Авва Антоний, 25 7 страница

— Ты?! Но ведь ты не врач, бабушка!

— Меня научила любовь.

— Ты мне когда-нибудь об этом расскажешь?

— Расскажу, только не сейчас. Сегодня я немного устала от всех этих красивых тряпок, ведь с каждой связано какое-то воспоминание. Да ведь и у тебя на сегодняшний вечер были какие-то свои планы, не так ли?

— Так, бабушка. Ты считаешь, я в самом деле хорошо выгляжу?

— Определенно — да! А что ты задумала, если не секрет?

— Я хочу в этом виде выйти в свою Реальность.

— Вот как? Ну что ж, в добрый путь, счастливых сновидений.

— И тебе спокойной ночи, бабушка.

Япрошла к себе, уселась перед персоником, надела обруч, набрала код рыцарской Реальности и вызвала программу «Дополнения». В ней я напечатала необычный заказ: «Выхожу в обозначенную Реальность в своем подлинном виде» и стала ждать. На экране долго ничего не появлялось, а потом возникла надпись: «Заказанный облик невозможен к исполнению. Клиенту необходимо получить консультацию у психоаналитика». Этого мне только не хватало! Чтобы сбить с толку Надзор, я тут же превратила себя в привычную стройную белокурую красавицу с короной на голове и буквально шмыгнула в свою Реальность. Я огляделась в пустом дворе и направилась к дверям донжона.

В пиршественном зале никого не было и, похоже, не было уже давно: все было покрыто пылью, разбежались собаки, пахло чем-то затхлым. Зал заполнили сумерки, на дворе вечерело. Взмахом руки я зажгла оплывшие свечи в кованых шандалах. Стало светлей, и я увидела на столе обрывок пергамента, подошла и взяла его в руки. Почерком Мэлрока на нем были написаны стихи:

В старом замке у камина

Собрались мои друзья,

Но одной принцессы милой

Увидать средь них нельзя.

Я не пью, не ем, тоскую.

О, скажите мне, в какую Даль она ушла! Уа!

Ну и чушь... Ах, Мэлрок! Все-таки поэт из него был никакой. Я взяла в руки лежавшую на скамье лютню, настроила и спела эти стишки на мелодию наших позывных. Сначала на мой призыв никто не откликнулся. Я поняла, что мои бывшие друзья без меня разбежались по другим Реальностям. Жаль... А впрочем, так им и надо! За моей спиной пронесся сквозняк и раздался шорох гобеленов. Я оглянулась и увидела, как из стены, прямо из камня, откинув гобелен, как портьеру на двери, выходит Мерлин.

— Приветствую тебя, Кассандра. Ты пришла проститься со старым замком?

— Здравствуй, Мерлин. Да, пожалуй, я уже больше сюда не вернусь.

— Оттого, что разбежались все рыцари и принцессы? Но у тебя здесь остаются друзья и кроме них.

— Это кто же?

— Индрик, Фафнир и твой покорный слуга. Мы ведь не выдуманные — мы сказочные. А родились мы из настоящих старых книг. Некоторые из них тебе читала в детстве твоя бабушка.

— Милый Мерлин, а ведь я и не помню тех книг, что бабушка читала мне о вас.

— Ты не помнишь, но помнит твоя душа.

— Я бы хотела, чтобы вас увидела моя бабушка. Она бы вас оценила и полюбила!

— Я в этом уверен. Мудрой Елизавете Саккос понравился бы даже Фафнир.

— Откуда тебе известно имя моей бабушки, волшебник?

— Я же волшебник.

— А в других Реальностях тоже есть такие как вы?

— Да, там тоже есть существа, давно живущие самостоятельной жизнью. И далеко не все они родились из сказок и книг, тех которых породило человеческое подсознание. Но это тоже не фантомы, а персоны. Часто они безобразны настолько, что их создатели, встретив их в жизни, а не на экране, не вынесли бы одного их вида. Но они есть, и они ждут своего часа. Когда-нибудь все они выйдут на свободу.

