ОРИГИНАЛЬНОСТЬМАКИАВЕЛЛИ 1 страница

Берлин, И. Оригинальность Макиавелли [Текст] / И. Берлин // Человек. - 2001. - N 3. - С. . 141-153

И. Берлин

ОРИГИНАЛЬНОСТЬМАКИАВЕЛЛИ

Isaiah Berlin The Proper Study of Mankind. An Anthology of Essays. L., 1997. Р. 243-268. © Перевод В. В. Сапова и А. Толмача. © Примечания В. В. Сапова.

SirIsaiahBerlin (1909 - 1997)

В самом количестве интерпретаций политических взглядов Макиавелли есть что-то удивительное. Помимо огромного числа второстепенных мнений и толкований существует более двух десятков основных вариантов трактовок " Государя" и " Рассуждений" [1]. Библиография сочинений на эту тему огромна и растет быстро, как никогда *. Хотя в некоторых из этих работ идет обычный спор об отдельных терминах или положениях, встречающихся в произведениях Макиавелли, разногласия по поводу его политической позиции поразительны.

* На сегодня [1972] полный список включает в себя более трехсот наименований.

Этот феномен будет легче понять, если посмотреть на других мыслителей, чьи взгляды по-прежнему ставят в тупик и волнуют человечество - Платона, Руссо, Гегеля, Маркса. Но тогда можно сказать, что Платон жил в таком мире и писал на таком языке, в понимании которых не может быть уверенности; что Руссо, Гегель и Маркс были плодовитыми теоретиками, но их труды вряд ли могут считаться образцами ясности и последовательности. " Государь" же - это небольшая по объему книга: обычно ее стиль характеризуют как предельно ясный, сжатый и острый - как образец прозрачной прозы Ренессанса. " Рассуждения", не в пример иным трактатам о политике, тоже не отличаются чрезмерным объемом и написаны столь же ясно и понятно. И все-таки единодушия насчет значимости обоих произведений нет; они не вписываются в структуру традиционной политической теории и по-прежнему будоражат сознание людей; " Государь" в течение уже четырехсот лет, а особенно в нашем столетии, вызывает восхищение ряда наиболее влиятельных политиков, которые, как правило, не увлекаются чтением классиков.

Есть что-то особенно волнующее в том, о чем говорил или что подразумевал Макиавелли, что-то, вызывающее глубокое, непреходящее беспокойство. Современные ученые указывают на явные или кажущиеся противоречия между республиканскими (преимущественно) настроениями " Рассуждений" (и " Историй" [2]) и советами правителям-абсолютистам в " Государе". Действительно, разница в тональности обоих трактатов очевидна, имеются и хронологические неувязки, и это лишь обостряет интерес к личности Макиавелли, его мотивам и убеждениям, которые более трехсот лет давали простор для исследований и размышлений литературоведам, лингвистам, психологам и историкам.

Но не это шокировало чувства западных читателей, не только " реализм" Макиавелли или его оправдание жестокости, беспринципности и безжалостности в политике, что так разочаровывало многих позднейших мыслителей, а кое-кого из них побуждало объяснять или оправдывать его апологию силы и обмана. Тот факт, что злые преуспевают, или что аморальное поведение оказывается выгодным, всегда был хорошо известен людям. Библия, произведения Геродота, Фукидида, Платона, Аристотеля - если ограничиться лишь некоторыми фундаментальными творениями западной культуры, - характеры Иакова, Иисуса Навина и Давида, наставление Самуила Саулу, диалог с мелосцами у Фукидида или хотя бы его рассказ об одном жестоком, но отмененном приговоре афинян, философия Фрасимаха и Калликла, советы Аристотеля тиранам в " Политике", речи Карнеада, обращенные к Римскому Сенату, описанные Цицероном, взгляд Августина на светское государство, с одной стороны, и МарсилиоПадуанского, с другой, - все это пролило достаточно света на политические реалии, чтобы выбить доверчивость из некритичного идеализма [3].

