Глава 17. Корали. Нерешенная проблема.

Глава 17

Корали

Нерешенная проблема.

Настоящее

Проходит два дня. Медленно бреду вдоль реки, лениво вьющейся через Порт-Ройал, отказываясь ступить на главную улицу. Бен снова звонил, но у меня нет сил написать ему и сказать, что я в порядке. У меня даже нет силы воли притвориться, что все еще люблю его и хочу быть с ним. Странно, но у меня такое чувство, что он знает правду. В конце концов Бен перестал звонить.

Я представляю, как он тр*хает какую-то другую девушку в нашей постели, которую мы делим в Калифорнии, и подозреваю, что именно этим он и занимался, но ничего не чувствую. Возможно, лишь облегчение. Конечно, не ревность и не печаль. Я знаю, что это ненормально, учитывая тот факт, что мы так долго были вместе, но эта история с Калланом вытесняет Бена. Она заменяет собой все.

Прошло пять дней с тех пор, как я прибыла в Порт-Ройал, и абсолютно ничего не добилась за это время. Помимо того, что постоянно ввязываюсь в споры и злюсь, мне кажется, что мое пребывание здесь было пустой тратой времени.

Я сижу на берегу реки, погруженная в свои мысли, в воспоминания о нас с Калланом, о наших нескольких летних каникулах, проведенных вместе здесь, фотографируясь, дурачась и влюбляясь, когда священник Сэм появляется из ниоткуда, весь в поту. Он снова в кроссовках, шортах и футболке. Насколько могу судить, этот человек никогда не занимается настоящим священнослужением.

— Корали? Корали Тейлор? Это вы. Ох, как прекрасно!

— Да? — Я щурюсь на него, прикрывая глаза от солнца.

— Я как раз хотел поговорить с вами о цветочных композициях. Знаю, что ваш друг сказал, что выбор за мной, но это кажется немного странным, если честно. Малкольм действительно дал довольно конкретные инструкции, но обычно близкие покойного хотят играть определенную роль в организации службы.

— Я думала, что еще ничего не могу... неважно. — Меня уже тошнит от этой дурацкой игры в домино. — Погодите, какой еще друг?

Сэм широко улыбается мне.

— Ваш друг с кладбища. Мистер Кросс. На днях он пришел с директором похоронного бюро и назначил дату. В следующий понедельник. То есть... — Его улыбка исчезает. — Вы ведь этого хотели, да? Он казался довольно непреклонным в том, что вы хотите, чтобы служба состоялась как можно быстрее.

Не могу в это поверить. Понятия не имею, как Каллану удалось устроить похороны Малкольма, но мне вдруг становится так легко. И вместе с тем, я испытываю противоречивые чувства. Он не должен был бегть вокруг, строить планы за моей спиной, но я так благодарна ему за это.

— Нет, нет, это прекрасно. Вы действительно можете выбрать цветы на ваше усмотрение. Каллан прав.

Священник Сэм кивает, хотя сейчас он выглядит немного неуверенным в себе.

— Если вам нужно больше времени...

— Нет! Мне определенно не нужно больше времени. Спасибо, Сэм. Я зайду в церковь позже и выпишу чек на все, что мне нужно оплатить.

Сэм снова бежит трусцой, вставляя наушник обратно в правое ухо.

— Не надо, — бросает он через плечо. — Ваш друг обо всем позаботился.

***

Я нахожу Каллана на заднем дворе дома его матери с бензопилой в руках. Он не слышит меня из-за громкого рычания мотора. Его старая «Лейка» лежит на ступеньке сама по себе, и как только я ее вижу, на меня обрушивается поток воспоминаний. Не могу поверить, что у него все еще есть эта штука. Он владел им задолго до того, как встретил меня. Кажется, камера уже должна была бы развалиться на куски. Незаметно сажусь на ступеньку и беру фотоаппарат. Я почти ничего не помню из того, чему меня учил Каллан, но знаю достаточно, чтобы изменить настройки освещения, сфокусировать объектив и сфотографировать его, когда он быстро движется по саду, срезая разросшиеся кусты и растения, за которыми так любовно ухаживала его мать.

Стараюсь не обращать на это внимания, но тот факт, что на Каллане нет рубашки, и по его спине струится пот, трудно не заметить. Он уже не такой загорелый, как раньше, когда мы бегали по Порт-Ройалу почти без одежды. Нью-Йорк не производит впечатления места, где люди ходят топлесс. Наблюдаю за ним, занятым работой, не обращающим внимания на то, что я присоединилась к нему, и на секунду восхищаюсь им.

Та совместная ночь была суматошной и торопливой. Мы срывали одежду друг друга, и у меня не было времени оценить его по достоинству, поразиться его сильным, мускулистым телом. И оценить, насколько он вырос с тех пор, как в первый раз разделся и предстал передо мной во всем своем беззастенчивом великолепии.

Теперь у основания его позвоночника есть две глубокие ямочки, по одной с каждой стороны, где линии его спины выгибаются, чтобы встретиться с лопатками. Я смотрю, как двигаются и напрягаются мышцы, пока он работает, и невольно вспоминаю, каково это — прижиматься к нему, когда он тр*хал меня прошлой ночью. Его тело феноменально. Я уже достаточно долго живу в Калифорнии, чтобы немного потерять чувствительность к горячим телам — их сотни буквально повсюду, — но это Каллан. Это тот человек, в которого я влюбилась, когда он был еще совсем мальчишкой. С ним всегда все будет по-другому.

— Ты так и будешь сидеть там, шпионить за мной и фотографировать, или принесешь мне стакан воды? — кричит Каллан.

Значит, меня все-таки застукали. В конце концов, должна была догадаться, что он не спустит глаз с его драгоценной «Лейке». Осторожно кладу камеру и поднимаюсь на ноги. Уверена, что должна ему что-то сказать. Я ужасно вела себя с ним, когда мы виделись в последний раз, и, похоже, с тех пор Кэл был очень занят тем, чтобы разобраться в моей жизни. Он не обязан был этого делать. По всем правилам, Каллан должен был лететь первым же рейсом обратно в Нью-Йорк, а я все еще пыталась бы выяснить, как разобраться во всей этой неразберихе.

