|
|||
ПРЕДИСЛОВИЕ 12 страницаНож практически повсеместно служил оберегом от нечистой силы. С этой целью, когда вносили ребёнка в дом после крещения, нож клали на порог дома, через который должны были переступить крёстные родители вместе с ребенком. w % вместе с другими острым и твёрдыми предметами, не- ітко клади в колыбель ребёнка сразу после его рождения. В Полесье мать подкладывала под себя нож при кормлении грудью ребенка. 3 беларуском Полесье, если скотина заблудилась в лесу, хозяин обращался к знахарю с просьбой «засечь» ее. Знахарь шел в лес, находил дерево, более других покрытое зелеными листьями, поднимал кверху принесенный с собой нож и произносил заговор, в котором просил Егория «засечь» скотину. Произнося последнее слово заговора, знахарь вбивал нож в дерево и возвращался домой. На следующий день перед восходом солнца он снова шел в лес и вынимал нож из дерева. Если тот оставался чистым, это означало, что животное не погибло и уже не сойдет с того места, где находилось, когда его «засекали», а также что оно защищено от волков. В Дубровицком районе Ровенской области для того, чтобы черт не трогал скотину, требовалось встать до восхода солнца, раздеться, взять под левую руку нож или косу, трижды обежать вокруг хлева и забить нож (косу) в стену. В Македонии нож клали под голову умершему, чтобы он не превратился в вампира. В Воронежской губернии клали нож под стол, на котором лежал покойник, чтобы тело не разлагалось. В Орловской губернии утверждали, что если вскочить в круговорот вихря и воткнуть в землю нож, то зарежешь черта. Известно о применении ножа в лечебной практике. Славяне верили, что с помощью оружия можно исцелять различные болезни. К больному месту прикладывали в одних случаях разогретый на огне, в других — охлажденный клинок. Даже захворавшим младенцам давали в руки нож или кинжал. Считалось, что они передают ребенку живительную силу, а болезнь уходит прочь, опасаясь острого лезвия. Повсеместно у славян встречаются заговоры с применением ножа. Например, при лечении ожога водят ножом вокруг больного места и читают слова: «Залей зло жгучее, боли болючие, укроти скорби, не жги, да не боли у раба Божия (имя). Не жги тела белого, ретивого серд- ца. Отпусти от боли подалее в поле, в чисто поле, широко раз, долье, на лес, на траву отдам маяту. Аминь. Аминь. Аминь». Известно много правил, регулирующих обращение с ору. жием. Так, во многих мужских объединениях члены таковых были обязаны носить при собе ножи или кинжалы, специально предназначенные для боевого применения; строго запрещалось использовать их в иных целях. Отдать свой нож в чужие руки считалось дурной приметой, так как нож мог «приревновать». Если порезаться новым клинком, он будет постоянно жаждать человеческой крови. Не разрешалось есть с ножа, чтобы не сделаться злым. Нельзя оставлять нож на ночь на столе — может зарезать лукавый. Не следовало протягивать кому-либо нож острием, — с этим человеком произойдёт ссора. Отношение к оружию как к живому существу со временем нашло выражения в использовании «очеловеченных» названий. Известно, что в Европе существовала традиция давать некоторым видам оружия собственные имена: «Явление персонификации и индивидуализации оружия широко наблюдается в европейской традиции. Достаточно вспомнить рыцарские мечи с их собственными именами или вложенными в них реликвиями, что по смыслу весьма сходно с присвоением оружию имени. Здесь и-знаменитая спата Роланда — Дюрандаль, и мечи короля Артура и Карла Великого — Экскалибур и Жуаез, мечи скандинавских саг — Скофтунг, На- дур, Кфернбитр, Драгвандиль, Скрап, Легбитр, Фотбитр. Кстати, в Дюрандаль был впаян целый набор христианских реликвий — кровь св. Василия, зуб св. Петра, власы св. Дионисия, частица ризы Пресвятой Богородицы, в рукоять другого меча Роланда был вложен гвоздь от распятия». [300, с. 124. ] Как отмечает П. Сас, аналогичное «оживление» оружия было присуще жителям Украины XVII — XVIII вв.: «Як извикли нас ляхи дурити, А надея певна мушкет серомаха, Та еще не заржавела и шабля Моя сваха, хоть уже не раз Пасокою вмилась, да и