КРАСНАЯ РЕКА 7 страница

Другой брат, Фемис, женился на дочери коммерсанта Панайотиса Иоаннидиса. В первое воскресенье августа молодые обвенчались в монастыре, в Храме Императоров, в Синопе.

Свадебное веселье состоялось во второй половине дня. Георгиос Павлидис в изящном черном костюме радушно приветствовал гостей. Было приглашено много народу. У господина Павлидиса было много друзей и знакомств во всем крае. Кроме того, он поддерживал широкие торговые связи с политиками и военными города. С 1908 года, после возращения сыновей из Македонии, он создал филиалы своего предприятия. Один в Керасунде, которым руководил Платон, в основном торговал фундуком. Другой — в украинском городе Херсоне - быстро превратился в крупную фирму по импорту и экспорту табака, растительного масла, пшеницы, шерсти и ткани.

Георгиос Павлидис был щедр, доброжелателен и осторожен. Владел турецким, английским, французским и русским языками. Оказывал материальную помощь христианским и мусульманским школам, интернатам и другим филантропическим учреждениям.

Турки и христиане ценили и уважали его. Лишь некоторые евреи-коммерсанты завидовали ему и вместе с фанатичным новотурком начальником городской жандармерии искали случая изолировать его. Присутствие консулов России, Франции, Австрии и Англии, приезд иностранцев с Украины, с Крыма и видных лиц из Константинополя, Ак Даг Матена, Самсунда, Керасунда, Трапезунда и других городов Турции не пришлось им по душе.

Они не раз обвиняли Павлидиса в том, что он посылает крупную сумму денег в Грецию для укрепления военного флота. Но турок мутасерифис не признавал их обвинения, поддерживал дружеские отношения с Павлидисом и присутствовал вместе с другими турецкими почетными гостями на свадьбе.

Везде, в мраморном особняке Павлидиса, в огромном саду с цветами и высоченными деревьями, всюду были гости. Музыканты, устроившиеся под тенью виноградника, исполняли любой заказ гостей. Классические мелодии уступали место национальной музыке, европейские танцы — понтийским и турецким чифтетели.

Веселье было в разгаре, когда на мраморную танцевальную площадку вышли пять парней богатырского телосложения и столько же мальчиков от семи до девяти лет. Одетые в традиционный понтийский наряд, обвешанные пистолетами, патронами и кинжалами они пустились танцевать древний военный танец «Пиррихио».

Этот танец вызвал живой интерес приглашенных, даже почетные гости встали со своих мест и подошли к площадке.

Взявшись за руки, парни и маленькие танцоры, встали друг против друга, а в середине - лирарец. С первыми звуками лиры танцоры пустились плясать. Согласованные движения рук и ног, напряжение мускулов и лиц, трепет плеч, удары патронов по ним, имитация военных движений и выступление воинственно настроенных мальчиков против старших оказали большое впечатление на всех, и главным образом на иностранцев.

С восторгом встретили гости танец Мильтоса и Лефтериса, брата невесты Платона. С ножами в руках они разыгрывали дуэль и танцевали под звуки лиры. Высокие и статные, они напоминали Ахилла и Агамемнона, сражающихся за красивые глаза Брисеиды.

Сколько невысказанных желаний возбудили в девушках разгоряченные от движения и жары лица молодых людей!

И мольба — без слов — слетела с уст Ифигении:

«Господи! Не отнимай у людей счастья! »

За древними стенами солнце шло к закату.

— В такие веселые дни хорошо было бы, чтобы не наступала ночь, — сказал
Георгиос Павлидис своей жене Афродите и ласково обнял ее.

* * *

После свадьбы семья Ифигении на пароходе отправилась в Трапезунд, в сокровище Колхиды и пограничного эллинизма, в старую блестящую столицу императоров Комнинов с 1204 по 1461 гг. Там господин Николаидис нанял карету с четырьмя лошадьми, и они посетили три исторических понтийских монастыря, три ярких маяка восточного православия: святого Георгия Перистерота, святого Иоанна Вазе-лоноса и пресвятой Сумелы.

Семье Николаидиса повезло, что она успела поклониться святым местам понтийского эллинизма. В монастыре святого Георгия монах Григориос Сидирургопулос поделился с ними своими сомнениями:

— Дети мои, молитесь за нас и за монастыри нашей веры! У меня плохое предчув
ствие. Какой-то голос во мне говорит, что этот год, 1912, будет последним проблеском.

