Примечания. 8 страница

Встретив в нем человека, более многих кабардинцев здравомыслящего, легко мне было вразумить его, что уничтожительно было бы для меня допустить условия с людьми, нарушившими данную присягу в верности государю; что виновные должны просить о прощении, а не предлагать условия; что могут надеяться на великодушие правительства, готового оказать оное раскаивающемуся; что несправедливо было бы предоставить большие выгоды изменникам пред теми, кои, не оставляя земли своей, покорствуют правительству и его распоряжения выполняют беспрекословно. Не страшил я угрозами виновных, но не скрывал от них, что не должно терпеть пребывание их близко границ наших, дабы примером безнаказанности не одобрили к злодеяниям людей неблагонамеренных.

Нелепые желания кабардинцев состояли в следующем:

1. Возвратиться в свою землю не иначе, если правительство уничтожит устроенные в 1822 году крепости и удалит войска с гор. Это значит иметь средство продолжать прежние злодеяния, не подвергаясь наказанию, иметь в горах убежище.

2. Разбирательство дел оставить во всем на прежнем основании, то есть в руках священных особ. Это происки мулл, самых величайших невежд, которые из всех исповедующих закон мусульманский, как будто для того собраны в Кабарде, чтобы славиться мудростию своею между людьми еще большей степенью невежества омраченными. Князья кабардинские первое между таковыми занимают место. Кабардинским князьям потому выгоден шариат или суд священных особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего состояния. Закон мусульманский хотя признает все вообще состояния свободными, но священные особы, удаляясь сего правила, полное действие шариата допускали в разбирательстве дел между князьями и знатнейшими фамилиями узденей, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых, всегда был утесняем, и бедный никогда не получал правосудия и защиты. Возобновления шариата выпрашивали у меня кабардинские князья и уздени, оставшиеся под управлением нашим, с тем, чтобы дела простого народа разбираемы были по российским законам.

3. Если бы начальство отказало исполнить желания, то испросить согласие оного на пребывание их за Кубанью, с тем, чтобы воспрещено было войскам их преследовать или нарушать их спокойствие, что в удостоверение удаления их от всяких вредных замыслов дадут они аманатов.

Это означает намерение продолжать тайные связи с соотечественниками своими, оставшимися под управлением нашим, дабы, возбуждая оных против правительства, предоставляя им убежище за Кубанью и защиту тамошних народов, склонить начальство... ^[2] беспокойства, предложила им возвратиться в Кабарду на тех условиях, которые найдут они для себя полезными.

До побега кабардинцев за Кубань были от них у нас аманаты. Из присяжных листов их можно составить целые томы. Со стороны нашей употреблены увещания убедительнейшие, самое великодушное снисхождение, истолковано, сколько необходима перемена поведения их для собственной их выгоды, но ничто не помешало им быть изменниками... Итак, по известности мне обстоятельств, отверг я желание кабардинцев, за Кубанью живущих. Аслан-бек Биесленев, принятый ласково и с уважением, получа от меня подарки самым приветливым образом, отправился обратно. Кажется, что приятно ему было дать мне чувствовать, что он, лишь только возможно ему будет, возвратится в Кабарду и что он получил совсем другое о русских понятие. Он прежде не бывал ни у одного из русских начальников.

Оставив небольшое число войск в Мехтулинском округе для утверждения водворенного спокойствия, отправился я в Дербент. Дав постановление Каракайдацкой провинции и обложив постоянною податью Терекеминские оной селения, которые пользовались льготою для поправления после военных действий в 1819 году, истребивших их, поручил я привести в известность жителей Дербента и ввести некоторый полицейский порядок, что нерадением прежнего коменданта и послаблением генерал-майора барона Вреде совершенно было пренебрежено. Город приказал я по возможности улучшить расширением улиц, и не допуская исправлять починкою ветхие строения, сделать площади. Город, стесненный до чрезвычайности неопрятностию жителей, делает воздух необыкновенно вредным, что и понудило к расширению оного.

