Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





(2-я Болдинская осень. Медный всадник. Пиковая дама. Осень. «Вновь я посетил.». История Пугачевского бун­та. Капитанская дочка. «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит.». «Я памятник себе воздвиг нерукотворный.» Сказка о рыбаке и рыбке. Сказка о



(2-я Болдинская осень. Медный всадник. Пиковая дама. Осень. «Вновь я посетил... ». История Пугачевского бун­та. Капитанская дочка. «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит... ». «Я памятник себе воздвиг нерукотворный... » Сказка о рыбаке и рыбке. Сказка о царе Салтане. Сказка о золотом петушке. Дубровский).

Период творческой зрелости. В лирике углубляются философские мотивы, все большее и большее место занимает проза, отмеченная типично пушкинскими чертами: точностью, лаконизмом, динамикой действия, той простотой, за которой таится бесконечная глубина, по словам Гоголя, «бездна пространства». Пушкинская проза 30-х годов открывает дорогу Гоголю, Достоевскому, представителям так называе­мой «натуральной школы», писателям-разночинцам, способствует будущему расцвету реалистической литературы. За год до смерти Пуш­кин становится издателем журнала «Современник», так много сделав­шего для развития демократической литературы уже после гибели поэта, в 40 — 50-е годы XIX века. Как бы предчувствуя скорую гибель, поэт подводит итоги своего творчества в ст. «Пора мой друг, пора! Покоя сердце просит... », «Вновь я посетил... », «Из Пиндемонти», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный... ». С гордостью говорит поэт о том, что для власти и чинов «не гнул ни совести, ни помыслов, ни шеи». Дни его уже сочтены. Побег «в обитель дальную трудов и чис­тых нег», в мир творчества и любви, о котором он мечтал в стихотво­рении«Пора, мой друг, пора... », не состоялся.

Лирика

(Вольность. К Чаадаеву («Любви, надежды, тихой славы... »). Де­ревня. Песнь о вещем Олеге. Узник. «Свободы сеятель пустын­ный... ». К морю. «Я помню чудное мгновенье... » 19 октября (1825 г. ). Арион. Пророк. И. И. Пущину. «Мой первый друг, мой друг бесцен­ный... ») «Во глубине сибирских руд... » Поэт. Анчар. «На холмах Гру­зии... ». Зимнее утро. «Я вас любил... ». Поэту. Бесы. «Пора, мой друг, пора». «Вновь я посетил... ». Из Пиндемонти. «Я памятник себе воз­двиг... »)

Лирика — один из трех основных родов литературы, наряду с эпо­сом и драмой, известных еще с античности. Важнейшей особенностью ее является эмоциональность, субъективность, всеобщность и кон­кретность выражаемого поэтического чувства. В лирике важно не столько то, о чем говорит поэт, сколько — как он выражает свои чувст­ва. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды» сказал: «Здесь поэт стоит на первом месте, и мы не иначе как через него все понимаем и воспринимаем. Предмет здесь не имеет цены сам по себе, все зависит от того содержания, которое придает ему поэт».

Человек, лирический субъект, воспринимающий мир, оказыва­ется мерой всего. Содержание лирического произведения неисчер­паемо по широте охвата действительности и по глубине постиже­ния человеческой души. Тем не менее, есть темы, которые в лирике считаются «вечными», и ни один поэт не может пройти мимо них, так как в них заключена истинная жизнь человеческой души. Это любовь, природа, смысл человеческого существования, цель и задачи творчест­ва. Каждый истинный поэт вносит в освещение этих тем что-то новое, неповторимое, до него никем не сказанное. «Прекрасное мгновение» отдельного человеческого бытия благодаря лирике становится вечным, понятным и созвучным людям разных эпох и народов.

Для лирики характерны особые формы выразительности, среди которых, в первую очередь, ритмика стихотворной речи, музыкаль­ность стиха, достигаемая с помощью таких приемов, как аллитера­ции, ассонансы; необычная, не свойственная обычной разговорной и даже литературной прозаической речи структура фразы; нали­чие выразительных метафор, эпитетов, сравнений.

