются, старые ошибки забываются, / Уходят страданья и боль, / Все земля поглощает. / Когда малыш родится! Мне кажется, что вижу / Его милое лицо, / И давние сомненья, и навязчивые страхи / Растворяются в мечтах о грядущих счастливых годах. / Слезы сменяются улыбками. / Когда малыш родится! Боже, сделай меня хорошей, / Благодатью материнства одаренной, / Очисти мою женскую душу / И подготовь ее к великому дару Твоему / В то радостное время. »

Со свойственным ей вниманием к деталям Эмили записывала всю статистику своего малыша. Новорожденный Билл весил около трех килограммов, но стремительно набирал вес: к полугоду весил уже более одиннадцати с половиной, а к году – четырнадцать с половиной. Ходить он начал в год и три месяца, первый зуб появился в десять месяцев. Билл быстро учил буквы и слова: «Он находит на кубиках букву G и говорит: «Это G, у нее хвостик. » А потом говорит: «Это Q. » Мы говорим: «Нет, это G! » А он отвечает с озорным огоньком в глазах: «А мы будем называть ее Q! »

Отец Билла, Гилман Бэрроуз Уилсон, был человеком чрезвычайно приятным и имел репутацию отличного рассказчика с прекрасным голосом, который становился даже лучше после нескольких рюмок. Бывший сосед отзывался о Гилли как о большом весельчаке и вспоминал его шуточки. Он управлял мраморным карьером под Восточным Дорсетом, и его настолько уважали как лидера, что, когда он уехал работать в Британскую Колумбию, некоторые из старых рабочих последовали за ним.

В раннем детстве Билл отлично проводил время с отцом. Каждый вечер они играли в мяч во дворе. Еще Билл вспоминал: «По воскресеньям мы, бывало, брали напрокат крытую коляску, у которой был плоский верх, украшенный кисточками, и катались с некоторым шиком и очень довольные. »

Родня Гилмана, Уилсоны, были людьми дружелюбными и славились своей добротой – покладистые, толерантные, и при этом хорошие управляющие и организаторы. Есть свидетельства о том, что в их семье присутствовал алкоголизм. Дедушка Билла со стороны отца сильно пил, но после одного религиозного собрания стал набожным и больше к спиртному не прикасался. Гилман «пил довольно много, но алкоголиком не был». Однако, по словам Билла, его отец все же не раз влипал в истории из-за пьянки.

Семья его матери была иной. Гриффиты были учителями, юристами и судьями. Это были люди требовательные, волевые, принципиальные, сильные духом. До замужества Эмили преподавала в школе. Она обладала умом, решительностью, целеустремленностью – и безграничной смелостью. Позже ей суждено было преуспеть в другой профессии – задолго до того, как для женщин открылись многие сферы деятельности. Однако Гриффитам трудно было завязывать тесные взаимоотношения с людьми вне их собственной семьи. Билл говорил об этом так: «Их всегда глубоко уважали, но едва ли любили».

С отцовской стороны у Билла были шотландско-ирландские корни, с материнской – в основном уэльские. Он никогда всерьез не занимался исследованием своей родословной, но полагал, что состоит в дальнем родстве с президентом Вудро Уилсоном. Как-то раз он написал другу: «Спасибо тебе за лестное сравнение меня с кузеном Вудро! Собственно говоря, он мне – пятиюродный. Кто-то из семейства Уилсонов – ныне столь многочисленного, что фамилия стала самой частой в телефонном справочнике Чикаго – много лет назад навестил моего отца и сказал ему это. Мне кажется, если задуматься, определенное сходство между нами есть. » В самом деле, в зрелом возрасте Билл и впрямь в некоторой степени был похож на президента Уилсона лицом и фигурой.

(Фотографии на стр. 16-17) Слева – Мать Билла, Эмили Гриффит Уилсон, преуспела в профессиональном плане задолго до того, как женщинам открылись многие сферы деятельности. Справа – Гилман Бэрроуз Уилсон, происходивший из семьи добродушной и толерантной, был любящим товарищем для юного сына.

Сестра Билла, Дороти Брюстер Уилсон, родившаяся в 1898-м, изучала их родословную, чтобы получить право вступить в организацию «Дочери американской революции». Когда ее спрашивали, что же ее предок сделал во время той войны, она отвечала, что он вел американские войска в битву при Монмуте, и тут же весело добавляла, что он был не генералом, а барабанщиком.

Дороти вспоминала Восточный Дорсет времен своего детства на рубеже веков как маленькую деревушку, где было «домов двадцать на двух главных улицах, с мраморными тротуарами и множеством красивых деревьев – по большей части, кленов. Здесь было два магазина, две мраморные фабрики, сыроварня, кузница, обувная мастерская, а также школа и две церкви. » Сегодня в Восточном Дорсете живет около трехсот человек, а домов едва ли более пятидесяти. Родной городок Билла, спрятавшийся в Вермонтской долине близ западных склонов Зеленых гор – одно из множества небольших селений, составляющих округ Дорсет.