В Кубинской провинции исправил я постановление, которым доселе руководствовались беки, имеющие в управлении казенные деревни. В перемене сей доставлено народу немалое облегчение и определена обстоятельно мера повинности оного в отношении к бекам. Издал я постановление в рассуждении священных особ, коим определено нужное количество, им — приличное содержание. Положены правила для постепенного возведения в звания ефендиев и ахундов. Воспрещено посылать за границу для обучения закону, где многие до сего получали свидетельства на различные звания и сообразно оным занимали места в провинциях наших. Постановлением уничтожено невежественное постановление звания мулл сохранять наследственно в семействах, отчего произошло, что большая часть таковых ничему не имели нужды учиться и о законе ни малейшего понятия не имеют. Учредил комиссию для разбора бекских фамилий, ибо многие присвоили себе достоинство сие несправедливо.

В Кубинской провинции нашел я большую часть бекских фамилий и вообще простой народ весьма приверженными правительству и старающимися доказать свою верность. Войска, в провинции временно набираемые, служат с усердием и довольно храбро. Семейства определенных на военную службу людей, из коих содержатся в провинции караулы и посылаются против неприятеля отряды, ограничил я числом четырехсот, с тем, чтобы пополняемые были убывающие семейства. В числе военных людей приказал назначить зажиточнейших, дабы могли иметь лучших лошадей и исправное оружие.

В Ширванской провинции не мог я тех же ввести постановлений, как в Кубинской, ибо народ и самые беки не имели времени сделать к нам привычки по недавнему введению управления нашего.

С особенным вниманием обратился я к казенному хозяйству; уменьшил несколько отяготительные для народа посевы хлеба и часть таковых заменил заведением шелковичных садов, распределив постепенное оных умножение. Вообще поставил на вид местному начальству, что полезнее ограничить количество посева чалтыка (сарачинского пшена), который затруднительно сохранять без повреждения даже короткое время и который требует несравненно больших трудов и работы, нежели шелк, порче не подвергающийся. Поручил также посев хлопчатой бумаги.

В городе Шемахе, издавна разоренном и оставленном, мною возобновленном в 1821 году по начертанному плану, начаты строения, и уже большое количество лавок весьма хороших возведены в разных местах. Главную мечеть, здание весьма великолепное, которое исправляли жители на пожертвованные ими деньги, приказал я строить на казенный счет, возвратив сделанные ими издержки.

Вскоре по возвращении моем в Тифлис примечены в Абхазии некоторые неудовольствия соседственных горцев. Молодой владетель не мог прекратить их, мать его, женщина глупая и своеобычная, напротив, умножала их своею неловкостию, и ближайших селений жители, прежде спокойные, начали производить разбои. Для усмирения их должна была часть находящегося в Сухуме гарнизона сделать нападение на одно из селений. Оно было разорено, но войска, возвращаясь, встретили скрывшегося в лесу неприятеля и при начале перестрелки убит подполковник Михин, храбрый офицер, командовавший отрядом. Вероятно, что за сим последовал некоторый беспорядок, и он был причиною потери нашей, ибо убито и ранено 42 человека, что не весьма обыкновенно.

Вскоре за сим возгорелся общий мятеж и неудовольствия на фамилию владетельного князя вооружили против него и самих соседей. Он удалил мать свою в Сухум, под защиту войск наших, сам, оставшись в доме своем в селении Соупсу, где находилось до 300 человек пехоты при двух орудиях, содержался в тесном облежании (осаде. — Сост. ) более полутора месяца. Недостаток в укреплении воды и необходимость запасаться оною понуждала делать вылазки, но потеря со стороны нашей не достигала даже и десяти человек.

Начальствующий в Имеретии генерал-майор князь Горчаков с 1400 человеками пехоты и двумя орудиями пошел для освобождения находившегося в Соупсу отряда.