К несчастью, мрачное предчувствие монаха подтвердилось. Через несколько месяцев последовали первые угрозы, а спустя десять лет наступит печальная развязка!

В Синопе отец и два старших брата пытались убедить Мильтоса остаться и заняться семейным делом. Но он наотрез отказывался. Под их давлением он вынужден был объяснить настоящую причину своего отказа:

—После своего приезда я наблюдаю за действиями и словами турков. Убедился,
что младотурки одержимы фанатизмом. В Трапезунде, Керасунде, Самсунде и Сино
пе они саботируют торговые и судоходные компании, принадлежащие грекам. Из
вестно по фальшивыми обвинениями в шпионаже или помощи греческому флоту
многие греки заключены в тюрьмы или отправлены на виселицу. Предвижу и другие
бедствия греков в Турции.

—Мильтос, эллинизм всегда жил в страхе от турецкого ига. Позор нам, если при
первой же опасности мы покинем свою родину, — ответил его отец.

—Согласен с отцом, — добавил Платон, — мы должны учесть, что времена мра
кобесия прошли. Сейчас во всех приморских городах есть иностранные консулы.
Они нас защитят.

—Брат, в Париже и в поездках в Россию, Англию и Испанию я достаточно хорошо
изучил иностранных политиков и дипломатов. Только одно тебе скажу: не доверяй им!

—Если Турция вызывает у тебя опасения, приезжай со мной в Херсон, — пред
ложил Фемис, — найдется и тебе дело в филиале на Украине, да и наши русские
друзья нас любят и оказывают нам внимание.

—Русские больше всех меня пугают. В царском дворе и в высших слоях россий
ского общества процветает коррупция. Народ угнетен. Революционеры благодаря
немецкому золоту используют отчаяние народа. Советую тебе большую часть денег
заложить в иностранные банки.

Фемис в ответ рассмеялся:

— Не все так мрачно, как ты описываешь. Может быть, тебя тянет в Париж, к
Ифигении?!

Мильтос покраснел, но хладнокровно сказал:

— Возможно, ты прав. Поверьте, все, что я сказал, сущая правда. Не исключается
в скором времени война между Грецией и Турцией. Эта информация попала ко мне
от лиц, вращающихся в высших международных кругах. Не будет лишним, если мы
примем какие-то меры.

* * *

Отдельно друг от друга они вернулись в Париж. Ифигения приступила к занятиям в Сорбонне, а Мильтос ждал приезда Захарова, чтобы определить детали и вид работы.

Обычно Захаров каждое лето отдыхал на своей вилле в Лазурном Берегу Франции. Туда периодически прибывала и герцогиня Виллафранка, незаконная и великая его любовь. Однако летом 1912 года Захаров отменил каникулы. Объездил весь мир и главным образом Балканы. Заключал крупные сделки о продаже оружия. Намеревался вернуться в Париж 19 сентября.

В те дни французские газеты публиковали подробную информацию о мирном договоре, подписанном балканскими странами, и предвидели скорую вспышку войны в этом регионе.

Неудержимый энтузиазм и патриотическое опьянение пробудили греков, проживающих во Франции, подняли их на ноги. По всей стране создавались комитеты по сбору пожертвований, составлялись списки добровольцев. Филэллинистический дух охватил всю Францию.

Через несколько дней после приезда Мильтос и Ифигения встретились недалеко от университета, у входа в католическую церковь Сен Северин. Этот храм был построен на могиле святого Северина и внутри представлял собой настоящий шедевр архитектуры готической школы.

—Ты когда-нибудь бывала здесь? — спросил Мильтос.

—Нет, а чем она славится? — ответила Ифигения.

—Французы считают святого Северина чудотворцем и целителем. Да и внутрен
нее строение храма с множеством колонн, поддерживающих заостренные арки кры
ши и ниши с изумительными витражами на окнах, вызывает у верующих раздумья
и душевный подъем. Давай поставим свечу и попросим милость святого к нам и к
нашей родине. Пусть наконец она освободится от турецкого ига!

Они бесшумно вошли в храм и оказались совершенно одни в церкви. Молча зажгли две маленькие белые свечи, а потом направились ко второй, правой нише храма и сели на скамейку. Перед ними, на противоположной стене висела огромная икона «Снятие Христа с креста» с тремя ангелами, мазавшими Его Божественное Тело миррой.

