ПРЕДИСЛОВИЕ 3 страница

Известно много полулегендарных сообщений, согласно которым иные казаки разрубали в бою человека надвое, а на показательных выступлениях — животных. Например, Да- нило Нечай славился тем, что не единожды одним ударом сабли разрезал конного врага надвое от головы до седла.

Современный человек полагает, что в таких случаях речь идет об обычной физической силе. Но в традиционном обществе понимание выдающейся физической силы иное:

«Почему на мельнице два брата близнеца мешки носят с одного времени /вместе устроились на работу/, а один со временем может поднять сразу два мешка, а другой нет. Потому, что в нем «силы» больше от рождения — он первенец. Мышцы тут не при чем, одними ими мешок на вытянутой руке не продержишь»... [17]

Пономарь украинского села Ступосяны (Лиский уезд, Галиция) Иван Мандзяк в начале XX века поспорил со здешним попом, что донесет к себе домой мешок муки, зажав его под мышкой. Донес! Не единожды он поднимал огромные по весу и размеру камни. Свою необычную силу он сам считал Дарованной «от Бога и отца родного».

Как только физическая сила конкретного человека превышала границы обычной нормы, его уже могли назвать

колдуном (так, упомянутого выше Данилу Нечая считали характерником), обладателем сверхъестественного качества. При этом вопрос о том, кем дарована ему «сила», Богом или чёртом, являлся вторичным. Главным было иное: в народных представлениях его физическая сила обретала статус силы магической.

То же самое можно сказать о способности терпеть боль. Если человек способен, например, без лишних эмоций выдержать перелом конечности или зубную боль, то он еще обычный человек, хотя многие в таких случаях стонут, кричат или плачут. А вот если человек, испытывая ужасную боль, как бы не замечает ее, то у него явно имеется чудодейственная «сила», или же такая «сила» помогает ему извне.

Вот пример — литвинский князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, предводитель запорожских казаков, воспетый в народных песнях под именем Байды (т. е. обтянутый буйволовой шкурой). Он попал в плен к туркам и по приказу султана предан мучительной казни в Константинополе. В октябре 1563 года его сбросили со стены на вилоподобные крюки, вмурованные в нее. Поиснув ребром на крюке, Вишневецкий оставался живым еще три дня. Он громко проклинал султана, турок и магометанскую веру. Только пущенная стрела прекратила его страдания. Судьба Вишневецкого сразу же стала сюжетом народной легенды и песни «Про Байду», известной во многих вариантах:

«Ой, крикнув цар на своі' гайдуки:

«Візьміть Байду добре в руки,

На гак ребром зачепіте! »

Ой, висить Байда та й не день, не два,

Не одну нічку та й не годиночку.

Ой, висить Байда та й гадав,

Та на свого джуру споглядае,

Та на свого джуру молодого 1 на свого коня вороного:

— «Ой джуро ж мій молодесенький!

Подай мені лучок та тугесенький,

Подай мені тугий лучок

0 стрілочок цілий пучок! » [381. С. 79. ]

■

■ Известны и другие аналогичные случаи. Некий немец по йимилии Берхгольц оставил интересный дневник о своем? ~»бывании в России. В нем он, в частности, подробно рас- казал о том, как в 1718 году в Петербурге сожгли заживо человека, заявившего, что почитание икон является идолопоклонством, и выбившего икону из рук епископа в ходе церковной службы:

«Осужденного поставили на костер, сложенный из разных горючих веществ, и железными цепями привязали к устроенному на нем столбу с поперечной на правой стороне планкой, к которой прикрепили толстой железной проволокой и потом плотно насмоленным холстом руку, служившую орудием преступления. Сперва зажгли одну эту правую руку и дали ей одной гореть до тех пор, пока огонь не стал захватывать далее, а князь кесарь вместе с прочими вельможами не приказал поджечь костер.