Все эти особенности лирического рода ярко выразились в поэзии А. С. Пушкина, которого В. Г. Белинский назвал «первым русским по­этом-художником».

Многообразие его лирики очевидно. Но все же можно выделить несколько тем, которым он оставался верен всю жизнь, наполнив новым содержанием неумирающие, вечные темы, осмыслив темы новые, актуальные, волнующие общество в ту эпоху. Это темы сво­боды, справедливости, равенства, овладевавшие русским общест­вом под влиянием французских демократических революций; тема дружбы как личного и общественного понятия; темы природы и ее врачующего влияния на человека; тема жизни и смерти, смысл че­ловеческого существования, тема любви и т. д.

Одним из самых важных условий нормального человеческого су­ществования и одновременно одной из самых сложных категорий философии является понятие свободы. С оды «Вольность» фактиче­ски начинается творческий путь Пушкина. Мыслью о том, что же зна­чит истинная свобода, проникнуто одно из последних его стихотворе­ний — «Из Пиндемонти». Какова же эволюция этого понятия в твор­честве Пушкина? Говоря об этом, безусловно, нам придется коснуть­ся и темы поэта и поэзии, потому что личная и общественная свобода для Пушкина неотделима от свободы творчества.

В оде «Вольность» юный поэт декларирует: «Хочу воспеть сво­боду миру, / На тронах поразить порок». Свобода для него — это строгое подчинение всех членов общества, независимо от социаль­ного положения, справедливым высшим Законам. Поэт еще не за­думывается о личной ответственности каждого члена общества: общество строго определяет меру активности и ответственности ка­ждого человека. Но уже в стихотворении «К Чаадаеву» 1818 года сво­бода — это возможность реализации «души прекрасных порывов». Ка­тегория свободы приобретает все более личный характер, она стано­вится неотъемлемым правом каждого человека: «Мы вольные птицы: пора, брат, пора... » («Узник» 1822). Возвышенными, не задумываясь, называются чувства свободы, славы и любви. Эпитеты «свободный», «вольный» приобретают оценочный характер, как выражение самого возвышенного и святого в жизни: «беседа вольно-вдохновенная», «сво­бодная стихия», «свободен и беспечен» союз лицейского братства, «свободный глас» поэта, не ограниченный цензурными рамками, «душа благородная, возвышенная и пламенно свободная», «гроза — символ свободы» и т. д. Личная свобода оказывается самым главным благом жизни. Истинно свободный человек бескомпромиссен по от­ношению к себе, он предъявляет себе самые высокие нравственные требования. Тогда его личная свобода оказывается благом не только для него, но и для общества:

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе.

Ты сам свой высший суд.

Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

(1830)

«На свете счастья нет, но есть покой и воля... »

(1834)

Подводя итоги своему творчеству, поэт гордится тем, что пробу­ждал своим творчеством «чувства добрые» и способствовал их ут­верждению в обществе личным примером: «Для власти, для ливреи / Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». (1836)

Гражданская тематика во многом связана с темой свободы. В раннем творчестве делается акцент на «неправедную власть», которая привела к страданиям угнетенных и беспредельной тирании угнетателей:

Не видя слез, не внемля стона,

На пагубу людей избранное судьбой

Здесь барство дикое, без чувства, без закона

Присвоило себе насильственной лозой

И труд, и собственность, и время земледельца

(Деревня, 1819 г. )

Выход из противостояния видится в восстании, революции, кото­рая превратит бесчестное самовластье в обломки. Хотя, по мнению Пушкина, более желателен другой путь — самоограничение тирании: Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный И рабство, падшее по манию царя, И над отечеством свободы просвещенной Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Гражданственность поэзии Пушкина проявляется и в той гордо­сти, с которой он говорит о военных победах России, о ее великом историческом прошлом, начиная с юношеской оды «Воспоминания в Царском Селе» и заканчивая стихотворением 1836 года, посвя­щенным очередной годовщине Лицея. Вспоминая события 1812 года, Пушкин говорит о том, что, прощаясь со старшими братьями, отправляющимися защищать страну от Наполеона, молодежь «в сень наук с досадой возвращалась, / Завидуя тому, кто умирать / Шел мимо нас... » Думая о своем призвании, пытаясь заглянуть в будущее, он видит в нем великую Россию, объединяющую под сво­ей сенью множество равноправных народов:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык.