Но пока не могу сказать ему спасибо. Я вообще ничего не могу сказать, поэтому отряхиваю юбку и иду через заднюю дверь на кухню, чтобы принести ему воды. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу пыльные картонные коробки, сложенные одна на другую на кухонном столе.

— О, боже мой! — закрываю рот ладонями.

Прошло очень много времени, но я бы узнала эти коробки где угодно. Я открывала и заклеивала их достаточно раз, чтобы они навсегда запечатлелись в моей памяти. Вещи моей мамы. Но как? Как, черт возьми, он их заполучил?

Я разворачиваюсь, собираясь выбежать на улицу и спросить его, но не могу, потому что он прямо здесь, стоит позади меня, возвышается надо мной весь в поту.

— Ты достал их для меня, — шепчу я.

— Ага.

— Как?

Каллан почесывает затылок, на щеке появляется ямочка.

— Я вежливо попросил, — он говорит это таким тоном, который заставляет меня думать иначе.

— Не могу поверить, что ты их вернул.

— Всегда пожалуйста.

— Но почему? Я ничего не понимаю. Зачем тебе было устраивать похороны, если коробки уже были у тебя?

Я знаю все характерные особенности Каллана как свои пять пальцев. Память о них была похоронена под годами причуд и черт характера других людей. Однако, когда я вижу, как губы Каллана изгибаются в подобии улыбки, зацикливаюсь на этой знакомой улыбке. Она словно прекрасная, отрезвляющая пощечина.

— Я знаю, ты думаешь, что было бы легче уйти от всего этого и никогда не оглядываться назад, Корали, — говорит он. — Но ты нуждаешься в завершении. Ты должна знать, что с этим покончено раз и навсегда. Единственный способ добиться этого — увидеть, как его хоронят, посмотреть, как земля скапливается на его могиле, чтобы знать, что он никогда не вернется.

Я бы не согласилась, но как же хорошо умею убегать. Это моя первая реакция, когда кажется, что все становится неуправляемым. Знаю, что избегать своего страха — это определенно не лучший способ справиться с ними. Мне тысячу раз говорил об этом мой психотерапевт. Я должна начать слушать. Должна начать встречаться со своими демонами лицом к лицу.

— Ты прав, — тихо говорю я. — Я просто не очень сильный человек, Каллан. И не из тех, кто может поднять подбородок и приготовиться к удару. Я принимала их слишком много и знаю, как тяжело вставать каждый раз.

Каллан проводит рукой по углу одной из картонных коробок, лежащих на кухонном столе Джо. Интересно.... Это здесь она сказала ему, что умирает? Почему-то так не думаю. В то утро я вылезла из его постели и оставила его спать. Представляю себе, как Джо тихо входит в его комнату и ложится рядом с ним на кровать, гладит его по волосам, грустно улыбается, ожидая, когда он проснется. Она смотрела на него таким взглядом, который ошеломлял меня, словно заново переживала тот день, когда родила его и впервые встретилась с ним, своим чудесным ребенком.

Я пыталась наблюдать за другими родителями с их детьми, чтобы увидеть, все ли матери и отцы любят своих детей так же сильно, но никогда не видела этого на их лицах. И решила, что, может быть, это просто любовное общение, которое происходит между людьми за закрытыми дверями, и что я достаточно счастлива, достаточно благословлена, чтобы быть свидетелем этого между Джо и мальчиком, которого любила.

— Ты гораздо сильнее, чем думаешь, — говорит Каллан.

Его глаза кажутся темнее внутри, колеблясь от теплого шоколада до почти черного. Раньше я знала, что он чувствует, основываясь на цвете его радужек — чем темнее они были, тем более значимо было то, что он изучал в тот момент. Обычно меня.

— Если бы я была сильной, то осталась бы.

В глазах Каллана вспыхивает тревожный огонек.

— Когда ты ушла, Синяя птица, мне было больнее всего на свете. Но сквозь гнев и боль я понял, почему ты это сделала. Многие годы ты пряталась от своих друзей. От школы. — Он качает головой. — От меня. А потом потеряла ребенка…

Какого хрена? Я отшатываюсь от него, ударяясь спиной о кухонный стол. Какого черта он заговорит о ребенке? Не должен был. Он не должен даже думать об этом. Я чувствую себя опустошенной, но в то же время наполненной ледяной водой. Как он может произнести эти слова вслух, не вздрогнув? Как он вообще может вспоминать об этом?

— Не надо, — умоляю я. — Пожалуйста, боже мой, не надо.

— Корали…

— Каллан, я серьезно.

— Господи, Корали, это было двенадцать лет назад. Мы сами были детьми. Я думаю, мы сможем обсудить это, не срываясь друг на друге.

Я трясу головой так сильно, что кажется, будто мой мозг грохочет внутри моего черепа.

— Ты не понимаешь. Мы не можем… — Это единственное, о чем я не могу с ним говорить. Если сделаю это, то скажу что-то такое, чего не должна говорить, скажу что-то не то, и он поймет, что я солгала. Боже, я должна убраться отсюда к чертовой матери прямо сейчас.

Гнев сменяет разочарование в глазах Каллана. Он стискивает челюсти, тяжело дыша в нос.

— Почему? Потому что потеря нашего ребенка не причинила мне боли? Потому что я парень? Потому что я ни хрена не горевал?

— Нет. Нет, просто… для меня все по-другому. Ты не прошел через это. Ты не почувствовал, как это закончилось.

— Как это, черт возьми, я не почувствовал, — рявкает он. — Я остро это почувствовал. Я держал тебя в своих объятиях в школе, когда ты сказала мне, и чувствовал, что ты тоже немного умираешь. Это ранило больше, чем мог понять в то время.