При таком страшном мучении преступник не испустил ни одного крика и оставался с совершенно спокойным лицом, хотя рука его горела минут семь или восемь, пока, наконец, не зажгли всего возвышения. Он неустрашимо смотрел все это время на пылавшую свою руку и только тогда отвернулся в другую сторону, когда дым уже очень стал есть ему глаза и у него начали гореть волосы». [106]

***

Итак, в народной среде любого, кто чем-то резко выделялся в своей среде («был не такой как все») могли назвать человеком, обладавшим некой магической силой, или же человеком, якшавшимся с «нечистой силой». Об этом ярко свидетельствовали («кричали»! ) его успехи в какой-либо деятельности. А. В. Циммерлинг пишет:

«Исландцы верили, что человек, успевающий по хозяйству больше своих соседей, заключил союз с альвами или лешими: подобные рассказы широко распространены и в других областях Скандинавии вплоть др нашего времени». [174, с. 312. ]

То же самое мы видим у славян. Например, воин, отличившийся подвигами на поле брани, нередко слыл колду- °М. За подтверждением этого тезиса не надо далеко погружаться в историю. Достаточно назвать всего двух полковод-

цев, которым народная молва приписывала колдовские спо- 1 собности.

Первым мы упомянем генералиссимуса, графа Рымник- 1 ского, князя Италийского Александра Васильевича Суворо- 1 ва (1730—1800). Про Суворова простые люди (в первую оче- 1 редь крестьяне) рассказывали, будто он оборотень, колдуц 1 знал будущее и прошедшее, все намерения и планы врагов'! а также, что в зеркале не отражался. Часто куда-то пропадал 1 бесследно, хотя за ним следили сотни глаз. Иногда из палатки выходил по утрам дед со слезами на орлиных очах, — это | невидимая сила говорила ему о предстоящей борьбе и он выбирал жертв кровопролитного боя.

В работе известного ученого Б. А. Успенского «Семиоти- 1 ка истории. Семиотика культуры» читаем:

«Особенно часто вообще предания о разбойниках связаны с! мотивами заговаривания пули и заговаривания кладов — и то и ' другое предполагает посредничество нечистой силы. В пове- ] рьях о разбойничьих атаманах последние предстают как колду- ]

ны или же «заложные» покойники, 1 т. е. как лица, так или иначе связан- | ные с нечистой силой, или даже не- 1 посредственно как представители | нечистой силы; равным образом и Суворов в фольклорных текстах, по- 1 добно Разину, Пугачеву и т. п., про- 1 сит схоронить его на распутье, где! хоронят колдунов и «заложных», и о нем рассказывают, что он не умер, а J сидит в горе — так же, как Разин, 1 Мазепа, Гришка Отрепьев или Вань- 1 ка Каин, — с тем, чтобы выйти перед j Страшным судом». [463, с. 332. ]

И одновременно, что отмече- I но чаще, Александра Васильевича считали «Божьим человеком». В народе верили, что перед рождением Суворова видны были на небесах некие «красные хвосты», которые, по объясне- j нию одного новгородского юродивого, означали рождение, человека знаменитого и «нехристям страшного». Шла также ш

_чт0 «счастие», т. е. особое покровительство Божье во

ИИГде_Лах, было даровано будущему герою чрез святого ан-

I посетившего суворовским отчий дом подвидом стран-

Которому благочестивые родители новорожденного Н И ’

оказали гостеприимство.

В архивах российских научных обществ XIX века можно найти немало сообщений, иллюстрирующих крестьянский взгляд на личность Суворова. Например, в Дорогобужском уезде Смоленской губернии в народе рассказывали, что Суворов был богатырь (в действителности — малого роста и тщедушного телосложения), знал «Планиду Божию» (божественное предначертание) и потому всегда побеждал врагов. Уже в конце XIX века один из жителей Дмитровского уезда Московской губернии убеждал односельчан:

«Ни было и ни будить таких вояк, как Суворов. Да видь ему Божья сила помогла. Ен, как идти на войну, станить служить молебен и сичас же видить, кому быть живому и кому убитаму. Тех, кого на войне побьют, он видит с венцами на голове». [135, с. 227. ]

Суворов действительно славился экстравагантностью. Многие особенности его поведения «работали» на обе версии. Например, всегда приказывал занавешивать зеркала в тех домах, где останавливался, вставал в 2 часа ночи, обедал в 8 утра, перед боем нередко влезал на дерево, чтобы осмотреть местность, а сидя на ветке, мог вдруг закукарекать. Он избегал всякого комфорта, чуждался женского общества, строго соблюдал церковные посты в питании

Народ считал «колдуном» и генерала Михаила Дмитриевича Скобелева (1843—1882), прославившегося во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Этот выдающийся воено- начальник обладал способностью необыкновенным образом влиять на войска, умел мобилизовать их на выполнение уШрВой задачи, невзирая на смертельную опасность и потери. ^вбелый китель, гордо вскинув голову, Скобелев ча- под обстрелом врага спокойно ездил верхом на белом

* словно на параде. Солдаты, провожая его восхищен-

ными взглядами, говорили: «белого генерала пули не берут — заколдованный»!

