Михаил Абрамович Заборов 9 страница

Византийский император допустил в данном случае политический просчет: бросив крестоносцев на произвол судьбы, он еще больше подорвал их и без того непрочное доверие к себе. Кроме того, отказ императора от помощи крестоносцам повысил шансы Боэмунда в распре с Сен-Жиллем: предводители по большей части встали на сторону князя Тарентского. После долгих пререканий в совете князей 5 ноября 1098 г. - по словам провансальского хрониста, дело чуть не дошло там до рукопашной - решено было отдать Антиохию Боэмунду. Впрочем, Раймунд, даже будучи тяжелобольным, продолжал упрямо удерживать в городе занятые им позиции. За его непомерную жадность, признается духовник графа, все возненавидели Сен-Жилля! Как бы то ни было, но три четверти Антиохии фактически находились под контролем норманнского соперника. И хотя Боэмунд торжественно поклялся - этого потребовал граф Тулузский, - что примет участие в походе до самого Иерусалима, многим было ясно, что его цель уже достигнута в Сирии.

Так в конце 1098 г. было основано второе крупное владение крестоносцев на Востоке - княжество Антиохийское.

Впрочем, остальные вожди тоже не торопились двигаться дальше: они целиком предались захватам и грабежам в соседних с Антиохией районах. Пример Бодуэна Эдесского и Боэмунда Антиохийского подействовал заразительно. Казалось, рыцари вовсе забыли про Святую землю. Чем дальше, тем явственнее обнаруживался захватнический характер Крестового похода. Все чаще между завоевателями вспыхивали раздоры. " Всякое место, которое отдавал нам Бог, - пишет хронист, - вызывало спор".

Враждовали друг с другом и главные предводители, и простые рыцари, " так что мало было людей, - отмечает Раймунд Ажильский, - которые не ссорились бы со своими соратниками или слугами из-за добычи либо из-за наворованного". Каждый стремился опередить остальных в захвате сирийских селений, крепостей, городов; львиная доля добычи доставалась сильнейшим. Ссоры происходили не только из-за сравнительно обширных территорий - они порождались порой желанием закрепить за собой отдельный район какого-нибудь города, его наиболее выгодно расположенные укрепления, башни, ворота, мосты.

Жестокая распря разделила войско в сирийской крепости Мааррате-ан-Нумане (Марра, юго-восточнее Антиохии), куда двинулись в конце ноября отряды провансальцев графа Тулузского. Боэмунд не хотел уступать сопернику эту важную крепость и поспешил вслед за ним. Осада крепости продолжалась две недели. Город был взят почти одновременно - с разных сторон - норманнами и провансальцами (11 декабря 1098 г. ). Его беспощадно разграбили, а население уничтожили. Рыцарь из боэмундова окружения передает: " Где бы франки ни обнаруживали кого-нибудь из сарацин, будь то мужчина или женщина, - убивали". Особым жестокосердием, жадностью и вероломством отличился в Мааррате-ан-Нумане Боэмунд. По занятии города он распорядился через переводчиков, чтобы жители " вместе со своими женами, детьми и прочим достоянием собрались в одном дворце, что находится повыше ворот, самолично пообещав спасти их от смертной участи". Когда же они собрались там, князь " схватил их и отобрал у них все, что имели, именно золото, серебро и различные драгоценности... Одних он приказал умертвить, других же - увести для продажи в Антиохию". Такую же жестокость выказал и его соперник Сен-Жилль. Провансальцы даже превзошли норманнов по части разграбления города: жителей, спрятавшихся в погребах, решили выкурить оттуда огнем и дымом. Хронист Раймунд Ажильский сокрушается по поводу того, что при этом " нашли немного добычи".

Все горожане были перебиты: " Их скидывали со стен города, за стены". Арабский историк Ибн аль-Каланиси рассказывает, что франки " грабили все, что им удавалось найти, и требовали у людей невозможного".

К этому времени граф Тулузский попытался взять в свои руки командование всем воинством. В качестве мзды граф предложил крупные суммы денег другим предводителям: Готфрида Бульонского он рассчитывал купить за 10 тыс. солидов, Роберта Фландрского - за 6 тыс., Танкреда - за 5 тыс. солидов и двух коней, прочих вождей - " в зависимости от того, кто они были". Князья, за исключением Танкреда, отклонили эти предложения.