Боже, я хочу объяснить ему все как следует. Хочу объяснить, что произошло, но знаю, как он отреагирует. Он обвинит меня, и будет прав. Это была моя вина. Если бы я сказала что-нибудь о своем отце раньше, если бы я была достаточно храброй, Малькольм никогда не смог бы причинить мне такую боль. Он не смог бы сбросить меня с лестницы. Ударить меня в живот. Шлепать и пинать меня так сильно, что казалось, будто мое тело раскалывается на миллион кусочков.

Я смотрю в пол, не сводя глаз с черного пятна на носке моих красных кроссовок.

— Спасибо, что принес мне мамины вещи, Каллан. Позже мне придется заехать на своей машине и забрать их. Надеюсь, все в порядке.

— Не будь такой гребаной киской, Корали. Знаю, что не должен был продавать ту фотографию. Это была самая дерьмовая вещь, которую я когда-либо делал, но не хотел причинить тебе боль. Мне было семнадцать, и казалось, что наступил конец света.

— Дело вовсе не в этой дурацкой фотографии, Кэл! — Я задыхаюсь, пытаясь взять себя в руки. — Я ушла не из-за этого. — Слова вылетают прежде, чем успеваю их остановить.

Я закрываю рот, жалея, что не могу перемотать последние несколько секунд назад, чтобы вернуть их. Но теперь уже слишком поздно. Я уже нажала на курок, а Каллан выглядит так, будто его только что подстрелили.

— В смысле? Что ты имеешь в виду?

—Я не... черт.

Каллан наклоняется вперед и смотрит на меня сверху вниз.

— Что ты хочешь этим сказать? Скажи мне прямо сейчас, или я сойду с ума. — Вижу, что он говорит правду. В его глазах появляется дикий огонек, совершенно новый для меня.

— Это из-за фотографии, — бормочу я. — Мне было все равно. Весь Порт-Ройал видел мой подбитый глаз. В то время для меня не имело значения, видел ли это весь мир. Я просто сказала, что расстроилась из-за этого, потому что... потому что больше не любила тебя, Каллан. Я не хотела быть с тобой!

Выпрямившись, Каллан моргает, глядя на меня. Он сжимает челюсть, голова дергается назад через мгновение, как будто то, что я только что сказала, наконец дошло до него. Жду, чтобы он выглядел удрученным или еще что-нибудь. Но этот момент не наступает. Каллан продолжает смотреть на меня так, будто у меня две головы. Постепенно в его глазах появляется сталь. Он протягивает мне руку ладонью вверх.

— Пойдем со мной, Синяя птица.

— Нет, Каллан. Мне нужно идти.

— Хочешь, чтобы я перекинул тебя через плечо? Я могу.

— Не смей этого делать!

— Ладно, тогда думаю, что мы сделаем это здесь.

Он подходит ближе, прежде чем я успеваю остановить его или отойти. Я все еще жду, что он будет раздавлен моей вопиющей ложью, и не в себе из-за внезапной близости. Его присутствие подавляюще, поглощает меня, заставляя тело гудеть от энергии. Его запах наполняет меня. Жар, исходящий от тела, зажигает меня, голова кружится. Он так близко, что я вижу, как бешено бьется его пульс в углублении горла.

— Я не твой дружок из Лос-Анджелеса, — ворчит Каллан. — Я не Фрайдей, не Шейн и не Тина. Я не из тех, кто проглатывает что-то просто потому, что слова вываливаются у тебя изо рта. Я знаю тебя, вижу тебя насквозь. Твое сердце — это мое сердце. Твое дыхание — мое дыхание. Твоя душа — моя душа. Твоя боль... твоя боль — это моя гребаная боль. Так что не жди, что я поверю тебе, когда ты говоришь, что разлюбила меня, потому что смотрел тебе в глаза, когда ты прощалась со мной, Синяя птица. Мое сердце разбилось вместе с твоим. Мои легкие перестали дышать вместе с твоими. Моя душа болела, когда болела твоя. Мне казалось, что моя боль убивает меня, как и твоя. Тогда ты меня любила. И никогда не переставала. Ты все еще любишь меня, так же, как я, бл*дь, люблю тебя.

Каллан обрушивает свой рот на мой, его губы крепко прижимаются к моим, и я чувствую все это сразу — все, о чем он говорил. Наши души, сердца, тела и умы по-настоящему едины, разрываясь и склеиваясь вместе снова и снова. Я не могу пошевелиться, когда он целует меня. У меня такое чувство, будто ноги замурованы в цемент. Мне хочется отшатнуться, дать ему пощечину, выскочить из кухни и захлопнуть за собой дверь, но я не могу: в этот момент все мое существо соединяется с ним, потерянное и найденное одновременно, пойманное в водоворот, с которым невозможно бороться. Это сила природы. У меня было бы больше шансов выдержать ураган.

Я чувствую себя маленькой, уязвимой. Чувствую себя спасенной.

Каллан обнимает меня, крепко прижимая к своей обнаженной груди. У меня перехватывает дыхание, я задыхаюсь от его поцелуев. Мой разум плывет, раскачиваясь от страха к облегчению, когда он клеймит мой рот, доказывая свои слова.

Но уже знаю, что он был прав. И полностью осознаю, что без Каллана я лишь наполовину человек, эмоционально изуродованный и отвергнутый в этом мире. В конце концов, что-то обрывается внутри меня. Больше не могу с этим бороться. Да и не хочу. Быть без него слишком тяжело. Как будто я в ловушке, бегу по железнодорожным путям. На горизонте появляется скоростной поезд, который приближается все ближе и ближе, как бы быстро ни бежала. Спасения нет. Как бы быстро ни двигалась, поезд всегда догонит меня. Каллан всегда будет рядом, и я всегда буду любить его. Так в чем же смысл? Какой гребаный смысл скрывать от него что-то?