В народе ему приписывали колдовские способности, знание особого заговора против пуль, ношение оберега от вражеского оружия и т. д. Но в действительности Скобелев был говоря современным языком, «наркоманом войны», которому очень везло. Именно в этом заключался секрет его натуры, а не в какой-то магической силе или колдовских умениях. Он сам говорил:

«В тех налетах, которые на мою долю достались, мне празднично было. Будто бережет меня кто-то, будто и пуля та еще не отлита, и сабля та еще не откована, которые душу из меня выпустят... Я гоняюсь за опасностями как за женщинами, но, желая их вечно, не чувствую пресыщения!... «Солдат может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну, от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания»...

Колдуном прослыл и один из завоевателей Кавказа, донской казак, генерал-лейтенант Яков Петрович Бакланов (1809—1873). Генерал Петр Николаевич Краснов (тот самый, который был одним из руководителей Белой Гвардии) так писал о нем:

«Никто в Баклановском полку не смел во время боя покинуть рядов; легко раненные должны были оставаться во фронте, те, кто лишился лошади, должны были биться до той поры, пока не добывали себе новой.

— Покажи врагам, — говорил Бакланов, — что думка твоя не

о жизни, а о славе и чести донского казачества.

Сам Бакланов был необыкновенно приметлив и памятлив на местность. Казаки знали, что с ним не пропадут. Так, обучив свой полк, Бакланов начал делать со своими донцами набеги на чеченские аулы, отбивать у них скот, врываться в самое гнездо их, делать то, на что раньше немногие и из линейцев отваживались. Имея лазутчиков из местных жителей, из которых наиболее известны Али-Бей и Ибрагим, Бакланов всегда врасплох налетал на неприятеля, появлялся, как снег на голову.

Чеченцы трепетали перед ним, и скоро имя грозного Боклю, как называли горцы Бакланова, стало страшным для всей Чечни. Донские дротики уже не называли более презрительно ка-

мышом. «Даджал», что значит, дьявол, — вот было обычное наименование чеченцами Бакланова.

А он и лицом, и сложением был грозен. Лицо его было изрыто оспой, громадный нос, густые, нависшие на глаза брови, глаза, мечущие молнии, толстые губы и бакенбарды, вьющиеся по ветру.

Рассказывают, что раз пришли к казакам черкесы и просили казаков показать им Бакланова. Они хотели убедиться, правда ли, что грозный Боклю, действительно, «даджал», то есть черт.

Очередной казак доложил об этом Бакланову.

— Проси! — сказал Бакланов. Живо засунул он руку в печь и сажей вымазал себе лицо.

Черкесы вошли, встали в избе и в страхе жались друг к другу. Яков Петрович сидел и дико водил глазами, выворачивая их. Потом он поднялся и медленно стал приближаться к гостям, щелкая зубами. Испуганные черкесы начали пятиться к дверям и, наконец, шарахнулись из комнаты.

— Даджал! Даджал! — кричали они.

То, что Бакланов кидался в самую сечу боя и выходил целым и невредимым, то, что, будучи даже тяжко ранен, он оставался в строю, внушило и казакам и солдатам мысль, что он заколдованный, заговоренный, что его можно убить только серебряной пулей. И верили в него, и боялись, и обожали его казаки! » [220, с. 90-91]

Имя Бакланова, благодаря его воинской доблести и нестандартности личности, было широко известно в армии и народе. В трудные минуты боя Бакланов с шашкой в руках первым бросался на коне вперед. Его шашка «разваливала» врага от темени до седла.