Особое место в творчестве Пушкина занимает тема дружбы. Ото­рванный от семьи в 11 лет (лицеисты не разъезжались по домам даже на каникулы), Пушкин оценил величие истинной дружбы, которая спасала его в самые тяжелые минуты жизни. Особенно вдохновен­но звучит эта тема в стихотворении «19 октября 1825», которое по праву может считаться гимном дружбы и образцом раскрытия этой темы в творчестве Пушкина. В Михайловском, «во мраке заточе- нья», поэт одинок, но его «воображенье... товарищей зовет», а мысль о них согревает время разлуки. Каждому из лицейских друзей по­свящает Пушкин строки, полные любви и нежности. Он называет их «друзья моей души», верит в то, что, как бы ни сложились из судь­бы, где бы они ни встретились, чувства их друг к другу будут неиз­менны. Многие из лицеистов были поэтами, но большинство их строк, увы, «кануло в Лету». Пушкин рано осознал свое великое предназначение («Я гордился меж друзей / подругой ветреной сво­ей» — т. е. Музой). Но в стихотворении «19 октября 1825» нет и сле­да превосходства над «друзьями-стихотворцами», напротив, чувствуется уважение к их творчеству и деликатность в признании их поэтических заслуг, а порой даже некоторые элементы само­унижения. Обращаясь к Дельвигу, он пишет: Но я уже любил рукоплесканья, Ты, гордый, пел для муз и для души; Свой дар как жизнь я тратил без вниманья, Ты гений свой воспитывал в тиши.

Даже Кюхельбекера, пушкинская эпиграмма на которого одна­жды чуть было не довела друзей до дуэли, он называет «мой брат родной по музе, по судьбам... »

И. Пущину, посетившему поэта в его изгнании, он посвящает сти­хотворение необыкновенной лирической силы, написанное ритми­чески как бы на одном дыхании, так как сложное предложение, из которого состоит первая часть стихотворения, состоит из синтакси­чески и ритмически законченных отрывков одной величины:

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный,

Твой колокольчик огласил.

(1826)

«Друг» — это обращение для Пушкина означает высшую степень доверия и любви. Няню он называет «подругой дней моих суровых», возлюбленную — «друг прелестный», жену в стихотворении 1934 года — просто и доверительно — «мой друг».

Что касается лицейских друзей, то стихотворения, посвященные Дню Лицея — 19 октября — он писал каждый год, до самой смерти...

Светлый гений, Пушкин посвятил теме любви множество сти­хотворений, создав, можно сказать, «энциклопедию любовных пе­реживаний» — от внезапного озарения на балу или в кибитке коче­вой, до возвышенного чувства, проходящего через годы. Ранняя любовная лирика поэта носит еще во многом условный характер. В духе романтической традиции того времени она рисует образ раз­очарованного, трагически страдающего героя, у которого «в бурях отцвела потерянная младость, / где легкокрылая... изменила ра­дость» («Погасло дневное светило... » (1820). Юный поэт тоскует от того, что неспособен к любви: «Я пережил свои желанья, / Я раз­любил свои мечты; / Остались мне одни страданья, / Плоды сер­дечной пустоты». Действительно, плоды сердечной пустоты — это стра­дания, а любовь, даже неразделенная, — это всегда стимул к жизни.

Он понимает это позже, в 30-е годы: «И сердце вновь болит и любит оттого, Что не любить оно не может» (1829).

Новый этап в любовной лирике поэта — это стихи Михайлов­ского периода, открывающиеся стихотворением «Ненастный день потух», в каждом слове, в каждом многоточии которого, по словам Гоголя, — «бездна пространства». Вершиной любовной лирики это­го периода, а может, и всего творчества Пушкина, стало стихотво­рение — «Я помню чудное мгновенье... ».