— Как это странно... и страшно.

— Это еще и опасно. О, человек неразумный! Как часто он творит монстров, думая, что создает игрушки для своей забавы, а потом удивляется, что игрушки выходят из повиновения и грозят ему гибелью. То, что вы называете Реальностью, реально гораздо более, чем вы предполагаете. Эта Реальность тайно, постепенно, но неуклонно выходит из-под вашей власти. Впрочем, так оно и было задумано.

— Кем?

— Спроси об этом твою бабушку. Она знает.

— Но бабушка никогда в жизни не выходила в Реальность!

— Не выходит потому, что знает правду: не человек управляет Реальностью, а она управляет им.

Я стояла перед ним, пораженная его словами, не зная, что сказать в ответ.

— А где же мой Индрик и Фафнир? Я могу повидаться с ними? — спросила я, помолчав.

— Они давно скучают по тебе.

Мерлин подошел к окну, распахнул его и оглушительно засвистел. Почти тотчас в ответ откуда-то издали прозвучал чистый голос Индрика.

— Выйдем во двор замка, они вскоре прибудут.

Мы вышли, и действительно очень скоро к нам с усыпанного крупными звездами неба опустился старый дракошка. Я обняла его за огромную черепашью шею, на которой по-прежнему висела толстая золотая цепь, потрепала его огромное, все в старых шрамах ухо. Фафнир буркнул: «Телячьи нежности! » — но складки и морщины на его огромной морде выражали что-то вроде умиления.

В ворота скользнула легкая белая тень. Это был Индрик, и я бросилась к нему:

— Здравствуй, мой милый! Здравствуй, мой белоснежный! Скучал без меня?

Индрик изогнул лебединую шею и осторожно потерся рогом о мое плечо.

— Очень скучал, госпожа моя!

Я присела на коновязь.

— Дорогие мои! Я, наверно, больше сюда не приду: у меня начинается какая-то совсем другая жизнь.

— Мы это знаем, — вздохнул Фафнир и кивнул на Мерлина. — Вот он сказал, что ты скоро уйдешь на подвиг.

Я улыбнулась, ну ужи подвиг — возить макароны! Если бы Мерлин знал...

— Спой мне что-нибудь на прощанье, милый Фафнир!

— Милый Фафнир! Гх-р-ры!.. Вот уж не ожидал, что человеческая самка оценит мое скрытое очарование. Может, мне и в самом деле начать охоту на девушек? Шутка. Ну ладно, спою тебе на прощанье, ведь ты от нас уходишь. Мерлин, поможешь?

В руках Мерлина появилась гитара, и Фафнир запел под его аккомпанемент:

Жила принцесса в замке,

А с ней старик король.

Ей захотелось замуж, Король сказал: «Изволь! »

Семь королей к принцессе

с семи сторон пришли

И семь корон принцессе

На выбор принесли.

Отвергнуты все троны,

А с ними короли. Отвергнуты короны —

Видать, не подошли.

А девушка на ушко

Шепнула королю:

«Позволь мне выбрать мужем

Того, кого люблю».

Не стал неволить папа

Единственную дочь,

И короли, заплакали,

Ушли из замка прочь.

У короля в усадьбе

Звенят колокола.

Семь королей на свадьбу

Глядят из-за угла.

И семь мечей застыло

У церкви за углом,

И семь смертей грозило

Невесте с женихом,

Вдруг видят — Ах, как странно! —

Идет она пешком,

А с нею юный странник

С дубовым посошком.

Беспечен он и весел,

А на боку — сума.

Принцесса... А принцесса

Была любовь сама!

И тут свои короны

Сорвали короли

И перед ней в поклоне

Склонились до земли...

— Спасибо, милый Фафнир. Я буду помнить твою песенку.

Мы помолчали, я и три моих сказочных друга. Потом я сказала:

— Ну что ж, пора нам прощаться...