Очарованные, обратившись к всевышнему, они молились без слов, прося его быть милостивым к ним и к их родине. Они не жаждали богатства и власти. Желали благополучия и счастья себе, чтобы Мильтос успел до войны поехать в Грецию, чтобы греческая армия выдержала все испытания, ожидающие ее в будущем.

На одной из стен храма лучи солнца, проходившие сквозь икону, создавали многоцветный образ святого Северина. Мильтос долго смотрел на эту картину и, повернувшись к Ифигении, попросил:

— Ифигения, помолись и за меня! Я уеду в Грецию. Началась всеобщая мобили
зация.

Она застыла, как памятник: вцепилась ногтями в его ладонь, комок в горле душил ее. Попыталась промолвить слово, но не смогла. Устремила свой взгляд к окровавленному телу Христа и отчаянно взмолилась:

«Мой Христос, пусть это будет ложью! Избавь меня от испытаний! » Взявшись за руки, они вышли из церкви и пешком пошли на площадь перед Нотр Дам. По пути Ифигения много раз задавала Мильтосу один и тот же вопрос:

— Мильтос, чем вызвано твое неожиданное решение?

Он молчал, крепко сжимая ее ладонь, словно пытался воодушевить ее, дать ей силу.

Солнце, ослепляющий огненный диск, приближалось к закату. Лицо Ифигении было белым, как полотно. У нее кружилась голова, и она готова была без сознания упасть на землю. Мильтос обхватил ее за талию и повел на скамейку у памятника Карлу Великому. Вытер пот с ее лица, посмотрел на нее с нежностью, болью и любовью и твердо заявил:

—Ифигения, когда речь идет об отечестве, у нас только один выбор: принять ее
призыв.

—Мой дорогой, долг перед родиной можно выполнить и другим способом. Порой
ум ценится выше десятков тысяч винтовок. Да ты и не умеешь ими пользоваться.
Здесь ты можешь больше сделать...

—Греция маленькая страна, ей не по силам защищаться одной. Мы, молодые,
должны мчаться на помощь к ней. Не видишь, что французские добровольцы едут

воевать за Грецию? Как я могу свободно шататься в Париже, в то время как парижане льют свою кровь в греческих горах?

—Мильтос, пойми, что участие на войне греков, живущих в Турции, чревато
смертельной опасностью. Ты представляешь участь твоих родителей и братьев, если
туркам станет известно, что ты служишь в греческой армии?

—Ты права, но не забывай слова нашего мудрого предка Сократа, когда его ученик
Критон предложил ему удрать из тюрьмы ради друзей и семьи:

«Для мыслящих богов и людей превыше всего, даже отца и матери, является родина».

—Мильтос, почти пять веков мы находимся под турецким игом. Столько же мы
были под игом римлян. Тогда мирно и собственным умом греки взяли власть и
создали Византийскую империю. Почему мы сейчас торопимся вступить в войну?

—Только с оружием в руках мы добьемся освобождения. Римляне были умными
варварами, ценили красоту и сберегли греческую культуру, с уважением относились
к греческим мыслителям. Напротив, турки на своем пути уничтожили все прекрасное
и погрузили нас в неграмотность и мрак. Ты говоришь, что мы живем в Турции. Как
ты, студентка археологического факультета, можешь утверждать это? Эта наша зем
ля, на ней веками проживали греки. Турки на нее пришли захватчиками. Этот зах
ватчик понимает только язык силы.

—А разве турки до сих пор не назначают на высокие посты греков из Фанари?
В последние пятьдесят лет у греков Анатолии лучшие дома, школы и церкви. Кто
держит бразды правления экономикой страны? Мы должны взять власть без войны.
Политика сильного кулака приведет нас к гибели!

—Именно материальный и духовный расцвет анатолийских греков вызвал нена
висть младотурков, которые вели себя как мирные голуби, а теперь превратились в
бешеных волков. А что будет, если Сербия и Болгария выиграют войну с Турцией?
Пропадут Македония и Фракия, а Греции придется лишь оплакивать свою судьбу.

—Когда-то ты говорил, что войну провоцируют промышленники и торговцы ору
жием, преследующие свои цели. Оставайся здесь, объезди Европу, через прессу подни
ми международное общественное мнение, предотврати войну. Я помогу тебе. Попро
сим помощь Захарова, он знает королей и премьер министров. Только мирно, благо
даря уму и терпению греки смогут взять власть в свои руки, война же уничтожит их.