Любви покорны все возрасты, и она может вспыхнуть внезапно, перечеркнув всю предыдущую жизнь. Об этом и в шутку и всерьез говорит Пушкин в ст. «Признание», написанном тогда же, в Ми­хайловском:

Мне не к лицу и не по летам...

Пора, пора мне быть умней!

Но узнаю по всем приметам

Болезнь любви в душе моей...

(1826)

В то же время новая любовь не отвергает старую:

Я призрак милый, роковой,

Тебя увидев, забываю;

Но ты поешь — и предо мной

Его я вновь воображаю

(Не пой, красавица, при мне..., 1828)

Стихотворения 30-х годов совершенствуются по мысли и по чув­ству, открывая для читателей нежную, любящую и возвышенную душу поэта, благословляющего отвергнувшую его женщину на лю­бовь с другим человеком («Я вас любил... » «На холмах Грузии»). Возлюбленная воплощается в святую Мадонну — «чистейшей пре­лести чистейший образец», имя которой — Наталия Николаевна Гончарова, жена поэта.

Среди любовной лирики поэта есть и стихи, навеянные эпику­рейской лирикой Батюшкова. В этих стихах поется гимн «юным девам и женам, любившим нас», разделявшим веселье юношеских пирушек, красавицам, подарившим томный и многообещающий взгляд на балу, пылкой любовнице или, напротив, скромной деви­це, впервые разделившей страсть поэта. Но о чем бы ни говорил поэт, всегда его стихотворение о любви дышит искренностью и убе­ждает читателя в невозможности жить и чувствовать иначе.

Природа — неисчерпаемый источник вдохновения для истинных поэтов. Природа может служить напрямую предметом словесного изображения, вдохновляя поэта своей красотой как в общей пано­раме, так и в мельчайших деталях: капля росы на травинке, мох то­щий, кустарник сырой и т. д. Таковы стихотворения Пушкина «Кав­каз», «Еще дуют холодные ветры... », «Зимнее утро», «Осень». Но все же пейзажной лирики в чистом виде немного. Даже в вышепе­речисленных стихотворениях важен не только и не столько пейзаж, сколько те настроения и мысли, которые он рождает в душе поэта. К примеру, в ст. «Осень» разговор о временах года органически пе­реходит в размышление о сути поэтического творчества, о природе вдохновения. Для большинства же образцов пейзажной лирики по­добный переход закономерен, органичен, он первоначально заду­ман, при всей импульсивности поэтического творчества. Например, в стихотворении «Деревня» описание мирного сельского пейзажа противопоставлено скорбным размышлениям «друга человечества» о «барстве диком» и «рабстве тощем». Это противопоставление носит слишком рациональный, умозрительный характер, что свой­ственно произведениям классицизма, влияние которого в 1819 году Пушкин еще не преодолел.

В ст. «Бесы», «Зимняя дорога», «Зимний вечер» пейзаж служит сред­ством раскрытия душевного состояния поэта. Например, в стихотворе­нии «Зимняя дорога» этому способствует дважды повторенное слово «печальный»: «На печальные поляны льет печальный свет она». Эпите­ты с семантикой печали часто сопровождают пейзажную лирику Пуш­кина Михайловского периода: «двор уединенный, печальным снегом занесенный», «наша ветхая лачужка и печальна, и темна».

В стихотворении «Бесы» тревога, неопределенность материали­зуются в злой и страшной вьюге, которая окончательно лишает ге­роя будущего, перспективы. Семь раз повторенное слово «мутный» передает ощущение безысходности, на которое и накладывается мистическая картина пляски бесов. Бесы эти — не в природе, а в душе лирического героя:

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне...

(1830)

В стихотворении «Вновь я посетил... » природа родных мест, ее узнаваемость и одновременно изменчивость рождают мысли о бес­конечности жизни: то есть пейзаж становится точкой опоры для философских размышлений.