— Подожди, Кассандра! Ты носишь имя древней пророчицы, но ведь и я могу предсказывать. Хочу тебе сделать подарок. Задай мне любой вопрос о будущем, и я отвечу тебе на него. Но только один вопрос! Поэтому хорошо подумай, прежде чем задать его. Но мне не надо было долго думать.

— Скажи мне, добрый Мерлин, ждет ли меня в настоящей жизни любовь?

— Да. Тебя ждет большая любовь. Жаль, что вопрос был очень общим. Я не могу дополнить свой ответ по существу, но дам описание, которое может подтолкнуть тебя к разгадке. Ты будешь купаться в своей любви, как чайка над озером купается в солнечном свете на рассвете дня. Больше я ничего не скажу. Теперь прощай.

— Прощайте, дорогие друзья! Прощайте и помните обо мне!

Индрик запел свою дивную песню, и под ее виолончельные звуки я медленно стянула с головы корону...

Я сидела перед персоником, вертя в руках пластмассовый обруч. В ушах у меня все еще звучали и затихающая Индрикова песня без слов, и чудесное предсказание Мерлина, и баллада о принцессе-страннице. Это был мой лучший выход в Реальность, самый «реальный», говоря бабушкиным языком. Но я уже поняла, что в Реальность я никогда больше выходить не стану. И не потому, что моя бабушка прожила прекрасную и полную приключений жизнь без всякой Реальности, и не потому, что кормить живых куриц интересней и опасней, чем пленять драконов. Я и сама не понимала, что произошло со мной, но мысль о курах потянула за собой другую, которая, если бы я вздумала поделиться ею с бабушкой, звучала бы примерно так: я вылупилась из Реальности, с благодарностью отбросила осколки скорлупы и теперь буду жить на воле. Я сняла свое золотое платье, надела халат и отправилась в курятник: к этому времени у нас появились цыплята, и надо было их покормить перед сном.

Глава 6

— Бабушка, расскажи мне, как ты вылечила дедушку от рака? — попросила я в один из ближайших вечеров, когда мы с бабушкой пили чай в ее комнате. — Ты обещала.

— Да, я не забыла. Ну, слушай. Как ты знаешь, мы с твоим будущим дедом познакомились в Париже и полюбили друг друга. Мы сняли квартирку с мастерской на бульваре Пастера и поселились вместе. Мы были небогаты и перебивались с хлеба на кока-колу, но жили весело. Я работала в русской эмигрантской газете и получала гроши, а Илиас за такие же гроши оформлял греческий журнал. Мне было тогда тридцать лет, а он был на два года старше. У нас никогда не заходил разговор о браке, да и вообще о каком-то общем будущем; мы просто жили рядом, как две птицы сидят на одной ветке. Мне хотелось перебраться в Германию и работать на русском радио — была такая радиостанция в Мюнхене, она называлась «Свобода», и у меня там были друзья. Какие планы были тогда у Илиаса, я и теперь не знаю. Я тогда не подозревала, что он был сыном одного из самых крупных греческих богачей; я только знала, что он поссорился с отцом и не поддерживает отношений с семьей. В Германию он со мной ехать категорически отказывался, потому что любил Париж. Подозреваю, что меня он тогда не слишком сильно любил. Но через полгода все перевернулось в нашей жизни. Илиас заболел гриппом, потом грипп перешел, как мы тогда думали, в бронхит; прошел месяц, другой, а он все кашлял и кашлял. Я буквально силой отвела его к врачу, и через неделю мы уже точно знали, что у него запущенный рак легких с метастазами по всему организму. Врачи определили, что жить ему осталось не больше года. Он совершенно упал духом и приготовился к смерти. Его положили в больницу, начали облучать, но надежды на благополучный исход не давали. И вот тогда я решила, что не позволю ему умереть. Чтобы разговаривать о нем с врачами на правах супруги и принимать решения, я предложила ему зарегистрировать наш брак. «Я плохой, но все-таки христианин, — сказал Илиас. — Если ты не боишься связать судьбу с умирающим, то пусть это будет церковный брак». Нас обвенчали прямо в больнице, а уже потом мы зарегистрировали наш брак в мэрии. На венчание мы, естественно, никого специально не приглашали, но в это время в Париж из Мюнхена приехала моя подруга Альбина — девица весьма авантюрного склада. Ты должна ее помнить: она часто навещала нас, пока не уехала насовсем в Петербург. Мы с ней подружились еще в России и продолжали дружить в эмиграции. Она жила в Мюнхене и работала на радиостанции «Свобода», куда сманивала и меня. Вот она и была нашей свидетельницей на этой грустной свадьбе, а другим свидетелем был лечащий врач Илиаса.