Из своего окна Билл видел возвышающуюся над городком гору Эол, названную в честь греческого бога ветров. Он говорил: «Одно из моих первых воспоминаний – как я смотрел на эту огромную загадочную гору и думал, смогу ли когда-нибудь залезть так высоко. » Она славится порывами ветра, гуляющими по ее вершине и завывающими в котлованах – следах более не существующей мраморнодобывающей промышленности Восточного Дорсета.

Добыча мрамора в округе прекратилась к концу Первой мировой, но во времена детства Билла все еще шла активно. Он вспоминал: «Уилсоны всегда были операторами на мраморных карьерах, и мой отец продолжил эту традицию. Помню, когда я был маленьким, то видел, как он на подъемнике отправляется на так называемый северный карьер, именно из которого был взят материал для множества знаменитых памятников – по-моему, для могилы Гранта, и еще, возможно, для публичной библиотеки Нью-Йорка, а также других нью-йоркских зданий. » Мрамор в Дорсете белый, с легкими сизыми штрихами.

Билл был не по годам развитым ребенком. Когда он был еще очень мал, отец давал ему посмотреть большой иллюстрированный словарь, и Билл расспрашивал, что на картинках. Среди прочего он запомнил, как выглядит консольный мост. Однажды мама взяла его с собой в Нью-Йорк. Поезд проезжал вдоль реки Гудзон с ее мостами, и Билл влез на сиденье и громко воскликнул: «Мама, вон консольный мост! » Другие пассажиры удивленно рассматривали умного мальчика.

Учиться он начал в маленькой школе Восточного Дорсета, состоящей из двух комнат. Его первые письма маме говорят о хорошем воображении и живом уме. В письме, отправленном из Восточного Дорсета, вероятно, в феврале 1902-го, когда ему было около шести лет, он написал Эмили и Дороти, которые были во Флориде:

«Дорогая мама, пришли мне, пожалуйста, апельсинов! Надеюсь, вы хорошо проведете время. Как вы, мама? Там красиво? Я тоже хотел бы поехать. Если бы папа отпустил меня с вами…»

9-го марта Билл написал опять: «Дорогая мама, как там вы с Дороти? Папа только что принес фотографию Дороти. Мы думаем, что она очень красивая. Бабушка вчера получила цветы, которые ты нам послала. Они прелестны. А у Дороти есть крокодил? Ей понравилась лодка? Уильям Гриффит Уилсон. »

(Фотография на стр. 19) Дом Уилсонов в Восточном Дорсете, штат Вермонт, спрятавшийся на западных склонах Зеленых гор.

В еще одном письме Билл заявил, что теперь носит штанишки одиннадцатилетнего, и добавил: «Мне кажется, когда вы приедете домой, то не узнаете меня. А когда вы приедете? У меня в школе каникулы до первого апреля. Я буду рад вас увидеть. » И подпись – «от Уилли».

К осени Эмили и Дороти все еще не вернулись, и 21-го сентября 1902-го Билл написал: «Дорогая мама! В школе начались занятия, у нас теперь учебники для второго класса. У меня совсем новый учебник арифметики. У нас тот же учитель, что и раньше. У меня два новых нижних зуба, они похожи на маленькие пилы. Мы с папой ездили на шоу Капитана Томаса. Кэп – ловкач. Когда вы с Дороти приедете домой? Я так сильно хочу вас увидеть! Я стараюсь быть хорошим. Папа говорит, что я хороший мальчик. Я учусь читать и считать очень быстро. От твоего сыночка Уилли. П. С. Поцелуй за меня сестренку. »

В 1903-м году семейство Уилсонов переехало на двадцать пять миль севернее, в Ратленд, где отец Билла стал управляющим на местном карьере. Они поселились в доме номер 42 по улице Честнат-авеню, и Билл пошел в школу на улице Черч-стрит.

По сравнению с Восточным Дорсетом Ратленд был большим городом, и Билла пугала его новая школа: «Я хорошо помню, каким подавленным себя чувствовал, очутившись среди множества других детей, и как у меня начала развиваться крайняя стеснительность. Именно из-за своей робости и неуклюжести я стал тренироваться сверхурочно, чтобы научиться играть в бейсбол. …В спорте я… то был преисполнен боевого духа и окрылен успехом, то ощущал глубокое уныние и сконфуженность из-за поражения. » Поражение было особенно болезненным, когда выражалось в физическом превосходстве какого-нибудь одноклассника ниже его ростом. Билл (которому предстояло вырасти где-то до ста восьмидесяти семи сантиметров) тогда уже был слишком высок для своего возраста, как ясно из слов про «штанишки одиннадцатилетнего», носимые им в шесть лет. Потом он вспоминал, что стеснительность и неловкость в детстве не давали ему заводить тесную дружбу.

(Фотография на стр. 22) Юный Билл упорно тренировался, чтобы добиться успеха в школьном спорте и преодолеть свою «робость и неуклюжесть».

Однако у Билла все-таки был один друг детства, который оставался ему близок на протяжении всей жизни. Марк Вэлон был на девять лет старше и даже помнил, как кричала Эмили в то утро, когда Билл родился. (Позже он фигурирует в письмах и воспоминаниях Билла как «мой друг-почтальон», потому что стал местным почтальоном Восточного Дорсета).

