Примечания. 5 страница

Старший военный в Имеретии начальник, Мингрельского пехотного полка командир подполковник Згорельский, собрал тотчас отряд войск и вступил в Гурию, в которой мятежники собрались в нескольких силах. Худо сделавши распоряжения свои, и, как после узнал я, не будучи весьма храбрым человеком, при первых ничтожных препятствиях, потерявши в одной перестрелке несколько человек, не смел идти далее и возвратился. Сие ободрило мятежников, и не только усилились оные в Гурии, но водворился мятеж в Имеретии. Невежественное и самое подлое духовенство, паче же родственники вывезенных митрополитов, старались умножить оный. Многие из дворян были участниками, а главнейший виновник всех беспорядков, некто князь Абашидзе, подкрепив шайки мятежников несколькими сотнями жителей Ахалцыхского пашалыка, заставил провозглашать себя царем имеретинским. Мать его, ехидная старуха, от царской фамилии происходящая, обширные имеющая связи, много ему способствовала. Отыскался и один царевич, которого правительство не удалило в Россию по причине скотоподобной его глупости, и сей также нашел людей, которые верили, что произойдет перемена в правлении, и дурак царевич получил большое на оное влияние. Все недовольные соединились, явились повсюду шайки вооруженного народа, прервалось сообщение с Грузиею. Мингрелия, одна некоторое время пребывавшая спокойною, последовала наконец общему движению. Владетельный князь генерал-майор Дадиан остался непоколебимым в верности, но родной брат его, с ребячества в России воспитанный в Пажеском корпусе и служащий лейб-гвардии в Преображенском полку офицером, получив отпуск для свидания с родственниками, завел вражду с братом, и сим не будучи воздерживаем в поведении, проводя жизнь в праздности, развратился до такой степени, что искал убить брата, в намерении сделаться вместо него владетелем, наконец следуя внушениям одного из ближайших родственников, молодого человека самых гнуснейших наклонностей, с которым вступил он в теснейшие связи дружбы, имел он тайные сношения с мятежниками Гурии и взбунтовал против русских. Собрав шайку, напал он на команду, препровождавшую транспорт с порохом и свинцом, из Редут-Кале отправленный, но по горячей довольно перестрелке отбит оною, успевши однако же схватить приставшие две повозки. В другом случае захватил он провиантского комиссионера, посланного с небольшою суммою денег, но вьюки, в коих оная сумма уложена была, спасена расторопностию казаков конвойной команды. Владетельный князь, составив медленно часть войск своих, преследовал взбунтовавшего брата, который скрылся в горы, взятого комиссионера вскоре доставил начальству.

Об убийстве полковника Пузыревского узнал я 17 апреля; немедленно в должность правителя Имеретии определил командира 41-го егерского полка полковника князя Горчакова, офицера храброго, расторопного и хороших способностей.

Для наказания мятежников отправил начальника корпусного штаба генерал-майора Вельяминова, которому поручено стараться истребить убийц или по крайней мере жестокое преследование оных оставить памятником в земле злодейской. Войска Донского генерал-майора Власова 3-го послал на дорогу между Кутаисом и Карталиниею, дабы обеспечено было сообщение. Приказал баталионам Херсонского гренадерского, 7-го карабинерного и Тифлисского пехотного полков немедленно туда следовать; хотел я отложить действия до осени, когда поросшая ужасными лесами земля может представлять более удобство для движения войск, а мятежникам менее средств укрывать семейства свои и имущества, когда переставшие жары летнего времени не будут рассевать между войсками убийственные болезни, но медлить до того времени было уже невозможно, ибо из некоторых округов начальники должны были выехать, и власть правительства прекратилась. Во многих местах сделали мятежники нападение на посты наши, прервали между ними сообщение, и некоторым из них, по малочисленности их, надлежало уже дать помощь, дабы не впали в руки злодеев. Сверх того люди, нам приверженные и своим обязанностям не изменившие, угрожаемы были мятежниками, что разорят их, если не будут участвовать в их предприятиях, чего тем более они опасались, что уже были примеры, что некоторые принуждены к тому силою, противящиеся же наказаны истреблением домов и лишением имущества. Войска наши должны были дать им защиту, приспеть в помощь к разбросанным нашим войскам, и так начались действия в самое знойное и нездоровое время, и число в войсках больных умножалось до чрезвычайной степени. Полковник князь Горчаков вошел с отрядом в Рачинский округ, известный гористым и твердым своим местоположением, рассеял мятежников с большим для них уроном. Многие из жителей, представив ему оружие, вошли в свои жилища и спокойно занялись домашними своими работами. Селения, лежащие недалеко от хребта Кавказа, не повиновались его распоряжениям, но он достиг до них и жестоким наказанием привел в послушание. Другой небольшой отряд разбил шайку царевича Давыда; он был убит, жена и дети взяты в плен. Генерал-майор Власов 3-й стеснил в так называемом Ханском ущелье изменника князя Абашидзе, который, истощив все способы на содержание пришедших из Ахалцыха турок, обольщал их обнадеживанием, что введет их в Имеретию и ее предаст им на разграбление. Видя войска наши, потеряли турки надежду на успех, возвратились в свои границы; небольшое число имеретин, бывших при нем, рассеялись, и он сам, боясь, чтобы оставшиеся, уразумев, в каком они находились бедственном положении, не вздумали, выдав его русскому начальнику, снискать себе прощение, бежал в Ахалцых.