После венчания мы с Альбиной из больницы пошли в какой-то кабачок, чтобы выпить за мое горькое счастье.

— Зачем ты это сделала? Чего ты хотела добиться этой нелепой свадьбой? — спросила меня Альбина.

— Дать ему умереть счастливым насколько это возможно.

— Ты думаешь, что умереть женатым — значит умереть счастливым?

— Что же я могу ему еще дать, кроме своей любви? Если бы у меня были деньги...

— Ты, конечно, нашла бы лучших врачей, самые дорогие, самые новые лекарства и спасла бы своего мужа. Так?

— Нет, не так. Я увезла бы его куда-нибудь далеко-далеко от Парижа, от цивилизации. Например, в горы. Мы жили бы в хижине на берегу горной реки или озера, дышали бы чистым воздухом и молились Богу. Я лечила бы его травами и ледниковой водой.

— Разве можно вылечить от рака водой и сеном?

— Не знаю, еще не пробовала. Но я прочла в одной мудрой книге, что если поститься, пить настои трав, растущих очень высоко в горах, пить ледниковую воду, купаться в ней и дышать воздухом с ледника, то можно полностью очистить организм от шлаков и токсинов, а хорошо очищенный организм способен сам справиться с любой болезнью. В это я верю. А еще я думаю об исцелении от суеты парижской жизни, от напряжения, вызванного погоней за успехом и признанием толпы. Уж если приходится умирать, то надо спокойно подготовиться к смерти. В Париже трудно молиться.

Альбина кивнула и надолго замолчала, а потом вдруг сказала:

— Я знаю такое место. Оно расположено на полпути к небесам. Это горная долина в Австрийских Альпах, в Тироле. Если твой Илиас после облучения встанет на ноги и сможет вынести дорогу, я отвезу нас туда. 'Гам есть горное озеро, ледники и водопады — все, что ты заказала. Не знаю, можно ли там излечиться, но к смерти подготовиться — лучше места не найдешь! Там вы будете наедине с природой и Богом. Ну, еще там живет один тролль, однако он не опасен. Он будет коптить для вас рыбу. Ищи деньги, подруга!

У меня появилась надежда. Пока Илиас лежал в больнице, я занимала деньги везде, где мне их готовы были дать.

— Бабушка! А в те времена люди охотно одалживали друг другу деньги? — перебила я ее рассказ, вспомнив, как сама недавно пыталась взять в долг денег на дорогу в Баварский Лес.

— Богатые — не очень, разве что под большие проценты. Но ведь мы не были богаты в то время, и такими же были все наши друзья. Есть такая русская шутка: Не имей сто рублей, а имей сто друзей и займи у всех по пятерке. Я так и сделала, и к выходу Илиаса из больницы у меня набралась сумма, достаточная для того, чтобы провести в горах два-три месяца. Я купила травник и несколько книг по альтернативной медицине. Альбина приехала за нами, мы погрузили все необходимое в ее джип, примерно такой же, как теперь у нас с тобой, устроили Илиаса со всеми возможными удобствами, поставив в салоне большое больничное кресло-кровать на колесах, и двинулись в Тироль.

Я хорошо помню, что тогда было лето, и по всей Европе стояла страшная жара. Нам нужно было проехать половину Франции, две трети Германии и еще кусочек Австрии. Путь в долину Циллерталь занял у нас примерно трое суток.

— Так мало, бабушка?!

