ОРИГИНАЛЬНОСТЬМАКИАВЕЛЛИ 3 страница

Поэтому благодетели рода человечества - основатели государств, воспитатели народов, законодатели и правители - совершают иногда ужасно жестокие вещи. " Всякий, я знаю, согласится, что было бы делом, достойным величайшей хвалы, если бы нашелся князь, который из всех названных свойств имел бы только те, что считаются хорошими. Но так как нельзя ни обладать ими всеми, ни вполне проявлять их, потому что этого не допускают условия человеческой жизни", он должен иногда вести себя совершенно иначе для того, чтобы достичь своей цели. Моисей и Тезей, Ромул и Кир - все они убивали; то, что они создали, было долговечным и снискало славу; " ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра. Поэтому князю... необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться или не пользоваться этим, смотря по необходимости". " Если бы люди были все хороши, такое правило [нарушать данное обещание, если этого требуют интересы] было бы дурно, но... они злы". Сила и хитрость должны встречаться силой и хитростью.

Качества льва и лисицы сами по себе не вызывают восхищения с нравственной точки зрения, но если только сочетание этих качеств спасает город от разрушения, тогда это те качества, которые правителям следует в себе воспитывать. Они должны делать это потому, что люди и общества нуждаются в руководстве и не могут стать тем, чем должны стать, если не будут деятельно стремиться к власти, стабильности, virtu, величию. Этого можно достигнуть, если ведут к этим целям Сципионы и Тимолеоны или, в худшем случае, люди с более жестоким характером. Ганнибал был жесток, а жестокость свойство не похвальное, но если прочное общество может быть построено только с помощью насилия и если жестокость для этого необходима, то ее не следует избегать.

Макиавелли не садист; он не испытывает чувства восторга от необходимости применять жестокие меры или обман для создания или укрепления того типа общества, которым он восхищается и которое рекомендует. Приводимые им самые дикие примеры и наставления применяются только в тех ситуациях, когда население абсолютно развращено и требуются насильственные меры для его оздоровления, например, когда новый государь вступает на престол, или там, где должна нужно отстранить от власти негодного государя. Там же, где общество относительно крепко или правление традиционно, передается по наследству и поддерживается общественным мнением, было бы ошибкой использовать насилие ради насилия, так как результаты могут оказаться губительными для социального порядка, гармонии и могущества.

Если вы сочетаете в себе качества льва и лисицы, то можете позволить себе добродетель - целомудрие, сострадание, гуманность, терпимость, благородство - как это позволяли себе Агесилай и Тимолеон, Камилл, Сципион и Марк Аврелий. Но если обстоятельства неблагоприятны, если вас окружает измена, что вам остается еще делать, кроме как подражать Филиппу, Ганнибалу и Северу?

Просто желание власти разрушительно: Писистрат, Дионисий, Цезарь были тиранами и творили зло. Агафокл - тиран Сиракуз - который захватил власть, пойдя на убийство своих сограждан, измену друзьям, отказавшись от " верности, жалости, религии", зашел слишком далеко и поэтому не достиг славы; " его ужасная жестокость и бесчеловечность вместе с бесчисленными преступлениями" привели к успеху, но поскольку жертв было слишком много, он был исключен из пантеона. Столь же жесток был и Оливеротто да Фермо - его современная копия, которого убил ЧезареБорджа.

Однако и полное отсутствие этих качеств ведет к провалу, что делает невозможными создать те условия, в которых, по убеждению Макиавелли, нормальный человек только и может успешно развиваться. Святым они, наверное, и не нужны; отшельники могут развивать свои добродетели в пустыне; мученики получат свое вознаграждение в будущем; но Макиавелли совершенно не интересует жизнь подобного рода, и он о ней ничего не говорит. Он пишет о правлении; его интересуют государственные дела; безопасность, независимость, успех, слава, прочность, сила, счастье на земле, а не на небесах; настоящее и будущее, равно как и прошлое; мир реальный, а не воображаемый. И поскольку в этом мире человеческие возможности неизбежно ограничены, моральные устои, которые проповедует христианская церковь, если относиться к ним серьезно, работать не будут.