При реке Ингур неприятель был в небольших силах и не мог воспрепятствовать переправе, хотя оная была весьма затруднительна, но далее к Сухум-Кале сделал во многих завалы; собравшиеся толпы были многочисленны и дрались упорно. Войска, рассеяв их, дошли до Сухума. От сего места до селения Соупсу 30 верст, но дорога тесная лежит по берегу моря между утесистыми скалами, покрытыми лесом почти непроходимым, и здесь-то ожидал неприятель с большими выгодами встретить наши войска. Генерал-майор князь Горчаков, сделав обозрение дороги и усмотрев, что невозможно без чувствительной потери выгнать многочисленного неприятеля из мест, по природе твердых и сверх того тщательно укрепленных, решился сделать высадку. Первоначально с 800 человеками вышел он на берег в пяти верстах от Соупсу, овладел прилежащим лесом и устроил небольшое укрепление. Действие артиллерии с судов не допустило неприятеля затруднить высадку, и оная совершилась с ничтожным уроном. Вскоре прибыло из Сухума еще 250 человек пехоты. Сих оставил он в укреплении, а с первыми пошел к Соупсу. Неприятель делал усилия не допустить его, но не мог устоять. Находившийся в укреплении отряд, усмотрев, что главнейшие неприятельские силы обратились против войск, идущих от берега, сделал вылазку, зажег ближайшие к укреплению строения, в которых укрывались мятежники, и заставил их удалиться. Между тем неприятель побежал, потеря его была значительна, и войска, беспрепятственно соединившись, возвратились на берег. Военные суда, в достаточном количестве из Крыма присланные, способствовали успеху высадки и предприятия. Генерал-майор князь Горчаков благоразумно сделал распоряжение к действию столько же решительному, как и смелому.

Владетель абхазский пребыл непоколебимым в верности императору и с семейством выехал в Мингрелию к родственнику своему генерал-лейтенанту князю Дадиану, который, собрав милицию свою, содействовал войскам нашим. Но оказались ничтожными пособия его, ибо народ, не без основания, разумеется, [является] весьма робким между жителями здешней страны.

В течение лета войска наши за Кубанью имели повсюду весьма счастливые успехи. Командующий оными артиллерии полковник Коцарев преследовал укрывавшихся там беглых кабардинцев. Абазинцы, принявшие их и с ними участвовавшие в разбоях, наиболее за то потерпели: селения их разорены, лошади и скот захвачены во множестве, в людях имели они урон необыкновенный. Страх распространен между соседственными народами. Более нежели в двадцать раз отмщено злодеям за нападение на селение Круглолеское.

Анапский паша по убедительной просьбе закубанцев присылал чиновника испрашивать помилования им и прекращения действии войск. Некоторые из ближайших обществ приуготовились дать аманатов в удостоверение, что будут жить спокойно и возбранять производящим разбои и хищничества переход в их земли. Нельзя верить обещаниям паши, ибо не имеет он силы воздержать народы, к грабежам приобыкшие и ему не повинующиеся. Столько же неблагонадежны и клятвы самих народов, ибо нет между ними людей, имеющих власть, и никто влияние оной не допускает над собою. Полезнейшие советы старейших в посмеянии у буйной молодежи и нет обуздания на оную. Разбои и грабежи в их понятии — слава, приобретаемая добыча составляет значительную выгоду.

В непродолжительное пребывание мое сего года на Кавказской линии осмотрел я строящиеся казенные здания на Минеральных водах. Нет ни малейшего хозяйства в приуготовлении нужных материалов, ничто не доставляется в потребное время.

Смерть командующего на линии генерал-майора Сталя 2-го дает удобность ввести как по сей части, так и по многим другим, лучший порядок.

Я осмотрел большую часть укреплений по новой в Кабарде линии и нашел много сделанных временных жилищ для воинских чинов довольно прочных и удобных. Построены мосты чрез некоторые из рек.

Из укрепления на Урухе прошел чрез Татартунский хребет до Владикавказа и легко увидеть мог, сколько удобнее будет дорога от сего последнего места не чрез Моздок, как было прежде, но прямо на Екатериноград, и предварительные по сему предмету сделаны распоряжения.

В нынешнем году намеревался я пройти чрез Кавказ для обозрения новой дороги в Грузию, о которой по доходящим слухам и из сведений, хотя впрочем не весьма обстоятельных, наших офицеров, видевших оную, судить надлежит, что она несравненно лучше теперешней дороги, но принужден был отложить обозрение до другого времени по причине необычайно дождливой осени, которая, продлив пребывание в горах войск, могла затруднить продовольствие оных. Отряд войск, из Грузии посланный, переходил чрез хребет беспрепятственно, и жители гор оказывали довольно приязненное расположение.

Начальнику корпусного штаба поручив командование войска на Кавказской линии впредь до назначения настоящего начальника, возвратился я в Грузию на тот случай, если наследник Персии Аббас-Мирза вознамерится иметь со мною свидание, как потом объяснился он нашему поверенному в делах.