Невзирая на внутренние конфликты, развивавшиеся в детской душе Билла, его едва ли считали проблемным или замкнутым ребенком. Напротив, его бывший одноклассник вспоминал: «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил, что ему не нравится Билл. Он был отличным парнем, очень популярным. Он был очень высокий, хорошо сложенный, с широкими плечами – видный парень. »

У Билла рано проявился интерес к науке. Когда они жили в Ратленде, он соорудил себе химическую лабораторию в дровяном сарае и чуть не взорвал и сарай, и себя. «Помню, отец был просто в ужасе, когда как-то вечером пришел домой и обнаружил, что я в сарае на заднем дворе смешал определенные кислоты – видимо, серную и азотную, – чтобы сделать настоящий нитроглицерин. Когда он прибыл, я уже макал полоски бумаги в нитроглицерин и поджигал их. Можете себе представить, что почувствовал тогда человек, в своей работе на карьерах привычный к применению динамита, который – лишь бледное подобие настоящей взрывчатки. Я помню, как отец очень осторожно поднял то блюдо, выкопал здоровенную яму, полил ее, осторожно разбросал по ней зловредное вещество и столь же осторожно закопал. »

Еще одним экспериментом Билла стал телеграфный аппарат. Билл сделал его сам, и они с другом Рассом поддерживали связь с помощью азбуки Морзе.

В 1906-м году Эмили, Билл и Дороти переехали обратно в Восточный Дорсет. С того периода сохранились некоторые письма Билла:

«12-е ноября 1906-го года: Дорогая мама, сегодня выпало много снега, и мы в школе много играли в снежки. Мы с Дороти здоровы. Надеюсь, ты тоже. Мы получили тыквы к Хэллоуину, я свою назвал Панч, а Дороти свою – Джуди.

Ты у меня спрашивала, что происходит, когда при получении азота поджигаешь фосфор. Пары фосфорного ангидрида, Р₂О₅, сразу же поднимаются и наполняют сосуд плотным белым дымом, который после выстаивания H₂O поглощает Р₂О. Сгорая, Р потребляет содержащийся в сосуде кислород и, таким образом, оставляет почти чистый азот. Воздух состоит на одну пятую из кислорода и на четыре пятых – из азота. Горящий Р поглощает кислород, и вода поднимается на одну пятую высоты сосуда. Вот что происходит…»

«13-е ноября: На Хэллоуин в холле устроили вечеринку. Были теневые картинки и всякие игры, а еще угощение. Комната была вся освещена фонарями-тыквами и японскими фонариками. Было здорово. Больше не знаю, о чем писать. Твой любящий сын Уилли Уилсон. П. С. Я еще не был в Ратленде, чтобы повидать Раса. »

На этом письме есть приписка: «Он, похоже, отлично понимает, что происходит. Очень забавно, не правда ли? Думаю, он может превзойти мать в искусстве написания писем. » Возможно, это комментарий Эмили или же бабушки или дедушки Билла, которые отправляли письмо.

На следующем письме даты нет, но упоминание валентинок говорит о том, что это мог быть февраль или март 1907-го.

«Дорогая мама, мы здоровы, и я надеюсь, что ты тоже. Писать некогда. Нам приходится учиться круглые сутки. Могу только ненадолго оторваться, как и остальные.

Сегодня я написал сочинение о сталелитейной промышленности.

Те валентинки, которые ты прислала, разошлись на следующее утро еще до завтрака. Мы их получили вечером. Мы бы продали еще штук пятьдесят, если бы они у нас были. Дороти говорит, что она хочет, чтобы ты прислала пасхальных открыток.

Помнишь мистера Парента? Отца маленькой девочки, которую зовут Лилли, она раньше приходила поиграть с Дороти. Так вот, здесь фабрика закрылась, и отец Лилли уехал работать в Западный Ратленд. Он переходил через переезд, а у него шапка была натянута на уши, и он не услышал идущий поезд, и он его задавил насмерть. Очень грустно.

Насчет того лекарства. Когда я шел от Расселов, я шел по Центральной улице и купил Дороти набор посуды для кукол. Я все думал, что должен еще что-то купить, но не мог вспомнить. Я добрался до станции вовремя, чтобы успеть на поезд, и вспомнил о лекарстве только тогда, когда уже был дома. Извини. Твой любящий сын Уилл. »

Продолжительные отлучки Эмили имели причину. Билл вспоминал: «Мы с Дороти и не подозревали, что отношения между родителями все больше разлаживались. Еще я помню, что у матери бывали «нервные срывы», как они их называли. Из-за этого ей иногда требовалось надолго уезжать к морю, а однажды она лежала в психиатрической лечебнице.