Любовь Пушкина к природе, умение передать ее красоту, вели­чие и эмоциональную силу проявляются и в крупномасштабных произведениях поэта: «Полтава», «Медный всадник», «Граф Ну­лин», «Евгений Онегин». Как принципиальную разницу между со­бой и Онегиным Пушкин выделил неумение своего героя писать стихи и ценить красоту природы.

«Евгений Онегин»

Над романом Пушкин, по его собственным подсчетам, работал «7 лет, 4 месяца, 17 дней». Но и после того, как были подведены эти первые, предварительные итоги Болдинской осенью 1830 года, работа продолжалась. В частности, дописан такой важ­ный фрагмент, как письмо Онегина к Татьяне. От замысла до его окон­чательного воплощения прошли годы, чрезвычайно важные для фор­мирования личности и творчества поэта: ссылка в Михайловское, вос­стание декабристов, трудные последекабрьские годы, женитьба. Душа обогатилась новыми знаниями и открытиями. Творчество стремитель­но приближается к постижению нового универсального художествен­ного метода — реализма, — позволяющего показать жизнь всесторон­не, в самых разнообразных ее связях. Изменяется и структура романа. Если первоначальный замысел свидетельствовал о том, что главной за­дачей поэта было рассказать о человеке с себялюбивою душой и с оз­лобленным умом, кипящим в действии пустом, то в окончательном ва­рианте перед читателем «страдающий эгоист», жестоко расплативший­ся своей жизнью за грехи общества, его сформировавшего. Первона­чально роман создавался по принципу «байронических» поэм с единым героем в центре внимания. Но в результате произведение приобретает эпическую широту, включая в себя все новых и новых героев, новые картины русской жизни, столичной и провинциальной, наполняется взволнованным голосом автора, освещающего лирическим светом ка­ждую строчку. У главного героя появляются серьезные сюжетные «про­тивовесы» — Татьяна, Ленский, автор-повествователь, — которые ко­ренным образом меняют первоначально задуманную расстановку дей­ствующих лиц. Пушкин, чувствуя новизну и необычность своего дети­ща, смело бросается в «даль свободного романа», о чем он и говорит в конце 1-й главы, порой не подозревая, куда приведут его «ума холод­ные наблюдения и сердца горестные заметы». Ведь недаром в одном из писем он писал: «Представьте, что учудила моя Татьяна, — взяла да и вышла замуж! ». Свобода творческой мысли соединяется с точностью картин и деталей. Пушкин заметил: «В нашем романе время расчисле­но по календарю», а в описании жизни Онегина в деревне использова­ны факты из личной биографии Пушкина периода Михайловской ссыл­ки. Окончательный вариант состоит из восьми глав. Каждая глава, как и роман в целом, обрывается как бы на полуслове, предоставляя читате­лю простор для размышлений. Например, 3-я глава кончается встречей Татьяны и Онегина после того, как Татьяна послала ему письмо: Но следствия нежданной встречи Сегодня, милые друзья, Пересказать не в силах я; Мне должно после долгой речи И погулять, и отдохнуть: Докончу после как-нибудь.

Начало 4-й главы продолжает держать читателя в напряжении, при отсутствии внешнего действия. Этому способствует указание на 1—6 строфы, которых, по сути, не существует, и вследствие этого указа­ния творческая работа автора и читателя активизируется. Затем идет внутренний монолог героя, сливающийся с лирическим монологом ав­тора, затем авторская характеристика героя и лишь затем действие подходит к тому событию, на котором прервалась 3-я глава. 7 глава заканчивается словами:

Но здесь с победою поздравим

Татьяну милую мою

И в сторону свой путь направим,

Чтоб не забыть, о ком пою...