В непродолжительное время Имеретия приведена была в совершенное спокойствие, в некоторых местах даже составлена была милиция, и она ходила с нашими войсками. Многие из главных виновников мятежа схвачены, некоторые сосланы, имения конфискованы в казну, и мужики в восхищении были, когда объявлено им, что они помещикам своим более принадлежать не будут.

После сего начальник корпусного штаба отправился с войсками в Гурию. Мятежники до того напали на пост наш в Чехтаури, состоящий из 70 рядовых при офицере, который, ранен будучи, взят в плен; потеря из нижних чинов простиралась до 30 человек, прочие возвратились. Убийца полковника Пузыревского, собрав сколько можно людей, приготовлялся защищаться. В замке его, Шамокмети называемом, находился гарнизон.

Владетельный князь хотя желал прекращения беспокойств в земле его, но ни малых не употреблял к тому средств. Хотя нельзя было упрекнуть его ни одним неблагонамеренным поступком, но окружающие его, и между ними многие известные худыми свойствами и довольно явно благоприятствующие изменникам, внушали ему недоверчивость к правительству и боязнь наказания за происшедшие беспорядки. К начальнику штаба он не являлся, отзываясь разными вымышленными извинениями, и сношение происходило чрез пересылаемых чиновников, иногда приезжал он близко к лагерю и предлагал свидание, делая условие в количестве людей, которые со стороны начальника корпусного штаба должны сопровождать его при свидании. Я наконец писал к нему, что если бы правительство имело причины быть им недовольным или бы не желало сохранить его в достоинстве владетельного князя, укрывательство не спасет его; что достаточно мне одного слова, и он земли своей не увидит. Обнадежил его в милости государя, и что начальнику войск приказано оказывать ему всякую помощь и во всем охранять его выгоды.

Сперва приехала жена его, которую прислал он, вероятно желая испытать, как принята будет. Оказанное ей уважение и вежливость дали ему понятие, что он не имеет причины опасаться, и он сам приехал в скором времени и уверился в намерениях начальства. Он вспомоществовал войскам доставлением провианта и своих войск, несколько сот человек просил присоединить к ним, в чем впрочем не было никакой нужды.

Не дал я ему чувствовать, что перемену в поведении его отношу я не действию письма моего, но решительным успехам оружия против мятежников. Приметно весьма было, что он выжидал, какой дела примут оборот, и позволительна была некоторая ненадеянность после неудачных распоряжений подполковника Згорельского.

Подполковник Згорельский мною представлен был в командиры полка, ибо не мог я не иметь о нем отличных мыслей, нашедши его дежурным штаб-офицером корпуса, в каковом звании конечно выгодно бы было предместнику моему иметь человека способного. Не должен я был сомневаться в храбрости его, ибо на полковнике видел С[вятого] Владимира 3-й степени, и оказанный им подвиг описан был великолепным образом.

Генерал-майор Вельяминов вступил в имение убийцы, атаковал замок его Шамокмети. В лесах почти непроходимых, на скале утесистой и только с одной стороны приступной стоит сие убежище злодея, но ни в оном, не почитая себя довольно в безопасности, он не ожидал войск наших, заблаговременно удалился в леса. Войска с величайшею трудностию втащили два орудия, но столько тесно было окружающее замок место, что вместе их поставить нельзя было, и не иначе, как в ближайшем расстоянии.