Несмотря на то, что отец так и не стал алкоголиком, порой он пил довольно сильно, хоть я этого и не знал. У него, как и у меня, успех вызывал ликование, и он, бывало, устраивал долгие попойки вместе со своими друзьями с мраморного карьера и финансирующими их ньюйоркцами. Подробности мне неизвестны, но думаю, что один из таких случаев имел последствия, которые крайне обидели мою мать и усугубили напряженность в их отношениях. »

Вскоре после их возвращения в Восточный Дорсет размолвка между Эмили и Гилманом переросла в открытый разрыв. «Мать повезла меня и Дороти, как мы думали, на пикник к прекрасному пруду Северного Дорсета, который теперь называют Изумрудным озером. Мы сидели на его юго-западном берегу, под тенистым деревом, и мама казалась необычно спокойной. Думаю, у нас обоих было плохое предчувствие.

И тогда мама сказала нам, что папа уехал навсегда. До сих пор меня охватывает дрожь каждый раз, когда я вспоминаю эту сцену на траве у озера. Для такого сверхчувствительного ребенка, как я, это были страшнейшие переживания. Однако я скрыл свою боль и никогда ни с кем об этом не говорил, даже с сестрой. »

Развод родителей стал для Билла шоком, которого он так никогда и не забыл. Ему было еще больнее оттого, что после этого он не видел отца на протяжении девяти лет. После расставания с Эмили Гилман покинул Вермонт. В итоге он обосновался в западной Канаде, где продолжил работать на карьерах в Хай-Ривер, что в провинции Альберта, и вокруг поселения Марблхэд в провинции Британская Колумбия.

Волевой матери Билла не хватало тепла и понимания, чтобы поддержать сына в такой трудный период. «Моя мать была сторонником строгой дисциплины. Я помню тот приступ враждебности и страха, который испытал, когда она впервые хорошенько отлупила меня щеткой для волос. Почему-то я так и не смог забыть этого избиения. Оно произвело на меня неизгладимое впечатление. »

Эмили поселила Билла и Дороти у своих родителей, Гарднера Файетта Гриффита и Эллы Гриффит, в Восточном Дорсете. Какое-то время она пожила там вместе с ними, восстанавливаясь после неизвестной болезни и занимаясь организацией развода.

«К тому времени мне было десять или одиннадцать, и я продолжал расти (еще быстрее, чем раньше) и страдать из-за своей телесной неуклюжести и расставания родителей. Помню, я слышал, как мама и дедушка говорят о разводе и о том, как его можно осуществить. Помню, мама тайно ездила в Беннингтон, штат Вермонт, чтобы встретиться с человеком, которого называли Адвокат Барбер. Потом я узнал, что развод состоялся. Это, конечно, глубоко ранило меня. »

Для юного Билла развод родителей был событием невообразимо болезненным. Его разлучили с отцом, которого он обожал, причем в сложное для мальчика время – начало полового созревания. В довершение всего, в 1906-м году для маленького городка в Новой Англии развод был вещью просто неслыханной и мог вызывать чувства стыда и позора, которых не понял и не разделил бы современный ребенок разведенных родителей.

По словам Билла, после развода родителей он пребывал в депрессии почти год.

(Фотография на стр. 26) Билл и его младшая сестра Дороти чувствовали себя покинутыми после развода родителей, несмотря на любящих бабушку с дедушкой.

Об этом периоде детства своего мужа Лоис Уилсон писала: «Хоть Билл и Дороти и любили своих бабушку с дедушкой, которые были к ним очень добры, они все равно чувствовали себя покинутыми. Билл был по-особому привязан к отцу и ужасно скучал по нему, когда тот переехал на Запад… Из-за распада семьи он чувствовал себя отверженным и неполноценным по сравнению с детьми, которые живут с мамой и папой. »

Потом и Эмили уехала из Восточного Дорсета. Оставив Билла и Дороти на полном попечении своих родителей, она перебралась в Бостон, чтобы снова пойти учиться – на этот раз в остеопатический колледж. Как бы это ни отразилось на ее семье, затея была смелая для женщины ее возраста, да еще в то время.

Файетт Гриффит, дедушка Билла, теперь заменил ему отца. Все свидетельствует о том, что у них были теплые и близкие отношения. Билл говорил: «Дедушка очень меня любил, и я тоже любил его, как люблю лишь немногих. »

Гриффиты «были способны на большую любовь к своему, и это определенно играло роль в дедушкином отношении ко мне; но как-то так получалось, что они не были особенно популярны».

Лоис говорила: «Люди не особо любили Файетта, потому что почти для каждого он был арендодателем. У него всегда было собственное мнение – он был весьма категоричным джентльменом. Он владел недвижимостью, водокачкой, и, когда наступало время платежей, он хотел, чтобы ему платили. »

У кузена Билла, Роберта Гриффита из Брэтлборо, сложилось похожее впечатление: «Дядя Файетт не отличался кротостью. Я сам всегда находил его добродушным, однако в обществе он имел репутацию человека довольно-таки надменного.