На линии свирепствовали ужаснейшие болезни: в Георгиевске до того достигла смертность, даже между чиновниками, что в присутственных местах мало было занимавшихся делами, и я, дабы совершенно не остановились оные, решился просить государя о скорейшем переводе областного города в Ставрополь и об ассигновании некоторой суммы для найма частных строений под присутственные места до устроения казенных зданий. Император соизволил на представление мое, и решено обратить Ставрополь в областной город. Ассигнована сумма для найма строений из имеющейся в распоряжении моем экстраординарной. Георгиевск остался временно уездным городом до учреждения такового в Горячих Водах.

1825

1825. Год сей начал спокойно, пребывая в Тифлисе. С персидским правительством продолжалась переписка о границах, и он казалось наклонным кончить все неприятности, возникшие по сему предмету. С точностию исполняя строгие предписания, закрывал глаза на многие неловкости Аббас-Мирзы, обращая их на счет невежества пограничных начальников. Поверенный в делах при персидском дворе г. Мазарович предупредил меня о намерении его прислать ко мне чиновников для переговоров, и что сам он готов назначить со мною свидание на границе, в полной уверенности кончить дело дружелюбным образом.

В марте месяце прибыл в Тифлис Фетх-Али-хан, беглербег Тавризский; при нем находился мугандис баши — главный инженерный чиновник — и один секретарь, которого недоверчивый Аббас-Мирза как шпиона придал для наблюдения за его поведением. Фетх-Али-хан имел полномочие заключить со мною условия о разграничении. Я поручил генерал-лейтенанту Вельяминову войти с ним в переговоры, имея в виду то, что если бы я сам составил условный акт, не приличествовало бы мне, или по крайней мере было бы неудобно, сделать в оном изменения. Фетх-Али-хан объявил мне о желании Аббас-Мирзы видеться со мною и что от меня зависит назначить для того место и время. Сие наиболее побуждало меня оставить зависящими от меня некоторые средства, при свидании с Аббас-Мирзою сделать ему угождение небольшою в некоторых статьях переменою.

Фетх-Али-хан действовал довольно чистосердечно, и со стороны его, после некоторых усилий и возражений, весьма вежливо и с отличным благоразумием генерал-лейтенантом Вельяминовым опрокинутых, заключен акт. Я призвал к себе Фетх-Али-хана, истолковал ему умеренность требований в сравнении с пожертвованиями, на которые решаюсь я для сохранения дружбы и доброго согласия. Он не мог не чувствовать справедливости моего предложения, и то же подтвердили его чиновники, из коих мнение шпиона, как нетрудно было заметить, было у него в особом уважении. Я объяснил Фетх-Али-хану, что хотя вправе я требовать, дабы приложил он печать свою к заключенному условию, но что желая избавить его от жестокой ответственности в случае, если условие не понравится наследнику, и он с ним не будет согласен, я его от того увольняю. Сколько ни был он благодарен за внимание мое об охранении его, он не только ручался, что Аббас-Мирза будет доволен успехами его, но что в полном убеждении, что он оказал отечеству величайшие заслуги, он не сомневался обратить на себя самые щедрые награды, каковых весьма немногие удостаиваются. Словом, он был в восхищении. Во все время пребывания его в Тифлисе он был содержан роскошным образом. Удовлетворен со стороны честолюбия отличным приемом и почестями. Со стороны корыстолюбия — необыкновенно дорогими подарками.

Из слов Фетх-Али-хана должно было предполагать, что Аббас-Мирза желал со мною сблизиться (если только сам он не был им обманут), но что нет сомнения, что нужно было ему лучшее мое расположение к нему, ибо Фетх-Али-хан секретно объявил мне, что Аббас-Мирза, будучи чрезвычайно озлоблен на сардара Эриванского, не видит другого средства сменить его, разве со стороны моей будут принесены жалобы на него шаху. Он подтвердил мне, что давно хочет Аббас-Мирза поставить сына своего в Эриванской провинции, дабы присвоить богатые оной доходы. Не скрыл и того от меня, что если бы отозвался я шаху довольным поведением пограничных начальников, непосредственно зависящих от него, и что для лучшего спокойствия и утверждения прочнейшей связи предоставил бы я шаху о пользе подчинить всю границу одному начальству, что надеется Аббас-Мирза успеть в желании своем получить в управление и Гилянскую область. Итак, Аббас-Мирза хотел сделать меня орудием своих выгод. Я дал Фетх-Али-хану надежды, что буду действовать согласно видам его, стараясь все средства употребить в пользу окончания дела о границах.