Едва ли это объясняется лишь прямотой Макиавелли, несмотря даже на то, что он, пожалуй, расставлял точки над " i" решительнее, чем кто-либо до него. И если начальный гневный протест (скажем, Поула или Жантийе [4]), скорее всего, был вызван этим фактом, то протест тех, кто придерживается взглядов Гоббса, Спинозы, Гегеля или якобинцев и их последователей, объясняется чем-то другим. Несомненно, есть какая-то причина, по которой комментаторы без конца ужасаются, а их толкования так сильно расходятся. Эти два явления могут оказаться связанными. Чтобы пояснить природу последнего феномена, позволю себе описать только самые известные конкурирующие интерпретации политических взглядов Макиавелли, начиная с XVI века.

Согласно АльберикоДжентили и ГарреттуМаттинли, автор " Государя" написал сатиру, поэтому не следует понимать буквально то, что он говорит [5]. Для Спинозы, Руссо, Уго Фосколо [6], Луиджи Риччи (который представляет " Государя" читателям серии " TheWorld'sClassics" ) это повесть-предостережение; ведь как бы там ни было, Макиавелли был пылким патриотом, демократом, сторонником свободы, и " Государь" должен был (Спиноза особенно настаивает на этом) внушить людям мысль, что какими бы ни были тираны и что бы они ни делали, лучше оказывать им сопротивление. Возможно, автор не мог писать открыто из-за противостоящих друг другу сил - Церкви и Медичи, - относившихся к нему с одинаковой (и не без оснований) подозрительностью. Поэтому " Государь" - это сатира.

Для А. Х. Гильберта " Государь" - ни что иное, как типичное произведение того периода, зерцало для правителей, написанное в жанре нравоучения, весьма типичного для Ренессанса, с довольно явными заимствованиями и " подражаниями". Это сочинение талантливее, чем большинство остальных и, конечно, гораздо откровеннее (и влиятельнее); но оно не слишком сильно отличается от них по стилю, содержанию и направленности.

Джузеппе Предзолини и Хирам Гайдн более правдоподобно оценивают его как антихристианское произведение (вслед за Фихте и другими авторами) и видят в нем атаку на церковь и все ее принципы, защиту языческого взгляда на жизнь. Тем не менее, Джузеппе Тоффанин считает Макиавелли христианином, хотя и весьма своеобразным, - с этим мнением отчасти соглашаются Роберто Ридольфи, самый известный современный его биограф, и Лесли Уолкер (английский переводчик и издатель " Рассуждений" ). Альдеризио называет его искренним католиком, хотя и не заходит так далеко, как сподвижник Ришелье каноник Луи Машон в своей " Апологии Макиавелли" или анонимный автор XIX в., составитель " Религиозных максим, почтительно выбранных из работ Никколо Макиавелли" (на которые ссылается Ридольфи в заключительной части написанной им биографии).

Для БенедеттоКроче и его многочисленных последователей Макиавелли - страждущий гуманист. Будучи далеким от того, чтобы смягчать впечатление от описываемых им преступлений, он оплакивает пороки людей, делающие столь жестокие методы политически неизбежными. Макиавелли - моралист, который " порой испытывает нравственное отвращение" при созерцании мира, где политические цели могут быть достигнуты только посредством моральногo зла, и, таким образом, он - человек, который отделил политику от этики. Но для швейцарских ученых Вальдера, Кэги и фон Муралта Макиавелли миролюбивый гуманист, который верил в порядок, стабильность, наслаждение жизнью, в возможность обуздания агрессивных элементов нашей природы и построения гармоничной цивилизации, лучшее воплощение которой усматривал в хорошо вооруженной швейцарской демократии того времени *.

* " Швейцарцы - это самые свободные [liberissimi] люди, потому, что они лучше всех вооружены [armatissimi]" (" Государь", гл. XII).

Для неостоикаЮстусаЛипсиуса [7] и, столетие спустя, для Альгаротти (в 1759) и Альфьери (в 1786) он был пылким патриотом, видевший в ЧезареБорджа [8] человека, который, будь он жив, смог бы освободить Италию от французских, испанских и австрийских варваров, растоптавших и унизивших ее, ввергнувших в нищету, упадок и хаос. ГарреттМаттинли не может в это поверить, поскольку для него совершенно очевидно: самому Макиавелли было ясно, что Чезаре - человек некомпетентный, фигляр и жалкий неудачник. А вот Эрик Фёгелин полагает, что человеком, чей образ витал перед мысленным взором Макиавелли, был не Чезаре, а скорее всего Тамерлан.