Вскоре после взятия Мааррата-ан-Нумана, в котором захватчики оставались более месяца, между норманнами и рыцарями из Южной Франции вновь вспыхнули раздоры. По мнению провансальского хрониста, они начались из-за того, что рыцари Боэмунда, не так уж яростно бившиеся в сражении, овладели, однако, большей частью башен, домов и пленников.

Эти факты, как и многие другие, известные от очевидцев, ясно свидетельствуют: в западном феодальном войске отсутствовало сколько-нибудь прочное единение, которым так похваляются латинские хронисты, рассказывающие о событиях Крестового похода. Тем меньше приходится говорить о единении, якобы продиктованном религиозными целями предприятия, о " единении в вере Христовой". Сплоченность захватчиков и грабителей была крайне хрупкой и легко уступала место грызне, когда низменные, корыстные интересы предводителей крестоносных банд приходили в столкновение друг с другом. Уже в Сирии зыбкость пресловутого " единства Запада" в Крестовом походе проявилась вполне отчетливо. Она сказывалась не только в постоянных конфликтах между сеньорами, теми или иными отрядами рыцарства: в войске начали обнаруживаться, а вскоре раскрылись во всей полноте противоречия и другого рода - между крестьянской беднотой и феодалами.

2. 11. Социальные противоречия в воинстве Креста

Католические хронисты старательно расписывают братские отношения, будто бы соединявшие всех крестоносцев, независимо от их социальной принадлежности, в монолитный корпус борцов христовых.

Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели - освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран " малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства". Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: " Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку".

События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло собой единого " народа Божьего", каким изображают его церковные авторы XII в. Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: освободительное в своей основе сервов и завоевательное - феодалов. Феодальные верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью бедняцкой массы.

Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: " Когда другие уже истратили свои деньги, его богатства возрастали". Сеньоры не останавливались и перед тем, чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам.

С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне " в какой-то прегрязной одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе", то, по-видимому, хронист списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому люду.

Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам.

Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных крестоносцев. " Босой народ", как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и образовывал особые отряды - он называет их тафурами. О тафурах упоминается также в эпосе " Песнь об Антиохии", сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта Ножанского, само слово " тафуры" - " варварского" происхождения и означает " бродяги". Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры - и это тоже весьма показательно для их поведения - не признавали феодального командования: по словам Гвиберта Ножанского, они " шли без сеньора". Тафуры, далее, с нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе командира.

" Королем тафуров", считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а не быль, являлся некий нормандец, " как говорят, человек не темного происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без главы, оставив оружие и обычную одежду, пожелал стать у них королем". Время от времени этот командир производил смотр своего войска: " У него было заведено обыкновение, что, когда народ, которым он предводительствовал, подходил к какому-нибудь мосту или узкому проходу, он [" король". - М. З. ] спешил занять вход и здесь до ноготочка обыскивал всех одного за другим". Если у кого-нибудь оказывались найденными деньги или какие-нибудь ценности стоимостью в два солида, то предводитель немедленно удалял его своей властью, приказывал купить оружие и принуждал перейти к вооруженным воинам. Тех же, которые, как он убеждался, " возлюбили обычный порядок [свою бедность. - М. З. ], которые совсем не имели денег, не запасались ими и не намеревались запасаться, он присоединял к своим".

По-видимому, эти детали полулегендарны, но они очень характерны: бедняки-крестоносцы не терпели в своем кругу никого, кто по материальному положению в какой-то мере был близок хотя бы к низшим категориям феодалов. Его изгоняли и отсылали к рыцарям. " Король тафуров, - пишет аббат Ножанский, - склонен был думать, что такие люди являются неподходящими для общего дела, и, если у других было бы лишнее, они тратили бы его без всякой пользы". Мало-мальски состоятельный воин в глазах бедняков, следовательно, представлялся чужаком. В нем словно чуяли потенциального противника разумеется, в социальном плане. В свою очередь, крестоносные феодалы побаивались тафуров, несмотря на их примитивное вооружение. Судя по некоторым строкам. " Песни об Антиохии", вожди рыцарских отрядов осмеливались приближаться к ним, лишь приняв все меры предосторожности.

Повествуя о тафурах, французский хронист отмечает их большую роль в боевых действиях, выносливость. Из его рассказа с очевидностью вытекает, что феодалы использовали фанатизированную бедняцкую массу как грубую силу, взваливая на нее наиболее тяжкие ратные труды. " И невозможно сказать, читаем у Гвиберта, - сколь необходимы они были при перенесении припасов, оказании помощи, метании камней во время осады городов, ибо при переноске грузов всегда находились впереди ослов и вьючного скота, также и тогда, когда ударами камней разрушались вражеские баллисты и орудия".