Из России по почте казачьему командиру неизвестно от кого пришел подарок — черное шелковое полотнище с вышитой на нем мертвой Адамовой головой (черепом) и двумя

_сКрешенными ^{под нею} конями Этот мрачный символ, получивший название «Бакланов- ского значка», наводил ужас на горцев, и с ним Яков Петрович не расставался до конца жизни.

Обладателями «силы», т. е. колдунами, нередко считали представителей профессий, требующих особых знаний или необычных для крестьян умений — кузнецов, коновалов, мельников, пасечников, пастухов, печников, плотников и т. п.

Ю. Е. Арнаутова отмечает:

«Кузнецы, пастухи, плотники, угольщики, охотники тоже слыли знатоками колдовского искусства в силу того, что в отличие от своих соседей — крестьян были «специалистами», владели знаниями, доступными не каждому. В традиционном обществе всякая технология входила в область сакральных значений, поэтому ее владельцу неизменно приписывались особые свойства, качества, знания.

Положение таких людей в обществе было неоднозначным, и трудно сказать, чего в отношении к ним соседей было больше — почтения к их профессиональным знаниям или суеверного страха перед их тайным искусством. Они слыли людьми мудрыми, и к ним обращались не только за профессиональной помощью, но и за советом во всяких житейских делах.

С другой стороны, народная молва и в дохристианские времена, и после подозревала их в близком знакомстве с нечистой силой и умении колдовать. Считалось, например, что на мельнице обязательно водились черти, а сам мельник был на короткой ноге с водяным». [12, с. 70—71. ]

Особо среди таких профессий надо выделить пастушество. Последние очень часто выступали в ролях учителей колдовских знаний по отношению к воспетым в народе воинам ^и Разбойникам. Пастушество народная молва приравнивала к «знатью» колдуна. Именно пастухи якобы передавали часть своих колдовских знаний и (или) сил украинским оп- ришкам, словацким збойникам, сербским и черногорским четникам, болгарским гайдукам и т. д. Да и без всякого колдовства пастушество считалось хорошей школой жизни для юношей:

«В некоторых местах для перехода в новое качество «легиня» взрослевшему парню надо было пройти испытание — встретиться на полонине с диким зверем и победить его. У гуцулов главный пастух («ватаг») подбирал в пастухи парней, отличившихся твердостью характера, достоинством, нравственным поведением и честностью, что соответствовало набору признаков, предписанных обычаем для полноправного перехода юноши в следующую возрастную категорию. Поэтому переход во взрослое состояние (инициация) для парня связывался с участием в полонинном выпасе. Подобное значение придавалось полонине и у западных славян. В польских Татрах участие в летнем выпасе было привилегией мужской молодежи села, членов «парубоцкой громады», вступить в которую мог лишь тот, кто обладал перечисленными выше достоинствами» [478, с. 12. ]

У славянского населения Карпат и Балканского полуострова пастухи всегда были вооружены и постоянно упражнялись в искусстве обращении с ним. Как пишет В. Г. Холодная, у горцев Карпат в XVI11 веке организация летнего выпаса содержала в себе элементы мужского военно-обрядового посвящения:

«Горные пастухи в Карпатах были тесно связаны с «оприш- ками» и участвовали в их набегах. Редко кто из гуцульских и бойковских «газд» /хозяин, женатый человек/ в молодости, до того как женился, не был какое-то время у «опришков». Мужчины гордились этим и считали свое пребывание там чем-то вроде славы и отличия». [478, с. 12—13. ]

В черногорском эпосе о Нове Поповиче, главный герой, отправляясь на поединок («мейдан») с представителем другого черногорского рода, отказывается от выученного коня и оружия, которое ему предлагает отец. Он предпочитает своего собственного коня, свое личное оружие, и надеется на умения, выработанные за время пастушества:

«Я не возьму у тебя ни коня, ни оружие,

• р|_е стану позорить мое оружие,

С которым овец в горах пасу,

14 с ним голову от кровника защищаю.

Кто бы изменил сияющему пистолету \\ с ним ружью позолоченному небольшому,

W рядом с ними острому кинжалу?

Кто станет искать другому для мейдана?

И скакун не нужен мне, отче,

Пока есть у меня мои легкие ноги,

На которых бегал я по горам И ловил серн и оленей,

(Такого твой скакун никогда бы не сумел),

Резал их тонким кинжалом (Твоя сабля не могла бы так).