А 8-я глава начинается с рассказа о становлении творческого пути самого автора. «Открыт», незавершен сюжет и финал романа в сти­хах, но в этой мнимой незавершенности — глубокий смысл, о кото­ром сказал Белинский: «Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоин­ством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тос­ка его обратилась в мертвую, холодную апатию? Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать... »

Онегин, которого в первой же главе автор назвал «добрым при­ятелем», которому он симпатизирует («мне нравились его черты». ), в то же время предстает и перед автором, и перед читателем, а уже тем более перед другими героями не до конца разгаданным, и это рождает размышления и споры о нем. В 1-й главе это вопрос о том, почему умный и милый юноша, принятый в свете, тяготится его нравами, во 2-й — насколько искренна и глубока его дружба с Лен­ским, в 3-й — какова будет его реакция на письмо Татьяны и т. д. Каждая глава — это вопрос, на который автор не дает прямого от­вета, вместе с читателем пытаясь понять и объяснить поступки сво­его героя. С 3-й главы к решению этих вопросов подключается и Татьяна. Сначала в письме: «Ты чуть вошел, я вмиг узнала, / Вся обом­лела, запылала / И в мыслях молвила: вот он! » Затем в фантасмаго­рическом сне накануне дня рождения, в котором Онегин предста­ет как демон, способный ради достижения своих целей даже на убийство. Он свой среди диковинных и безобразных чудовищ, как бы пришедших в сон из мистико-романтических баллад, столь по­пулярных в то время: «Один в рогах с собачьей мордой, / Другой с петушьей головой, / Здесь ведьма с козьей бородой, / Там остов чопор­ный и гордый... » Но все они «сокрылись вдруг», и Татьяна не может противостоять демоническому обаянию своего героя. И, наконец, в 7- й главе, когда Татьяна, читая книги из библиотеки Онегина, выносит ему страшный приговор: «Уж не пародия ли он? », — приговор, кото­рый в первую очередь пал на нее, лишив ее светлых чувств и мечтаний и подготовив ее дальнейшую судьбу. Приговор этот был не вполне спра­ведлив, и в этом можно убедиться в 8-й главе, но здесь рождается но­вая загадка. Загадка эта — сила и искренность его любви к Татьяне, которую героиня подвергает сомнению: «С вашим-то умом быть чув­ства мелкого рабом? » Пушкин, который творит роман в стихах вме­сте с его героями и читателями, не дает однозначного ответа на вопро­сы, поставленные в нем, которые предстоит решать его героям. Они самостоятельны в своем поиске, в своем выборе, оттого так сложен и многозначен роман.

Особое место в романе принадлежит автору, который взрослеет вместе со своими героями, расширяя повествование за счет воспо­минаний собственной юности, «когда ему «были новы все впечат­ленья бытия», когда его мятежная юность развивалась параллель­но с юностью героя, но совсем по другим законам и принципам. Особенно сильно это противопоставление героя и автора чувству­ется в 1 гл. Театр для Онегина — место, где можно показать себя и безнаказанно через лорнет полюбоваться на незнакомых дам; для автора это «волшебный край». Природа на Онегина наводит сон, а автор «предан душой» полям, цветам, деревне, праздности. По-раз­ному они относятся и к любви. Для Онегина — это «наука страсти нежной», обязательным условием которой является умение «лице­мерить, таить надежду, ревновать, разуверять, заставить верить, казаться мрачным, изнывать». Автор же, вспоминая о своей любви, говорит, что «завидовал волнам, бегущим бурной чередою с любо­вью лечь к ее ногам! » И самое главное — это умение и возможность выразить себя в творчестве, чего лишен Онегин: «Труд упорный ему был тошен; ничего / Не вышло из пера его». Мысль о творчестве как о главном смысле своего существования постоянно владеет по­этом. После рассказа о Ленском, который близок автору искренно­стью своего творческого порыва и пылкой, верной, любящей душой, автор говорит о смысле человеческого существования вообще, о неизбежной смене поколений. А смысл его собственной жизни ви­дится в следующем: «Быть может, в Лете не потонет / Строфа, сла­гаемая мной... ».