теперь Як бы разозлилась»... Такое же отношение мы видим в казачьих песнях: «У казака домъ — чорна бурачка Жэна маладая — всё винтовачка дтецъ нашъ-радитель — нашъ начальничекъ Вздумаю пра жонку — на винтовку пагляжу дтпусти, урядникъ, на винтовку пасматреть Штобъ мая винтовка чиста смазана была Мелкимъ парашочкамъ заряжэнная Нашыму начальничку паказанная Вдаримъ па тривоге — штобъ заряжэна была». *** Колоссальная роль оружия в жизни воина, на войне, охоте, дуэльных поединках обусловила его знаковую функцию в качестве символа или атрибута власти, дипломатии, религиозных культов и обрядов. В этом плане более всех других видов оружия у славян мифологизирован и наполнен символическим смыслом — меч. В Древней Руси с мечом был связан целый круг понятий. Прежде всего, он символ войны. Например, в Новгородской первой летописи под 1242 годом сказано: «Что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечемь, того ся всего отступаем». «Обнажить меч» означало «открыть военные действия», «напасть». В то же время меч являлся символом княжеской власти. Так, в Лаврентьевской летописи под 1206 годом говорится, как Всеволод Большое Гнездо отправлял в Новгород своего сына Константина: «И да ему отец крест честны и меч, река: се ти буди охраньник и помощник, а меч прещенье и опасе- Нье, аже ныне даю ти пасти люди своя от противных». Меч был также символом независимости: «приела... мечь и покорение свое» (Ипатьевская летопись, 1255 г. ); или: «Да- НИлУ же королеву ставшу в дому Стекинтове, принесе к не- ’У Лев оружье Стекинтово и брата его, и обличи победу в°ю» (Ипатьевская летопись, под 1255 г. ). С Распространением христианства соответствующая сим- ика стала элементом оформления многих видов оружия. Важно отметить, что это не означало положительного отц^ шения христианства к войне, о чем пишет А. Е. Мусин: «Христианская символика, нанесенная на оружие не слу жила средством освящения убийства на войне, как это зачастую] воспринимается сегодня сторонниками и противниками иде0_ логии «христолюбивого воинства», а была способом указания на посвящение оружия Богу и новой вере, что было связано г нравственным императивом, ограничивающим и корректиру„ ющим использование оружие. Сочетание меча и креста, по нашему убеждению, в эпоху христианизации этноса и развития ранних этапов его христианской культуры были органичным и гармоничным явлением стадиального характера, свойственным любой национальной истории». [300, с. 338. ] На смену мечу пришла сабля. Но, вытеснив меч, сабля взяла его функции. Так, у казаков сабля (шашка) являлась символом обладания всеми правами. Прочие не смели ее носить. Полноправным казак становился с определенного возраста, например, на Дону с 19-и лет (сроки могли меняться в зависимости от эпохи и местных традиций). Символизм клинка неизменно был связан с такими понятиями как клятва[20] и договор. Этот общеизвестный факт (клятва на оружии) говорит об отношении к оружию не только как к вместилищу праведной божественной силы, но и об его способности придавать магический смысл любому действу, в том числе религиозным и юридическим процедурам. Для того чтобы договор или клятва имели силу, их надо совершать по определенным правилам. Прежде всего, необходим священный предмет, на котором приносится клятва: «Принесение публичной клятвы на Библии, кресте, релик- BLj оружии индуцирует чувство принадлежности к группе, ВЕшости интересов и способеі вус і ьиаіроизвидсі в> межличностных отношений. Священный предмет служит цели стаби- лизаиии. укреплению общности, одновременно ее традициона- лизации, нивелировке и контролю. Предмет клятвы как носитель «сверхъестественных» свойств объединяет группу на основе общеобязательных действий и ценностей, способствует формированию «суррогатов коллективности» (Маркс) с определенной направленностью деятельности и сознания, в которых происходит поглощение и гашение личностного начала, ибо соблюдение клятвы — это действие по формуле: «Один вместе со всеми». [335] Вера в справедливую мощь оружия позволяла воображению народа переносить на предметы вооружения функции правдивого