Факты, передаваемые хронистами и эпосом, затуманены легендой, но все же ясно показывают, что в крестоносном воинстве налицо имелась резкая социальная рознь. Беднота не склонна была проявлять христианскую любовь к сеньорам. В критические моменты похода, когда социальные контрасты проявлялись резче обычного, а различие побуждений и целей особенно глубоко разъединяло крестоносцев-феодалов и крестоносцев-мужиков вместе с примыкавшей к ним частично рыцарской голытьбой, эти противоречия прорывались наружу совершенно открыто. Именно так случилось в Антиохии, а затем в Мааррате-ан-Нумане в конце 1098 г., когда в главном войске вспыхнули антифеодальные выступления (хронисты называют их, конечно, " мятежами" ).

Под Антиохией чисто приобретательские устремления сеньоров и рыцарства выявились с полной отчетливостью: их распри за каждый клочок захваченных земель совсем заслонили общие, т. е. по замыслу папства благочестивые, цели предприятия. А между тем освободительные чаяния бедняков - главнейшая пружина их участия в походе - отнюдь не заглохли: они, как и раньше, выражались среди рядовых крестоносцев в религиозной форме. Освобождение Иерусалима из рук " неверных" - вот что в глазах массы казалось заветной целью. С ее достижением связывались смутные надежды на лучшую жизнь в земле обетованной.

Конфликт Боэмунда Тарентского и Раймунда Тулузского из-за обладания Антиохией, на полгода задержавший Крестовый поход, чуть не вызвал прямого взрыва недовольства крестоносного плебса. Бедняки еще раз удостоверились, что сеньорам нет до них никакого дела, что, по словам хрониста, " интересы бедняков ставятся ни во что". Они стали требовать продолжения похода. Раймунд Ажильский видел причину недовольства просто в том, что бедняками якобы руководило только желание поскорее достичь Святого Гроба [Тогда вряд ли хронист Раймунд Ажильский называл выступления бедноты " мятежами", на чем выше делает акцент Заборов. - Коммент. Сосискина]. В действительности дело было не столько в религиозном рвении " босого и оборванного люда", сколько в том, что захватнические поползновения вождей пришли в явное несоответствие с антифеодальными настроениями бедняков, отливавшимися в религиозную оболочку.

Ропот против вождей, поднявшийся в дни пребывания войска в Антиохии, становился угрожающим. В скором времени он охватил всю массу рядовых крестоносцев. " Когда народ увидел, что поход задерживается, - рассказывает Раймунд Ажильский, - каждый стал открыто говорить своему сотоварищу и соседу, пока наконец не возроптали все: " Поелику вожди, то ли из страха, то ли в силу присяги, которую принесли императору, не желают вести нас в Иерусалим, давайте сами себе выберем храбреца из рыцарей, верно служа которому мы и сможем быть в безопасности, и, Божьим милосердием, под его водительством дойдем до Иерусалима". Все громче и громче звучали голоса возмущения: " Да что же это такое, в самом деле? Ужели предводителям нашим недостаточно, что мы проторчали здесь целый год и что здесь погублены двести тысяч воинов? "

В совет сеньоров, заседавший в храме св. Петра, ворвались рядовые воины, которые заявили: " Пусть тот, кто хочет владеть золотом императора, владеет им, и, кто хочет, пусть получает доход с Антиохии. Мы же, которые идем сражаться за Христа, двинемся дальше под Его водительством. Да погибнут во зле те, кто желает жить в Антиохии, как погибли недавно ее жители".

Когда крестоносцы-бедняки употребляли выражение " идти вперед под водительством Христа", это был своеобразный, религиозно окрашенный протест против феодального предводительства, более того, протест против завоевательных целей Крестового похода, чуждых бедноте. Это была почти та же самая формула, что и у Гвиберта Ножанского, писавшего о тафурах, что они шли без сеньора. Теперь, однако, пылавшая возмущением беднота прямо пригрозила предводителям: " Если все это будет продолжаться, разрушим стены Антиохии... и тогда, с разрушением города, установится мир среди вождей, который сохранялся у них до взятия Антиохии". К этой угрозе прибавлена была и другая, не менее серьезная, - вовсе прекратить поход и вернуться домой: " А иначе, прежде, нежели мы будем полностью загублены здесь голодом и тоской, мы должны возвратиться восвояси". Бесспорно, масса была настроена бунтарски: в народе, замечает Гвиберт Ножанский, начали проявляться " вольности, которым не надлежит быть". Рядовые крестоносцы перестали повиноваться кому-либо; высказывались даже совсем крамольные мысли, будто все равны между собой.