Мятежники со стен с большим вредом производили ружейный огонь, но вблизи действующая артиллерия немедленно отбила ворота, и они, спустясь в отверстие, сокрытое прилегающим к замку лесом, спаслись бегством. Не было проводника, которому бы известна была сия сокрытая тропинка, а стрелки наши хотя уже и начинали со стороны оной занимать лес, но не успели овладеть оною. Мятежники понесли незначительный урон, но приобретение замка потому было важным, что оный почитался в Гурии местом непреодолимым, и жители смотрели, какой успех будет войск наших. Самые приверженные к нам думали, что войска, встретив затруднение, отступят. Неблагонамеренные утешались, что неудача с нашей стороны будет сигналом ко всеобщему возмущению Грузии.

Замок истреблен был до основания, одна только оставлена церковь. Полковнику Пузыревскому, в близком расстоянии оттуда застреленному, построена гробница. Владетельный князь представил самого убийцу, молодого весьма человека, который по сделанном им признании, что подговорен был на то Койхосром Гуриелом, загнан на самом месте преступления до смерти.

Начальник корпусного штаба, вышедши обратно из лесов, расположил войска лагерем, откуда посылаемые отряды преследовали мятежников в разных направлениях, и они, скрываясь повсюду в местах самых неприступных, нигде не могли сыскать убежища. Койхосро Гуриел бежал в Турцию, и некоторые главнейшие из злодеев, прочие рассеялись, и вскоре мятеж прекращен был совершенно. Бунтующие селения были разорены и сожжены, сады и виноградники вырублены до корня и чрез многие года не придут изменники в первобытное состояние. Нищета крайняя будет их казнию. Лишение жизни определено наказанием тому, кто примет к себе или не объявит о появлении из Турции разбойников.

В Мингрелию не нужно было посылать войск, ибо скрывавшийся в горах брат владетеля не мог собрать большой шайки, и уже до окончания в Гурии беспокойств бежал в турецкую крепость Поти, вместе с родственником его, который вовлек его в измену и вскоре там умер. Владетель внимательно наблюдал на ним, повсюду выставлены караулы, и он собственными войсками способствовал доставлению провианта от Редут-Кале и по реке Риону.

В Имеретии между тем под руководством военного начальства приводились в известность принадлежащие церкви имущества, и все исполнилось с наилучшим порядком, к чему митрополит Феофилакт без посредства военной власти не мог наклонить никакими средствами. Описание имуществ производилось одним из епископов имеретинских, который, принадлежа к знатной фамилии, имел обширные связи и чрез него удобно было внушить князьям и дворянству, что правительство весьма далеко от намерения присвоить их собственность. Он действовал с усердием, ибо старался загладить вину свою, как имевший некоторое с мятежниками согласие, чего доказательства были в руках моих.

Наказывая неоднократные измены Сурхай-хана Казыкумыцкого, злобнейшего из врагов наших и содействовавшего в прошедшем году акушинцам, коего войска приходили им в помощь и в то же время осаждали Чирацкое укрепление, отправил я в Кубу генерал-майора князя Мадатова, и там, составив отряд войск, долженствующий поступить под его команду, приказал с ним войти в Казыкумыцкое ханство, стараться наказать жестоко изменника, и буде особенных не встретится препятствий, взять главный город. Полковнику Аслан-хану Кюринскому приказано собрать свои войска; к ним присоединены набранные в Табасаранской провинции и конница от ханств, и все они поступили в состав отряда, назначенного к действию.

Генерал-майор князь Мадатов вступил по направлению от укрепления Чираг, ибо нет другой удобнейшей дороги в Казыкумыцкое ханство. Гористое и чрезвычайно возвышенное местоположение давало возможность совершить сие предприятие в летнее время, не опасаясь от жаров худых последствий. Сурхай-хан Казыкумыцкий, знав о приуготовлении войск, с своей стороны предприемля все меры обороны, пригласил в помощь себе соседние общества вольного народа, и собрав все силы у селения Хозрек, сделал в окрестности оного несколько отдельных укреплений. Были места, известные твердостию и трудные к преодолению или по крайней мере с большим весьма уроном, но не хотел Сурхай-хан удалиться внутрь земли, ибо тогда многие деревни и более населенная часть ханства доставались в руки наши. Аслан-хан Кюринский, непримиримый враг его, мог воспользоваться сильными связями, которые имел он между жителями, и сии, боясь разорения, оставили бы Сурхай-хана и, конечно, изгнали бы его из главного города.