Лирические отступления заменяют порой и рассказ о событиях, и характеристику персонажей. Например, рассказывая о решении Тать­яны написать письмо Онегину, он не просто объясняет причину этого поступка. Он защищает Татьяну, вместе с ней страшится последствий его: «Погибнешь, милая! Но прежде / Ты в ослепительной надежде / Блаженство темное зовешь. / Ты негу жизни узнаешь... »

Лирическим отступлением-реквиемом завершается и рассказ о Ленском: «Но что бы ни было, читатель, / Увы, любовник молодой / Поэт, задумчивый мечтатель, / Убит приятельской рукой! » Предла­гая на усмотрение читателя два варианта дальнейшей судьбы Лен­ского, останься он жив — романтически-возвышенный и сниженно-бытовой — поэт все же хочет, чтобы читатель склонился к пер­вому, поэтому глава завершается отступлением-молитвой: А ты, младое вдохновенье, Волнуй мое воображенье, Дремоту сердца оживляй, В мой угол чаще прилетай, Не дай остыть душе поэта, Ожесточиться, очерстветь И наконец окаменеть...

В лирическом отступлении смутно, намеками говорится и о даль­нейшей трагической судьбе Татьяны:

А та, с которой нарисован Татьяны милый идеал... О много, много рок отъял! Блажен, кто чашу жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочел его романа...

Белинский назвал роман Пушкина «энциклопедией русской жизни», так как в «Онегине» Пушкин решился «представить внут­реннюю жизнь дворянского сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху». Все­сторонне показаны все слои русского дворянства: и петербургский свет, и патриархальная Москва, и дремотная провинция. И вся эта жизнь описана на фоне другой — народной. Это и трудовой Петер­бург, встающий тогда, когда молодой повеса возвращается домой после бала, и крестьяне, которые живут отдельной самодостаточ­ной жизнью, и крепостные рабы, которым то заменяют барщину оброком, то «бреют лбы», отправляя в рекруты на долгие 25 лет.

Все изображенное, по словам Пушкина, укладывается в рамки календаря — то есть жизни природы, прекрасной, вечной, несует­ной, изменяющейся. Образ русской природы, постоянно воспро­изводимой на страницах романа, имеет очень важное художествен­ное, эстетическое и сюжетно-композиционное значение. Изобра­жение природы в «Евгении Онегине» многогранно. Пушкин исполь­зует все достижения своей пейзажной лирики: в 1 главе вдохновен­но-романтическое изображение моря, соединенное с мечтой о даль­них странствиях, 2-й — сентиментально-умиленное описание «пре­лестного уголка» — «деревни, где скучал Евгений», в 4-й — реали­стическое, данное с народной точки зрения описание поздней осе­ни и начала зимы («встает заря во мгле холодной, / На ниве шум работ умолк») в 7-й главе природа наполнена лирической одухотво­ренностью, философской глубиной («... с природой оживленной / Сближаем думою смущенной / Мы увяданье наших лет, / Которым возрожденья нет? »).

Художественное совершенство романа довершает так называе­мая «онегинская строфа» — четырнадцатистрочник со строгой сис­темой рифмовки: перекрестная, смежная, кольцевая, затем двусти­шие, зачастую содержащее вывод из сказанного или логический мостик к дальнейшему повествованию. Только письмо Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне не подчиняются этим строго регла­ментированным правилам. Неровные строфы этих отрывков пере­дают волнение героев, как бы неровное, взволнованное биение их сердец, их чувства, которые невозможно преодолеть или регламен­тировать.

Поэма «Медный всадник» (1833) — одно из самых глубоких, философ­ских и не до конца разгаданных произведений Пушкина. Написан­ная во время 2-й Болдинской осени 1833 года, она отражает глубокие раздумья поэта над судьбами России, над ее прошлым, настоящим и будущим. В концепции этой поэмы можно видеть аллегорическое осмысление итогов восстания декабристов, в частности, и смысла восстания против власти вообще — ведь в 30-е годы XIX века восста­ния и революции прокатились по всей Европе, и Пушкин не мог не задуматься над кровавыми их последствиями.