Я целую его в ответ, мое сердце выпрыгивает из груди, руки дрожат, когда впиваюсь ногтями в его широкую мускулистую спину. Его кожа горячая и скользкая от пота под моими ладонями. Когда открываю рот шире, позволяя Каллану провести языком по моим губам, он вздрагивает и стонет. Этого достаточно, чтобы у меня закружилась голова. Я тоже скольжу языком ему в рот, пробуя его так же, как он пробует меня, и едва удерживаюсь на ногах. Кэл сжимает меня крепче, как будто чувствует, что я слабею. Он стягивает мои волосы в кулак на затылке, чтобы запрокинуть мою голову назад и быстро двинуться вниз, целуя линию подбородка, шею, ключицу.

— Черт, Синяя птица. Ты единственное, чего я хочу в этой жизни. — Он задыхается, скользит руками вниз по моей шее, рукам, грудной клетке, дергает ткань моей рубашки, пытаясь проникнуть под нее. — Ты нужна мне. Мне нужно быть внутри тебя прямо сейчас.

До встречи с Беном у меня было несколько бойфрендов. Некоторые из них почти достигли двенадцатимесячной отметки, прежде чем я пугалась и рвала с ними по той или иной причине. Знала, что у нас ничего не получится, потому что ни один из них никогда не вызывал у меня таких чувств. Ни от кого из них у меня не возникало ощущения, что они возвращают меня к жизни, давая то, что никогда не смогу найти сама. Я оставила эти попытки с Беном, это был единственный способ остаться с ним, но теперь, когда чувствую это мощное, невероятное буйство эмоций с Калланом, знаю, что никогда не смогу вернуться.

Он издает гортанный звук, когда его руки пробираются по моему голому животу к груди. Каллан скользит пальцами по краю моего лифчика, слегка впиваясь в мою спину, и я изгибаю свое тело, прижимаясь к нему сильнее. Он знает, как прикоснуться ко мне. Знает, как заставить меня жаждать его. На самом деле, прямо сейчас чувствую, как изголодалась по нему.

— Боже, Каллан. Черт, — выдыхаю я.

Каллан встречается со мной взглядом. Его глаза глубокие, темные и тревожные. Он перестает двигаться. Ничего не говорит. Молчание между нами простирается на мили в глубину и в ширину, и кажется, что оно может быть еще дальше, если кто-то из нас позволит это. Каллан бросает на меня взгляд, который испугал бы меня, семнадцатилетнюю.

— Мы столько пережили, — шепчет он. — Ты была моей первой, а я твоим. — Его голос напряжен, сдержан, как будто ему трудно держать себя в руках. — Но мы уже взрослые, Корали. Тогда я любил тебя как подросток. Теперь я планирую любить тебя как мужчина. Ты знаешь, что это значит? Думаешь, сможешь справиться с этим?

Честно говоря, для меня это перебор. Но сейчас я не могу ни отступить, ни отвернуться, даже если бы захотела. Для меня уже слишком поздно. Большую часть времени чувствую себя не в своей тарелке; сейчас разница в том, что я ощущаю себя нормально, находясь не в своей тарелке. Каллан понимает меня. Знаю, что он не позволит мне утонуть, травмироваться, страдать, даже если мне кажется, что это все, чего я заслуживаю.

— Не знаю, — честно отвечаю шепотом. — Не знаю, смогу ли я с этим справиться. Но хочу это выяснить.

Каллан изгибает губы в одну сторону, снова образуя ямочку на щеке.

— Вот она, — тихо говорит он. — Видишь. Ты думаешь, что ты не храбрая, но это так. А храбрость вознаграждается, Синяя птица.

Кэл подхватывает меня на руки, и я прижимаюсь к нему, пока он несет меня к кухонному столу. Одним быстрым движением он сбивает на пол коробки с вещами моей матери. Ругается себе под нос, когда понимает, что только что вывалил содержимое на пол, но это не мешает ему уложить меня поверх истертого дерева.

— Я хочу использовать «Лейку», Синяя птица, — рычит Каллан в изгиб моей шеи, облизывая и целуя мою кожу. Руками зарываюсь в его густые волосы, сжимая пальцы в кулаки и тяну немного сильнее, когда он говорит это. — Ааах. Я хочу показать тебе все, что вижу. Хочу, чтобы ты увидела, какая ты чертовски красивая.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, прижимая подушечку к нижним зубам, слегка приоткрывая рот. Затем проводит языком по моей нижней губе, зажимая ее между своими собственными зубами и дергая.

— Какого черта мне позволять тебе фотографировать меня? — задыхаюсь я.

— Потому что... очевидно, тебе было все равно, когда я сделал это в последний раз. Если это правда, ты не будешь возражать, если я сфотографирую сейчас. Ты можешь сохранить каждую из них, когда они будут готовы. Ты даже можешь получить негативы.

Он снова кусает меня за губу, так сильно, что я вскрикиваю. Звук моего удовольствия, смешанного с болью, кажется, сводит его с ума. Его руки повсюду, тянут мою одежду, снова находят путь под рубашку, чтобы он мог ущипнуть и перекатывать соски через лифчик. Мое тело отвечает ему, спина выгибается над столом, ноги сгибаются, мышцы бедер сокращаются. Каллан сдвигается так, что оказывается у меня между ног. Он берет меня за бедра и рывком притягивает к себе, так что моя киска крепко прижимается к его эрекции.

— Что скажешь, Синяя птица? Хочешь позировать мне?

Должна ли я позволить ему сделать то, что он предлагает? Должна ли позволить себе снова стать уязвимой для него? Отдать ему свое тело — это одно, но позволить ему сфотографировать его — совсем другое. Сейчас я не лгала. На самом деле та фотография меня не беспокоит. Конечно, для меня было бы гораздо лучше, если бы тысячи людей не видели меня избитой и в синяках, но это не был конец света. Я бы легко простила его. Все мои травмы теперь трансформированы во внутренние; они не должны появляться на фотографии, но у меня такое чувство, что Каллан каким-то образом сумеет обнажить их на фото. Его искусство всегда обладает этим качеством. Люди на его портретах кажутся сломленными, окрыленными, восторженными или подавленными. Кто бы ни был субъект, фотография всегда передает его внутреннюю боль или радость почти идеально, независимо от того, выражают ли они себя в изображении или нет.