Возмущение масс под Антиохией было столь грозным, что устрашило главных виновников задержки - графа Тулузского и князя Тарентского. Они " заключили между собою непрочный мир, и в назначенный день народу было приказано готовиться к отправлению в поход обета".

Компромисс вождей-соперников приостановил вспышку бунта, угрожавшего со стороны плебса.

Под Маарратом-ан-Нуманом повторилась ситуация, аналогичная антиохийской, но уже в более остром варианте: теперь ничто не могло удержать бедняков от открытого восстания. В ответ на непрекращавшиеся препирательства Боэмунда и графа Сен-Жилля из-за этого города зимой 1098-1099 г. долго сдерживаемое возмущение прорвалось на поверхность.

" Бедняки были возмущены, узнав, что граф намеревается оставить в Маарре многих рыцарей и пеших из своего ополчения для ее охраны. " Как, раздавались речи, - спор из-за Антиохии и из-за Маарры спор! И во всяком месте, которое нам отдал бы Бог, будет распря между предводителями, а войско Божье будет уменьшаться? Нет, пусть в этом городе окончательно прекратятся раздоры. Пойдемте и разрушим его стены, и тогда установится мир между крестоносцами, и граф уже наверняка обретет уверенность, что не утратит город ".

На этот раз плебс выполнил свои угрозы. " И поднялись, - пишет, хронист, - калеки со своих лежанок и, опираясь на костыли, двинулись к стенам. И там один ослабевший от голода человек легко выворачивал из стены и далеко откатывал такой камень, который едва ли могли тащить три или четыре пары быков".

Тщетно пытались епископ Албары Пьер Нарбоннский (первый латинский епископ в Антиохийском княжестве - его посвятил в сан еще 25 сентября 1098 г. греческий патриарх Антиохии) и приближенные графа, метавшиеся по всему городу, успокоить разбушевавшихся бедняков. Народный гнев был беспределен, и разрушение стен продолжалось без устали. " И едва ли был среди народа, заканчивает хронист описание этих событий, - кто-нибудь чересчур слабый или больной, кто остался бы в стороне от разрушения стен". Все стены, башни и прочие укрепления Мааррата-ан-Нумана были снесены до основания, дабы сеньорам не из-за чего было спорить друг с другом.

[От Сосискина

И это забитый, замордованный и " рабски настроенный" плебс? В дремучие Средние века господ и крепостных? Можно ли ныне, когда властвуют " права человека", а кругом, так сказать, " свобода", представить себе что-либо подобное? К примеру, массовые выступления в России 2002 г. против многократного повышения цен на транспорт и коммунальные услуги? - Коммент. Сосискина].

В этих стихийных действиях низов протест против корыстной политики феодалов достиг кульминации. К неудовольствию своих ближних, граф Сен-Жилль вынужден был подчиниться требованию массы: он даже приказал довести до конца уничтожение стен. Сопротивление " мятежной и неисправимой черни" (так называет рядовых воинов-бедняков Альберт Аахенский) заставило предводителей двинуть войско к Иерусалиму. Раймунд Тулузский заявил, что столь ревностное желание идти к Святому Граду внушено народу не иначе как Небесами, и 13 января 1099 г. его отряды, а спустя несколько дней отряды Роберта Нормандского, Танкреда и некоторых других вождей покинули Мааррат-ан-Нуман. Были отозваны и те провансальцы-крестоносцы, которых Сен-Жилль разместил было в Антиохии. Отныне Боэмунд мог не опасаться соперника: город прочно перешел в его руки. В нарушение собственной клятвы, данной им ранее, князь Тарентский так и остался в Антиохии.

Таким образом, давление массы рядовых воинов заставило предводителей двинуть ополчения к Иерусалиму. Бедняки упорно стремились вперед - в надежде достигнуть " земного рая", обещанного в Клермоне Урбаном II.

2. 12. Взятие Иерусалима

Стараясь опередить друг друга, крестоносцы толпами поспешали к цели. Среди сельджукских правителей Сирии и Палестины, как и раньше, отсутствовало внутреннее единство, князья и эмиры находились в бесконечных раздорах. Поражение Кербоги под Антиохией дезорганизовало силы сельджуков, но даже перед лицом наступавшего с севера врага междоусобицы сельджукских феодалов не утихли. Особенно остро протекала распря Рудвана Халебского и Дукака Дамасского.