— Не понимаешь, что вся промышленность зависит исключительно от нефти
Анатолии. Поэтому великие державы решили уничтожить ее. Другого выхода нет.
И Захарову выгоден такой исход. Он и Венизелос верят в победу Греции, считая, что
она достаточно вооружена и готова к войне.

Ифигения, видя решительность Мильтоса, прибегла к последней, женской уловке: со слезами на глазах стала умолять его:

— Мой дорогой, я не выдержу разлуки с тобой. А если с тобой что-нибудь слу
чится, я брошусь в Сену!

Мильтос вытер ей слезы, поцеловал ее в щеку и, улыбаясь, ответил:

— В наших жилах течет кровь поколений, и каждый раз, когда мрачнеет наш
разум, какой-то внутренний голос толкает нас исполнить свой долг. Ты забыла дочь
Агамемнона, царя Аргоса? Ее тоже звали Ифигения. Он согласился принести ее в
жертву богам, чтобы те послали попутный ветер вслед греческим кораблям, идущим
на Трою.

—Не признаю богов, жаждущих крови. Преклоняюсь перед Христом, ибо он
пролил свою кровь за нас!

—И мы, если потребуется, должны пролить свою кровь за родину!

* * *

В ту ночь Ифигения не сомкнула глаз. Она нервно ходила по комнате. Вспомнила бывших подруг Мильтоса, испанку Изабеллу и француженку Натали. Может быть, они повлияют на него?

Она не думала, что рисковала потерять его любовь, ее волновало только одно: предотвратить его участие в войне, спасти его.

Во дворе дул ветер, шел проливной дождь, сверкали молнии, отражаясь в мутных лужах, текущих по каменному проспекту Гранд Арме. Встав у окна, Ифигения мысленно вернулась в прошлое, бежала по знойным камням Греции, взобралась на гору Олимп, полная решимости войти в царство богов и потребовать объяснений за испытания людей. С моря доносились женские голоса:

— Ифигения, остановись! Лишь Прометею удалось подняться так высоко и узнать
секреты богов, но за это они его приковали к утесам Кавказа, каждый день посылали
кровожадную птицу, которая съедала его печень. Подчинись судьбе! Тело и ум твой
не принадлежат тебе, они принадлежат Греции! И Мильтос не принадлежит тебе, он
потомок Леонида!

19 сентября 1912 года во второй половине дня Захаров принял у себя дома Мильтоса и Ифигению. Обстановка была тяжелая.

Выслушав решение Мильтоса, Захаров хладнокровно и спокойно сказал:

—Что ты говоришь? Отдаешь себе отчет в том, что армия не для тебя, она требует
физически и морально подготовленных к войне. У меня для тебя серьезное поруче
ние.

—Господин Захаров, верю, что серьезнее борьбы на поле битвы за родину, нет
других полномочий. Вы представляете судьбу Македонии, если бы младший лейте
нант Павлос Мелас, оставив богатства, жену и маленьких детей, не возглавил бы
борьбу за ее освобождение, не пролил бы своей крови за ее независимость?

—Павлос Мелас был кадровым офицером и выполнял долг профессионального
военного, — возразила Ифигения.

—Никто не заставлял его поехать в Македонию. Он отправился туда доброволь
цем. Забыла, Ифигения, как поделилась со мной своей мечтой увидеть в святой
Софии коронацию греческого наследника Константина? Как ты это себе представ
ляешь, если все мы будем сидеть в своих уютных домах? Думаешь, на турков падет
озарение и они расстелят красные ковры в Константинополе в ожидании наследни
ка?

У Захарова было много планов насчет Мильтоса. Сейчас он видел, как они проваливаются. Он покраснел от гнева, но сдержанно сказал ему:

— Мильтос, для тебя и Ифигении я строил большие планы. У меня мифически
огромное состояние, но детей нет. Три года я испытывал тебя, следил за твоими
успехами. И Ифигения красива, умна и серьезна. У меня есть опыт, знания и знаком
ства. Я вам помогу, как своим детям. Рядом со мной вас ожидает блестящее будущее.
Согласен, долг наш перед Грецией велик, но есть и другие пути выполнить его. Кстати,

в последнее время я в сто раз увеличил капитал своего банка. Создал управление, занимающееся торговлей оружием. Предлагаю тебе возглавить его. Оттуда, уверяю тебя, у тебя будет огромная возможность оказать неоценимую помощь Греции.