Часто говорят, что Макиавелли не заботился о морали. Самый влиятельный из современных его интерпретаторов - БенедеттоКроче считает, что Макиавелли, если воспользоваться словами Кохрейна, " не отрицал законность христианской морали и не настаивал на том, что преступление, совершенное в силу политической необходимости, является меньшим преступлением. Скорее он открыл, что эта мораль не распространяется на сферу политики и что любая политика строится на предположении, что она в конце концов приведет к гибели. Его реалистическое, объективное описание современной ему политической практики является, следовательно, проявлением не цинизма или отчужденности, а скорее душевной боли".

Это мнение, как мне кажется, содержит две серьезные ошибки. Одна из них состоит в том, что конфликт якобы происходит между " христианской моралью" и " политической необходимостью". Подразумевается, что между моралью, с одной стороны, - сферой высших ценностей, к которым стремятся ради них самих и признание которых только и позволяет нам говорить о " преступлениях", морально осуждать или судить что бы то ни было; а с другой стороны, политикой - искусством находить средства для достижения целей, сферой технических навыков, которые Кант называл " гипотетическими императивами" и которые имеют форму: " Если хочешь достичь х, сделай у (например, предай друга, убей невиновного)", причем вопрос о том, хороша или нет цель х сама по себе, не ставится, - между этими двумя сферами нет точек соприкосновения. В этом суть того отрыва политики от этики, котороеКроче и многие другие мыслители приписывают Макиавелли. Но мне кажется, что такой вывод ошибочен.

Такой вывод был бы вполне логичен, если бы существовала только одна система этики, скажем, стоическая, христианская, кантианская или хотя бы какая-то разновидность этики утилитарной, когда источником и критерием ценности является слово Божье, вечный разум, некое внутреннее чувство или знание добра и зла, справедливости и несправедливости, голоса которых с абсолютным авторитетом обращены непосредственно к сознанию индивида. Но существует еще одна этика в неменьшей степени освященная веками, - этика греческого полиса, наиболее полное описание которой дал Аристотель. Так как люди - существа, от природы предназначенные жить в обществе, то их общие цели являются главными ценностями, из которых проистекают все остальные и с которыми все индивидуальные цели отождествляются.

Политика - искусство жить в полисе - это не такая деятельность, без которой может обойтись тот, кто предпочитает уединенную жизнь; это не мореплавание или скульптура, которыми не занимаются те, кто не хотят ими заниматься. Политическая активность внутренне присуща человеческим существам на определенной стадии цивилизации, и требование, которая она ему предъявляет, состоит в том, чтобы жить как и подобает жить человеку.

Противопоставляя " законы политики" " добру и злу", Макиавелли не противопоставляет две " автономные" сферы деятельности - политическую и моральную: он противопоставляет свою " политическую" этику другой концепции этики, управляющей судьбами людей, которые его не интересуют. Он действительно отвергает один тип морали - мораль христианскую, - но не в пользу чего-то такого, что вообще не может быть названо моралью, а лишь искусной игрой, некой деятельностью, именуемой политической, но не имеющей отношения к высшим целям человечества, и поэтому не являющейся этической.

Второй тезис, который кажется мне ошибочным, - это идея о том, что Макиавелли с болью смотрел на преступления, совершаемые его обществом. Отсюда следует, что, не видя никакой альтернативы, он принимает жестокую необходимость raisond'etat неохотно. Но доказательств тому нет: ни в его политических работах, ни тем более в его пьесах и письмах не видно ни малейших признаков душевного страдания.