Каллан немного откидывается назад, сдвигая мою свободную рубашку, чтобы обнажить лифчик. Он опускает правую чашку и начинает водить языком вокруг моего затвердевшего соска, не сводя с меня глаз. Затем медленно обнажает зубы и прикусывает маленький розовый бутон плоти. Боль, которая следует за этим, восхитительно невыносима, но я принимаю ее, преодолевая пик контакта, когда ощущения поднимаются и нарастают во мне.

— Хорошо, — говорю я, закрывая глаза. — Ладно, можешь воспользоваться камерой. Но я все сохраню.

Глаза Каллана полны огня, когда он делает шаг назад, чтобы схватить камеру.

— Сними рубашку, — приказывает он.

Она почти уже снята, высоко задрана, обнажая мою грудь. Я осторожно сажусь, не сводя с него глаз, и стягиваю хлопчатобумажную ткань через голову. Мой лифчик простой и черный, но Каллан жадно смотрит на мою грудь, как будто мои сиськи заключены в самый дорогой, самый сексуальный набор от Victoria’s Secret.

— Откинь голову назад, — говорит он.

Я подчиняюсь, откидывая голову назад так, чтобы мой подбородок был высоко поднят. Эта позиция заставляет меня чувствовать себя уверенно, наполненной желанием. Каллан подносит «Лейку» к лицу и быстро щелкает затвором, издавая глубокий рокочущий звук у основания горла. Похоже, ему нравится то, что он видит.

— Медленно спусти бретельки лифчика с плеч, Синяя птица.

Я делаю то, что он просит.

— Отлично. Вот так. — Каллан быстро делает еще один снимок и кивает. —Ты потрясающая, — говорит он мне. — Самое совершенное создание, которое я когда-либо видел.

Я так привыкла ничего не чувствовать, когда занимаюсь сексом. Так привыкла чувствовать комфортное оцепенение всякий раз, когда Бен прикасается ко мне. Этот пламенеющий огонь, который зажегся, когда Каллан направил на меня объектив своей камеры, стал шоком для меня.

— Теперь твоя юбка, Корали, — говорит он. — Сдвинь ее вверх. Дай мне посмотреть, насколько ты там совершенна. Покажи мне.

Взяв подол юбки в руки, я медленно подтягиваю легкую ткань к бедрам, обнажая плоть дюйм за дюймом, пока Каллан смотрит с выражением чистой похоти на лице. Его глаза темные, напряженные, полны желания. Его руки остаются твердыми, когда он поднимает камеру еще раз, но я могу сказать, что это влияет на него.

— Твои трусики, Корали. Сними их. Мне нужно увидеть тебя.

Проклятье. Мое сердце стучит, как птица, пойманная в клетку, бьется о ребра с пугающей скоростью. Я вне своего тела, над собой, смотрю вниз на сцену внизу, наблюдая за своими руками, когда мои большие пальцы осторожно зацепляются за кружево на бедрах и, дразня, стягивают материал по коже, вниз по ногам. Я не узнаю себя. Никогда в жизни не сделала бы этого ради Бена. Нет на свете другого мужчины, ради которого я бы это сделала. Сбрасываю нижнее белье, жар заливает мои щеки, несомненно окрашивая их в красный цвет.

— Боже, — стонет Каллан. — Откройся. Раздвинь для меня ноги.

Его рука тянется вниз, где он обхватывает себя, очертания его эрекции твердеют в его руке. Он сжимает член, и мои руки дергаются, как будто я сама чувствую его — каким напряженным и твердым стало его тело. Я хочу отсосать у него. Облизать его. Дразнить своим ртом. Ощутить его сладость на своем языке. Почувствовать, как его член становится все тверже и тверже, когда он приближается к самому краю. Моя потребность в нем удивляет меня, почти захватывая дух. Я широко раздвигаю ноги, поднимая бедра вверх, чтобы он мог увидеть меня как следует, и Каллан делает глубокий вдох, задерживает воздух в груди, делает три шага ко мне и готовит камеру.

— Я никогда не забывал, — говорит он. — Ты была первой девушкой, к которой я прикоснулся. Первой девушкой, которую я попробовал. Первой девушкой, внутри которой я оказался. Каждая женщина, с которой был с тех пор, была твоей тенью. Они никогда не были так же совершенны. Никогда не хотел изнурять себя, заставляя их кончать моим языком, как собираюсь сделать с тобой. Никогда не хотел чувствовать, как они, кончая, сжимаются вокруг моего члена, выкрикивая мое имя. Никогда не хотел почувствовать, как они кончают, когда я изливаюсь внутри них. Секс всегда был механическим актом. Моего сердца никогда не было в нем, потому что все это время оно было с тобой. — Он уже достаточно близко, чтобы взять меня за руку. Каллан направляет ее вниз, так что я касаюсь себя между ног, мои пальцы влажные и скользкие, и я понимаю, насколько возбуждена. — Я хочу посмотреть, — выдыхает он. — Погладь свой клитор для меня, Корали. Покажи мне, как сильно ты меня хочешь.

Я больше не являюсь собой. Кто-то другой, кто-то гораздо более храбрый и гораздо более сексуально раскрепощенный. Корали Тейлор не из тех девушек, которые мастурбируют на глазах у всех. Она из тех девушек, которые заставляют себя кончать в душе, быстро, эффективно, всегда стараясь дистанцироваться от своей потребности в освобождении. Девушка, которой я являюсь сейчас, эта странная, ненормальная особа, слегка касается кончиками пальцев своей киски, медленно, лениво водя указательным пальцем по клитору, как и велел ей стоящий перед ней красивый мужчина.

Каллан вздыхает, тяжело выдыхая, издает страдальческий, гортанный звук.

— Боже, Корали. Скоро это будет мой язык. Ты даже не представляешь, как хорошо я заставлю тебя себя чувствовать. Заставлю тебя развалиться на части, и когда это случится, не остановлюсь. Буду тр*хать тебя до тех пор, пока ты не забудешь даже свое имя. Я собираюсь тр*хнуть тебя так сильно, что последние двенадцать лет больше не будут иметь значения. Заставлю тебя кончить так сильно на мой член, что ты никогда больше не захочешь быть без меня.