Генерал-майор князь Мадатов, не доходя немного до Хозрека, увидел неприятельскую конницу, которая, расположась на возвышении близ дороги, имела оную под выстрелами. Часть татарской конницы нашей тотчас вступила в дело, но приведена была в беспорядок, приспевшая же пехота оттеснила неприятеля и открыла дорогу всему отряду. Пройдя непродолжительное дефиле войскам нашим представились неприятельские окопы и все силы. Окопы прилегали к горе довольно утесистой, и вершина оной занята была большими толпами. Там был особый лагерь стражи Сурхай-хана, который не любил подвергаться опасности и весьма часто прежде оной заботился о средствах верного отступления.

Атаку укреплений распорядил генерал-майор князь Мадатов в трех пунктах. Оной предшествовала сильная канонада, которая произвела в неприятеле приметное замешательство. Конница его, бывшая впереди, усилясь пехотою, вышедшею из окопов, составляла значительные толпы, и генерал-майор князь Мадатов должен был употребить против них особенную часть войск; после нескольких выстрелов бросились они в бегство; конница проскакала чрез селение, поспешно спасаясь, вместе с нею наша татарская конница успела захватить часть селения. Из некоторых укреплений атакующие колонны наши встречены были сильным огнем, но оный не остановил их. Укрепления взяты штыками без выстрела. В одном из них сопротивлявшийся неприятель в числе 180 человек вырезан до последнего. Повсюду проникшие войска наши грозили отрезать у них отступление.

Когда же увидел неприятель, что вся конница наша и часть татарской пехоты обратились на единственную дорогу, по которой мог он надеяться отойти беспрепятственно, тогда все толпы в величайшем замешательстве, не помышляя более о защите, бросились в стремительнейшее бегство к той утесистой горе, которая находилась позади укреплений. Тесные тропинки не могли вмещать вдруг всего множества, стрелки наши преследовали бегущих, нанося им чувствительный вред. Умножила бедствия их приспевшая артиллерия, которая, расположась при подошве горы по отлогости оной, усеянной спасающимися, производила картечные выстрелы.

Сурхай-хан бежал при самом начале атаки на укрепления, и войска его остались без начальника. За ним последовало весьма малое число приверженцев; все спасшиеся от поражения рассеялись в разные стороны.

Неприятель потерял убитыми и ранеными не менее пятисот человек, весь лагерь и одиннадцать знамен, в плен взято шестьсот три человека. Кроме сих взяты многие татарскими нашими войсками, но оные, по отобрании у них оружия, давали им свободу. С нашей стороны потеря русских войск убитыми и ранеными не простиралась свыше шестидесяти человек, в татарских же войсках восемьдесят четыре человека. В числе убитых лишились мы майора Гасан-аги, известного отличною храбростию, брата родного Аслан-хана. Он в виду войск наших с частию конницы, подскакав на ближайшее расстояние к укреплениям, спешился и пошел на штурм, где и погиб вскоре. Сражение происходило 12-го числа июня; никогда Дагестан не испытал подобного поражения; войска русские в первый раз появились в местах сих.

15-го числа генерал-майор князь Мадатов занял без всякого сопротивления главный город Казыкумык; в нем найдено 9 пушек и 3 мортиры, оставленные некогда Шах-Надиром при покорении оного. Жители ханства приведены к присяге на верное подданство императору; полковник Аслан-хан Кюринский объявлен ханом Казыкумыцким. Народ обложен податью самою ничтожною, единственно в знак зависимости. Сурхай-хан изгнан из пределов ханства; издана прокламация, что гнусный сей изменник и никто из роду его терпимы правительством российским не будут.