Языческий мир, который предпочитает Макиавелли, строится на признании систематического обмана и насилия со стороны правителей, и он, кажется, считает естественным, а ни в коем случае не исключительным или нравственно мучительным то, что им следует применять это оружие везде, где оно только необходимо. Нет и никакого различия между правителями и подданными. Субъекты или граждане также должны быть римлянами: они должны быть бедными, воинственными, честными и покорными; если же они будут жить по-христиански, то примут владычество явных подлецов и негодяев. Никакое здоровое государство не может быть построено из такого материала. Тесей и Ромул, Моисей и Кир не проповедовали своим подданным смирения и не учили их, что сей мир есть не что иное, как временное пристанище.

Но первое неверное толкование идет еще глубже, представляя Макиавелли мало или вовсе не обеспокоенным проблемами морали. Это, естественно, не подкрепляется его собственными словами. Всякий, чья мысль вращается вокруг таких основных понятий, как добро и зло, разврат и чистота, имеет у себя в голове этическую шкалу, с помощью которой он воздает нравственную похвалу или выносит порицание. Ценности Макиавелли не христианские, но моральные.

В этом главном пункте критика Гансом Бароном тезиса Кроче-Руссо кажется мне справедливой. Против точки зрения, согласно которой политика для Макиавелли находится по ту сторону моральной критики, Барон приводит некоторые отрывки из " Рассуждений", проникнутые духом горячего патриотизма, республиканства и свободолюбия, в которых (нравственным) качествам граждан республики отдается предпочтение по сравнению с качествами деспотичного правителя. Последняя глава " Государя" вряд ли является сочинением отстраненного, морально нейтрального наблюдателя, занятого своими внутренними личными проблемами, или же человека, который " удрученно" взирает на общественную жизнь, как на кладбище моральных принципов. Мораль Макиавелли, как и мораль Аристотеля и Цицерона, носит социальный, а не индивидуалистический характер; но она не в меньшей степени, чем их мораль, является моралью, а не аморальная сферой, лежащей по ту сторону добра и зла.

Нравственный идеал, идеал гражданина Римской республики, не забывается им никогда. Политическое искусство оценивается лишь как средство - по той эффективности, с какой оно обеспечивает условия для выздоровления больных и их дальнейшего процветания. Именно это Аристотель назвал бы нравственной целью, свойственной человеку.

Но у нас все еще остается нерешенной трудная проблема соотношения " Государя" и " Рассуждений". Однако, какими бы ни были различия между ними, основной мотив, звучащий в обеих книгах, один и тот же. Главным и неизменным всегда остается образ сильной, единой, процветающей, нравственно возродившейся, прекрасной и победоносной patria, независимо от того, спасена ли она virtu одного человека или многих людей, - мечта, типичная для многих писателей, считающих себя твердолобыми реалистами. Политические суждения, отношение к индивидам и государствам, к fortuna и necessita, оценка способов правления, степень оптимизма, преобладающее настроение, - все это может быть совершенно разным в этих двух произведениях, иногда даже в пределах одного и того же описания. Но главные ценности, конечная цель - вид райского блаженства, рисующийся в сознании Макиавелли, - остается неизменным.

Видение его социально и политично. Поэтому традиционный взгляд на него просто как на специалиста, умеющего добиваться своего от других людей, как на вульгарного циника, заявляющего, что наставления в воскресных школах, конечно, хороши, но в мире, где полным-полно дурных людей, ты, если хочешь чего-нибудь достичь, тоже должен лгать, убивать и т. д., - такой взгляд на Макиавелли неверен. Философия, сводимая к принципу " съешь - или съедят тебя, бей - или будешь бит", - не главное в нем. Макиавелли не особенно заботит оппортунизм честолюбцев; перед его взором - сияющий образ Флоренции или Италии. В этом отношении он - типичный одержимый гуманист эпохи Возрождения, за исключением того, что идеал, маячащий перед ним, не художественный или культурный, а политический, если не сказать Государство (возрожденная Италия), на которое он смотрит как на художественное задание.