Фетх-Али-шах по возвращении в Тавриз был принят Аббас-Мирзою весьма неблагосклонно и даже угрожаем наказанием. Заключенными условиями был недоволен, и на письмо мое, наполненное вежливостями и всем, что могло казаться обязательным, не хотел отвечать сам, но поручил отнестись ко мне кайшакалу^[3]. Поверенный наш в делах г. Мазарович поставил неприличие подобного поступка, и Аббас-Мирза рассудил за благо сам объясниться письмом. Он сообщил мне замечания свои на заключенный акт генерал-лейтенантом Вельяминовым, оспаривал все то, что требовал я в замену несравненно больших выгод, уступаемых нами, превратно толковал смысл Гюлистанского трактата, и что по силе оного должна была Персия возвратить нам, утверждал принадлежащим ей. В заключение предложил, по данному ему от шаха повелению, утвердить условия сии, если мною приняты оные будут, но что в противном случае, не имея власти и полномочия, он не откажется однако же употребить свое старание, дабы исходатайствовать волю шаха, его родителя. Отзыв сей, совершенно противный уверениям Фетх-Али-хана и слишком решительный для свойств Аббас-Мирзы, который, в обстоятельствах, гораздо менее верных, готов прибегать к разным изворотам, скрывая настоящее намерение, ясно доказывал, что подпал он сильному влиянию людей, не доброжелательствующих нам.

Вскоре сделалось мне известным, что он следовал советам тавризского первосвященника муштенда Мирзы-Мехти, человека хитрого, славящегося фанатизмом. Он уверял Аббас-Мирзу, что малейшая сговорчивость его потеряет его во мнении народа, что одним оружием можно смирить гордость русских и даже возвратить потерянные Персиею области и самую Грузию, изгнав неверных за хребет Кавказа. Что все мусульмане, подвластные нам, возьмут участие в войне столько священной. Рассуждение сие происходило в совете Аббас-Мирзы, и между прочими, наиболее пользующимися доверенностию его, Сурхай, бывший хан Казыкумыцкий, известный изменник, изгнанный по распоряжению моему в 1820 году из его владений, ручался что, имея много приверженцев и сильные между горскими народами связи, он возбудит их против нас и многочисленные полчища их обратит на Грузию. Чиновник, присланный от сардара Эриванского, будучи призван в совет сей, утверждал, что если только позволено будет его начальнику, то в продолжение двух месяцев будет он в Тифлисе, на что без всякого пособия со стороны наследника собственных средств его достаточно. Первосвященник Мирза-Метхи присовокупил, что, благословя победоносные знамена Аббас-Мирзы, он, предводительствуя 15 тыс. муллов, пойдет впереди, указуя путь к славе. Аббас-Мирза, приученный к самой подлой лести, верил всем сим нелепостям тем с большим удовольствием, что если бы не удалось ему одною наружностию твердости и без войны заставить нас исполнить его требование, тоже общее стремление всех состояний не оставляло ни малейшего сомнения в успехах. Аббас-Мирза введен был в заблуждение одним из чиновников его, бывших в Петербурге, который уверил его, что все затруднения, которые я ему поставляю, могут удобно разрешены быть в министерстве, с которым выгоднее иметь ему непосредственное сношение. Чиновнику сему, как из собственных слов его известно, внушено было в Петербурге, что я имею столько многих и сильных неприятелей, что Аббас-Мирзе достаточно возложить на меня вину существующих неудовольствий, и конечно достигнет он желаемого; ибо готовы они действовать против самых убедительных моих представлений.

Поверенный в делах г. Мазарович в подробности уведомил меня как о рассуждениях, бывших в совете Аббас-Мирзы, так и о других обстоятельствах, которые показывали его готовым на самые решительные меры. Известно было сильное влияние его на шаха, и что сим последним предоставлен ему был полный произвол.