Семена любви к родине, посеянные Георгиосом Павлидисом в душах своих детей, пустили глубокие корни. Мильтос внимательно посмотрел сначала на Ифигению, затем на Захарова и твердо ответил:

— Сочту унижением для себя сидеть в Париже в теплых и удобных креслах, в то
время как наши братья из Греции воюют за наше освобождение. Господин Захаров,
знаю, вы сделали для меня многое и я вам благодарен за это. Ифигения, я считал
тебя сильной. Видишь, как трудно матерям, сестрам, невестам расставаться с сыно
вьями, братьями, любимыми, уходящими на фронт?! Я решил. Принимаю зов роди
ны. Если мне суждено вернуться к вам, постараюсь отплатить вам за вашу любовь
ко мне и доверие.

Все трое обнялись. Даже в глазах могущественного и упрямого Захарова показались скупые мужские слезы, слезы отца, посылающего сына на фронт.

Молодые люди, взявшись за руки, поднялись к Триумфальной Арке. На Елисейских полях вошли в ресторан пообедать. Мильтос заказал копченую осетрину, белое вино Альсатии. После обеда пешком отправились в гостиницу Мильтоса на проспекте Виктора Гюго.

В номере Мильтос обнял Ифигению, поцеловал ее, но, когда попытался расстегнуть ее блузу, она убрала его руку.

— Ифигения, прошу тебя только об одном одолжении. Встань передо мной об
наженной. Твой образ будет сопровождать меня в горах и равнинах Македонии,
поможет выдержать все испытания и вернуться к тебе.

Ифигения молча пошла в ванну и скоро вернулась с мокрыми волосами, укутанная в банный халат. Мильтос рванулся к ней, дрожащими руками распахнул халат, посмотрел на стройное тело газели, поцеловал ее и повел к кровати. Он хотел овладеть ею, но она не пустила его. Вновь укуталась в халат и, смотря на него с любовью и страстью, расплакалась:

— Мильтос, мой любимый, не сейчас. Мы должны быть сильными. Ты мой жених
и тебе подарю самое ценное, что есть у меня. Считай меня слабой, в глубине души
я горда твоим решением. Что бы ни случилось, никогда не обниму другого мужчину...

О, счастливая юность! Что ждет тебя впереди?

* * *

Рано утром 21 сентября Ифигения поехала на Лионский вокзал провожать Мильтоса. Она была в длинном бежевом костюме с красным воротником. Волосы, собранные сзади в конский хвост, подчеркивали ее красивые глаза и печаль, гнездившуюся в них со дня, как Мильтос сообщил о своем решении. Молча, держа Мильтоса за руку, без слез она стояла в ожидании отправки. Но когда тронулся поезд она, подобно древней спартанке, смотря на него черными, как маслины, глазами, сказала:

— Мильтос, возьми эту тетрадь. Используй ее в качестве военного дневника. В
свободное время пиши мне подробно обо всем. Позднее из твоих писем наши дети
узнают нашу историю. Я купила тебе серебряную табакерку. Знаю, ты не куришь, но

прошу, положи ее в левый карман рубашки. Она защитит твое сердце от вражеской пули.

Мильтос открыл ее и увидел внутри талисман.

Он схватил голову Ифигении в свои сильные мужские руки, словно хотел взять ее с собой. Крепко до крови поцеловал ее в губы. Поезд, медленно набирая скорость, пустился в путь. Стоя на ступеньках и держа ручку двери, он видел Ифигению, бежавшую рядом с поездом. Она кричала вслед ему:

— Мильтос, мой любимый, у тебя горячее сердце и высокие идеалы. Буду молить
ся святому Георгию, чтобы он сберег тебя от пули. Верю, ты вернешься победителем!
Каждый вечер мы будем встречаться под созвездием Плеяды. Я буду думать о тебе
и ждать тебя...

В поезде Мильтос познакомился с Колокотронисом, потомком знаменитой греческой семьи Колокотронис. Он был богат. Жил в Париже и его связывала тесная дружба с наследником греческого престола Константином. В сопровождение водителя и роскошного автомобиля он тоже уезжал в Грецию, чтобы послужить отечеству.