Ценности Маккиавелли не инструментальны, а моральны и категоричны, и он призывает к великим жертвам во имя их. Ради них он отвергает соперничающую шкалу - христианские принципы ozio и смирения, - которые, разумеется, сами по себе не плохи, но неприменимы к условиям реальной жизни; а реальная жизнь для него означает не просто (как это иногда голословно утверждают) жизнь, которая окружала его в Италии - преступления, лицемерие, жестокость и разврат, царившие во Флоренции, Риме, Венеции, Милане. Не это пробный камень реальности. Его цель состоит в том, чтобы поднять эту жизнь на новый уровень, спасти Италию от нищеты и рабства, вернуть ей физическое и нравственное здоровье.

Нравственным идеалом Макиавелли, ради которого никакая жертва не будет, по его мнению, чрезмерной, является благоденствие patria - высшая достижимая форма социального бытия; именно достижимая, а не недоступная: не мир, лежащий за пределами возможностей данных человеческих существ, какими мы их знаем, то есть созданий со всеми присущими им эмоциональными, умственными и физическими способностями, примеры которых известны из истории и практики. Он выступает за усовершенствование людей, а не за превращение их в сверхчеловеков, не за мир неведомых на земле идеальных существ, которые, даже если они и были бы созданы, не могли бы называться людьми.

Если бы вы стали возражать против рекомендуемых политических методов, потому что они кажутся вам морально неприглядными, и отказались бы применять их потому, что они, по выражению Риттера, erschreckend, чересчур ужасны, то Макиавелли не стал бы ничего доказывать. Вам предоставляется полное право вести нравственную и добродетельную жизнь, жить как частное лицо (или монах), найти какой-то свой собственный угол. Но тогда уж вам не следует брать на себя ответственность за жизнь других людей и надеяться на крупную удачу; в плане материальном вы должны быть готовы к тому, что вами будут пренебрегать, а то и уничтожат.

Другими словами, вы можете отойти от общественной жизни, но в таком случае ему нечего вам сказать, поскольку сам он обращается к обществу и людям, живущим в обществе. Наиболее ярко это выражено в его знаменитом совете победителю, которому нужно укрепиться в завоеванной им провинции. Макиавелли советует ему все переделать: установить новое правление, под новым названием, с новыми правами и из новых людей; ему следует " богатых сделать бедными, а бедных - богатыми, как поступил Давид, сделавшись царем: «Алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем»"; воздвигнуть новые города, разрушить старые, переводить жителей с места на место - словом, не оставить во всей стране ничего на прежнем месте, так чтобы не было ни звания, ни учреждения, ни должности, ни богатства, которые не считали бы себя обязанными новому правителю" *. За образец нужно взять Филиппа Македонского, который " этими средствами сделался владыкою Греции".

* " Рассуждения". I, 26

Тогдашний историк Филиппа, продолжает Макиавелли, рассказывает о том, что он переводил людей из провинции в провинцию, " как пастухи гоняют свои стада". Конечно, отмечает Макиавелли, " поступать таким образом жестоко и враждебно всякой гражданственности, не только христианской, но и вообще человеческой; конечно, каждый должен избегать этого и предпочитать самую скромную частную долю существованию королей, основанному на гибели такого множества людей. Но тот, кто не хочет идти первым из указанных нами путей, должен, если хочет удержаться, вступить на этот роковой путь. Люди же, однако, обыкновенно предпочитают средний путь, который и есть самый пагубный, ибо они не умеют быть ни вполне честными, ни вполне гнусными" .

Есть два мира: личной морали и морали общественной организации.

Есть два моральных кодекса, оба достаточно категоричны; не две " автономные" сферы, одна - сфера этики, другая - политики, а вполне определенный выбор одной из двух конфликтующих систем ценностей.

Если человек выбирает " первый путь", он, стало быть, отказывается от всякой надежды на Афины и Рим, от благоденствующего и овеянного славой общества, в котором люди могут процветать и быть сильными, гордыми, мудрыми и плодотворными. Такие люди должны отбросить всякую надежду на сносную жизнь на Земле: ибо никакой человек не может жить вне общества; не выживет он и в коллективе, если им будут управлять люди, находящиеся (как Содерини) под влиянием первой, " личной" морали. Такие люди не сумеют реализовать свои минимальные человеческие цели и в конце концов впадут в состояние нравственной, а не просто политической деградации.