Тем страннее должен был мне казаться последний отзыв Аббас-Мирзы, когда, в первый раз присылая Фетх-Али-хана, писал он, что он имеет от него полную доверенность, и когда после, опровергая заключенные им условия, он сообщил мне, что сам он не имеет власти иначе довершить дело о границах, как по сделанному им предложению. Бессмысленные противоречия сии поставили меня довольно в затруднительное положение. Трудно было успеть в Аббас-Мирзе по его упорству; не более было надежды склонить шаха, который совершенно не входил в дела и внимание которого Аббас-Мирза конечно уже наклонил на свою сторону; однако же испытывая всевозможные средства и в точности исполняя волю государя отдалять всякий повод к разрыву, написал я вежливое письмо Аббас-Мирзе и самому шаху, которому предложил я, как средство последнее, некоторые изменения в акте, заключенном генерал-лейтенантом Вельяминовым. Более сего не оставалось ничего сделать, и далее малейшее угождение с моей стороны было бы виновное пренебрежение собственных выгод и не удалило бы впоследствии повода к возобновлению неудовольствий. Аббас-Мирза весною сего года объезжал границу со стороны Эриванского ханства под видом будто бы охоты. Наблюдение за ним обнаруживало, что он точно ничего более не видал, как собак своих и ястребов. В цель путешествия его входило намерение устрашить сардара Эриванского сменою или заставить откупиться большими пожертвованиями. Но сардар имел при шахе сильных друзей, которые его поддерживали; их наделял он подарками, и сардар, нимало не страшась Аббас-Мирзы, отделался от него обыкновенными вежливостями и весьма небогатыми дарами. Аббас-Мирза был в большом озлоблении. Не взирая на вызов его видеться со мною, объявленный мне Фетх-Али-ханом на самый обязательный ответ мой, которым представлял я ему назначение места и времени, он не уведомил меня даже о прибытии своем в Эривань, что по обычаям персидским разумеется величайшею грубостию. Я со стороны своей из приличия показал совершенно тому равнодушие.

Вызвал из Тавриза г. Мазаровича, поручил ему мои письма и окончательные переговоры. Знание его министерства персидского, некогда доверенность и даже приязнь Аббас-Мирзы, особенное благоволение самого шаха давали еще мне некоторые надежды если не кончить дело разграничения, по крайней мере сделать на некоторое время условие, оставляя до возобновления переговоров в настоящих границах.

Государю императору отправил я письмо, в котором изобразил поведение Аббас-Мирзы, и что, увлекаем будучи советами враждующих нам людей и обманутый льстивыми уверениями, что приверженный ему народ жаждет случая освободить стенящих под игом нашим единоверцев, имеет он намерение поддерживать оружием требования свои о границах. Что сделаны им соображения о собрании войска и производятся приуготовления к войне. Донес я об отправлении Мазаровича, но в то же время объяснил, что шах, удаляясь всяких дел, сложил оные на Аббас-Мирзу, предоставив ему полную свободу действовать по произволу; что сей со стороны его не встречает ни малейшего противоречия в своих замыслах, и что по ходу дел предвижу я войну неизбежную. Я просил приумножения войск одною пехотною дивизиею и несколькими казачьими полками как средства предупредить войну. Вместе с сим 12-го числа июля известил я обо всем с возможною подробностию управляющего Министерством иностранных дел статс-секретаря графа Нессельроде.

Поверенный наш в делах г. Мазарович был принят Аббас-Мирзою неблагосклонно. Он не умел даже воздержать себя от разных дерзостей, которые, кажется, делал с намерением, дабы, вызвав Мазаровича на возражение, иметь право поступить с ним неприятным образом. Аббас-Мирза имел неблагоразумие страшить даже угрозами, хвастливо говоря о войсках своих, об артиллерии. Он сказал г. Мазаровичу, что напрасны надежды его на шаха, на счет мой расточал самые оскорбительные ругательства. Г. Мазарович нашел между вельмож[ами] подлейших льстецов, рабственно угождающих наследнику, холодность и отдаление, но он имел людей, ему обязанных, и от них узнал все обстоятельства. Шах в обращении с г. Мазаровичем был гораздо вежливее, но приметно предупрежден был Аббас-Мирзою, и о делах переговоры были безуспешны. Можно сказать, что о них рассуждать не хотели, но скрывая решительное намерение прервать сношения дружественные, объявили, что с письмом от шаха и окончательными предложениями будет прислан ко мне чиновник, облеченный в доверенность.

