Улица.. Половодье.

Улица.

Другой конец нашей улицы упирался в высокую насыпь ж/д. полотна широкой колеи, потому что рядом находился ж/д. мост через реку Ува. Эта половина улицы была намного выше, и в половодье её почти не затапливало, да и жили здесь более привилегированные люди: бывшие военные, учителя, машинисты УЖД. Примерно посредине улицы УЖД под прямым углом уходила в ДЕПО и мастерские. На повороте был сделан короткий тупик, в котором стоял старый списанный финский паровозик – любимое место игры мальчишек. Напротив, паровозика стоял добротный бревенчатый дом отставного капитана. Он возглавлял уличный ДОСААФ, и нас, подростков принимал в общество, выписывая нам удостоверения. У него дома хранилась малокалиберная винтовка, и он объяснял нам как нужно стрелять. Вешал на баню мишень, и из окошка уличного колодца мы стреляли по ней. От него в нашу сторону жил в дощанке Витя Вычужанин с матерью. Мы подружились с ним, и я часто проводил время в ихнем дворе и дома. Он был старше меня на 2-3 года, был хорошим рыбаком. Помог мне смастерить удочку, и мы часто проводили время на реке, отлавливая окуней и пескарей. Иногда брали с собой вилки, прикрученные к палке, как острогу. На дне реки было полно коряжек, палок, кусков торфа, коры деревьев, которые мы медленно отодвигали в сторону, и всегда обнаруживали под ними спрятавшуюся рыбу: небольших налимов, пескарей, усачей, вьюнов. Последние, извиваясь как змея, удирали впереди нас, и быстро зарывались в песок, только головка торчала. Мы быстро хватали её вместе с песком. Иногда мы уходили за лесозавод на луга, но здесь негде было рыбачить, сплошным потоком по реке шёл сплав бревен на завод для распиловки. Иногда случался затор, сплав останавливался, и мы с Витей бегом по бревнам переправлялись на другой берег. На лугах в это время творилось что-то невообразимое птичье безумие из хаотичного многоголосия смешанного выступления певцов. Прямо под ногами бесстрашно сновали тысячные стаи скворцов, казалось количество их бесконечно. Осенью они собирались в такие огромные стаи, что при перелетах закрывали все небо. Прошло несколько десятков лет после Чернобыльской аварии, а популяция скворцов так и не смогла восстановиться. С лугов и больших городов они полностью исчезли, и только одиночные пары иногда встречаются в некоторых деревнях. Рядом с домом Вити, то же в дощанке жила семья эвакуированных с Украины, высокая красивая седая женщина с дочерью и внучкой 19-20 лет. Жили они тихо-мирно, ни с кем не общались. Иногда втроем выходили в поселок по магазинам. Однажды внучка появилась в шикарном строгом костюме, в белоснежной блузке с кружевным воротничком и шикарной брошью, и стала по утрам уходить по узкоколейке в сторону лесозавода. Прошёл слух, что она устроилась на работу секретарем в приемную директора лесозавода. Была она писаной красавицей, и вскоре от кого-то забеременела. Нагулянный ребенок неизвестно от кого – это была катастрофа. И несмотря на строгий запрет абортов, они с кем то, видно, договорились подпольно, но аборт прошёл неудачно, и она скончалась. В следующем доме рядом с нами жили Бушковы. Были у них две девочки погодки, старше меня на 3-5 лет. В доме у них была такая идеальная чистота, что боязно к ним было заходить. Как-то они мне украдкой показали висящий в чулане автомат ППШ с диском, наверное, папаша привез с фронта. Поначалу мирные отношения с девчонками закончились боевыми действиями, мы начали кидать друг в друга камнями и палками, дошло до того, что родители вынуждены были вмешаться в эти бои без правил. За нашими огородами была приличной величины чистая поляна с редкими деревьями ольхи и березы. Туда на совместные игры приходили ребятишки с соседней улицы, мы оборудовали на поляне шалаш, на кусты повесили ленточки и игрушки. Любили залазить на молодые, не высокие, до 3-4-х метров ольху, березу, и с вершины спускаться, пружиня стволом. Ольха с хрустом ломалась, и один из мальчишек приземлился неудачно копчиком на пенёк, ну и орал потом! Более гибким был ствол березки, спускаешься как на парашюте, а если худого веса не хватало, зависал, пружиня над землей метрах в двух, и тогда приходилось отцепляться и приземляться на ноги. За огородами было мелколесье, постепенно переходящее в старый темный еловый лес, тянувшийся около 3-х километров до Узей-Туклинских полей и бойни скота. Осенью в выходные мы группой подростков пересекали этот мрачный лес, и выходили на поля, где стояло несколько скирд соломы. Мы в них проделывали хода как кроты, и скатывались с сверху скирд будто с горки. Так проходил целый день. За огородами было полно высохших кочек, на них росла мелколистая осока, которая осенью пожухнув, опускалась вокруг кочки, как волосы на голове человека. От многолетнего скопления старой травы, кочка вырастала ввысь, образуя на верхушке рыхлую массу, которую облюбовали перелетные птицы: горихвостки, славки, пеночки… Весенними ночами начинали ухать филины. Вдруг раздавался пронзительный крик ребёнка, которому прищемили палец, переходящий в плачущий крик женщины, и заканчивалось басовитым «Уф, уф! ». И кричал не один, а подключалось несколько особей. Нам, маленьким, становилось страшно от этих звуков, мороз шел по коже, родители успокаивали нас как могли, объясняли эти звуки. Филинам было раздолье для жизни, рядом, на бойне находилась свалка потрохов, в темном лесу никто их не тревожил. На месте этой бойни потом построили мясокомбинат. В конце огорода, около бани, росла ольха и несколько молодых березок, на которых порхали синицы в поисках пищи. Кто- то из друзей научил меня сделать на них ловушку. Берется толстая доска форматом с книжку, к ней гвоздичком прибивается одним концом лучина, на другом конце дырявится отверстие, по бокам доски прибиваешь из брусочков ворота. К средине перекладины на толстой нитке привязываешь круглую палочку, заостренную как огрызок карандаша, конец которой с усилием закрепляешь в отверстие лучины. На конец этой карандашной палочки закрепляешь деревянный короб. К лучине посредине перемотав нитками, крепишь кусочек сала. Любопытная синица в оставшуюся щелку залазит внутрь короба, и начинает долбать по салу. Карандаш выскакивает из отверстия, короб падает на доску. Залазишь на дерево и запускаешь тонкие пальчешки в короб, ловишь синицу и несешь её домой. Но дома, летая по избе, она начинает пакостить, и мать заставляет отпустить птицу на волю. Поэтому я перестал приносить птиц домой, а подержав в руке тут же отпускал.