— Естественно, сейчас даже на джипе пришлось бы ехать не меньше недели, не говоря уже о теперешних мобилях: за безопасную езду нынешние водители заплатили скоростью и маневренностью. Но, возможно, так и лучше, учитывая их зомбированные мозги и неповоротливую психику.

Долина Циллерталь представляла собой сказочное местечко. Игрушечный, почти сплошь деревянный городок, только церковь и несколько магазинов были каменными, но даже каменные дома там были украшены деревянными балконами с геранью. Город располагался вдоль быстрой горной речки Циллер. По долине пролегала старинная железная дорога, по которой ходил, пыхтя и дымя, настоящий паровозик с тремя вагончиками. Его топили углем, и уголь этот добывался неподалеку в горах.

— Вот бы прокатиться, бабушка!

— Теперь уже не прокатиться. Во время Катастрофы долина Циллерталь была затоплена даже раньше, чем места, расположенные ниже в горах.

— Почему так?

— Мы еще до этого дойдем, потерпи немного. Ну вот, въехали мы в городок, и я была им очарована и разочарована сразу — это было совсем не то, о чем я мечтала. Городок был очень хорош, но туристов в нем было больше, чем жителей. «Потерпи немного! » — сказала Альбина, видя мое разочарование. Мы пообедали форелью в ресторане под названием «У Старого Кролля», потом зашли в обувной магазин Кролля и купили горные ботинки для меня и для Илиаса, а под конец зашли в бюро информации для туристов, где Альбина спросила, есть ли свободные домики в пансионе Кролля наверху? Ей сказали, что есть. «Что это за Кролль, которому тут принадлежит почти все? — спросила я. — Может быть, вывески зашифрованы и читать нужно не «Кролль», а «Тролль»? Альбина и ответ сказала, что когда я увижу хозяина пансиона наверху, я пойму, что моя догадка близка к истине.

По дороге, которая шла вдоль реки, мы проехали городок насквозь и стали подниматься еще выше в горы. Дорога шла по самому берегу, теснимая стенами ущелья, в которое понемногу превращалась долина. И вот ущелье сузилось настолько, что места для дороги уже не хватало: она уперлась в скалу, в которой мы увидели большие железные ворота из двух половин — сейчас распахнутых. «Осенью движение здесь прекращается и ворота закрывают на замок», — сказала Альбина. «Кто закрывает? » — спросил Илиас. «Какой-нибудь из Кроллей, конечно! — ответила она. — А теперь прощайтесь с суетой и с волненьями, прощайтесь с цивилизацией, которую мы оставляем внизу. Мы въезжаем в железные ворота, отсекающие мирскую суету, как вы хотели. И таких ворот здесь семь. Можете считать». Мы въехали и темный очень низкий туннель, и в конце его оказалась еще одна пара железных ворот. За воротами скалы были мрачнее, среди них росли жесткие пучки утесника и плотные темные кочки кедрового стланика. Вскоре показался еще один туннель с железными воротами. После него скалы подошли еще ближе к дороге, и теперь они были покрыты кроваво-красным лишайником, будто обрызганы кровью. Мне захотелось повернуть назад и не въезжать в железные ворота. Я оглянулась на Илиаса — он пристально глядел на скалы и что-то шептал. «Мы можем здесь где-нибудь развернуться, чтобы ехать назад? » — спросила я шепотом Альбину. Та покачала головой: «Теперь это можно будет сделать только наверху». Мы проехали третий туннель и шестую пару железных дверей, и я обомлела. Прямо перед нами ущелье перегораживала высочайшая бетонная стена, а над ней было голубое небо, серо-синие горы и ослепительно сверкавшие на солнце ледники. «В этой стене находится седьмая дверь? » — в ужасе спросила я. «Что ты, это плотина водохранилища, и никаких дверей в ней нет. Мы сейчас поднимемся еще выше, и вы все увидите! »