Для Кассирера, Реноде, Ольшки и КейтаХэнкока Макиавелли - трезвый специалист, не связанный ни этическими, ни политическими принципами, объективный исследователь политики, нравственно-нейтральный ученый, который (как утверждает Карл Шмид) предвосхитил Галилея в применении индуктивных методов к социальному и историческому материалу и не имел никакой моральной заинтересованности в использовании сделанных им технических открытий - одинаково готовый отдать их и освободителям и деспотам, хорошим людям и подлецам. Реноде описывает его метод как " чисто позитивистский", Кассирер - как относящийся к " политической статике". Однако, по мнению Федерико Шабода, Макиавелли свойственна не холодная расчетливость, а страстность, доходящая до потери чувства реальности; Ридольфи тоже говорит об ilgrande appassionato [9], а де Капрариис считает его несомненным мистиком.

Для Гердера он прежде всего прекрасное отражение своего века, человек, чувствующий реалии своего времени, который точно описал то, что другие не признавали или не понимали, неисчерпаемый источник тонких наблюдений для своих современников, что признают Ранке и Маколей, Бёрд, а в наши дни ДженнароСассо. Для Фихте он человек, глубоко постигший реальные исторические (или сверхисторические) силы, которые формируют людей и изменяют их нравственное сознание, кроме того, человек, который отверг христианские принципы ради требований разума, политического единства и централизации. Для Гегеля он гений, который видел необходимость объединения хаотического конгломерата крохотных и слабых княжеств в единое целое. Некоторые его средства могут вызвать отвращение, но это частности, обусловленные особенностями того - уже минувшего - времени; тем не менее, как бы ни устарели его наставления, он понял нечто более важное - требования своего века, - что настал час рождения современного, централизованного, политического государства, и установил " истинные фундаментальные принципы" *, необходимые для его создания.

* Если рассматривать " Государя" в его историческом контексте - раздробленная, оккупированная, униженная Италия, - он перестанет восприниматься как " безучастный компендиум, пригодный для любых условий, другими словами, ни для чего не пригодный" и " предстанет перед нами как истинно великое творение подлинного политического ума высокой и благородной направленности" (Hegel. . SamtlicheWerke. Leipzig, 1923, Bd. 7, S. 113). В той же работе Гегель выступает в защиту " властной руки завоевателя" (dieGewalteinesEroberters), который станет объединителем германских земель. Он считал Макиавелли своим предшественником, жившим в аналогичной ситуации в Италии.

Мнение о том, что Макиавелли был прежде всего итальянцем и патриотом, обращавшимся преимущественно к людям своего поколения, и если не к одним флорентийцам, то во всяком случае только к итальянцам, и потому оценивать его надо исключительно (или хотя бы главным образом) в рамках соответствующего исторического контекста, одинаково разделяют Гердер и Гегель, Маколей и Бёрд, де Санктис и Орест Томмазини *. Однако, с точки зрения Герберта Баттерфилда и РаффаэллоРамата, Макиавелли не достает научного и исторического чутья. Находясь под сильным влиянием классических авторов, он устремляет свой взор в воображаемое прошлое; выводит свои политические максимы из догматических аксиом, рассуждая неисторически и априорно (согласно ЛауриХуовинену), - иными словами, используя метод, который уже выходил из употребления в то время, когда он писал. Считается, что из-за своего рабского подражания античности он уступает в плане исторического чутья и проницательности cвоему другу Гвиччардини (главным образом потому, что у того находят слабые начала современного научного метода).