Но выбрав второй путь, какой выбрал и сам Макиавелли, человек должен подавить свои сомнения в собственной правоте, если таковые у него есть, ибо очевидно, что те, кто слишком щепетилен в деле перестройки общества или даже в стремлении достичь и удержать власть и славу, обречены на неудачу. Нет таких людей, которые могли бы приготовить омлет, не разбив яиц.

Макиавелли иногда обвиняют в том, что он с чрезмерным одобрением относится к перспективе разбивания яиц, превращая это занятие чуть ли не в самоцель. Сие несправедливо. Он считает, что эти жестокие методы необходимы как средства для достижения благих целей, благих не с точки зрения христианства, а с точки зрения светской, гуманистической, натуралистической морали. Об этом свидетельствуют его наиболее шокирующие примеры. Может быть, самый известный из них - случай с ДжампаолоБальони, который во время одной из своих кампаний захватил папу Юлия II, но освободил его, хотя, по мнению Макиавелли, мог бы уничтожить и папу и его кардиналов и тем самым совершить поступок, " который в случае успеха совершенно загладил бы весь позор и все опасности, которым он ради него должен был подвергнуться".

Как и Фридрих Великий (который называл Макиавелли " врагом рода человеческого" и следовал его советам), Макиавелли фактически говорит: " Levinesttire: ilfautleboire" (Вино откупорено - следовательно его надо пить - франц. ). Начав действия по преобразованию общества, вы должны продолжать их любой ценой: колебаться, отступать, испытывать угрызения совести - значит изменять намеченной цели. Быть врачом - значит быть профессионалом, готовым прижигать и ампутировать; если взялся лечить больного, то останавливаться на полпути из-за сомнений в собственной правоте или какого-то правила, не относящегося к делу, - значит проявлять слабость и показывать, что в голове у тебя каша, а это всегда приводит к чему-то гораздо более худшему, чем каждый из обоих миров. Есть, по крайней мере, два мира: о каждом из них можно сказать многое, но главное, что их два, а не один. Нужно научиться выбирать между ними и, сделав выбор, не оглядываться назад.

И миров, и списков добродетелей больше, чем один; смешивать их губительно. К числу главных иллюзий, порожденных незнанием данного обстоятельства, относится платоновско-иудео-христианская точка зрения, согласно которой добродетельные правители создают добродетельных людей. Макиавелли считает, что это неверно. Щедрость - добродетель, но не для государей. Щедрый государь разорит граждан чрезмерно высокими налогами, а скупой (Макиавелли при этом не утверждает, что скупость - хорошее качество для частного лица) сбережет их кошельки и таким образом увеличит общее благосостояние. Добрый правитель - а доброта есть добродетель - может позволить интриганам и людям с более сильным характером взять власть над собой и тем самым развязать коррупцию и привести к хаосу.

У других авторов " зерцал для правителей" тоже много подобных максим, но они не показывают, что из них следует; Макиавелли использует подобные обобщения не так, как они; он не морализирует, а иллюстрирует особый тезис о том, что природа человека обусловливает публичную мораль, которая отличается от христианской и может вступать в противоречие с добродетелью тех, кто ее придерживается и старается поступать в соответствии с ее заповедями. За пределами частной жизни и спокойных времен, когда этих заповедей нельзя не придерживаться, они приводят к гибели. Аналогия между государством, народом и индивидом ошибочна: " величие государства основывается не на частной выгоде, а на общем благосостоянии" *; " не частное, а общественное благо делает города великими".

* " Unarepubblica e unpopolosigovernaaltrimenticheunprivato" (Республикой и народом управляют иначе, чем частным лицом - итал. ).