Мы поднялись по очень крутой дороге к самому верху плотины. Здесь мы должны были остановиться, потому что дальше дорога шла по плотине, а въезд на нее был перегорожен опущенным шлагбаумом. Возле стояла будочка, а в ней сидел румяный подросток. Альбина вышла из машины и объяснила, что мы хотим остановиться в пансионе Кролля. «Пожалуйста, — ответил парнишка. — Но пока вы не заплатили за пансион, вы должны платить за проезд по плотине: вдруг вам у нас не понравится, а бесплатный проезд только для постояльцев. Дедушку вы сейчас найдете у коптильни на берегу, с ним и договаривайтесь». Заплатив молодому Кроллю пошлину, мы въехали на плотину. Посередине мы остановились и вышли из машины. Мы увидели озеро, окруженное горами и ледниками, прозрачное, как огромный круглый синий леденец, и холодное даже на вид. Со всех сторон к нему от ледников, торопясь и срываясь бесчисленными водопадами, бежали ручьи. Узкая кайма коренастых сосен была зажата между скалами и каменистым берегом озера. Справа на берегу, на значительном расстоянии друг от друга, стояло несколько летних домиков из темного бруса под черными шиферными крышами. На крышах, придерживая их от ветра, лежали валуны. Там же, у самой воды, стояла каменная коптильня с навесом. Туда мы и направились. У коптильни нас встретил сам старый Кролль, большеголовый, бородатый и горбатый — все как положено. Он выслушал наши пожелания, не отводя глаз от вертела, на котором коптились крупные форели, и сказал, что последний в ряду домиков свободен до конца сентября. «Ключ висит на гвозде возле двери. Идите. Смотрите. Решайте». Домик был прост и уютен, в нем не было ничего лишнего: вход с просторной террасы вел прямо в гостиную с камином, за которой находилась спальня. Мебель везде была грубая, под стать коричневым стенам: тяжелые приземистые столы, стулья и кресла, какие-то недвижимые кровати; в спальне шкаф, в гостиной буфет — все простодушного крестьянского стиля.

Мой муж сел в деревянное кресло-качалку на террасе и стал смотреть на озеро. «Тебе нехорошо, Илиас? » — спросила я. «Мне очень хорошо. Ты выбрала правильное место для моего перехода в иной мир». Я беспомощно отошла от него. Я не знала, что мне делать: распаковывать вещи или готовиться к отъезду назад. Илиас это почувствовал и сказал: «Девчонки! Идите к Троллю и договаривайтесь с ним: мы останемся здесь до самого конца». «Понятно, до конца сентября», — сказала Альбина и потащила меня с террасы.

Господин Кролль взял с нас деньги и выписал какую-то сомнительную квитанцию, запачкав ее рыбьим жиром и сажей. «Белье и одеяла вы найдете в шкафу, посуду в буфете, а дрова для камина за домом. Хотите рыбы? » Мы взяли у него три рыбины и пошли в дом. Альбина привезла с собой бутылку французского вина. Мы выпили вино и съели рыбу, а потом проводили Альбину до шлагбаума. Маленький Кролль, выяснив, что остаемся только мы, а машина едет вниз, пошлину нам вернуть решительно отказался.

Эти три форели были последней нашей едой на полтора ближайших месяца. Илиас решил лечиться строжайшим постом, а я стала голодать за компанию — так я ему сказала. На самом деле я дала обет поста, прося у Бога для моего мужа если не исцеления, то спокойной и безболезненной кончины.