* Особенно Томмазини в своем громадном компендиуме " Lavita e gliscrittidiNiccoloMachiavellinellalororelazionecolmachiavellismo" (vol. 1: Rome-Turkin-Florence, 1883; vol. 2: Rome, 1911). В связи с этим Кассирер резонно и справедливо замечает, что оценивать - или судить взгляды Макиавелли только как отражение его времени - это одно; а утверждать, что он вполне сознательно обращался только к своим соотечественникам и даже, если верить Бёрду, не ко всем, - это совсем другое и приводит к неверному пониманию и самого Макиавелли, и цивилизации, к которой он принадлежал. Ренессанс не рассматривал себя в исторической перспективе. Макиавелли искал - и полагал, что нашел - вечные, универсальные истины о социальном поведении. Не пойдет на пользу ни ему, ни истине, если мы станем отрицать или игнорировать те неисторичные положения, которые он разделял со своими современниками и предшественниками.

Похвала, воздаваемая ему немецкой исторической школой во главе с Гердером, включая марксиста Антонио Грамши, за те таланты, в которых они видят его силу, - реалистичное ощущение своего времени, понимание быстро меняющихся социальных и политических условий Италии и Европы, краха феодализма, возникновения национальных государств, изменения силовых отношений между итальянскими принципатами и т. д., - эта похвала должна была бы раздражать человека, который былуверен, что открыл вечные истины. Он мог так же ошибаться в природе своего открытия, как ошибался его соотечественник Колумб. Если историческая школа (включая марксистов) права, то Макиавелли не сделал и не мог сделать того, на что претендовал. Но не лучше ли предположить, что он и не претендовал на это; есть масса доказательств, которые опровергают предположение Гердера и подтверждают мнение о том, что цель Макиавелли - открытие вечных принципов политической науки - была не чем иным, как утопией, и что он был ближе всех к ее достижению.

Для Бэкона * (как для Спинозы, а позднее и для Лассаля) он прежде всего крайний реалист, избегающий утопических фантазий. Боккалини шокирован им, но не может отрицать точности и важности его наблюдений; так же и Майнеке, для которого Макиавелли - отец Staatsrason [10], с помощью которого он воткнул кинжал в тело западной политики, нанеся ей рану, как вылечить которую знал только Гегель (это оптимистическое мнение, высказанное в 1920-е годах, очевидно исчезло после Второй мировой войны).

* " Нам есть за что благодарить Макиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто и прямо рассказывают о том, как обычно поступают люди, а не о том, как они должны поступать" (TheWorksofFrancisBacon. L., 1857-1874, vol. 5, р. 17, 76: Deaugmentis. Book 7, ch. 2, Book 8, ch. 2; ). Ср. с афоризмом Макиавелли из письма к Гвиччардини: " Я верю, что самый верный способ попасть в Рай - это научиться не превращать жизнь в Ад". (MachiavelliN. Letterefamiliari. Florence, 1883, № 179). А. П. д'Энтреве любезно обратил мое внимание на этот примечательный отрывок, хотя, насколько я знаю, нет причин полагать, что Бэкону он был знаком. Наверное, не был он известен и Т. С. Элиоту, который писал: " Лорд Морли... намекает, что Макиавелли... видел только половину правды о человеческой природе. То, чего Макиавелли не усматривал в человеческой природе, - это миф о доброте человека, который заменял либеральной мысли веру в Божественную Благодать" (ForLancelotAndrewes. L., 1970, р. 50).

Для Кёнига он вовсе и не реалист и не циник, а скорее эстет, стремящийся убежать из хаотического и убогого мира, каким была в то время находившаяся в упадке Италии, в мечту, навеянную чистым искусством, человек, который, не заботясь о практике, нарисовал идеальный политический ландшафт, во многом (если я правильно это понимаю) напоминающий идеальный город, изображенный Пьеро делла Франческа [11]. " Государь" должен быть прочитан как идиллия, написанная в лучших неоклассических, неопасторальных, возрожденческих традициях (хотя де Санктис во втором томе своей " Истории итальянской литературы" считает, что он не вписывается в традиции гуманизма по той причине, что Макиавелли чуждо образное мышление).

Для Р. Серено это, конечно, фантазия, но глубоко разочарованного человека, и в посвящении " Государя" слышится " безнадежная мольба" жертвы " тяжкой и непрестанно враждебной судьбы". В подтверждение этого тезиса приводится психоаналитическое толкование одного темного эпизода из жизни Макиавелли.