На счет народонаселения Казыкумыцкого ханства мнения весьма различны. Некоторые почитают оное не свыше 9 тыс. семейств, другие простирают его до 12 тыс. Большая часть селений лежит в гористых местах и хлебопашество имеет весьма скудное. Пастбищами изобилуют обширными и превосходнейшего качества, на коих в летнее время собирается скотоводство всех окрестных народов. С одних пасущихся баранов, собирая по пяти с каждой сотни, хан получает от 12 до 13 тысяч баранов. Во многих местах ханства не производится посева хлеба, ибо оный по чрезвычайной возвышенности положения земли не вызревает, и потому ежегодно значительное количество хлеба ввозится из Кюринского ханства.

Назначив Аслан-хану пребывание в Казыкумыке, приказано ему преследовать всеми средствами изменника Сурхай-хана. Кюринское ханство, которым до сего управлял Аслан-хан, оставил я в прежнем своем составе, не присоединяя к ханству Казыкумыцкому, и назначил, чтобы в нем был особенный наиб. Сие разделение полезно в том случае, если бы хан вздумал выйти из послушания: всегда будет кто-нибудь из родственников его служить с усердием, чтобы иметь в управлении ханство, коего жители, приобыкши к особому управлению, далеки будут от единодушия с прочими.

Общество Кубиченцев, известное искусным изделием оружия, приняло также присягу на верность и обложено податью. Генерал-майор князь Мадатов возвратился с отрядом, и войска отпущены в их квартиры.

Акушинцы в действиях Сурхай-хана не приняли никакого участия, сколько ни старался он возбудить их. Они похвальным образом сохранили свои обязанности и тогда, как со стороны нашей совершенно ничего не могли опасаться, ибо отряд войск под командою полковника Верховского, занимавший зимние квартиры в Мехтулинском округе, которому приказано было наблюдать за поведением их, выступил оттуда еще в апреле месяце, и даже ни одного человека не оставалось во всех владениях шамхала Тарковского.

Полковник Верховский с войсками обращен был к построению в бывшей Калчалыцкой деревне, называемой Горяченской (Исти-Су), укрепления на 300 человек гарнизона, дабы сколько возможно препятствовать набегам чеченцев на земли Аксаевского селения и к городу Кизляру. Войска сии были несколько усилены, и командующий на Кавказской линии генерал-майор Сталь 2-й находился с ними в лагере. Чеченцы, часто появляясь в силах, атакуя передовые посты и угрожая сделать нападение на табун и сенокосы, старались препятствовать работам. Нередко происходили сшибки, и одна весьма горячая, в которой линейные казаки наши, несравненно менее числом, оказали особенную неустрашимость. В продолжение работ не имел неприятель ни малейшего успеха. Укрепление к осеннему времени было совершенно окончено и на первый случай необходимые жилища; наименование получила Неотступного Стана ; оттуда войска перешли к селению Аксай и небольшую деревню Герзели-аул, лежащую против оного, обратили в укрепленный пост, где и расположилась одна рота 43-го егерского полка для охранения Аксая от беспокойства, которые беспрестанно наносили ему живущие вблизи чеченцы.

Бывший хан Казыкумьщкий, чувствуя более и более стесняемое его положение, вознамерился бежать в Персию. Лезгины Чарского общества взялись проводить его скрытыми дорогами, и он, выехав из гор с сыном и малою весьма свитою, несколько дней проживал в лесу близ селения Алмалы в надежде переправиться чрез Куру у деревни Самуха, но, боясь расположенных по правому берегу караулов, решился ехать чрез ханство зятя его генерал-лейтенанта Мустафы Ширванского.