Без всякой надежды на результат я начала лечить Илиаса «по собственной методе». Честно говоря, методы никакой не было, просто я штудировала одну за другой главы из травника, потом шла на берег и выискивала растения, которые могли как-то помочь при его состоянии. Иногда я брала ту целебную траву, что попадалась на глаза, лишь бы она не могла ему навредить. Набрав добрую охапку травы, я ее заваривала и целый день поила этим чаем Илиаса. Заодно и сама пила. А утро у нас начиналось с водолечения. Я выбрала подходящий водопад, падавший с небольшой высоты и многоструйный, как хороший душ. С великим трудом я подтащила к нему несколько плоских камней и выложила под ним площадку, на которую Илиасу было удобно вставать. Рядом я укрепила между камней две коряги с сучьями — вешалки для одежды и полотенец, и мы начали купанья под ледниковым водопадом. Конечно, купанье — это слишком сильно сказано, потому что под ледяными струями выстоять больше пяти секунд не было никакой возможности. Илиас набирал побольше воздуха в легкие, решительно шагал под водопад и стоял под ним, сколько мог выдержать. Потом он выскакивал из-под водопада и старался поскорей отдышаться, а я растирала его полотенцем. Потом мы шли домой, читали вместе утренние молитвы, а потом уже «приступали к трапезе», как он шутил, то есть пили мои будто бы чрезвычайно целебные травки. А впрочем, кто их знает; по травникам они все и вправду значились лечебными, а кроме того, ведь собирала-то я их возле нижней кромки ледника, и значит, росли они на границе жизни и смерти. Я считала, что в них должна быть заключена особенная жизненная сила.

Днем мы гуляли, читали Библию и писания греческих святых отцов: эти книги Илюша привез с собой и переводил мне их с греческого на французский. Перед обеденным чаем и на ночь снова купанья в водопаде. Разговаривали мы друг с другом очень мало — берегли силы, да и о чем нам было говорить?

Через три недели поста Илюша так ослаб, что я предложила вернуться в цивилизацию и обратиться к врачам, но он сказал: «Поживем тут еще немного. Если мне будет совсем худо, я прекращу пост. А вот ты могла бы уже сейчас начать есть, ты ужасно похудела». Но вот как раз я не могла прервать своего поста, я же дала обет. Кроме того, мне казалось, что у меня сил хватает на все только потому, что я не трачу их на приготовление и усвоение еды.

А сил у меня уходило много. Илюша уже не мог ходить к водопаду, он вообще не спускался с террасы и проводил почти весь день сидя в качалке и глядя на озеро. Он не мог удержать в слабеющих руках даже молитвенника. Я кое-как выучилась читать по-гречески, почти ничего поначалу не понимая, а он слушал меня, поправлял и переводил. Но кроме многочасового чтения и молитв, которые теперь тоже читала я одна, мне надо было каждый день с утра ходить к водопаду и приносить оттуда воду: Илюша был уверен, что без обливаний ледниковой водой он теперь не может жить. На кухне был термос, другой мы привезли с собой, а еще два я просто похитила из двух освободившихся рядом домиков. Господин Кролль, которого мы между собой, разумеется, именовали Троллем, принес мне три пластиковых ведра. И вот я каждый день с рассветом шла к водопаду и возвращалась, неся в руках два ведра, а в рюкзаке за спиной — четыре литровых термоса ледниковой воды. Я стащила с террасы на дорожку перед домом одну из скамеек; я ставила на нее два ведра с водой и третье — пустое, в которое потом выливала воду из термосов. Теперь обряд ледникового омовения происходил так: «Во имя Отца, — стоя на скамье, я поднимала первое ведро и опрокидывала его на голову мужа, — и Сына — второе ведро, — и Святаго Духа! Аминь! » — третье ведро, и я спрыгивала со скамьи, чтобы начать его растирать полотенцем. И вот так дважды в день. Илюша уверял меня и Кролля, со спокойным вниманием наблюдавшего нашу странную жизнь, что такое окачивание смывает с него болезнь и грехи. «Тут нет ничего удивительного, я ведь знаю, что ты молишься обо мне, когда ходишь за водой, и вода становится вдвойне целебной». Он угадал — так оно и было. Набрав воды, я всегда останавливалась над озером и просила у Господа сил на этот день. Потом я стояла на берегу и смотрела, как чайки купаются в солнечном свете при рождении дня, и Бог был со мной повсюду...

— Бабушка! — воскликнула я, пораженная ее словами. — Это были те самые слова, которыми закончил свое пророчество Мерлин: «Ты будешь купаться в любви, как чайки купаются над озером в солнечном свете... »

— Что, милая?