Пока он говорит мне это, быстрее двигаю пальцем по кругу, чувствуя, как мой клитор становится все более набухшим и чувствительным. Я уже дрожу, мое тело дрожит, когда волна за волной удовольствия обрушиваются на меня, заставляя крошечные волоски на затылке вставать дыбом.

— Черт, Каллан. Это... это безумие.

— Сейчас все станет еще безумнее. — Каллан наклоняется очень близко и пригибается. Чертыхаясь, фотографирует мои пальцы, скользящие в киску. — А, к черту все это. — Кэл кладет камеру на кухонный стол, ворча себе под нос. — Я больше не могу ждать. Перестань себя трогать, Корали.

Но уже трудно остановиться. Я так сильно хочу его. Хочу почувствовать его внутри себя. Медленный ожог, покалывающий мое тело, вызывает почти привыкание. Я продолжаю пристально смотреть на него, когда запихиваю пальцы внутрь себя — знаю, что сейчас выгляжу вызывающе, призывая его сделать что-то с моим плохим поведением. Каллан не разочаровывает. Он хватает меня за запястье и заставляет поднять руку. Мои пальцы блестят от моих соков, Каллан смотрит на них и стонет, вибрация идет глубоко из его груди.

— Я так долго ждал этого, Синяя птица. Просыпался в холодном поту бессчетное количество раз, представляя, какова ты на вкус на моем языке. Покажи мне, что я упустил, детка. Накорми меня.

Каллан не отпускает мою руку. Вместо этого подносит ее ближе ко рту, достаточно близко, чтобы могла согнуть пальцы и потереться подушечкой указательного пальца о его губы. Каллан едва сдерживается. Я вижу напряжение на его лице, осторожно поднося кончик пальца ближе ко рту. Он собирается лизнуть его, кончик языка уже скользит мимо губ, но я отдергиваю пальцы, улыбаясь.

— Черт возьми, Корали. Не играй со мной.

Я даю ему то, что ему нужно. Сжимаю пальцы вместе, позволяя ему взять их в рот, и Каллан сосет их, его тело вибрирует от похоти.

— Этого недостаточно, — шепчет он, проводя зубами по собственным губам. — Мне нужно больше. Мне всегда будет нужно больше. — Он двигается быстро, снова хватая меня за ноги, притягивая ближе, а затем опускается вниз, на колени, обхватывает мои бедра руками и погружает свой язык в мою киску.

Я вскрикиваю, ошеломленная теплом его рта и жаром, который пробегает между моих ног, по всему моему телу, заставляя мои мышцы изгибаться и сокращаться. Каллан снова и снова облизывает меня языком, посылая по моему телу сильные ударные волны, такие мощные и неоспоримые, что даже не знаю, как реагировать. Мои руки и ноги работают без моего ведома, пальцы запутались в его волосах, притягивая его голову самым бесстыдным образом, я обвиваю его ногами, фиксируя на месте.

Интенсивность моей ответной реакции, кажется, подпитывает Каллана. Он берет меня за бедра и погружает свой язык глубже, увеличивая скорость, с которой лижет и сосет мой клитор. Ему нравилось лизать меня, когда мы были подростками, но, кажется, с тех пор он прошел мастер-класс. Такому уровню мастерства он научился без меня. Мне было бы грустно, если бы я не была так безумна в своем удовольствии. Мир как будто просто тает. Каллан хмыкает, его спина выгибается, когда он перемещается. Двумя секундами позже он толкает один из своих пальцев внутрь меня, продолжая свою дикую атаку на мой клитор, и я кричу, моя собственная спина изгибается так сильно, что кажется, будто позвоночник сломается в любой момент. Используя свободную руку, Каллан прижимает ладонь к моей нижней части живота, двигая пальцем внутри меня в манящем движении, и внезапно все углубляется, усиливается, становится почти неуправляемой силой. Я никогда раньше так себя не чувствовала. Это совсем другое. Это странно, удивительно и восхитительно одновременно.

Бездонное, странное давление начинает нарастать между моих ног.

— Каллан! О... боже мой.

Сжимаю ноги вокруг его головы. Каллан смотрит на меня снизу вверх, половина его лица скрыта в тени. Он на секунду перестает двигать языком и говорит, задыхаясь:

— Не волнуйся, Синяя птица. Просто расслабься. Отпусти. Это нормально.

Не знаю, откуда он знает, что я сейчас чувствую, но это далеко не нормально.

— Я чувствую, что собираюсь…

— Ты не описаешься, обещаю. Я просто заставлю тебя кончить, как следует. Но ты сможете сделать это, только если расслабишься. Ты должна мне доверять.

Смущение трепещет где-то на краю моего подсознания, но затем Каллан целенаправленно медленно проводит кончиком языка вверх по моему клитору, давая мне самую порочную ухмылку, делая это, и не могу отличить одну эмоцию от другой. Как будто чувствую все в цвете. Комната приобретает странный оттенок красного, с оттенком пурпурного, когда то же самое странное ощущение возникает снова.

— Вот дерьмо. Бл*дь, Каллан. Я не думаю... я не могу остановиться… — и это происходит. Не могу сдержать волну силы, которая пронзает меня, как электричество. Когда беззвучно кричу, кажется, что мое дыхание высасывают из легких. Я слышу, как где-то ругается Каллан, чувствую, как его пальцы все еще внутри меня, чувствую, как он тр*хает меня ими, пока корчусь и мечусь на кухонном столе.

— Дерьмо. Черт! — Я теряюсь в пустоте. Мои уши словно забиты ватой, приглушены, а где-то в другой комнате раздается отдаленный звон. Мои губы покалывает. Нервные окончания горят и безжалостно щелкают по всему телу. В конце концов мой слух начинает проясняться.