А из моего сияющего пистолета

Попадал я в шишки на соснах». [376, с. 275. ]

***

Очень «сильными» людьми древние славяне считали волхвов. Волхвы — это жрецы, отправлявшие древний языческий культ и практиковавшие магические обряды. Самое старое летописное свидетельство о волхвах в Киевском княжестве относится к 912 году, но они, безусловно, существовали с незапамятных времен, когда еще не было у славян никакой письменности, даже рун.

После крещения Киевской Руси церковные и светские власти отказали волхвам в праве на существование. Их жестоко преследовали и при малейшей возможности уничтожали.

Летописи более позднего времени (XII—XVI вв. ), речи христианских проповедников, такие книги как «Стоглав» и «Домострой», а также судебные «ведовские дела» XVII— XVIII вв., изображают волхвов не просто язычниками, но поклонниками дьявола. Уже древнейший юридический документ — «Устав князя Владимира о церковных судах» отнес волхвование к числу тех дел, которые разбирала церковь. Обычной мерой наказания за волшебство являлось сожжение. Е. Ф. Геркулов в своем труде «Православная инквизиция в России» пишет:

«Летопись отмечает, что в 1024 г. в суздальской земле были схвачены волхвы и «лихие бабы» и преданы смерти через сожжение. Их обвинили в том, что они — виновники постигшего суздальскую землю неурожая. В 1071 г. в Новгороде казнили волхвов за публичное порицание христианской веры. Так же поступили и ростовцы в 1091 г.

В Новгороде после допросов и пыток сожгли в 1227 г. четырех «волшебников». Как рассказывает летопись, казнь происходила на архиерейском дворе по настоянию новгородского архиепископа Антония. Духовенство поддерживало в народе веру, будто колдуны и ведьмы способны на поступки, враждебные христианству, и требовало жестокой расправы с ними.

В поучении неизвестного автора «Како жити христианам» гражданские власти призывались выслеживать чародеев и колдунов и предавать их «всеконечным мукам», т. е. смерти, под опасением церковного проклятия. «Нельзя щадить тех, кто творил зло перед богом», убеждал автор поучения, доказывая, что видевшие казнь «бога убоятся». [106]

Однако, несмотря на оголтелую клевету в свой адрес и жестокие преследования, носители тайных знаний волхвов еще очень долго (как минимум, до середины XIX века) пользовались уважением среди простого народа, а нередко и среди знати. Л. Малиновский пишет:

«Язычество славян породило кудесников, но христианство, в свою очередь, уничтожило их. Между тем, эти же кудесники, только под именем ведунов, знахарей и колдунов, живут еще и до сих пор в народе. Различие только в том, что теперешние ведуны не древние кудесники — любимцы богов, а суеверные знахари, то есть знающие слова и заговоры, знающие дать травки, которая излечивает от болезни». [271, с. 69. ]

В Киеве, Московии, Новгороде, Пскове, Твери и в других средневековых славянских государствах существовала профессия скоморохов. Скоморохи являлись социальной группой артистов-ремесленников (музыкантов, певцов, плясунов, жонглеров, комедиантов), выделившейся из профессиональной среды, обслуживавшей в древности потребности языческих культов. Как отмечает З. И. Власова, «их выделение произошло в процессе зарождения, развития и дальнейшего роста древних культурных традиций».

jj число традиций скоморошества входило и традицион- славянское колдовство, несколько разбавленное (или ^Н°полненное, смотря как считать) магическими приемами, почерпнУ^тыми Удругих народов. Так, З. И. Власова пишет: «формирование разных видов скоморошьего искусства происходило на базе национальной культуры разных народностей древней Руси. Обломки поэтической старины: мотивы, формулы, отдельные образы и выражения редкой сохранности дают основание полагать, что в период первого и второго византийского влияния были использованы народные греческие традиции (обряды гадания), а также древнеримские и западноевропейские нравы и обычаи. На этом фоне происходило «окультуривание» самобытного фольклорного материала, его разработка и шлифовка на массовых празднествах, игрищах, семейных торжествах, «обкатывание» действ при «большом количестве слушателей». [82]

Особые магические способности народ всегда приписывал юродивым*, «двойственное» христианско-языческое мировоззрение которых основывалось на более ранних традициях, в том числе на традициях скоморошества.