Для Маколея Макиавелли - политический прагматик и патриот, который прежде всего заботился о независимости Флоренции и приветствовал любую форму правления, которая ее обеспечит. Маркс называет " Историю Флоренции" " шедевром", а Энгельс (в " Диалектике природы" ) говорит о Макиавелли как об одном из " титанов" Возрождения, как о человеке, свободном от petit-bourgeois взгляда на мир. Советская критика более амбивалентна *.

* Единственное известное мне подробное освещение взглядов Макиавелли, предпринятое крупным большевистским интеллектуалом, - это не долго просуществовавшее предисловие Каменева к русскому переводу " Государя" (Москва, 1934), переведенное на английский язык под названием " PrefacetoMachiavelli" (NewLeftReview. 1961, No 15, May-June. Р. 39-42). В нем полностью реализован историко-социологический подход, критикуемый Кассирером. Макиавелли описан как активный публицист, исследующий " механизм борьбы за власть" внутри и между итальянскими принципатами, как социолог, в совершенстве проанализировавший " социологические джунгли", которые предшествовали формированию " сильного, национального, по сути дела буржуазного" итальянского государства. Его почти " диалектический" подход к проблеме власти и свобода от метафизических и теологических фантазий делают его достойным предшественником Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Эти высказывания были приведены на процессе Каменева, где их заклеймил главный обвинитель Вышинский.

Для реставраторов недолговечной Флорентийской республики он, очевидно, был не чем иным, как продажным и вероломным льстецом, готовым служить любому хозяину, который безуспешно пытался заискивать перед кланом Медичи в надежде снискать их благосклонность. Джордж Сабин (в своем знаменитом учебнике A HistoryofPoliticalTheory) * рассматривает его как антиметафизического эмпирика, Юма или Поппера своего времени, свободного от обскурантских, теологических и метафизических предрассудков. Для Антонио Грамши он прежде всего революционный новатор, мечущий перуны в отживающую феодальную аристократию, папство и их приспешников; его " Государь" - это миф, который знаменует господство новых, прогрессивных сил.

* Sabine G. H. A History of Political Theory. London, 1951.

Подобно Якобу Буркхардту и Фридриху Майнеке, К. И. Фридрих и Чарльз Синглтон утверждают, что Макиавелли разработал концепцию государства как концепцию произведения искусства; великие люди, которые основали или поддерживают человеческие объединения, подобны художникам. Их цель - красота, а главное свойство - понимание материала: они лепят из людей так же, как скульпторы творят из мрамора и глины. Политики, с этой точки зрения, покидают сферу этики и приближаются к эстетике. Синглтон доказывает, что оригинальность Макиавелли заключается в его взгляде на политическое действие как на разновидность того, что Аристотель называл " созиданием", цель которого - внеморальный артефакт, объект красоты, иначе говоря, цель, внешняя для человека (в данном случае - особые устои человеческого общежития), - а не " поступком" (каковым Аристотель и Фома Аквинский считали политическое действие), цель которого внутренняя и нравственная, не создание объекта, а выработка особого - правильного - образа жизни или существования.

Эта позиция недалека от той, которой придерживаются Виллари, Кроче и другие, поскольку приписывает Макиавелли отделение политики от этики. Синглтон переводит учение Макиавелли о политике в сферу искусства, которая мыслится как внеморальная.

Кроче предает ей собственный независимый статус: политика ради политики.

Но самую распространенную оценку Макиавелли, по крайней мере как политического мыслителя, дают большинство ученых и писателей елизаветинской эпохи: для них это человек, которого дьявол уполномочил вести добрых людей к погибели, это великий разрушитель, учитель зла, ledocteurdelasceleratesse [12], вдохновитель Варфоломеевской ночи, прототип Яго. Это " кровожадныйМакиавель" знаменитых " четырехсот запрещенных ссылок" елизаветинской литературы. Его имя - " Старина Ник" - еще один синоним извечного врага рода человеческого. Для иезуитов он " соучастник дьявола в преступлениях", " писатель без чести и без веры, а " Государь", по словам Бертрана Рассела, это " руководство для гангстеров" (ср. с оценкой Муссолини: vademecum [13] для государственных деятелей, - которую, может статься, молчаливо разделяют и другие главы государств). Этот взгляд, общий и для протестантов и для католиков, для Жантийе и Франсуа Отмана, для кардинала Поула, Бодена и Фридриха Великого, разделяют все авторы многочисленных сочинений на тему " Анти-Макиавелли", последними из которых являются Жак Маритен и Лео Штраус.