беспристрастного судьи. Выступая в качестве равноправного участника договора и становясь его гарантом, оно оказывается вполне одушевленным и персонифицированным, способным действовать вне зависимости от желания своего владельца. Нарушившие право оказываются под угрозой наказания собственным оружием, гарантия дружбы осуществляется через обладание оружием и доспехами бывшего противника. До недавнего времени клятвы с оружием имели широкое распространение среди всех славян — западных, южных, восточных. Заключение договора князя Олега с императором Львом и Александром в 907 году по «Русскому закону» предусматривало со стороны илега, кроме прочих клятв, еще и клятву оружием: «Цари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань и присягали друг другу: сами целова- Кли крест, а Олега с мужами его — 183 I водили присягать по закону русскому, и клялись те своим ору 1 жием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, и уЯ вердили мир. И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из пав0, ] лок, а славянам копринные», — и было так. И повесил щ^І свой на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда». (Перев0Л Д. С. Лихачева) Та же процедура клятвы оружием засвидетельствована в договоре князя Игоря с византийским императором Рома-: ном I Лакапином и его сыновьями Константином и Стефа-] ном в 945 году. Здесь в разделе, предусматривающем наказа-! ние за нарушение договора, содержится жесткое заявление: «Великий князь наш Игорь, и бояре его, и люди все русские послали нас к Роману, Константину и Стефану, к великим царям греческим, заключить союз любви с самими царями, со всем боярством и со всеми людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и весь мир стоит. А кто с русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога вседержителя, осуж-! дение на погибель в загробной жизни, а те из них, которые не крещены, да не имеют помощи ни от Бога, ни от Перуна, да не защитятся они собственными щитами, и да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будут рабами во всю свою загробную жизнь». (Перевод Д. С. Лихачева) *** Наделение оружия магическим статусом имело много причин. Одной из главных среди них, конечно, являлась вера в его божественное происхождение. Так, согласно мифологическим представлениям европейских народов, в том числе и славян, изначально оружие принадлежало лишь богам: таковы знаменитые Гунгнир и Ассал — копья скандинавского Одина и кельтского Луга, Мьелльнир — молот Тора. На веру в божественное происхождение оружия указывает и тот факт, что некоторых богов, особенно богов войны, почитали именно в виде определенного вида оружия: «В религиозных представлениях скифов особое место занимал культ бога войны Ареса, почитавшегося в образе меча. этом сохранилось немало античных свидетельств, одно из торых принадлежит Приску, софисту и ритору из фракийскогоі S 0да Гіанион. В качестве секретаря он участвовал в визан- ийском посольстве 448 гола в ставку гуннского вождя Аттилы оставил записи, содержащие ценные сведения о гуннах, Ат- тиле и его окружении... Объясняя уверенность Аттилы в пред- I „ачертанной ему роли мирового владыки, он пишет: «Знамение этого дал сам бог, открывший аресов меч, который считался свяшенным и чтился скифскими царями, как посвященный владыке войн, но еще в древние времена исчез, а затем был вновь найден при помощи коровы». 1242. С. 258. ] В связи с верой в божественное происхождение оружия находятся и представления об особом магическом (волшебном) оружии, обладающем большей «силой», чем обычное: «Очевидно, что представление о магических орудиях было продолжением представлений об орудиях и оружии обыкновенном. Разница была лишь в том, что «обыкновенные» орудия давали дополнительные средства для достижения целей в мире профанном, а «волшебные» — в тех сверхъестественных сферах, которые, пронизывая жизненное пространство, незримо влияют на жизнь человека. Часто «волшебная» составляющая дополняла прагматическую. Таковым, например, было «волшебное» оружие. Магия в древности, в том числе и у славян, была орудием ведения боевых