Но мне не хотелось прерывать ее повесть.

— Ничего... Просто ты не говорила, что на озере жили чайки.

— Да, там было множество чаек. Я любовалась ими, а потом надевала рюкзак с четырьмя термосами, брала в руки по ведру и шла в дом. Днем мне надо было собирать и заваривать травы и дом содержать в порядке, а ночами просыпаться и слушать, как спит и дышит Илюша.

— Бабушка, а ты не боялась, что дед умрет не от рака, а от голода?

— Нет, этого я не боялась. Я была как натянутая струна между Илюшей и Богом, я вся была настроена на упованье: если Господь захочет, Илюша будет здоров, а если нет — значит лучше ему умереть здесь. Но страхи, конечно, были, да еще какие! На шестой неделе поста его вдруг начал мучить сильный кашель и, извини за подробности, он стал выплевывать какую-то черную и зловонную мокроту. Я очень испугалась и спросила его, не хочет ли он спуститься с гор и вернуться в Париж? А он вместо ответа спросил: «Я становлюсь тебе противен? Ты больше не можешь выносить этот смрад? Потерпи, осталось уже немного». Я ужасно на него обиделась и... Ты не поверишь, я и сама себе потом не верила, но я размахнулась и дала ему оплеуху за эти слова. Потом села перед ним на пол и разревелась, приговаривая: «Да как же ты посмел такое сказать! Именно сейчас! Ведь ты же выплевываешь из себя гниль, дохлятину, потому что твой рак подох! Понимаешь — сдох! А кто сказал, что дохлые раки хорошо пахнут? » Он засмеялся и сказал: «Кто я такой, чтобы Господь являл на мне Свои чудеса и милости? Да и зачем я Ему здесь, на земле? Чтобы нарисовать еще сотню картинок? Я не жду чуда. Я только хочу до конца моих дней оставаться на этом пустынном берегу, ведь я здесь только с теми, кого люблю больше всех — с Богом и с тобой». И тут я спросила его: «Илюша! А если бы чудо случилось, ты бы вернулся в Париж, в нашу мансарду? » — «Конечно, нет! Прежняя моя жизнь привела к раку, так неужели я стал бы повторять ее, чтобы получить через несколько лет новый рак? Если бы Господь меня помиловал, подарил мне еще одну жизнь, я бы распоряжался ею как принадлежащей Богу». — «Ты ушел бы в монастырь? » Он засмеялся: «В монастырь женатых не берут, моя красавица. Так просто ты от меня не отделалась бы! Нет, я просил бы Господа дать мне мудрость и силы оставшуюся жизнь служить Ему, а как — уж это Ему виднее. Он и указал бы путь. Может быть, священство? » «Священство исключается, — вздохнула я, — ведь я уже была один раз замужем, еще в России. Придется тебе подыскать что-нибудь другое. Подумай об этом, поскольку чудо уже происходит — ты выздоравливаешь».

— Бабушка! Ты ведь это говорила, сама не веря в чудо исцеления? Это была психотерапия, как я понимаю?

— Ну и поздравляю тебя, если ты понимаешь. Я вот до сих пор не знаю, почему я тогда вела себя так, а не этак, почему говорила то, а не это. Меня просто несло но течению, и я во всем себе доверяла. Но только потому, что себя-то я полностью доверила Богу. Каждое мое слово, каждое движение мысли были пропитаны упованием на Господа. Не забудь, что я при этом держала строгий пост и непрерывно молилась!

— Ты думаешь, это имело большое значение? Мне кажется, разумнее было бы экономить свои силы.

— Глупышка! Вот как раз пост с молитвой эти силы мне и давали.

— Не пойму я, бабушка, тебе было легко или трудно?

— То и другое вместе. Когда делаешь что-то во имя любви к человеку или к Богу, это всегда так. Монахи, например, трудятся больше всех в этом мире, живут очень трудно и скудно, а нет людей радостней и спокойней, чем монахи и монахини. Вот, поди и разбери, трудно им или легко?

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