Будучи предварен, что между чеченцами примечаемы тайные совещания, что появился между ними лжепророк, возмущающий их против нас, приказал я баталиону 41-го егерского полка, расположенному в Ширвани, немедленно следовать в станицы Гребенского войска обоим баталионам Ширванского полка, стоявшим в Кабарде, быть в готовности, поручив их в распоряжение начальствующего на линии генерал-лейтенанта Лисаневича.

Вскоре получил я известие, что чеченцы, предводимые лжепророком, довольно в больших силах, в ночи с 7-го на 8-е число, напали на Амир-Аджиюртский пост и сожгли оный.

Укрепление поста было непрочное, ибо наскоро из плетня сделанное, и рва вокруг его почти не было. Но в гарнизоне находилась рота пехоты и весьма сильная артиллерия. Сего для обороны было слишком достаточно, но начальник гарнизона, был чрезвычайно неосторожен, не взирая, что в тот же самый день выступивший из укрепления генерал-майор Греков предварял его о намерении чеченцев сделать покушение на пост. Незадолго пред нападением успел он даже прислать одного из приверженных на аксаевских жителей с известием, что сильные толпы конницы взяли направление к посту и в ночи прибудут к оному.
Начальствовавший оным 43-го егерского полка капитан Осипов, сделав расчет гарнизона по местам, распустил людей в казармы и нимало не усилил обыкновенного караула. Чеченцы со стороны леса подошли, не будучи замеченными. Весьма темная ночь и сильный ветер им способствовали. Внезапно вошли они в укрепление и тотчас опрокинули часть плетня, ограждавшего оное. Люди в беспорядке выскакивали из казарм, когда укрепление было уже наполнено неприятелем: они не могли противиться малыми силами; капитан Осипов, защищавшийся с горстью людей и будучи уже ранен, бросился в Терек и утонул. Неприятель испытал только два выстрела из орудия, стоявшего в воротах, при коем был главный караул не более как из девяти человек при унтер-офицере. Выстрелы сии на некоторое время привели в замешательство чеченцев, но уже не было кому оным воспользоваться, ибо люди наши были рассеяны, и большая часть гарнизона спасалась переплывая Терек.
В сие время переправлялся пороховой погреб, и снаряды крепостных орудий хранились в сарае, покрытом камышом. Сообщившийся оному огонь произвел столько сильный взрыв, что орудия были разбросаны и части лафетов разметаны на противном берегу реки. Чеченцы в ужасе побежали из укрепления и уже не появлялись. Потеря наша простирается убитыми, погибшими при взрыве и потонувшими всего до семидесяти человек. Потеря неприятеля была не менее.

Взбешен я был происшествием сим, единственно от оплошности нашей случившимся. Еще досаднее мне было, что успех сей мог усилить партию мятежников, умножить верующих в лжепророка. Я не обманулся! Генерал-майор Греков не мог приспеть к защите поста, ибо силы его состояли из пехоты, сделавшей уже большой переход. Он прибыл к укреплению Герзели-Аул, дабы обеспечить его от нападения, усилил гарнизон одною ротою егерей и двумя орудиями, приказал поправить укрепление. Оттуда, прошедши крепость Внезапную, усилил ее также одною ротою и возвратился в станицу Червленную, дабы собрать несколько войск.

Между тем чеченцы, распустив лживую молву о приобретенных ими успехах, ободрили сообщников, пригласили соседних им горцев, в числе четырех тысяч человек пришли к укреплению Герзели-Аул и начали стеснять его облежанием до того, что гарнизон вскоре лишен был воды. Неприятель в близком расстоянии расположил свои окопы вроде траншей и предпринял штурм. Некоторая часть перешла уже ров и была на валу, но штурм отбит с чувствительным уроном. Лжепророк однако же нашел средство восстановить упадший дух обещанием блистательных успехов, то есть обогащения добычею. Но более ободрила мятежников измена аксаевских жителей, которые с ними соединились, и готовность андреевских жителей последовать тому же при малейшей удаче.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