Арабские эмиры прибрежных городов опасались сельджуков: в крестоносцах они усматривали не столько противников, сколько, скорее, потенциальных союзников в борьбе с врагами-единоверцами. Хотя египетское правительство вовсе не собиралось отдавать Палестину крестоносцам, его вполне устраивала неудача, понесенная сельджуками при Антиохии. Воспользовавшись поражением Кербоги, Египет сам послал войска в Палестину и Сирию: в августе 1098 г. в руки Фатымидов перешел Иерусалим, военные силы арабов достигли Бейрута. Визирь аль-Афдал понимал неизбежность столкновения с крестоносцами, однако старался избежать его: во время переговоров с их вождями он пытался предложить им вполне подходящее, с его точки зрения, условие - свободный доступ в Иерусалим. Это предложение было отвергнуто - франкские предводители отнюдь не собирались удовольствоваться Эдессой и Антиохией, они ставили своей задачей овладение Палестиной, прежде всего Иерусалимом.

[От Сосискина

Палестина и, в частности, район Иерусалима отнюдь не представляют собой земли, " текущие млеком и медом". Это - каменистая пустыня. Если крестоносцы руководствовались не религиозными соображениями, а жаждой наживы и приобретения плодородных земель, то их рвение захватить Иерусалим непонятно. Множество паломников, посещавших этот город в течение более чем 700 лет (см. начало монографии), наверняка сообщили о бедности той земли. И вряд ли ее жители были богаты. - Прим. Сосискина].

Крестоносцы продвигались на юг двумя большими колоннами. Ополчения, возглавлявшиеся Раймундом Тулузским, шли восточнее гор Нусаири, а предводительствуемые Готфридом Бульонским и Робертом Фландрским - вдоль побережья. Арабские правители Триполи, Бейрута, Сайды, Тира, чтобы удержать эти отряды от враждебных действий, высылали им всевозможные дары - деньги, продукты питания, бочки с питьевой водой, направляли послов, которые предлагали крестоносцам беспрепятственный переход через владения своих князьков, желавших оградить собственные города и их окрестности, богатые виноградниками, огородами, фруктовыми насаждениями, от ярости франкских полчищ. Крестоносцы, таким образом, почти не встречали сопротивления. Крупные схватки произошли с- сельджуками лишь за Тортозу, Джабалу и Акру овладения этой последней крепостью тщетно добивался граф Тулузский, намерения которого, однако, не поддержали другие вожди.

В конце мая 1099 г. рыцарские ополчения вступили на ливанскую, а затем на палестинскую землю. Успехи явно вскружили головы некоторым главарям: после захвата Рамлы, ставшей епископством, среди них стали раздаваться голоса, требовавшие направиться к Египту и Вавилонии. " Если милостью Божьей одолеем царя египетского, то сможем взять не только Иерусалим, но и Александрию, и Вавилонию, и многие царства" - так передает хронист эти фантастические проекты, роившиеся в головах наиболее тщеславных и алчных воителей Креста. " Помощь братьям-христианам" была словно забыта ими - они помышляли лишь о возможности завоевания " многих царств". Будучи чистой фантазией, планы подобного рода, естественно, не получили поддержки и остались благими пожеланиями.

Обойдя стороной большие прибрежные города (Триполи, Бейрут, Сайду, Тир, Акку, Хайфу, Кесарию), крестоносцы от Арсуфа взяли направление на Иерусалим. По пути отряды Танкреда и Бодуэна Ле Бурга овладели городком Вифлеемом, где, по евангельским сказаниям, родился Иисус Христос. Танкред немедля изъявил притязания на город и прикрепил было уже свой штандарт к шпилю тамошней церкви Богородицы, однако из-за этого тотчас вспыхнула распря с Бодуэном Ле Бургом. Обстоятельства, впрочем, не позволили ей разрастись - надо было торопиться дальше.