Можно не соглашаться с этим. Можно утверждать, что величие, слава и благосостояние государства - пустые идеалы и даже отвратительны, если граждан угнетают, если к ним относятся просто как к средству достижения величия страны. Можно, как это делали христианские мыслители, Б. Констан и либералы, Сисмонди и теоретики государства всеобщего благоденствия, отдавать предпочтение государству, граждане которого процветают, даже когда общественная казна невелика; государству, в котором нет централизованного правления, а правительство не всесильно и даже не суверенно, но граждане пользуются большой личной свободой; можно с успехом противопоставлять это той огромной авторитарной власти, какую сосредоточили в своих руках Александр, Фридрих Великий, Наполеон или знаменитые диктаторы ХХ века.

Но это значит голословно отвергать тезис Макиавелли: он не признает никакого преимущества за аморфными политическими структурами подобного рода. Они не бывают долговечными. Люди не могут долго жить в таких условиях. Он убежден, что государства, потерявшие вкус к власти, обречены на упадок и, скорее всего, будут разрушены своими более сильными и лучше вооруженными соседями. Вико и современные " реалистичные" мыслители повторяют вслед за ним то же самое.

Макиавелли находился во власти яркого, впечатляющего, подробно разработанного образа общества, в котором таланты людей можно было бы поставить на службу могучему и великолепному целому. Он выступает за такое республиканское правление, когда интересы правителей не вступают в конфликт с интересами управляемых. Но он предпочитает хорошо управляемый принципат разлагающейся республике; а качества, которыми он восхищается и которые, по его мнению, присущи - и, разумеется, необходимы - прочному обществу, одни и те же и в " Государе", и в " Рассуждениях": энергия, смелость, практичность, воображение, жизнеспособность, самодисциплина, находчивость, гражданственность, удачливость, antiquavirtus, virtu - стойкость в неудаче и сильный характер, воспетые Ксенофонтом и Титом Ливием. Все его самые шокирующие максимы - из-за которых он и стяжал в елизаветинскую эпоху славу " кровожадного Макиавеля", - представляют собой описания способов реализации этой единственной цели: воплощения владевшей им классической, гуманистической и патриотической мечты.

Позвольте привести его советы государю, которые пользуются самой дурной славой.

Вы должны применять террор или проявлять доброту в зависимости от ситуации.
Строгость, как правило, более эффективна, но в некоторых случаях гуманность приносит лучшие плоды.
Вы можете возбуждать страх, но не ненависть, ибо ненависть в конце концов уничтожит вас.
Лучше всего держать людей в бедности и в состоянии перманентной войны: это будет противоядием от двух самых больших врагов настоящего повиновения - честолюбия и скуки - а подданные будут чувствовать постоянную потребность в том, чтобы их направляли великие мужи (ХХ век с избытком доказал нам, насколько это утверждение проницательно).
Конкуренция - барьеры между сословиями - желательны в обществе, ибо они пробуждают необходимую энергию и честолюбие.
Религии, пусть даже и ложной, надо оказывать покровительство лишь в том случае, если она хоть чем-то способствует сохранению общественной солидарности и развитию доблестей, подобающих мужчине, чего христианство, как свидетельствует история, делать не умеет.
Когда осыпаешь милостями (говорит он, следуя за Аристотелем), то делай это сам; но если надо сделать грязную работу, поручи ее другим: обвинять будут их, а не государя, государь же может заслужить одобрение, если своевременно отрубит им головы, ибо люди предпочитают свободе месть и безопасность.
Делай то, что ты должен, но старайся показать, что делаешь это исключительно для блага людей.
Если тебе надо пойти на преступление, не объявляй об этом заранее, иначе враги могут уничтожить тебя прежде, чем ты уничтожишь их.
Если твои действия должны быть решительными, совершай их одним махом, не разбивая на мучительные этапы.
Не окружай себя чрезмерно могущественными слугами - от победоносных генералов лучше избавиться, иначе они могут избавиться от тебя.
Можешь быть жестоким и использовать свою власть, чтобы внушать благоговейный страх, но не нарушай своих собственных законов, ибо это разрушит доверие и внесет раскол в общество.
Людей надо или ублажать, или уничтожать; политика умиротворения и нейтралитета всегда губительна.
Превосходные планы без оружия ничего не стоят, иначе Флоренция до сих пор была бы республикой.
Правители должны жить в постоянном ожидании войны.
Успех порождает большую преданность, чем дружелюбный характер - вспомните судьбу Пертинакса [29]), Савонаролы и Содерини. Север был неразборчив в средствах и жесток; Фердинанд Испанский вероломен и хитер, но, сочетая тактику льва и лисицы, оба они убереглись и от капканов, и от волков.
Люди будут обманывать тебя до тех пор, пока ты не заставишь их быть правдивыми, создав такие условия, в которых обман не будет приносить выгоды.
И так далее.