действий ничуть не менее важным, чем «настоящее» оружие». [149, с. 118—125. ] В славянской традиции к такому оружию относятся меч- самосек, дубинка-самобой и ряд других. Русские сказки говорят о топоре-саморубе и диковинной палице (кий-бий), которые по приказу своего владельца устремляются на врагов, побивают их и, кончив дело, возвращаются назад в его РУки. Герои народного эпоса, легенд и преданий, совершают свои сверхъестественные подвиги силою такого чудесного °РУЖия. Заметим, что подобные представления не являются достоянием лишь славянской мифологии. Истоки этих пред- эвлений находятся намного глубже. Они восходят к древним арийским представлениям, что подтверждают индий- е сказания. По свидетельству различных памятников скритской письменности, после того как боги передали Ужие (копье, палицу, меч, лук и стрелы) человеку, оно со- хранило сверхъестественные качества, а также связь со cgiJ ими создателями. Принадлежащее людям, оно считалось бы земным «отражением» божественных атрибутов, а изіг товитель оружия (кузнец) — посредником между богами ц людьми (воинами). Кузнец (коваль, каваль) практически по всеместно, — это ремесленник-маг. В мифологическо смысле он сродни шаману, принадлежавшему к обоим мирам— «обычному» и потустороннему. В славянской традиции кузнец — это мифологизированный и ритуализированный культурный герой. В народной среде к нему относились двойственно. С одной стороны, он считался существом, причастным к божественному миру Например кузнец ковал чудо-оружие для героя, которым тот побеждал чудовищ (драконов, гиганских змеев и прочих). С другой стороны, ему приписывали якшание с нечистой силой (общеславянский глагол «ковать» — «замышлять зло»), В целом, кузнечное ремесло в народе считалось умением или даже искусством, связанным с тайными знаниями, с магией и колдовством, а кузнеца воспринимали как «знающего», колдуна, волшебника. В народе говорят: «умудряет Бог слепца, а черт кузнеца». Известно, что приготовление качественного металла и выковывание клинка требовали от кузнеца много времени и сил, специфических знаний и умений. Поэтому «простой народ» всегда относился к его работе как к особому виду священнодействия, в процессе которого он наделял оружие особой магической силой. В значительной мере такому отношению способствовали те ритуалы, которыми сопровождали кузнецы процесс изготовлению оружия: молитвы, заговоры, заклинания, вымачивание клинков в особых растворах и т. д. Веру в магические свойства оружия усиливал сохранявшийся долгое время обычай изготовлять оружие для конкрет-j ного человека: «для кого выковано — тому верно служить будет». Считалось, что в таком случае оружие будет предано хозяину до последнего его вздоха, ведь оно сделано именно для него, и потому изначально обладает свойством постоянства- Среди сибирских казаков бытовало поверье: «Человек моЖ^т предать саблю, а сабля своего хозяина — никогда! ». ‘ д как, в таком случае, быть с трофейным оружием. И есьвсе было «прописано». Чтобы заставить чужое оружие ИЕфслужить себе, следовало «заново» его приручить. Для этого сушествовали разные способы. Например, казаки, ѵ бив врага и забрав его саблю, шашку или кинжал, непременно оставляли что-нибудь покойнику: монету, серьгу, часть одежды. Европейские рыцари, захватив у противника меч, копье, кинжал, втыкали трофеи на ночь в землю и окропляли своей кровью. То есть, сначала они как бы умерт- вляли его, а затем оживляли в новом качестве. В России в Хіх-ХХ веках многие разбойники и бандиты, прежде чем пустить в ход «обновку», держали нож, кастет или револьвер целую ночь у себя за пазухой — чтобы приучить к своей душе и своему телу. Такая вера в преданность оружия своему хозяину и отождествление с ним породила целый ряд занятных обычаев. Например, веру в то, что в случае разлуки связь между оружием и его хозяином не прекращается. Поэтому в народе верили, что оставленное оружие способно указать на то, что происходит в данный момент жизни с его владельцем. Так, если клинок ножа, сабли (меча) или копье ржавеет, это сигнал о бедственном положении хозяина. Поломка ножа