На первый взгляд есть что-то странное в столь глубокой разноголосице мнений *. Какой другой мыслитель развернул перед изучающими его учеными так много граней своих идей? Какой другой писатель - а он не был даже признанным философом - побуждает своих читателей столь много и непримиримо спорить о своих целях? Причем я должен повторить, что стиль Макиавелли не отличается темнотой; почти все его истолкователи отдают должное его краткой, сухой и прозрачной прозе.

* Одно из самых лучших и ярких описаний множества конкурирующих между собой интерпретаций " Государя" содержится в статье Э. У. Кохрейна, на основании которой в основном и составлен наш перечень. О более ранних спорах вокруг Макиавелли см. в образцовой и отчасти непревзойденной книге: Villari P. TheLifeandTimesofNiccoloMachiavelli. L., 1898, и тех работах, которые в ней цитируются.

Чем же он привлекает внимание? Ограничусь указанием лишь на несколько очевидных моментов. Безусловно, вызывает изумление мыслитель, до такой степени свободный от того, что нас приучили считать обычными предпосылками мышления того времени. Макиавелли даже не упоминает о естественном праве - основной категории, с помощью которой (или, скорее, с помощью многочисленных разновидностей которой) христиане и язычники, телеологи и материалисты, юристы, теологи и философы до и, разумеется, спустя много десятилетий после него, обсуждали вопросы, которыми он занимался. Он, конечно, не философ и не юрист: однако он был знатоком политики, начитанным и образованным человеком. Старое христианско-стоическое учение к тому времени уже не имело того влияния, особенно среди ранних гуманистов, каким оно когда-то пользовалось в Италии. И все же, учитывая, что Макиавелли ставил своей целью по-новому осмыслить поведение человека в обществе, от него можно было бы ожидать если не явного опровержения или отрицания, то хотя бы замаскированной критики положений, которые, по его мнению, оказались для многих роковыми. Главное, он уверяет нас, что его путем до него никогда не шел ни один человек, и в данном случае это не просто слова: действительно, есть что-то необычное в том, что он полностью игнорирует банальные и общепринятые понятия и категории, с помощью которых самые известные мыслители и ученые того времени привыкли выражать свои мысли. Не удивительно, что Жантийе в сочинении " Contre-Machiavel" осуждает его именно за это. До Макиавелли только Марсилио отважился сделать то же самое: НевиллФигжис оценивает это как трагический разрыв с прошлым.

Отсутствие у Макиавелли главных понятий христианской психологии и теологии - таких, как грех, благодать, искупление, спасение, - должно удивлять меньше: не многие гуманисты, современники Макиавелли, пользовались ими. Наследие средневековья явно шло на убыль. Но у Макиавелли - и на это стоит обратить внимание - нет ни малейшего следа телеологии Платона или Аристотеля, никаких ссылок на идеальный порядок, какое-либо учение о месте человека в природе, в великой цепи бытия, чем сильно интересовались мыслители эпохи Ренессанса - и что, например, Фичино, Пико или Поджо [14] фактически считали само собой разумеющимся. У Макиавелли нет ничего такого, что Поппер называет " эссенциализмом" [15], что априори и совершенно непосредственно открывается разуму или интуиции о неизбежном развитии людей и социальных групп в определенных направлениях, - к той цели, какую предназначил им Бог или природа. Его метод и склад ума - сугубо эмпирические. Даже учение Макиавелли об исторических циклах не обосновано на метафизическом уровне.