Когда открываю глаза, Каллан нежно целует мои бедра. Он выглядит невероятно довольным собой, и я чувствую себя неловко мокрой. Я пытаюсь сжать ноги вместе, но Каллан снова раздвигает их.

— Не смей, — рычит он. — Это мое.

Каллан медленно облизывает меня, проводя языком по моей киске и внутренней стороне моих ног, нежно покусывая мою кожу, заставляя мое тело подпрыгивать и дергаться.

— Это... нормально? — шепчу я. Горло саднит, как будто кричала несколько часов подряд.

Каллан окидывает загадочным взглядом все мое тело и кивает головой.

— Только если ты действительно хорошо провела время, — говорит он. — Я очень на это надеюсь.

— У меня онемело лицо. Не думаю, что смогу двигаться.

— Потрясающе, — он усмехается, выпрямляясь и устремляя на меня пронизывающий взгляд. — Помнишь, что я сказал, Корали? Я говорил, что хочу почувствовать, как твоя киска сжимается вокруг моего члена. Сейчас мы узнаем, сможешь ли ты справиться со мной. Готова?

Не думаю, что мое тело готово принять еще один такой оргазм, но я, должно быть, жажду наказания. Ловлю себя на том, что киваю.

— Хорошая девочка.

Каллан расстегивает джинсы и сбрасывает их, открывая пару черных боксеров под ними. Они достаточно тугие, и мне не нужно напрягать воображение, чтобы понять, что происходит под натянутой тканью.

— Ты хочешь отсосать у меня, Корали? — спрашивает он. Он снова сжимает свой член, слегка дрожа, когда касается себя.

— Да. Боже, да.

Это все, что ему нужно услышать. Каллан снимает боксеры одним быстрым движением, освобождая свой уже твердый член. Он высвобождается, задевая мышцы его живота, когда Каллан обходит вокруг стола. Я не могу оторвать от него глаз. Когда мы занимались сексом прошлой ночью в его старой спальне, ни один из нас не обращал внимания на детали. Мы были так безумны, отчаянно хотели снова заявить права друг на друга, почувствовать, как другая половина нас встает на свои места, что потратить секунду на то, чтобы оценить тела друг друга, на самом деле не было вариантом. Теперь, когда я лежу практически голая на столе, у меня есть секунда, чтобы полюбоваться видом, и какой это великолепный вид. Каллан безупречен. Мой взгляд скользит по его широким плечам вниз к твердым мышцам, которые выглядят так, как будто вырезаны на его груди и животе. На нем нигде нет ни капли жира. Его бедра и ягодицы такие же подтянутые, как и все остальное, а его член... я не могу оторвать от него взгляд.

Он пропорционален остальной части его тела, хотя и крупный. Намного больше, чем у Бена или любого другого парня, с которым я спала за эти годы. Холодная дрожь пробегает по моей коже, когда думаю о том, как он забрал мою девственность с этой штукой. Тогда мне было больно, да, но я была готова к тому, что он войдет в меня. Это была настоящая боль. Прекрасная боль, которую я лелеяла в то время.

Каллан ухмыляется мне сверху вниз, его руки ловко работают, чтобы снять мою скомканную рубашку и лифчик, освобождая мою грудь должным образом.

— Хочешь фотографию? — спрашивает он. — Могу устроить. Я знаю одного парня.

— Нет. — Я улыбаюсь, но как только отклоняю предложение, почти жалею об этом.

Каллан приподнимает бровь, как будто точно знает, что происходит у меня в голове.

— Если передумаешь...

Я вскрикиваю, когда он подхватывает меня на руки и поднимает со стола, осторожно ставя на ноги. Моя юбка, задранная вокруг талии еще секунду назад, внезапно оказывается на полу, и Каллан присаживается на корточки позади меня, проводя языком по изгибу и выпуклости моего зада. Его сильные руки удерживают меня на месте, пальцы впиваются в плоть моих ягодиц, когда он облизывает и кусает. Жар накатывает на меня, когда Каллан стонет, раздвигая ягодицы, чтобы использовать свой язык на потаенном участке моего тела, к которой еще никто не прикасался. Это потрясающее чувство. Совершенно не то, что я могла себе представить. Падаю вперед, упираясь руками в кухонный стол, тяжело дыша.

— Каллан, о, черт, Каллан, прекрати. Ты мне нужен. Пожалуйста… пожалуйста…

— Где я тебе нужен, Синяя птица? Здесь? — Он скользит пальцем в мою киску, заставляя меня сделать глубокий вдох. — Или здесь. — Он убирает палец и отводит его назад. Палец скользкий от моих соков, но Каллан все же не толкает его в мою задницу. Он водит пальцем по кругу, слегка надавливая, дразня. Никогда не думала, что это будет настолько приятно. Мне никогда не приходило в голову, что я действительно могу сказать ему, что хочу, чтобы он был там.

Каллан смеется, когда я просто вздыхаю в ответ.

— Я хочу тебя у себя во рту, — шепчу я. Он убирает мои волосы с плеч, собирая их в свои руки. Прижимается ко мне сзади, его член впивается в мою задницу, заставляя меня покраснеть.

— Тогда тебе лучше встать на колени, — шепчет он мне на ухо.

Он слегка дергает меня за волосы, не настолько, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы показать, чего он хочет. Я поворачиваюсь и опускаюсь перед ним на колени. Когда беру член в рот, Каллан крепче сжимает мои волосы. Сомневаюсь, что это осознано, но грубость меня заводит. У него потрясающий вкус. Эрекция твердая, кожа гладкая. Я просовываю его глубоко в свое горло, не заботясь о том, что не могу дышать. Чувствую, как он напрягается, становится все тверже и тверже, когда я провожу языком по головке его члена. Это потрясающе. Самое приятное ощущение. Каллан пытается оставаться неподвижным — могу сказать это по тому, как он отпускает волосы и сжимает руки в кулаки по бокам — но в конце концов он начинает толкаться в мой рот, ругаясь каждый раз, когда выскальзывает, а затем снова входит.