воспринимается как предупреждение о катастрофе. В некоторых районах Украины молодой человек, отправляясь на войну или просто уезжая на длительное время, отдавал свой нож матери на хранение. Мать клала его за икону, чтобы он не был виден посторонним людям. Верили, что если сын погибнет (умрет), то на ноже проступит красное пятно, символизирующее кровь. В другом случае мужчина, Уходивший на войну, втыкал свой «засапожный» нож в потолок над тем местом, где он всегда спал. Верили, что если этот мУжчина погибнет, нож упадет на его кровать, или на его место на печи. ® связи с этим упомянем о распространенном в прошлом ЬіЧае «порчи оружия». Так, в казачьих семьях было принято передавать ору-^ Я особенно клинковое, по наследству из поколения в покодЯ ние: как священное, как проверенное во многих боях и п01 ходах, как память о славных предках, как символ благосдД вения старшими младших, как вместилище «силы предкоД Но если по каким-то причинам не имелось возможности продолжить эту кровную преемственность, нередко испод, нялся обряд порчи. Например, шашку ломали пополам ц' клали в гроб умершему. Нечто подобное, по нашим материалам, бывало в иных семьях «знающих»: если «знающий» не находил себе преемника (либо не хотел передавать свои знания), он предчув-' ствуя смерть, сам ломал свой колдовской нож и посох, обломки которых затем очищал в кострище. То, что оставалось (металлический наконечник посоха, обломки ножа) он закапывал в землю на кладбище или в лесу. Иногда «знающий» просил положить эти обломки себе в гроб. Впрочем, известен и более практический выход из ситуации, когда оружие некому передать. Те же знающие рассказывали, что ножи иногда передавались через поколения без посредников. Оружие клали вместе с владельцем в гроб неиспорченным. А когда через поколение (или несколько поколений) появлялся достойный воспреемник, он разрывал могилу и доставал предназначенный ему нож или посох. Об этом оружии он знал из семейных преданий или благодаря видению во сне. Такой же обычай передачи оружия зафиксирован у скандинавов. В своей «Археологии оружия» об этом пишет Эварт Ошкотт: «В исландских сагах можно встретить много упоминаний о Как мечи и другое оружие зарывали в землю вместе с тела- РРііи погибших вождей, и о том, как некоторое время спустя, ча- Еф через два поколения, могилу открывали для того, чтобы «меч, или копье, или широкую кольчужную рубаху» можно было вынуть и оідаіь внуку или родичу, а иногда незнакомцу, оказавшему услугу семье. Чаще всего оружие передавали сыну, родственнику или другу перед смертью. Если же его нетронутым клали в могилу, то очень тщательно заворачивали и сохраняли с совершенно очевидным намерением снова вынуть с большими церемониями, часто через сто или более лет, и передать достойному преемнику». [340, с. 120. ] Помимо сказанного, обычай порчи оружия имеет более широкую трактовку. С глубокой древности существует вера в то, что со смертью владельца магическая сила оружия, как, впрочем, и его способность свидетельствовать и карать не прекращается. Оружие продолжает жить своей собственной жизнью. Быть вложенным в руку нового владельца — лишь одна из его возможных ипостасей. Отсюда и обряд «порчи оружия». Он известен в нескольких основных вариантах. В первом случае такой обряд производился самим владельцем или кем-нибудь другим по просьбе владельца. Многие великие воины, предчувствуя свою смерть, или будучи тяжело раненными, подвергали свое оружие порче, не желая, чтобы оно еще кому-то могло служить, а особенно врагу. Аналогично поступали герои южнославянского эпоса. Например, Марко Кралевич, который дожил до глубокой старости, перед смертью отрубает голову своему коню Шварцу, чтобы тот не достался врагам, ломает саблю на части и бросает свою боевую палицу в море (или в Дунай), после чего ложится под елями У источника и засыпает вечным сном: «Выхватил тут саблю Королевич, Выхватил он острую из ножен, Подошел он к Шварцу со слезами, И отсек он голову бедняге, Чтобы Шварц туркам не достался, Чтобы враг над Шварцем не глумился, Не возил ни сор на нем, ни воду. Распростился с Шварцем