Однажды, когда он правил упряжкой горячих лошадей, они заартачились и сбросили его с седла. Он приземлился так, что его голова оказалась в считанных дюймах от мраморного блока, служившего ступенькой для спуска с экипажа. Кто-то сказал: «Тебе повезло, что ты не разбил себе голову об этот камень! » На что дядя Файетт хмыкнул: «Вот еще! Я прекрасно знал, куда приземлиться! » За глаза его прозвали «Прекрасным Гриффитом» − не потому что он был прекрасен, а потому что постоянно использовал это словечко. »

Файетт вырос в Дэнби, что в девяти милях к северу от Восточного Дорсета. Он был ветераном Гражданской войны, служил водителем санитарного автомобиля во время битвы при Геттисберге, а потом вернулся в Вермонт, чтобы заниматься сельским хозяйством. Билл говорил: «Он перебивался кое-как, пока ему не пришла в голову мысль заняться лесозаготовкой. Тогда он нанял много французских лесорубов и начал сколачивать состояние для безбедной жизни. »

Файетт женился на Элле Брок – женщине столь же покорной и мягкой, сколь своевольным и резким был он сам. О ней говорили, что она «занимала очень мало места в чьей бы то ни было жизни».

Как и многие из прочих Гриффитов, Файетт был расчетливым дельцом, и его интерес к лесозаготовкам, вероятно, имел несколько причин. Во-первых, мраморная индустрия вокруг Дорсета пребывала в упадке, зато в горах в изобилии имелась отборная древесина твердых пород, и добыть ее оттуда было не слишком трудно. Кузен Файетта Сайлас Гриффит к тому времени уже стал первым миллионером в Вермонте именно благодаря лесозаготовкам в горах вокруг Дэнби и помог учредить Мемориальную библиотеку С. Л. Гриффита в этом городе. Билл говорил, что Сайлас был «супербизнесменом того времени».

Будучи самым состоятельным гражданином Восточного Дорсета, Файетт хорошо обеспечивал свою семью. Он оплатил для Эмили учебу в остеопатическом колледже, был щедр с Биллом и Дороти. Единственный сын Файетта, Кларенс, умер в Колорадо за год до рождения Билла; может быть, забота о внуке помогала смягчить его горе. В деревне Билла считали довольно-таки привилегированным мальчиком. Роберт Гриффит рассказывал: «У него был мотоцикл, верховая лошадь, оборудование для радиостанции, а также скрипки и виолончель. А в те дни парень, владеющий перчаткой полевого игрока, или мячом и битой, ружьем 22-го калибра и велосипедом, уже считался богатым. »

Файетт гордился Биллом и возлагал на него большие надежды. Пожилая кузина Билла вспоминала: «Дядя Файетт думал, что Билл – самый умный человек из живших на земле. И он правда был умен. Он ведь сделал то радио! » (об экспериментах Билла с радиостанцией).

Поскольку Файетт сам много читал, он, вероятно, поощрял в Билле ранний интерес к чтению. Он читал Биллу книги о путешествиях, и это стимулировало сильный интерес к чтению иного рода: по словам Билла, «книги Хайди, Элджера и все прочее, что тогда читали дети».

Их соседка Роуз Лэндон устроила в заброшенной обувной мастерской своего отца платную библиотеку. «Как только я научился читать, я начал читать запоем. Я читал все, что поступало в ту библиотеку. Когда я зачитывался чем-нибудь, то спал очень мало. Когда дедушка строго отправлял меня в постель, я, бывало, делал вид, что лег спать, а сам ждал, пока пройдет время, чтобы они не заметили света, и потом зажигал старую керосиновую лампу, ставил ее на пол, клал книгу рядом и свешивался с кровати, чтобы читать – иногда всю ночь. »

Поощряемый дедушкой, Билл погружался в разные занятия с решительной целеустремленностью, которая была ему присуща на протяжении всей жизни. Одним из таких проектов, врезавшихся в его память, был проект с бумерангом.

«У дедушки сложилась привычка приходить ко мне с проектами, которые он считал невозможными. Однажды он мне сказал: «Слушай, Уилл, – так он меня звал, – я тут читаю книгу об Австралии, и там написано, что у тамошних аборигенов есть штука под названием «бумеранг». Это такое оружие, которое они бросают, и если оно не попадет в цель, то разворачивается и возвращается к бросившему человеку. А еще, Уилл, – добавил он с явным вызовом, – в книге говорится, что сделать и использовать бумеранг может только австралиец! »

Услышав это, я сразу загорелся и воскликнул: «Раз так, то я стану первым белым человеком, который сделает и использует бумеранг! » На тот момент мне было, наверное, лет одиннадцать-двенадцать. »

Позже Билл размышлял, что у большинства детей подобный честолюбивый замысел продержался бы несколько дней или, самое большее, недель. «Но меня это захватило на целых полгода, и все это время я ничем больше не занимался – только строгал эти дьявольские бумеранги. Чтобы получить именно такой кусок дерева, какой мне был нужен, я распилил изголовье собственной кровати и по ночам при свете фонаря строгал его в старой мастерской. »

Наконец, наступил день, когда Билл все-таки сделал действующий бумеранг. Он позвал дедушку посмотреть, как он будет его бросать, и бумеранг, описав круг по церковному двору возле их дома, чуть не ударил Файетта по голове, когда прилетел обратно.