Других соседей не хочется вспоминать, там жили взрослый сын с женой и не старая мать.

Редкий день они не скандалили, сын, напившись, выгонял мать из дома, и она с насыпи узкоколейки проклинала его, а он в ответ снимал на крыльце штаны и показывал ей в ответ голый зад. На своей улице родители ни с кем не сдружились, но зато сошлись с многодетной семьей с соседней улицы, метрах в двухстах от нашего дома. Раза два в месяц мы ходили к ним в гости, чаще в баню, своей у нас поначалу не было. Тогда бань у многих не было, и по договоренности ходили к тем, кто их имел. Особенностью того периода посещение бань было то, что в них ходили все вместе, свои и чужие, взрослые и дети. Никакого стыда не было, все происходило в быстром темпе: кто-то мылся, кто-то парился, пока был жар. От такого жара плохо было малышам, им давали ковшиком холодную воду, чтобы облегчить такую участь, а потом все потихоньку утягивались в дом – оклематься. Потом накрывался стол с едой и бутылкой с сургучной пробкой. Надо сказать, что мои родители очень хорошо пели в два голоса, может ещё поэтому их приглашали в гости. Этот талант передался и мне, и первую грамоту я получил благодаря ему, за пение в 9 классе на районном смотре-конкурсе.

Как-то во втором классе мать повела меня в казенную общую лесопунктовскую баню. В женский день! Женщины спокойно восприняли мое появление, у каждого дома были такие же подростки. Но вот девчонки- малявки запищали так, что увидели что-то ужасно непотребное: «Выгоните его, пусть он уйдет». Мать посадила меня на лавку, поставив рядом тазик с водой, мелюзга притихла. Потом мы пошли в парилку, где были в основном девушки и молодые женщины, эти приняли меня с радостью: «О, кавалер пришёл, айда к нам! » Но мать не дала времени налюбоваться прелестями женского тела, сначала охаживала мой скелетик березовым веником, и сполоснув после парилки, отправила меня домой, сама осталась париться. После этого я дал обещание больше не ходить с женщинами в баню. Один раз мне пришлось греться вместе с матерью внутри русской печи. На дно была послана солома, которая расползалась, оголяя горячие кирпичи, я не выдержал долго этих ожогов, и с криком вылез из печи.

Половодье.

В пятидесятых годах зимы бывали очень морозными, температура понижалась до -42, -45 градусов, и земля промерзала глубоко, до 2-х и более метров. Река Ува была хоть и не большая, но половодья устраивала грандиозные, разливаясь на километры вширь. Наш дом казалось, поднят был высоко, но временами вода поднималась выше пола, и отец на кирпичи и бруски укладывал доски, чтобы ходить по дому. От крыльца до узкоколейки было около 30 метров, и отец на козлах стелил тротуары, чтобы сходить в посёлок за продуктами. Иногда появлялась большая лодка, на которой развозили хлеб, сахар, соль, чай, спички, табак… Бегая по тротуару, я однажды запнулся за торец одной из досок, и полетел вниз, где бурный поток желто-коричневой воды проносился с бешеной скоростью. Я чудом умудрился зацепиться пальчешками за кромки досок, и заорал. На крик выбежал отец, и схватив меня за ручки, поднял на тротуар, с моих ног стекала вода. Учился я тогда во втором классе, а плавать научился только в седьмом. Что меня ждало, упади я в воду? А просто бы вы не читали эти строки.

12 3 4 Следующая ⇒