Комендант города Нухи, услышав о бегстве Сурхай-хана, выслал партию татарской конницы, дабы схватить его, если вознамерится взять путь свой чрез Шекинскую провинцию. Спастись ему совершенно было невозможно, но падает подозрение, что способствовал ему султан Елисеуйский, по жене своей родственник ему близкий, а после дознано, что высланные с конницею шекинские старшины, зная, по которой дороге он проезжает, с намерением отправились совершенно по другой, дабы ему не воспрепятствовать. Таким образом в длину всей провинции безопасно проехал он в Ширванское ханство и в близком от главного города расстоянии был по приказанию Мустафы-хана принят одним из преданных ему беков. Мустафа с верными своими людьми отправился должно быть за Куру и далее в Персию. Обо всем тотчас дано было мне знать, но Мустафа-хан, оправдываясь, что совершенно не знал о проезде Сурхай-хана, не переставал уверять в преданности его и верности государю. Не имел я доказательств к изобличению его до того, как потребовал от султана Елисеуйского, чтобы немедленно прислал находящегося у него прислужника Мустафы-хана, которому все дела его и тайны были известны. Сей открыл все его злодейства, связи в Дагестане, и средства, которыми возбуждал оный — сношения с Персиею, куда весьма часто посылаемы были от него чиновники к Аббас-Мирзе и принимаемы от него приезжающие. Описал дружеские связи его с Сурхай-ханом и что посредством его раздражает против нас акушинцев, с каковыми поручениями сам ездил неоднократно; что всех неблагонамеренных и вредных правительству людей принимает весьма дружественно и во всех злых совещаниях непременно участвует. Мустафа-хан, узнавши о захвачении его прислужника, не сомневался, что от боязни наказания может он открыть его поступки, начал приуготовлять лошадей и вьюки, и все означало намерение побега. Состоявшему при нем офицеру в звании пристава подарил он деньги, чтобы не делал о том донесения, который немедленно обо всем уведомил. Мустафа-хан чрез откупщика рыбных промыслов, величайшего из мошенников, надворного советника Иванова, прислал письма ко всем своим знакомым, особенно при мне служащим чиновникам и переводчикам, поручая им не щадить ни денег ни подарков, а меня уверить, что он ни в чем участия не имеет, что о проезде Сурхай-хана не знал и пред сим задолго прервал с ним всякие связи, что хотят злодеи его повредить ему клеветою, будто умышляет он бежать в Персию. С армянином Ивановым приехал секретарь его (мурза Агмед), имея тысячу червонцев на подарки при первом случае, в моей канцелярии, Иванову же поручено было, по надобности, на имя его большие суммы. Деньги тысячу червонцев приказал я полицеймейстеру и коменданту взять в казну и вместо ответа на письма Мустафы-хана, доставленные ко мне чрез нарочных трех чиновников, приказал я командующему в Кубе генерал-майору барону Вреде отправить в Ширван два баталиона пехоты и артиллерии форсированным маршем, и туда поспешнейшим образом послал войска Донского генерал-майора Власова 3-го с 800 человеками казаков, дабы отнять средства к побегу и, буде можно, схватить Мустафу-хана. О движении войск был он предуведомлен, но с такою быстротою шли казаки, что едва успел он переправиться за реку Куру, как они появились на берегу. Один из беков, имевших на него вражду, собрав людей, догнал у переправы часть его вьюков и отбил несколько оных. Мустафа стрелял на него с другой стороны реки.

Два или три часа замедления, и он был бы в руках казаков! Но о поспешности его можно судить по тому, что он оставил двух меньших своих дочерей, из коих одну, грудную, нашли задавленную между разбросанных сундуков и пожитков.

Из предосторожности назначил я в Ширван войска, полагая, что Мустафа может собрать большое число приверженцев и вздумает защищаться в гористой части ханства, но ему сопутствовали некоторые из ближайших родственников и малое весьма число беков, прислужников; при всех вообще было с небольшим триста человек. Все прочие оставались совершенно покойными и как будто никогда не бывало хана в Ширване.

Генерал-майору князю Мадатову и правителю канцелярии моей статскому советнику Могилевскому препоручено сделать описание провинции и доходов, казне принадлежащих. Жители приведены к присяге на подданство, учрежден городовой суд. Главный город провинции по неудобству гористого местоположения, которым жители были чрезвычайно недовольны, и где Мустафа-хан жил вопреки желанию всех потому только, что почитал себя в безопасности, переведен в старую Шемаху, некогда бывшую обширным городом и коего остатки свидетельствуют о его некогда великолепии.

Дочь маленькую, оставленную Мустафой-ханом, приказал я отправить к нему, снабдив ее приличною одеждою и составив ей свиту из прежних ханских прислужников. Жены бежавших с ханом родственников и некоторых из беков также отосланы. Им позволено взять движимое их имение и пристойную прислугу. Поступок сей удивил персиян, ибо в подобных случаях, если не всегда преследуют они родственников бежавшего, то по крайней мере отнимают все их имущество. Мустафа-хан тронут был до слез возвращением дочери от любимой из всех жен своих, и я имел благовидный предлог избавиться [от] многих бесполезных людей, которые, оставаясь у нас, конечно имели бы с бежавшими тайные сношения.