В Лионе, втором крупном городе Франции, в поезд села группа молодых греков. Среди них были врач и два ветеринара. С ними ехали и французские добровольцы. Семеро французов намеревались отправиться в Грецию, пересев на корабль из порта Марселя: полковник Дебене, заместитель начальника французской военной школы, подполковник Лебук, преподаватель той же школы, а также пятеро парней.

В тот же день поезд прибыл в Марсель. Мильтос не раз бывал в этом городе, но именно сейчас ее древние стены, освещаемые последними багровыми лучами солнца, напомнили ему борьбу и славу его далеких предков, которые двадцать пять веков назад прибыли из Фокии на эту землю, преодолев опасности и преграды, пустили здесь корни и насадили семена древнегреческой культуры и мудрости.

В порту в окружении двух тысяч соотечественников из Марселя и его окрестностей более двухсот молодых греков и двенадцать французских добровольцев ожидали корабль в Грецию. С греческими и французскими флагами они исполняли национальные боевые марши и время от времени ритмично кричали:

—Да здравствует Греция!

—Да здравствует Франция!

—Да здравствует союз Греции и Франции!

Среди провожавших были и музыканты. Где-то слышны были звуки кларнета, где-то — аккордеона, чуть дальше — понтийской лиры, вокруг них без остановки танцевали молодые люди.

Начальнику порта и его помощникам потребовалось много времени и усилий, чтобы навести порядок. Ответственность за прием, информацию и посылку молодых людей в Грецию взял на себя крупный коммерсант, грек из Марселя Константинос Константинидис. Выходец из Керасунда, он был сыном известного капитана Геор-гиса, димарха Керасунда.

Через Константинидиса Захаров посылал для нужд греческой армии современный легковой автомобиль. По его поручению Мильтос должен был до того, как греческие офицеры решат о его дальнейшем использовании, водить этот автомобиль.

Когда половина добровольцев села в корабль, на палубу поднялись бородатый молодой мужчина и парень невысокого роста, который начал стрелять в воздух из

пистолета. Все обратили взоры к ним. Прекратилась музыка, замолкли голоса. Бородач, держа у рта металлический рупор, подобно актеру древнегреческой трагедии, начал декламировать:

«Сыны Греции,

освободите отечество,

освободите детей, женщин,

божеские родные земли, могилы предков,

сейчас и навсегда в бой! »

Охваченные национальной гордостью провожающие в течение пяти минут аплодировали и кричали:

— Греция — Франция — Союз!

Ровно в полночь корабль поднял якорь. Вновь из рупора прозвучал голос молодого человека:

«Капитан, вира якорь! Держи курс из Марселя на родину ее основателей, в Фо-кию! »

Корабль закачало от возгласов и аплодисментов. Мильтос удалился в уединенный уголок палубы. Кинул взгляд на отдаляющиеся яркие огни очаровательного Марселя. Затем нагнулся и увидел блестевшие фосфоресцирующие тела рыбок, плывущих рядом с кораблем, казалось, они провожают его в дальний путь. Вспомнил Ифигению и посмотрел на чистое звездное небо в поисках созвездия Плеяды. Оно над его головой. Мягкий ветерок, словно дыхание любимой, бил его по лицу. С губ его вырвался шепот:

«Господи, сбереги мою Ифигению, не дай ни одной грязной руке прикоснуться к моей любимой! »

С тех пор, как корабль покинул порт Марселя, прошло три часа, но молодые люди не торопились спать. Они пели, танцевали и беззаботно шутили, будто ехали не на войну, а на праздник. И это сумасбродство греки унаследовали от своих древних предков! Это достоинство по наследству передается от поколения к поколению: это жгучее дыхание, исходящее со времен Гомера!..

* * *

На восходе 29 сентября корабль вошел в порт Пирей. В глубине, на огромной скале, показались бессмертные мраморные колонны Парфенона. Сердце Мильтоса дрогнуло, душа раскрыла свои объятия, готовая принять в них Грецию. Для свободных греков Парфенон был памятником искусства и культуры, для греков Оттоманской империи он символизировал саму Грецию. В восторге от представшей перед ним сокровищницей древнегреческой архитектуры он воскликнул:

— Где ты, любимая моя Ифигения, чтобы своими глазами увидела, какое наслед
ство нам оставлено! Как бы я хотел, мой археолог, пройтись с тобой по Плаке,
подняться в пропилеи Акрополя. И ты бы рассказывала мне о делах и величии наших
предков!