Поэма состоит из вступления и двух частей. Творческая свобода поэта проявилась в смелом совмещении эпики и лиризма, реализма и фантастики, конкретности деталей и символической обобщенности и многозначности их смысла. Начинается поэма с описания монолит­ной фигуры Петра, задумавшего на «мшистых, топких берегах» Невы по политическим и стратегическим соображениям построить новую столицу Российского государства. Имя не названо, но местоимение «он», выделенное в тексте, приравнивает Петра к Богу, творцу всего сущего. Образ Петра-императора во вступлении предваряет симво­лический образ Медного всадника, «кумира на бронзовом коне», ко­торый увековечил царя-преобразователя. Злободневные цели Петра («отсель грозить мы будем шведу.. все флаги в гости будут к нам») во вступлении преобразуются в вечное значение его деятельности для России, которое невозможно переоценить: «Над самой бездной, / На высоте, уздой железной / Россию поднял на дыбы... »

Замысел Петра нашел достойное воплощение в прекрасном го­роде, описание которого естественно и органично перерастает в лирическое отступление. Описательные эпитеты (оживленные бе­рега, стройные громады, богатые пристани), переходят в эпитеты лирические, эмоциональные, психологические: задумчивые ночи, строгий, стройный вид города, державное течение Невы, спящие громады пустынных улиц и т. д. Поэт любит город и желает ему доб­ра и благоденствия, он видит в его красоте и силе символ неколеби­мости России. И чем громче и убедительнее одические ноты вступ­ления, тем ярче контраст его с главой, описывающей жизнь и ха­рактер маленького чиновника Евгения, которому жизнь в Петер­бурге не принесла счастья и покоя. Представитель некогда знатно­го, но ныне обедневшего рода, Евгений по своим взглядам и образу жизни приближается к разночинцам, характеры и судьбы которых еще не стали предметом пристального внимания и изображения в литературе. Таким образом, Пушкина можно назвать первооткры­вателем такого типа, наряду с Гоголем.

Размышления Евгения о жизни и его мечты рисуют человека про­стого и скромного, которому всего в жизни приходится добиваться тяжким трудом, поэтому ему некогда заниматься праздными размыш­лениями, а на развлечения нет денег. Но и эти весьма скромные его мечты о повышении по службе, которые позволят ему жениться и со­держать семью, неосуществимы. Страшное наводнение, обрушившее­ся на город, является причиной гибели его возлюбленной, что послу­жило толчком для его иррационального бунта. В его воспаленном го­рем мозгу виновником несчастья стал то ли сам Петр, то ли памятник ему: Остановившись «пред горделивым истуканом», он чувствует, как вскипает от гнева кровь и поднимаются силы для бунта:

Как обуянный силой черной,

«Добро, строитель чудотворный! —

Шепнул он, злобно задрожав, —

Ужо тебе!.. »

Этот жалкий, задавленный в самом себе бунт («и вдруг стрем­глав бежать пустился») оказался опасен для тирана, каким вообра­зил себе Петра Евгений. Сцена сумасшествия Евгения — централь­ная в поэме — отличается особым совершенством стиля, соедине­нием зрительных и звуковых образов:

И, озарен луною бледной,

Простерши руку в вышине,

За ним несется Всадник Медный

На звонко скачущем коне;

 

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал.

Даже такой жалкий, бессильный бунт опасен для трона, ведь не случайно в черновиках Пушкин неоднократно рисовал памятник без всадника. Еще более опасен массовый бунт, от которого пре­достерегает Пушкин. Тираны, противопоставляя себе стихию, рис­куют быть ею сметены сами. «С божией стихией / Царям не совла­деть», — молвит Александр I, глядя на разбушевавшуюся Неву. Этот эпизод, как и весь художественный мир поэмы, многозначен и символичен, ведь наводнение в Петербурге, описанное Пушкиным, про­изошло осенью 1824 года, за год до загадочной смерти Александра, повлекшей за собой восстание на Сенатской площади, рядом с па­мятником Петру I. Таких аллюзий, то есть намеков, понятных совре­менникам поэта, в «Медном всаднике» предостаточно. Но и без кон­кретно-исторического комментария поэма остается произведением, будящим творческую фантазию читателя, рождающим мысли и ас­социации, созвучные разным эпохам.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.