«Помню, я был упоительно счастлив и окрылен достигнутым успехом. Я стал Человеком Номер Один! »

После успеха с бумерангом Билл принялся доказывать свое первенство и в других сферах. Он решил, что при достаточной настойчивости и решимости сможет добиться любой цели. И тогда он с удивительным упорством и неистовой сосредоточенностью начал достигать новых высот в научных исследованиях, бейсболе, музыке. «В школе по предметам, которые меня сильно интересовали (таким как химия, физическая география, астрономия), оценки у меня были на уровне девяноста пяти-девяноста восьми процентов. Прочие предметы, включая английский и алгебру, вызывали у меня трудности, и я получал плохие оценки. »

Впоследствии Билл описывал свою жизнь в тот период как очень счастливую, потому что он преуспевал по всем фронтам, которые его волновали. «Я вижу, что именно в то время во мне развились лейтмотивы всей дальнейшей жизни – сила воли и стремление отличиться. У меня было много товарищей по играм, но мне кажется, что я относился к ним всем как к соперникам. Я должен был преуспевать во всем. У меня было ощущение, что я должен владеть борьбой как Хэкенсмит, бить битой как Тай Кобб, ходить по канату как циркачи и стрелять как Буффало Билл, которого я видел в цирке скачущим на лошади и разбивающим стеклянные шарики, бросаемые в воздух. Моя попытка повторить представление заключалась в том, что я брал ведерко угля и, держа ружье в одной руке, другой подбрасывал куски угля в воздух и старался их подстрелить. Я так натренировался, что мне удавалось разбить примерно два куска из трех. Удивительно, как я при этом не убил никого из окрестных фермеров, ведь ружье-то было очень мощное. »

На какое-то время он превратил свою комнату в химическую лабораторию. Потом начал экспериментировать с радио – новейшим изобретением того времени. «Полагаю, у меня был один из первых в Вермонте радиоприемников. Я изучил азбуку Морзе и всегда удивлялся тому, что никак не могу поспеть за быстрыми операторами. Однако мои радиоприключения стали в нашем городке сенсацией, позволив мне выделиться, а этого я, разумеется, жаждал все больше, пока это не превратилось в одержимость. »

Дедушка Билла поставил перед ним задачу – научиться играть на скрипке. Так он и поступил, для начала переделав старую скрипку, найденную на чердаке, которая когда-то принадлежала его дяде Кларенсу. Играть он научился сам, приклеивая схему на гриф скрипки и пиликая, пока не получатся верные ноты. Затем он заявил, что намеревается стать руководителем школьного оркестра. Он часами слушал патефон, а потом возвращался к упражнениям на скрипке, не отвлекаясь ни на что другое.

Биллу почти удалось добиться заявленной цели – он стал первой скрипкой в школьном оркестре. Позже он преуменьшал значимость этого достижения, описывая себя как весьма скверную первую скрипку, а оркестр – как очень плохой. Но, хоть он и отзывался об этом успехе пренебрежительно, лишь как об очередной попытке завоевать признание, музыка всю жизнь служила ему отдушиной и приносила удовольствие.

В период, когда братья Райт первыми доказали свои идеи о летательных аппаратах тяжелее воздуха, Билл построил планер. По словам его сестры Дороти, «как и со многими другими его проектами, получилось не очень». Билл предоставил ей сомнительную привилегию – пилотировать аппарат с крыши здания. К счастью, он упал мягко – в стог сена.

Дороти рассказывала: «Кроме того, он делал и очень много полезного. Каждый год он варил на заднем дворе кленовый сироп в огромном железном котле. » Она вспоминала, с каким упорством он предавался этой работе. «Ему было неважно, что стемнело или кончились дрова. Пока тек сок, он продолжал свое дело. Так уж он был устроен. »

Был ли он просто упрямым? Дороти так не считала. «Настойчивый – это слово подходит лучше. Упрямцы обычно неприятны в общении, а за Биллом я такого не замечала. »

Еще Билл делал луки со стрелами, ледянки, лыжи, «джамперы» (стульчик на одной ножке, установленный на короткую лыжу), санки. Дедушка настоял, чтобы он научился работать на ферме, и Билл проводил жаркие дни на кукурузном поле, кормил животных, доил коров.

Из всех занятий Билла в подростковом возрасте, вероятно, бейсбол требовал больше всего физической энергии и приносил ему признание, которого он жаждал. В начальной школе он добился превосходных успехов в бейсболе, но потом заявил, что другие тамошние игроки были не особо хороши. В средней же школе было иначе – здесь на бейсбольном поле он встретил настоящих соперников.