Чувствую, как он теряет себя. После того, как он только что заставил меня кончить, кажется невероятным, что я могу заставить его чувствовать себя так. Увеличиваю скорость, открывая рот шире, принимая его глубже, а затем Каллан внезапно оттягивает бедра назад, так что я не могу продолжать.

— Черт. — Он стискивает зубы. — Я больше не могу. Ты заставишь меня кончить.

— В этом и есть смысл. Я хочу попробовать тебя на вкус.

Каллан качает головой из стороны в сторону, гладя член рукой.

— Не в этот раз, Синяя птица. Я собираюсь тр*хнуть тебя прямо сейчас. Я собираюсь жестко тр*хнуть тебя и кончить в тебя. Это тебя устраивает?

Я принимаю противозачаточные средства. Когда я потеряла нашего ребенка, то поклялась, что больше не хочу сильно страдать, с тех пор всегда старалась быть умной. Мысль о том, что Каллан войдет в меня прямо сейчас, такая сильная и возбуждающая. Я киваю, прикусывая нижнюю губу. Каллан наклоняется и перебрасывает меня через плечо, заставляя визжать. Он несет меня в гостиную и кладет прямо на пол. Мебель по-прежнему покрыта пыльными простынями, все по-прежнему завернуто и спрятано, как будто воспоминания об этом месте нужно держать в страхе, пока ничто не будет таким, как прежде. Каллан нависает надо мной, наклоняясь, чтобы поцеловать и укусить в шею.

— Когда мы закончим, Корали, ты признаешь, что хочешь быть со мной. А потом мы вместе с этим разберемся. Мне, бл*дь, все равно как. Ты переедешь в Нью-Йорк, или я перееду в Лос-Анджелес. Для меня это не имеет значения. До тех пор, пока мы не перестанем тратить свое время и не признаем, что нам нужно быть вместе. Согласна?

На нашем пути так много препятствий, так много воды под мостом, что сказать «да» прямо сейчас кажется ложью. Но я так увлечена им, что хочу верить, что у нас есть способ пройти через это. Мне нужно верить, что так или иначе, после всего, мы сможем найти способ наконец-то быть вместе. Страх проносится у меня в голове, но я борюсь, чтобы его отключить. Только не здесь. Не сейчас.

— Хорошо, — говорю я, легонько целуя его в грудь. — Согласна.

Затем Каллан входит меня. Он обнимает меня так крепко, как будто входит в меня в первый раз. Меня переполняют самые горько-сладкие эмоции, когда он прижимается своим лбом к моему, ловя меня в плен своего пристального взгляда, пока занимается со мной любовью. Я держусь за него так, словно от этого зависит моя жизнь. Постепенно наша потребность друг в друге берет верх. Его движения становятся все более и более требовательными, толчки становятся все сильнее и глубже.

Я двигаюсь в унисон с ним, чувствуя, как во мне поднимается оргазм, угрожая снова украсть мои чувства. Каллан обхватывает мое лицо одной рукой, стискивая челюсти.

— Останься со мной, Синяя птица. Останься со мной.

Я держу глаза открытыми, наблюдая, как он яростно тр*хает меня. Каллан — произведение искусства. Недостающая часть меня. Эталон совершенства. Он откидывает голову назад, его губы слегка приоткрываются, и я чувствую, как его член становится невероятно твердым внутри меня. Почти уверена, что такая жесткость на самом деле причиняет ему боль, но он не выказывает никаких признаков дискомфорта, пока врезается в меня снова и снова.

— Скажи мне, — цедит он сквозь зубы. — Скажи, когда кончишь.

Я бы выразилась словами прямо сейчас, но не могу говорить. Стону, кивая головой, показывая ему то, что он, должно быть, видит в моих глазах, когда во мне начинает пульсировать оргазм.

— Черт. — Каллан ускоряет темп, а потом мы вдвоем прижимаемся друг к другу, его лицо утыкается в мою шею, и мы оба кончаем. Я впиваюсь ногтями ему в спину, едва удерживаясь, когда он рычит, взрываясь оргазмом. Его член пульсирует внутри меня, оставаясь твердым, основание все еще трется о мой набухший клитор, когда разваливаюсь на части.

Каллан падает на меня, не в силах больше удерживать свой вес, и мы оба лежим совершенно неподвижно, тяжело дыша, пытаясь отдышаться.

Мы долго молчим. Тяжелое спокойствие окутывает нас, тянет к себе, манит в полузабытье, но ни один из нас не сдается. Каллан гладит меня по волосам так нежно, что на глаза наворачиваются слезы. Спустя долгое время он выходит из меня и ложится рядом, наблюдая за мной, продолжая гладить по голове. Он не должен видеть слезы в моих глазах. Не хочу показаться жалкой. Не хочу быть настолько эмоционально искалеченной тем, что только что произошло, но этого невозможно избежать. Каллан хочет попытаться исправить нашу жизнь прямо сейчас. Он хочет попытаться придумать какой-нибудь план, который позволит нам быть вместе до конца наших дней.

Я нуждаюсь в этом больше, чем мое тело нуждается в кислороде, чтобы выжить, но это не может произойти, пока он не узнает всю правду. Каллан словно читает мои мысли. Когда тихая слеза скатывается по моему лицу, он кладет руку мне под голову и притягивает к себе на грудь. Целует меня в висок и вздыхает.

— Давай, Корали, — шепчет он мне на ухо. — Теперь все зависит от тебя, малышка. Скажи мне то, что должна мне сказать.

Так я и делаю. Сделав глубокий вдох, собираю последние остатки мужества, которые у меня есть, и выкладываю правду.

— Я не просто потеряла ребенка, Каллан. Мой отец... он узнал, что я беременна, и слетел с катушек. Он... он избил меня. Сделал мне больно, мучил меня часами, пока... пока наш ребенок не умер. Это все моя вина, Каллан. Если бы я сказала что-то кому-то раньше, этого бы никогда не произошло. Он умер из-за меня, Каллан. Это моя вина. С таким же успехом я могла бы убить его сама.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 101112 13 14 Следующая ⇒