В коллективной монографии «Смех в Древней Руси» сказано:

«Юродство — сложный и многоликий феномен культуры Древней Руси. О юродстве большей частью писали историки церкви, хотя историко-церковные рамки для него явно узки. Юродство занимает промежуточное положение между смехо- вым миром и миром церковной культуры. Можно сказать, что без скоморохов и шутов не было бы юродивых. Связь юрод- ' ства со смеховым миром не ограничивается «изнаночным»

■ принципом (юродство... создает свой «мир навыворот»), а захватывает и зрелищную сторону дела.

/ * «В житейском представлении юродство непременно связано с душевным или телесным убожеством. Это — заблуждение. Нужно различать юродство природное и юродство добровольное («Христа ради»). Это различие пыталась проводить и православная традиция. Димитрий Ростовский, излагая в своих Четьих Минеях биографии юродивых, часто поясняет, что юродство — это •самоизвольное мученичество», что оно «является извне», что им «мудре покрывается добродетель своя пред человеки»» (Смех в Древней Руси. Д., 1984, ^с- 73. )

Но юродство невозможно и без церкви: в Евангелии о^₀^; ищет свое нравственное оправдание, берет от церкви тотдйдадЯ тизм, который так для него характерен. Юродивый балансирует на грани между смешным и серьезным, олицетворяя собою] трагический вариант смехового мира. Юродство[12] — как быі «третий мир» древнерусской культуры». [257, с. 72. ]

Наконец, к числу обладателей «силы» — волшебников и колдунов — народ иной раз причислял священников и других служителей церви! Такого взгляда не чуждались даже образованные классы. Вот что сказано об этом в энциклопедическом словаре русских суеверий:

«Собор Лаодикийский тридцать шестым правилом вынужден был запретить членам клира быть волшебниками. Протопоп Аввакум «славен был в Лопатицах и Юрьевце как заклинатель чертей»; в 1672 г. патриарх Никон писал царю, что архимандрит Кириллова монастыря с братией напускает на его келью чертей. «Тотемский черный поп Иван умел наговаривать на соль и на воду, и людей портить, и тоску и ломоту напущать» (XVII в. ).

«Один земледелец, по рассказу жития Никиты Переяславского, промышлял в своем селе ворожбою; потом постригся в монахи в монастыре святого Никиты и был сделан пономарем. Но и в этом новом звании не оставил своего прежнего обычая и тайно продолжал колдовать. Из города и деревень многие с больными приходили в монастырь, чтобы получить исцеление; этот же чернец-волхв говорил им: „Что понапрасну тратитесь? Приходите лучше ко мне. Когда я еще в миру жил, многие болезни врачевал, нечистых духов своим волшебством прогонял, не только человекам, но и скотам помогал».

В поверьях крестьян XIX—XX вв. колдунами и наставниками колдующих могут выступать, например, дьяконы. «В Хмелин-

коЛДУ^нов полдеревни, — сообщали из Тульской губер- ^каХ __ _все они ученики покойного дьякона. Чтобы разогнать Яг< угароста перед началом схода прочитает про себя до трех раз fjljp _воСкреснет Бог» — колдуны уходят». [83]

А теперь рассмотрим более широко понятие «силы» в свя- и с ее источниками и способами применения.

Врожденная сила

Магическая сила, как уже сказано, могла присутствовать в человеке с момента рождения. Якобы человек наследовал ее от своих родителей «через кровь». J1. M. Ивлева записала в Ус вятском районе Псковской области:

«Это по природе бывает: отец /колдун/ передает детям, а те своим детям». [366, с. 216. ]

Напомним, что по традиционным представлениям кровь — вместилище жизненной силы. Соответственно, у колдунов кровь особая — «горячая» или «играющая», наделенная неведомой силой, способной, например, уберечь человека от вражеского оружия. На то обстоятельство, что кровь становилась оберегом, говорит предание, записанное в Костромском крае В. Смирновым:

«Попался как-то /разбойник Валуй/, церковь ограбил в одном селе. Все село камнями било. Думали, что убили, смотрят — на другой день гуляет, как ни в чем не бывало. Кровью, говорят, своей смазывал себя. Этим и заколдовывал — ничто не брало» [398].