Началось все плохо для него. Билл вспоминал: «В первое мое появление на поле кто-то послал высокий мяч. Я поднял руки и почему-то не смог его поймать, и он стукнул меня по голове и сбил с ног. Тут же меня окружила толпа обеспокоенных ребят. Но, увидев, что я не пострадал, все они начали смеяться над моей неуклюжестью. Помню, меня тогда охватил жуткий гнев. Я вскочил на ноги, потряс кулаком и воскликнул: «Ну, я вам покажу! Я стану капитаном вашей команды! » Все опять рассмеялись. Так у меня возникло ожесточенное стремление преуспеть в бейсболе – отчаянная борьба за то, чтобы стать Номером Один. »

В итоге Билл и в самом деле стал лучшим бейсболистом школы. Устремившись к этой цели с той же неистовой целенаправленной решимостью, какую уже продемонстрировал, когда мастерил бумеранг, он тренировался каждую свободную минуту. «Если мне не удавалось найти себе партнера, я бросал теннисный мячик об стену или часами швырял камни в телефонные столбы, чтобы набить руку и стать капитаном бейсбольной команды… И развил-таки у себя меткость и скорость в обращении с бейсбольным мячом. Мой общий уровень подготовки стал высоким, и я, невзирая на свою неуклюжесть, стал игроком Номер Один на бейсбольном поле. В те дни героем был подающий, и я стал подающим, а в конце концов и капитаном. »

Этой школой была семинария Берра и Бертона в Манчестере, штат Вермонт. Когда Билл поступил туда в 1909-м году, ему открылся целый новый мир. Семинария, открытая в 1829-м для подготовки священников, быстро превратилась в общеобразовательное заведение с совместным обучением. Это учреждение до сих пор остается главной средней школой в округе Манчестера и Дорсета. Главному зданию с несущими стенами из толстого серого известняка уже было более семидесяти пяти лет, когда там учился Билл, но оно служит и по сей день.

Билл добирался из Восточного Дорсета в Манчестер поездом и жил в школе пять дней в неделю, а на выходные уезжал домой. Его одноклассник вспоминал: «Биллу приходилось идти пешком от станции до школы [около двух миль]. Та еще прогулка. Сегодняшние дети на это не согласились бы. »

Манчестер, расположенный к югу от Восточного Дорсета по ратлендской железной дороге, долгое время был модным курортным городом; его знаменитый отель Эквинокс Хаус мог соперничать с подобными гранд-отелями в Саратоге или Ньюпорте. Манчестер построен у подножия горы Эквинокс и до сих пор славится своими мраморными тротуарами и улицами, окаймленными величавыми кленами и вязами. Летние туристы приезжают в Манчестер с тех пор, как закончилась Гражданская война. Среди них была миссис Абрахам Линкольн, а позже и ее сын Роберт Тодд Линкольн, который устроил здесь свою летнюю резиденцию – Хильден. Один из двух загородных клубов Манчестера – элегантный Экванок Кантри Клаб; в число его основателей в 1899-м году вошли отцы Лоис Бернэм и Эбби Т. – двух людей, игравших в жизни Билла важную роль.

Эбби Т. происходил из семьи, которая была известна в Олбани три поколения и держала в Манчестере летний дом. Они с Биллом познакомились в 1911-м, когда Билл играл в мяч в Манчестере. Позже Эбби один сезон учился вместе с ним в школе. Их дружба много значила для обоих.

Годы учебы Билла в семинарии Берра и Бертона были счастливыми и успешными. Он был популярен в среде одноклассников; его избрали президентом старшего класса. Он был защитником в футбольной команде, став лучшим пантером и дроп-кикером в школе. Он был первой скрипкой в оркестре. Его успехи в учебе тоже были хорошими. Он доказал, что может стать Номером Один почти во всем, за что ни возьмется.

Вот несколько заметок из манчестерской газеты того периода.

18-е апреля 1912-го года: «Шекспир в Манчестере: Студенты семинарии Берра и Бертона порадовали публику своим исполнением комедии «Как вам это понравится». Зрители, безусловно, оценили пение Уильяма Уилсона, сыгравшего роль Жака. »

25-е апреля 1912-го года: «Показательные выступления гимнастов семинарии Берра и Бертона: Четвертым номером шли прыжки в высоту среди мальчиков. Высшую планку установил Уильям Уилсон, за ним идут Дервин и Беннетт. Результат Уилсона – четыре фута и шесть дюймов. »

9-е мая 1912-го года: «Из жизни семинарии Берра и Бертона: В прошлую среду, как и было объявлено, семинария сыграла с Проктором и была разгромлена со счетом 4: 0. Игра была хорошая. Это была битва подающих; у Эскалина пятнадцать аутов, у Уилсона – четырнадцать. Подающий, с которым столкнулись мальчики из семинарии, был самым сложным противником из всех, с кем они встретятся в этом году. »

16-е мая 1912-го года: «Из жизни семинарии Берра и Бертона: В субботу команда семинарии сыграла с командой средней школы Беннингтона в одноименной деревне и потерпела самое сокрушительное поражение за весь сезон со счетом 13: 1 в пользу хозяев поля. Подающий Уилсон показал свой худший результат сезона, и поддержка команды была слаба как никогда. Причиной его плохой игры была поврежденная рука, поэтому поражение - скорее, невезение, чем его вина. »¹

Теперь в жизни Билла было все – кроме любви. Он вспоминал: «В этот период, несмотря на мое некрасивое лицо и нескладную фигуру, ² одна из учениц семинарии заинтересовалась мной. Когда я только появился в семинарии, девчонки не спешили проявлять ко мне интерес, и у меня были жуткие комплексы насчет них. И вот появилась дочка священника, и я внезапно впал в любовную эйфорию.