Королевич, Схоронил старательней, чем брата, Удалого юнака Андрея. И сломал тут острую он саблю И четыре раскидал обломка, Чтоб сабля туркам не досталась, Чтоб турки саблей не хвалились, Что достали саблю у юнака, Чтоб не кляли Марка христиане. И копье сломал он боевое И обломки кинул в ельник частый, Взял он шестопер рукою правой И метнул его с горы Урвины, В море синее его забросил»... [349, с. 214. ] В другом случае обряд порчи оружия производился после смерти его владельца, во время обряда погребения. В этом случае оружие клали в могилу, предварительно испортив. Такое испорченное оружие довольно часто находят археологи. Например, согнутые пополам либо сломанные сабли (или мечи), согнутые пополам наконечники копья найдены в погребениях VIII—X веков, оставленных кочевым населением Северного Причерноморья, Западного Предкавказья, При- кубанья, а также в бассейне Северского Донца. Что касается мотивов порчи оружия перед его погребением вместе с владельцем, то здесь существуют разные мнения. Ряд исследователей считает, что обряд связан с представлениями о потустороннем мире и загробной жизни. Согласно этим представлениям, после смерти воина связь между оружием и его владельцем не прекращается. Следовательно, при определенных обстоятельствах оно может исполнить волю своего усопшего хозяина, например, отомстить врагу, оставшемуся в миру живых. Тогда нарушится граница, разделяющая «этот» и «тот свет». Другие ученые считают, что он связан с отношением к оружию (мечу, топору) как к одушевленному существу, обладающему именем, о чем уже было сказано. Порча оружия в таком случае являлась своеобразным «убийством» меча, средством отправить его вместе с хозяином в загробный мир- Топорцы. Восточная Галиция. Конец XIX века (Ивано-Франковская область) Сила в земле Традиционный источник жизни и «силы» для славян — земля. В этой связи напомним, что традиционное мировоззрение народов мира, в том числе европейцев, считает основой всего сущего четыре основных элемента: землю, воду, ветер, огонь. Согласно Библии, а также мифам, первой Бог сотворил землю, она является базой всего мироустройства*. Из земли был создан и первый человек. Вера в это характерна не только для языческих мифов, но и для христиан- «М ^ ОСНовном, приведенный здесь материал повторяет содержание главы ; *«*1ГИяземли> > из книги автора «Славянские воинские искусства», изданной в августе 2006 г. ства. Верующие посыпают землей покойного в знак возвркл щения тела в прах, из которого оно было взято: «Земля еси ц в землю отыдеши». Соответственно, с традиционной народной точки зрения земля таит в себе огромную силу. Для славянина «земля» это сама жизнь. Земле он отдает свои силы, из земли же их и черпает. Былинный богатырь-пахарь Микула Селянинович носит при себе сумку с землей — «тягу земную», «весь земной груз»..., «как воплощение всей силы земли, как особой земной силы». [59, с. 497. ] Другие богатыри не могут победить Микулу именно потому, что его любит «мать сыра земля». Показателен в этом плане совет Илье Муромцу не бороться с Микулой и родом Микуловым (былина «Святогор и Илья Муромец»): «Не бейся и с родом Микуловым: Его любит матушка сыра-земля». Если учитывать подобные представления, нас не будут удивлять многие народные обычаи, включающие в себя всевозможные манипуляции с землей. Например, обычай ритуального «принятия чести» — мазание землей головы вновь избранного кошевого атамана: «Тот новоизбранный их Кошевой, по их древнему обыкновению, не принимает палицу в руки два раза, и как в третий раз ему подадут, и будут ему говорить: чтобы он был им Старшиною, и политаврщику велят бить политавры честь ему; то он принужден принять, и тогда паки ему отдают честь. Некоторые из онаго народа, старые казаки, землею, ежели в ту пору случится быть дождю или какому ненастью, то и грязью его голову мажут»... [301, с. 40. ] Аналогичный обычай мазания землей головы атамана зафиксирован у российских казаков: «А. Венков, к сожалению, без ссылки на источник, приводит интересное свидетельство о старинном ритуале выборов атамана: «Атаману, избранному