Н. Е. Мазалова отметила:

«Если человек становился колдуном сознательно, в результате обряда посвящения, его колдовской дар не передавался по наследству. Его дети могли стать колдунами, когда становились взрослыми, восприняв от отца помощников либо выучив заговоры. Колдовская сила, локализованная в теле колдуна, не передавалась ребенку в момент зачатия. У украинцев сохранилось представление о том, что в передаче колдовской силы главенствующее место принадлежит крови: перенять «тайные зна- ^Ния» может не каждый человек — «нужно, чтобы кровь подходила». [264]

Врожденные («народженний» — укр., «урожденный»: «рожак», «прирожденный», «самородок» — русск. ) или пр»? родные колдуны в народе считались более сильными п₀ сравнению с выученными. При этом, врожденные и выучен! ные колдуны по-разному используют свою силу, а поведением значительно отличаются один от другого.

Так, в ряде областей России считали, что «рожденная» ведьма знает больше и может творить как плохие, так и хорошие дела, а «ученая» делает только зло и не может исправить вред, причиненный ею же самой:

«Считается, что рожденные колдуны добрее обученных и чаще используют свое знание во благо людям». [415, с. 530. ]

Украинский этнограф П. В. Иванов (1837—1931), объясняя разницу между прирожденными и выученными колдунами, пишет:

«Первые в своих отношениях к обыкновенным людям проявляют некоторые черты доброжелательства, помогая одним в болезнях или защищая других от злокозненных нападений своих злобных сестер — ученых ведьм... Притом природные ведь- мачи (ведьмуны, ведьмаки) являются начальниками всех ведьм и ведьмачей ученых своего околота и называются упырями (опыряками)». [459, с. 431. ]

Еще одна особенность «врожденных» колдунов, отличающая их от «выученных» и случайно получивших колдовские способности— это ярко выраженные умственные качества (так называемый «природный ум»). У «врожденных» от рождения есть некий «талант». У. Уорнер, опираясь на австралийский материал, отметил:

«В сущности, понятие магической силы человека сходно с современным понятием способностей или таланта». [ 16, с. 146. ]

А еще «врожденные» колдуны могли выделяться из толпы пылким воображением, даром слова, телесной силой, удивительной ловкостью. При этом преимущество всегда отдавалось колдунам-мужчинам. Весьма характерно то, что о «врожденных» мужчинах-ведьмаках в крестьянской среде всегда говорили намного меньше, чем о ведьмах. Причина в

_их меньше, чем ведьм, но главное, их считали силь- ьм, ^и больше боялись. П. В. Иванов пишет:

Говорят, что между крестьянами также много ведьмачей яьмунов, упырей), как между крестьянками ведьм; рассказам и рассказчицы тем не менее весьма мало сообщают дан-

о деятельности их при жизни, но зато передают массу более или менее однообразных сказаний о похождениях упырей [ после смерти. Упырь при жизни считается старшим над ведьма- _ми' они его боятся. Он только взглянет на женщину — и сейчас узнает, если она ведьма». [459, с. 489. ]

Идея преимущества мужчин-колдун о в над женщинами- колдуньями имеет для нас значение в том плане, что война —

дело мужчин. Именно на войне крестьянская магия способствовала развитию воинской магии. Именно в воинской ма> гии понятие «сила» в большой мере вытеснило понятие кровной наследственности, хотя и не уменьшило значимость последней.

Нередко считается, что наследственный «дар» колдуна передается именно от мужчины (отца, деда), ибо по народным представлениям, родство между отцом и ребенком, это родство духа, а родство между матерью и детьми, это родство крови. Интересны в этом плане исследования Т. Б. Щепан- ской, четко различающей мужскую и женскую магию:

«В народе «сильных» знахарей отличают от всех прочих (и прежде всего — от деревенских бабок-шептух, лечивших своих детей и соседок): «Туто-ка у нас два мужчины колдовали, — рассказывала мне женщина в деревне Морозово на Псковщине. — Женщины-то были, но они не гораздо» (Псковская обл., Пустошкинский р-н). Мужчины-знахари повсеместно считались сильнее. Женское знахарство — как правило, домашнее, его навыками обладала практически каждая рожавшая женщина...

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