|
|||
Дед и баба
Третье лето. Третья осень. Третья озимь ждет весны. О своих нет-нет и спросим Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших, Воевавших год иль час, Павших, без вести пропавших, С кем видались мы хоть раз, Провожавших, вновь встречавших, Нам попить воды подавших, Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху Прифронтовой полосы, Хату с дедом и старухой, Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу Впредь до будущей войны, Но, как водится, без спросу Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной Те куранты посчитал, То ль решил с нужды военной, – Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето. Немец жить велел живым. Шла война далеко где-то Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке Мылся немец тыловой. На твоем сидел крылечке С непокрытой головой.
И кругом его порядки, И немецкий, привозной На смоленской узкой грядке Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком Ты по улочке своей, – Уберегся ненароком, Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба Без часов своих давно, И уже светилось слабо На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной Дед судил, рядил, гадал О кампании военной, Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты Костылем старик чертил Окруженья и охваты, Фланги, клинья, рейды в тыл…
– Что ж, за чем там остановка? – Спросят люди. – Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко, Кашлял: – Перегруппировка…- И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой Наготове был упрек, Словно добрую догадку Дед по скупости берег.
Словно думал подороже Запросить с души живой. – Дед, когда же? – Дед, ну что же? – Где ж он, дед, Буденный твой?
И едва войны погудки Заводил вдали восток, Дед, не медля ни минутки, Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху Грохот наших батарей. Бегал, топал: – Дай им духу! Дай еще! Добавь! Прогрей!
Но стихала канонада, Потухал зарниц пожар. – Дед, ну что же? – Думать надо, Здесь не главный был удар.
И уже казалось деду, – Сам хотел того иль нет, – Перед всеми за победу Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину, Для всего на свете он И угадывал причину, И придумывал резон.
Но когда пора настала, Долгожданный вышел срок, То впервые воин старый Ничего сказать не мог…
Все тревоги, все заботы У людей слились в одну: Чтоб за час до той свободы Не постигла смерть в плену.
* * * В ночь, как все, старик с женой Поселились в яме. А война – не стороной, Нет, над головами.
Довелось под старость лет: Ни в пути, ни дома, А у входа на тот свет Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей, На мешке картошки, С узелком, с горшком углей, С курицей в лукошке…
Две войны прошел солдат Целый, невредимый. Пощади его, снаряд, В конопле родимой!
Просвисти над головой, Но вблизи не падай, Даже если ты и свой, – Все равно не надо!
Мелко крестится жена, Сам не скроешь дрожи! Ведь живая смерть страшна И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой С полночи впервые. Вдруг – шаги за коноплей. – Ну, идут… немые…
По картофельным рядам К погребушке прямо. – Ну, старик, не выйти нам Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет По-мужицки в руку, За топор – и наперед: Заслонил старуху.
Гибель верную свою, Как тот миг ни горек, Порешил встречать в бою, Держит свой топорик.
Вот шаги у края – стоп! И на шубу глухо Осыпается окоп. Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, – Наше место свято, – Слышит русские слова: – Жители, ребята?..
– Детки! Родненькие… Детки!.. Уронил топорик дед. – Мы, отец, еще в разведке, Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята, Молодец до молодца. И старшой у аппарата, – Хоть ты что, знаком с лица.
– Закурить? Верти, папаша. – Дед садится, вытер лоб. – Ну, ребята, счастье ваше – Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает: – Ничего. На том стоим. На войне, отец, бывает – Попадает по своим.
– Точно так. – И тут бы деду В самый раз, что покурить, В самый раз продлить беседу: Столько ждал! – Поговорить.
Но они спешат не в шутку. И еще не снялся дым… – Погоди, отец, минутку, Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом Подмигнул для красоты, И его по всем приметам Дед узнал: – Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь, С кем сидели у стола. Погляди скорей, старуха! Узнаешь его, орла?
Та как глянула: – Сыночек! Голубочек. Вот уж гость. Может, сала съешь кусочек, Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый: – Закусить бы счел за честь, Но ведь нету, бабка, сала? – Да и нет, а все же есть…
– Значит, цел, орел, покуда. – Ну, отец, не только цел: Отступал солдат отсюда, А теперь, гляди, кто буду, – Вроде даже офицер.
– Офицер? Так-так. Понятно, – Дед кивает головой. – Ну, а если… на попятный, То опять как рядовой?..
– Нет, отец, забудь. Отныне Нерушим простой завет: Ни в большом, ни в малом чине На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке, Прогони тогда за дверь. Это я, Василий Теркин, Говорю. И ты уж верь.
– Да уж верю! Как получше, На какой теперь манер: Господин, сказать, поручик Иль товарищ, офицер?
– Стар годами, слаб глазами, И, однако, ты, старик, За два года с господами К обращению привык…
Дед – плеваться, а старуха, Подпершись одной рукой, Чуть склонясь и эту руку Взявши под локоть другой, Все смотрела, как на сына Смотрит мать из уголка.
– 3акуси еще, – просила, – Закуси, поешь пока… И спешил, а все ж отведал, Угостился, как родной.. Табаку отсыпал деду И простился.
– Связь, за мной! – И уже пройдя немного, – Мастер памятлив и тут, – Теркин будто бы с порога Про часы спросил:
– Идут? – Как не так! – и вновь причина Бабе кинуться в слезу.
– Будет, бабка! Из Берлина Двое новых привезу.
|
|||
|