единодушно, мазали голову грязью и сажей, сыпали за ворот горсть земли..., показывая, что он не главарь, а слуга общества»... [398] Согласно преданиям, а также исследованиям историков, гце запорожские казаки, отправляясь в поход, набивали М лей карманы, шапки и сапоги. Я. П. Новицкий записал в Екатеринославской губернии предание, согласно которому казаки-характерники Гнат Голый и Кравчина, «якодизжалы из Запорожья, то понасыпалы в сапьяны своей земли, пона- бывалы коням под копыта и пообтыкалысь терном. От воно и одводе очи: мов воны за лисамы, в своий земли». [326] В основе этого обычая лежала вера в то, что таким образом человек в чужих краях будет сохранять прямую связь с землей своих предков, которая поможет ему. А если он все же погибнет, то на «своей земле». В предании, записанным известным исследователем запорожского казачества Д. И. Яворницким (1855—1940) в Ека- теринославской губернии, говорится: «На своей земле их /казаков/ никто не мог взять /победить/. Так они, если куда ехать, то сейчас земли под стельку положат, в шапки насыпят и едут... ». [193, с. 95. ] В Северной Буковине автору приходилось слышать, что в прошлом перед схватками по борьбе некоторые борцы бросали в «борцовский круг» щепотку земли, взятую возле своего дома. Объяснение было следующее: «Він нібито бився за свое: свою Батьківщину, рід, сім’ю, дітей. Цим він показував іншим, що прийшов до колатільки за перемогою»... Существовало поверье, если не сказать — убеждение, что комочек родной земли делает воина неуязвимым для вражеского оружия: «Казака-лыцаря, по народным преданиям, можно было убить только серебряной пулей (иногда пуговицей) или же его собственной саблей. Причину неуязвимости козаков-запорож- Цев народ видел в их связи с родной землей». [193, с. 95. ] А вот свидетельство одного жителя Брестской области (Беларусь), в прошлом партизана: «Был среди нас один хохол из Волыни. Так он всякий раз, когда была вероятность того, что случится схватка с ворогом, измазывал себя землей, потому что верил, что только земля м жет сберечь ему жизнь... ». Акт натирания землей («умывания землей») с целью обеі рега нашел отражение и в традиционных воинских заговорах, например, в «Заговоре ратного человека, идущего на войну»: «Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной росой, yjJ русь сырой землей, завалюсь за каменной стеной, за кремлевской... ». [405, с. 54. ] Один из респондентов автора сообщил, что его дед взял с собой на войну землю с могилы своей матери и натирал ею грудь перед каждым боем[21]. Он свято верил в то, что вернулся с войны живым благодаря именно этому. При этом он подчеркивал, что земля подскажет человеку о приближении конца его жизни: то место, которое неоднократно ранее натиралось землей, почернеет — это и есть знак приближения смерти. Отметим, что такое мнение вполне укладывается в традиционные представления славян. Например, в Ярославской губернии говорили об умирающем, что он «землёй пахнет», дескать, за несколько дней до смерти от больного исходит запах земли, а если на теле появились чёрные пятна, то это признак близкой кончины. Тогда говорили: «Земля выступает». [см. 33, с. 86—92. ] Имеются сведения о том, что украинские и русские кулачные бойцы иногда сыпали себе в обувь, в карманы, а также за пазуху землю, взятую у родительского дома или церкви. Они верили в магическую силу этого оберега, якобы защищающего от губительных последствий ударов соперников. Украинские борцы исповедывали принцип «держаться земли», «цепляться за земли», «прилипать к земле». Вот мнение ветерана традиционных народных состязаний: «Никто не даст человеку столько силы, как даёт земля. В борьбе пока ты на ногах, хоть на одной ноге, хоть на кончиках пальиев ног, сила земная в тебе. А как только оторвали от зем- I ли 10 и СИЛЬІ уже нет> остается только ловкость». Надо подчеркнуть, что метод «врастания в землю» давал йоактикующему не только некую силу, но и здоровье. «Нивка нивка! Отдай мою силку! Я тебя ждала, силу наземь роняла! » — бормочут жницы Поволжья, катаясь по земле с верой в то, что это вернет им силы». [212]
|
|||
|