Корабль вошел в порт. Молодые люди собрались на палубе. Спели национальный гимн, обнялись и пожелали друг другу: «Удачи и победы! »

Внизу на суше, подобно пчелиному улью, бурлила людская толпа. На корабль погружали автомашины, повозки, припасы, ослов и лошадей. Воодушевленные, полные надежды и оптимизма занимали свои места на судне офицеры, солдаты, красноберетчики Гарибальди, бойскауты и медсестры. Иностранные консулы и военные атташе принимали своих земляков-добровольцев. Неустанно, как пчела, каждый трудился на своем посту.

Мильтос намеревался провести несколько дней в Афинах, полюбоваться ее достопримечательностями, поклониться богам древней Греции и святым современной, попросить у них мудрости и силы, благословения и милости. Для него прошлое и настоящее Греции сплеталось в единое целое. Богиня Афина в Акрополе и святой Георгий в Ликабет символизировали это целое. Однако его планам на этот раз не суждено было сбыться.

У выхода с корабля прибывших встречал офицер запаса, депутат греческого парламента Негрепонтис. Мильтос познакомился с ним в прошлом году у Захарова. По словам Захарова, это был истинный патриот, одним из первых откликнувшийся на зов отечества.

— Прошу водителей или сопровождающих автомобили подойти ко мне, - с
мегафона позвал Негрепонтис.

Восемь человек подошли к нему. Он тепло встретил их, поблагодарил за готовность служить родине и дал команду:

—Дорогие друзья, с этого момента вы принадлежите греческой армии.

—Но у нас нет ни обмундирования, ни винтовки. Да и присягу мы не приняли, —
заметил соотечественник из французского города Ниццы.

—Мы остановимся в Афинах? — спросил Мильтос.

—Господин Павлидис, рад встретить вас. Я ждал вас. Наш друг Захаров вчера
сообщил мне о вашем скором приезде. Через три часа мы отправляемся в Волос.
Корабль уже ждет вас у причала. Там вы получите обмундирование и оружие и
примете присягу.

Посадка на корабль началась без задержки. Им выдали военное обмундирование, оружие и выстроили в строй для принятия присяги.

В жизни каждого юноши особо трогателен миг, когда он впервые надевает военную форму. Для Мильтоса, выходца из Анатолии, где греки еще оставались бесправными, он был вдвойне значителен. Космополит, познавший жизнь и секреты Европы, он был в долгу перед предками и верил, что с оружием в руках и храбростью сможет освободить родные земли.

Надев военную форму, Мильтос достал из рюкзака табакерку, подаренную Ифигенией, поцеловал первые буквы ее имени и фамилии и положил ее в левый карман мундира, у сердца.

В Волосе в порту и на центральной городской улице, по которой проходила армия, их встречала толпа народу. Старики, женщины с детьми на руках и девушки горячо приветствовали солдат, осыпали их цветами и желали им вернуться победителями.

Мильтос был направлен в транспортный корпус.

Офицер запаса Негрепонтис, проявив высокие организаторские способности, за 12 дней собрал все автомобили, а их тогда по всей Греции насчитывалось всего 62,

и создал транспортный корпус. Водителями назначил добровольцев-соотечественников из заграницы.

На них предстояло совершать перевозки штабных офицеров, доставку припасов на поле боя и сбор раненых. В распоряжение наследника трона Константина был выделен «Мерседес», купленный у немецкого императора Кайзера Вильгельма? Й, который лишь однажды воспользовался им на отдыхе на острове Керкира (Корфу).

Мильтос был переведен во французское военное училище и водил легковой автомобиль марки Пежо, подарок Захарова греческой армии.

* * *

В ту эпоху границы Греции и Турции начинались в Эпире выше города Арта, проходили к северу от городов Мецово, Каламбака и Тирнавос и завершались в Темпейской долине. Утром 5 октября 1912 года начались военные действия. Мильтос перевозил французских офицеров, полковника Дебене и подполковника Лебука. Они объезжали боевые части. Следили за ходом боя и боеспособностью солдат. Вели записи, наброски. По ним после войны они должны были вывести свои заключения, что стало бы в дальнейшем предметом обучения во французском военном училище в Париже. Беседы с французскими офицерами помогали Мильтосу разобраться в военной ситуации, обогащали его знания. Свои впечатления и наблюдения он записывал в дневник, подаренный Ифигенией, когда он уезжал из Парижа...

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