В Ширванской провинции расположен один баталион пехоты с четырьмя орудиями артиллерии и малым числом казаков. Из обывательской конницы составлены караулы на Муханской степи и по левому берегу реки Куры, дабы Мустафа-хан, живущий недалеко в пограничной персидской провинции, не мог предпринять чего-нибудь для Ширвана вредного.

Между тем по усмирении мятежа в Имеретии и Грузии войска начинали возвращаться к своим местам.

Владетель Мингрелии представил брата своего, который явился к нему из турецкой крепости Поти. По важности преступления я отправил его в гарнизоны Сибирского корпуса, донеся императору, что решился сие сделать потому, что не смею почитать изменника достойным служить в гвардии при лице его. Впоследствии распоряжение мое утверждено.

Чарского общества селение Амалы, близ коего укрывался Сурхай-хан при побеге в Персию, приказал я наказать, что исполнено собранными в Шекинской провинции конницею и пехотою, без всякой помощи русских войск. После небольшой перестрелки селение было сожжено и разграблено.

В Барчалинской дистанции умножившиеся грабежи и убийства от впадающих в наши границы из Ахалцыхского пашалыка разбойников заставили меня обратиться к паше с просьбою об усмирении оных и сохранении подобно нам существующих между обоими государствами дружественных отношений. Паша обещал все и ничего не исполнил. Не будучи уважаем в провинции ему порученной, не мог он ни в чем успевать, если бы даже и наилучшие имел намерения. Итак, оставалось мне употребить собственно от меня зависящие меры. Я приказал собрать довольно сильную партию барчалинской конницы: ею отогнано некоторое количество лошадей и скота, была небольшая перестрелка, но разбойники не успели собраться в равных силах и потому вреда не могли нанести; видя же готовность со стороны нашей отмщевать за грабежи и злодейства, прекратили оные и по-прежнему восстановился порядок.

От министерства сообщено посланнику нашему в Константинополе, что находящиеся в пограничных турецких областях начальники попущают подчиненные им народы на неприязненные действия. Сколько же мало внимали представлениям его по сему предмету, как и делам, о коих производил он переговоры. Турецкое министерство утверждало, что нельзя прекратить беспорядки сии, разве, по содержанию последнего трактата, возвращены будут Редут-Кале, маленькая и ничтожная крепость Анаклия и Сухум-Кале в Абхазии. На приобретение сего последнего изъявлено особенное желание. Посланник, надеясь на успех в прочих делах, дал уразуметь, что возвращение Сухум-Кале может иметь место, донес о том нашему министерству, а сие разрешило его дать в том обещание и меня по принадлежности уведомило. Весьма не приличествовало обстоятельствам здешнего края сие великодушие, и я возразил следующими объяснениями: турки, владея Анапою, и сильное потому имея влияние на многочисленные закубанские народы, содержат в беспрерывных беспокойствах земли войска Черноморского и правый фланг Кавказской линии, но трудное весьма имея сообщение с Абхазиею, не простирают они владычества своего на живущие по полуденной покатости Кавказа народы, и потому единственно сохраняется спокойствие в провинциях наших, лежащих по берегу Черного моря. Предоставление им Сухум-Кале допустит решительное влияние на обитателей гор, и подобно закубанцам будут они снабжаемы оружием и возмущаемы против нас. Турки получат при Сухум-Кале лучшую при сих берегах и довольно безопасную рейду, и в ней находящиеся суда дадут покровительство продаже невольников, которая вместе с присоединением Абхазии почти совсем прекращена. Невольники сии похищаемы будут в наших провинциях, и как в недавних еще бывало временах, снабдят серали вельможей оттоманских. Надобно будет для безопасности наших владений содержать гораздо большее число войск в местах, где нездоровый климат производит между ними чрезвычайную смертность и ужасные болезни. Продовольствие оных, привозимое с большими затруднениями из России и не менее тягостными издержками, введет казну в разорительные расходы. В заключение объяснил я, что весьма невыгодное произведет впечатление на подвластных нам народах то, что области, добровольно принявшей покровительство российского государя, владетель коей принял христианскую веру, лучшая часть отторгается в пользу державы мусульманской. Что сие поколебать может доверенность прочих владетелей к правительству, и они по-прежнему искать будут связей с турками, которые они начинают оставлять, не находя их более для себя полезными.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