На рассвете 7 июня 1099 г. крестоносцы подступили к Иерусалиму. Панорама святого города развернулась перед ними с высокой горы, которую они с того времени назвали Монжуа (" Гора радости" ). Крестоносцы осадили город, считавшийся священным у народов, исповедовавших и христианство, и ислам, и иудаизм. Географическое положение делало Иерусалим труднодоступным для врага. Он расположен на высоком плато и открыт лишь с северной стороны, а с остальных защищен горными пропастями Кедрона и Хиннома. К тому же египетский комендант Иерусалима Ифтикар ад-Даула ввиду приближения франков принял необходимые меры к тому, чтобы надежно защитить город. Он изгнал оттуда всех жителей-христиан, загородил бойницы башен тюками с хлопком и сеном, наполнил городские водохранилища достаточным количеством воды и, напротив, распорядился привести в негодность все колодцы вокруг города. Стада скота были угнаны далеко в горы. Ифтикар даже восстановил древнеримские оборонительные сооружения. Гарнизон Иерусалима, правда, был невелик - в нем насчитывалось не более 1 тыс. воинов, но на подмогу им из Египта уже выступила большая армия под командованием визиря аль-Афдала.

Охваченные религиозным воодушевлением, крестоносцы втайне надеялись, что, едва только они приблизятся к Иерусалиму, его укрепления падут сами собой. Начиная с 12 июня рыцари несколько раз пытались взять город приступом, но безуспешно. Пришлось приступить к осаде, а она затянулась на пять недель. Для овладения иерусалимской твердыней с ходу у крестоносцев недоставало сил: пригодных к бою, как они считали сами, у них было не более 12 тыс., " да к тому же, - пишет Раймунд Ажильский, - у нас имелась масса калек и бедняков. Рыцарей же в нашей рати было 1200 или 1300 и, как я полагаю, не более". На первых порах заметно сказывалась также нехватка лестниц и прочих осадных приспособлений, в особенности метательных орудий.

На помощь рыцарям явились генуэзцы и англичане: несколько кораблей причалило в Яффе, которую египтяне, избегая боя, сразу эвакуировали. Купцы привезли воинам Креста хлеб и вино, а также веревки, гвозди, топоры и другие орудия и строительные материалы, необходимые для того, чтобы смастерить осадные башни, стенобитые орудия - тараны и лестницы. Вскоре, однако, фатымидский флот блокировал гавань Яффу. И так как египетские морские силы обладали явным превосходством, то вступать в сражение с ними было делом безнадежным. Генуэзские и английские суда крестоносцы разобрали, а их части использовали для осадных построек.

Несмотря на битву за общую, казалось бы, притом конечную цель, вожди не прекращали взаимных усобиц. Пришлось вмешаться священнослужителям, чтобы утихомирить раздоры соперников, деливших шкуру еще не убитого медведя. Вновь были инсценированы пророческие видения: на этот раз находившимся в экстатическом возбуждении воинам " явился" епископ Адемар де Пюи, напомнивший им о необходимости единения в борьбе за Святой Град. 8 июля церковники объявили пост, устроили Крестный Ход вокруг Иерусалима. Процессии босых крестоносцев двинулись к Масличной горе. Петр Пустынник и другие священнослужители произнесли здесь пламенные проповеди, дабы возбудить рвение воинов.

13-14 июля крестоносная рать предприняла новые попытки штурма. К стене придвинули две огромные осадные башни, находившиеся под начальством Готфрида Бульонского и Раймунда Тулузского. Башни были собраны из коротких бревен и прикрыты сырыми кожами. Тщетно! Едва крестоносцы начали придвигать башни к стенам, со всех сторон полетели камни, пущенные из метательных орудий, и стрелы, бесчисленные, как град. Битва шла без каких-либо признаков победы. " Когда наши, - рассказывает хронист-очевидец, пододвинули орудия к стенам, оттуда [т. е. со стен. - М. З. ] стали не только бросать камни и пускать стрелы, но и сбрасывать стволы деревьев и зажженные пуки соломы; потом они [сарацины. - М. З. ] начали кидать в наши орудия просмоленные, намазанные воском и серой деревяшки, обертывая их в горящие тряпки... Они были со всех сторон... еще утыканы гвоздями для того, чтобы, куда бы ни попадали, цеплялись и, цепляясь, воспламеняли бы [лестницы и метательные орудия]. Деревья же и солому кидали, чтобы хоть пламя остановило тех, кого не могли сдержать ни меч, ни высокие стены, ни глубокий ров". Воздавая всяческие хвалы бесстрашным крестоносцам, латинские хронисты не могут вместе с тем скрыть и правду о стойкости арабских защитников города. " Сарацины, - пишет Фульхерий Шартрский, - стали действовать против них [крестоносцев. - М. З. ] и поливали кипящим маслом и жиром и пылающими факелами упомянутую башню и рыцарей, которые в ней находились. И таким образом для многих сражавшихся с той и с другой стороны наступала смерть быстрая и преждевременная".

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