Понимаете, когда я обрел любовь, все мои основные инстинктивные устремления были удовлетворены. В школе мой авторитет был выше некуда. Я был успешен – в самом деле, я был Номером Один во всем, в чем только желал. Поэтому в эмоциональном плане мне было комфортно; к тому же, дедушка заботился обо мне и щедро позволял тратить деньги; а теперь я впервые в жизни любил и был любим по-настоящему! Так что я был счастлив до сумасшествия и успешен в соответствии с собственными представлениями. »

Этой девушкой была Берта Бэмфорд, дочь манчестерского священника. Красивая и популярная, она была казначеем старшего класса в семинарии, а также президентом Ассоциации молодых христианок. По словам Билла, Берта «глубоко влияла на всех окружающих». Их любовь была взаимной. Родителям Берты Билл нравился, и они радушно принимали его в своем доме. Берта превратила лето и раннюю осень 1912-го года в один из счастливейших периодов в жизни Билла.

А потом он пережил потрясение столь же жестокое и неожиданное, как расставание его родителей. Утром 19-го ноября, во вторник, Билл вместе с другими учениками поспешил в часовню и занял свое место. Берта с семьей была в отъезде в Нью-Йорке, и Билл был совершенно не готов к тому, что произошло дальше:

«Вошел директор школы и с очень скорбным выражением лица объявил, что Берта, дочь священника и моя возлюбленная, внезапно умерла прошлой ночью. Эта трагедия вызвала у меня такие страдания, какие с тех пор я испытывал не более двух-трех раз. В результате у меня случился, как раньше говорили, нервный срыв – как я теперь осознаю, это означало колоссальную депрессию. »

О смерти Берты в манчестерской газете написали в четверг 21-го ноября: «Многочисленные друзья преподобного У. Х. Бэмфорда и его жены во вторник утром с огромной скорбью узнали о смерти их дочери, мисс Берты Д. Бэмфорд, после операции в нью-йоркской больнице Флауэр. Удаление опухоли прошло успешно, но ночью юная леди умерла из-за внутреннего кровоизлияния. Ее безвременная кончина в возрасте восемнадцати лет повергла школу в траур. Похороны пройдут в церкви Сиона в пятницу днем, в два тридцать; останки будут помещены в морг при кладбище и затем отправлены для погребения в родной город миссис Бэмфорд – Джефферсонвиль, штат Индиана. »

Неделей позже газета рассказала о подробностях похорон: «В пятницу днем в епископальной церкви Сиона состоялись похороны мисс Берты Бэмфорд. Останки были помещены в морг при центральном кладбище. Церемония была особенно впечатляющей из-за присутствия полного состава учащихся семинарии Берра и Бертона – более семидесяти человек, которые сопровождали гроб до кладбища. Несли гроб директор Джеймс Брукс, преподаватель семинарии У. Х. Шоу, Уильям Уилсон и Роджер Перкинс из старшего класса, в котором училась мисс Бэмфорд, а также Клиффорд Уилсон и Джон Джексон. »

Утрата Берты стала для Билла началом депрессии, продлившейся, по его воспоминаниям, три года. Это был второй такой период в его жизни. «У меня пропал интерес ко всему, кроме скрипки. Я не занимался спортом, не делал уроков, не обращал ни на кого внимания. Я был абсолютно, глубоко, болезненно несчастен и убежден, что вся моя жизнь рухнула. » Его тоска из-за смерти Берты выходила далеко за рамки обычного человеческого горя. Позже он отмечал: «Здоровый парень тоже бы страдал, но не погрузился бы в горе столь глубоко и не оставался бы погруженным в него столь долго. »

С началом депрессии его успеваемость резко ухудшилась. «В итоге я провалил экзамен по немецкому и потому не смог окончить школу. Вот так президент старшего класса… которому не дают диплом! Моя мать приехала из Бостона, крайне рассерженная, и устроила бурную сцену в кабинете директора, но диплома я все равно не получил. »

Биллу не удалось выпуститься вместе со своим классом (хотя в школьных архивах он сейчас числится в составе этой группы учащихся). После мучительно депрессивного лета он поехал жить к матери в окрестности Бостона и завершил отработку, необходимую для поступления в колледж.

Что заставило Билла превратиться из отличника в беспомощного юношу в угнетенном состоянии духа? На его взгляд, главная проблема заключалась в том, что он больше не мог быть Номером Один. «Я вообще не мог быть хоть кем-нибудь. Я не мог побеждать, потому что моим противником была смерть. Поэтому я думал, что моя жизнь кончена. »

_______________

¹ Руку Билл, возможно, повредил из-за слишком активных тренировок (см. его воспоминания на стр. 33). Лоис же рассказывала: «Я видела эту игру и, хоть еще и не была знакома с Биллом, но жалела подающего, которого явно что-то тревожило. »

² Ранние фото Билла показывают, что лицо у него вовсе не было некрасивым; а свою неуклюжесть он прекрасно держал под контролем, судя по его спортивным успехам.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