Эти примеры типичны для " соучастника дьявола". Иногда нашего автора начинают одолевать сомнения: ему хотелось бы знать, окажется ли человек достаточно большого ума и сумеет создать превосходное, по римским меркам, государство, еще и достаточно жестким, чтобы использовать вышеперечисленные насильственные и безнравственные средства; и, наоборот, не окажется ли достаточно безжалостный и грубый человек совершенно не заинтересованным в том, чтобы руководствоваться соображениями общественного блага, которое только и оправдывает дурные средства. Тем не менее, Моисей и Тесей, Ромул и Кир сочетали в себе эти качества. А то, что когда-то было, можно повторить снова: намек оптимистичен.

Все эти максимы имеют одно общее свойство: они предназначены для создания, восстановления или укрепления порядка, который будет отвечать тем интересам людей, какие автор считает извечными. Ценности Макиавелли, может быть, ошибочны, опасны, отвратительны; но он абсолютно искренен. Он не циничен. Цель всегда одна и та же: государство, представляющее собой аналогию Афин времен Перикла или Спарты, но главным образом - Римской республики.

Такая цель, к которой люди стремятся от природы (о чем, по его мнению, убедительно свидетельствуют история и наблюдение), " оправдывает" любые средства; чтобы судить о средствах, надо прежде всего знать цель: если государство погибнет, все будет потеряно. Поэтому он и пишет в знаменитом отрывке из сорок первой главы третьей книги " Рассуждений": "... Когда приходится обсуждать вопрос, от которого зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед какими соображениями справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора. Отбросив всякие соображения, надо решиться на то, что спасет его жизнь и сохранит его свободу".

Французы рассуждали именно так, и отсюда " величие их короля и могущество королевства". Ромул не основал бы Рим, не убив Рема. Брут не спас бы республику, не убив своих сыновей. Моисей и Тесей, Ромул, Кир и освободители Афин вынуждены были убивать, чтобы создавать. Классические историки и Библия не осуждают подобное поведение, а изображают его как достойное восхищения. Макиавелли - их продолжатель и преданный поклонник.

Но тогда, что же в его словах, в его тоне вызывает такое содрогание у читателей? Конечно, не при его жизни - реакция запоздала почти на четверть века. Макиавелли вызывает все большее отвращение. Фихте, Гегель, Трейчке интерпретировали его взгляды по-новому и приспособили их к своим собственным. Но чувство отвращения уменьшилось не намного. Очевидно, что шок, вызванный им, не был временным: он не проходит до сих пор.

Оставляя в стороне исторический вопрос о том, почему не последовала немедленная критика современников, обсудим то постоянное затруднение, которое испытывают читатели в течение уже четырех веков, прошедших с тех пор, как " Государь" был занесен в Индекс запрещенных книг. На мой взгляд, вся оригинальность и трагизм утверждений Макиавелли связаны с отношением к христианской цивилизации. Тем, кто придерживался языческих идеалов, хорошо было жить во времена язычества, но проповедовать язычество спустя тысячу с лишним лет после триумфа христианства означало читать проповедь после потери невинности и заставлять людей делать сознательный выбор. Выбор мучительный, потому что это выбор между двумя бескомпромиссными мирами. Люди жили и в том, и в другом, сражались и умирали, чтобы уберечь каждый из них от другого. Макиавелли выбрал один из них и ради него готов был совершать преступления.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