Что касается религии, то для него это не более чем социально-необходимый инструмент, чисто утилитарный цемент: критерием полезности религии является ее роль в качестве гаранта солидарности и сплоченности. Подчеркивая огромную социальную значимость религии, он предвосхитил Сен-Симона и Дюркгейма. Из всех людей он больше всего восхищается великими основателями религий. Некоторые разновидности (например, римское язычество) полезны для общества, так как делают его могущественным и жизнеспособным; другие же, наоборот, ведут к упадку и разложению (например, христианство с его смирением и отрешенностью от мира). Ослабление религиозных связей есть часть общего упадка и разложения: религия необязательно должна основываться на истине, лишь в том в случае, если это дает социальный эффект. Вот причина того благоговения, которое он испытывает перед теми, кто основал свои общества на крепком духовном фундаменте: Моисеем, Нумой, Ликургом [16].

Предположение о существовании Бога и божественного закона - несерьезно; каковы бы ни были личные убеждения нашего автора, атеист может читать Макиавелли с полным одобрением. Нет у него ни почтительности к авторитетам и их предписаниям - ни малейшего интереса к личной совести, ни к прочим метафизическим и теологическим вопросам. Единственная свобода, которую он признает, - это свобода политическая, свобода от произвольного деспотичного правления, то есть республиканский строй, независимость одного государства от других государств (скорее даже города или patria, ибо термин " государство" в данном случае, может быть, преждевремен *).

* Соответствующие соображения по этому вопросу, вызывающему горячие споры, см. в работах: Whitfield J. H. Machiavelli. Oxford, 1947. Р. 23-25; Hexter J. H. Ilprincipe and lo stato // Studies in the Renaissance. 1957, ( 4. Р. 113-135. Противоположнойточкизренияпридерживаются: Chiapelli F. Studisullinguaggiodel Machiavelli. Florence, 1952. Р. 59-73; Ercole F. La politica di Machiavelli. Rome, 1926. Р. 328-330. ЕщераньшеГильбертвыступилпротивЭрколевстатье: The Concept of Nationalism in Machiavelli's Prince // Studies in the Renaissance. 1954, № 1. Р. 38-48. См. также: Dowdall H. C. The Word " State" // Law Quarterly Review. 1923, № 39. Р. 98-125; автор этой статьи заходит слишком далеко, когда склоняется к мысли о том, что, введя слово " государство", Макиавелли основал современную политическую науку.

Нет у него и представления о правах и обязанностях корпораций и неполитических учреждений, церковных или светских, - зато необходимость абсолютной централизованной (если не сказать, верховной) власти принимается как нечто само собой разумеющееся. Едва ли есть у него хоть какое-то чувство истории: люди везде и всегда одинаковы, и то, что подходило античности - методы лечения, ведения войн, управления государством - безусловно годится и сейчас. Традиция ценится главным образом потому, что является источником социальной стабильности.

Так как не существует далеких божественных предначертаний, к которым должно приближаться творение, и нет никакого платоновского идеала для общества и для отдельных индивидов, то нет и понятия прогресса, материального либо духовного. Предполагается, что благословенный классический век можно восстановить (если судьба не будет чересчур неблагосклонной), если будут достаточные для того знания и воля, если правитель будет наделен virtu [17], а под его водительством окажутся хорошо обученные и доблестные граждане. Нет никаких намеков на то, что поток событий жестко детерминирован; ни fortuna, ни necessita [18] не властны над всем существующим; нет никаких абсолютных ценностей, которых люди, на свою беду, не знают или отвергают.

Разумеется, он свободен и от тех пережитков традиционной метафизики истории, которым отдавали дань в своих работах даже такие сугубо светские гуманисты, как Эджидио и Понтано [19], не говоря уже о других, более ранних авторах " зерцал для правителей", так же, как и Макиавелли, постоянно имевшие дело с конкретными и практическими проблемами своего времени, но напрочь лишенные того таинственного предчувствия наступающей научной революции, которое придает ему столь современный оттенок. И все же вовсе не эти особенности Макиавелли так сильно очаровывают и ужасают читателей, начиная с его времени и заканчивая нашим. " Учение Макиавелли, - писал Майнеке, - было мечем, пронзившим тело политики западного человечества, и вызвавшим протест и отчаянное сопротивление".

12 3 4 5 Следующая ⇒