Глава 22. Ушел преждевременно. Начало.

Я был где-то в районе Пасадены – города у подножья гор Сан Бернардино, на деловой встрече с партнерами из Китая, когда мой хороший друг, владелец телеканала СиЭнЭн Ларри Кинг, позвонил моей жене, чтобы спросить, знаем ли мы что-нибудь о «репортаже ТМЗ, гласящем, что Майкл был направлен в мед. центр УКЛА».

Я не сразу забеспокоился, ведь уже не в первый раз появлялись репортажи о транспортировании Майкла в лечебницы. Всё изменилось, когда я позвонил маме и застал её на выходе из Хейвенхерста. Как только я услышал её голос, я понял – дело плохо: он звучал тревожно и беспокойно.

«Джермейн! Я лечу туда… я позвоню тебе, когда доберусь. Уезжаю» - сказала она.

Я и Халима впрыгнули в машину, не зная, что и думать. Я умостился на пассажирском сидении, а она пробивалась сквозь пробки. Мы ожидали, пока мама, или кто-нибудь ещё отзвонят нам.

По дороге туда нам позвонил адвокат Джоель Катц. «Джермейн, я слышал, всё плохо. Очень-очень плохо» - но он знал немногим больше. Никто не обладал пространными сведениями, а я не желал включать радио и слушать всю эту масс-медийную бурду.

Халима вела машину очень уверенно, и я был безмерно благодарен ей, так как сам был не в состоянии сесть за руль. Я чувствовал себя совершенно разбитым и дрожал – вероятно, так мой организм пытался взбодрить меня. Джанет позвонила мне из Нью-Йорка и она, похоже, тоже была не в курсе событий. Я даже не помню, о чем мы разговаривали, но всё это было похоже на отчаянное желание не класть трубку и просто любыми словами поддерживать разговор. Едва я закончил разговор, телефон зазвонил снова. На дисплее высветился мамин номер. Пожалуй, то был единственный раз в жизни, когда я не хотел отвечать на её звонок.

«Мама? »

«ОН МЕРТВ!! »

Я не знаю, что меня поразило больше в тот момент: невообразимо жуткая новость, или звучание маминой боли – гортанный вопль, не поддающийся никакому описанию.

Я начал орать: «ОН МЕРТВ? МАЙКЛ МЕРТВ? »

«Он мертв» - теперь уже спокойнее.

Халима плакала, я плакал, и остаток дороги прошел словно в тумане. Я помню, как в воздухе по идеальному кругу летали двенадцать новостных вертолетов. Окрестные улицы в Вествуде были забиты, а люди всё прибывали и прибывали, огромными толпами двигаясь в одном направлении.

Когда полицейский заметил нас, он пропустил нас, и Халима осталась на аллее, ведущей к центральному входу. То подбегая, то идя быстрым шагом, я спешил сквозь все эти коридоры и двухстворчатые двери руководствуясь каким-то неведомым чувством.

«Где она? Где моя мать? » - спросил я у медсестры, и она указала мне на дверь конференц-зала. Внутри сидела мама – в абсолютной тишине, в дальнем углу стола. Она была в солнцезащитных очках, не плакала, просто смотрела перед собой отсутствующим взглядом. Иного подтверждения и не требовалось.

Я подошел к ней, склонился на колени и обнял так крепко, как только мог. Она была неподвижной и даже не вздрогнула – такой была сила её оцепенения.

Я продолжал держать её в своих объятиях, получая не меньшее утешение, чем пытался дать ей. Потом вошел мой кузен Трент и я оставил её под его надежной опекой. Всё, о чем я мог думать сейчас, так это о том, как найти Майкла.

Снаружи, в коридоре, я наткнулся на Ла Тойю, пробегающую мимо, а потом заметил Ренди. Он выглядел, словно контуженный и всё время повторял «Кто-то сделал это». Я не отметил это замечание. Я был неспособен слушать. Ренди показал мне, как пройти в комнату, где лежал наш брат, указывая на дверь, в которую он определенно не желал входить во второй раз.

Эта комната была похожа на гостиную: настольная лампа, диван, большое окно, соединяющее две комнаты. Ла Тойя уже была там. Она склонилась к лицу Майкла, будто разговаривала с ним. Он лежал на каталке, в больничном халате.

Я почувствовал себя наблюдателем, глядящим сквозь это стекло, словно некая отстраненность от событий делала их менее реальными. Я убеждал себя, что это одностороннее зеркало, и я не взгляну в глаза смерти. А потом Ла Тойя подняла голову. По её лицу струились слезы.

Я успокоил себя, как мог, глубоко вдохнул и вошел в боковую дверь. Я приблизился к Майклу с другой стороны, притянул к себе его руку, растирая его застывшую, мягкую кожу, как люди делают, когда хотят успокоить кого-нибудь. Я не мог поверить, насколько истощенным он стал. Не просто худым. Эта хрупкая оболочка стала буквально в два раза тоньше, чем месяц назад. Если бы посторонний вошел в эту комнату, он решил бы, что этот человек страдал от рака, или анорексии. Как позднее сказал один из парамедиков, «мы решили, что он был пациентом хосписа». (Хоспис – мед. учреждение, в котором больные с прогнозируемым неблагоприятным исходом заболевания получают достойный уход и обслуживание. Основная цель пребывания в хосписе — скрасить последние дни жизни, облегчить страдания. – прим. пер. )

«Что с тобой случилось? » - думал я, зная, что даже самые интенсивные танцевальные тренировки не доведут его до такого состояния. Горе не позволяло мне здраво оценить невозможность его внешнего вида. Я всё ещё силился смириться с произошедшим. Я склонился и поцеловал его в лоб, говоря, как сильно я его люблю. А потом понял, что не могу заставить себя уйти. Вместо этого, я приподнял его веко, потому, что хотел взглянуть в его глаза, я хотел «увидеть» его в последний раз.

Смотри на меня, Майкл.

Смотри на меня.

Я уткнулся лбом в его лоб и заплакал.

Я делал это вопреки всем своим исламским убеждениям, гласящим, что передо мной всего лишь телесная оболочка, дух же освободился и, возможно, сейчас смотрит на меня, просит не плакать, убеждает, что всё в порядке. Я помню, как мы оба говорили, что любим словно выходить из своего тела и критически оценивать то, что делаешь. Думаю, именно это он тогда и делал – смотрел на нас.

Принц, Пэрис и Бланкет вошли туда с медсестрой. То, что они говорили и делали там, должно остаться в секрете – только между ними и их папой. Но когда я увидел, как съежились эти дети, я был вынужден уйти и оставить их с их тетей. Я был недостаточно силен для них и уже чувствовал, как начинают подкашиваться ноги.

Люди описываю горе, как физическую боль, но я не знал, насколько это утверждение неверно до того дня. Это не рана, которую можно зашить, и нет хирурга, могущего исцелить её. Это эмоциональная боль. Эта боль поселяется в тебе, и ты вынужден жить с ней – эту силу невозможно преодолеть – до конца своей жизни.

Фаны Майкла наблюдали за нами и пытались понять меру нашего горя, чтобы сравнить с тем, что испытывают они и оценить, достаточно ли сильно мы страдаем. За стенами этой центра целый мир фанатов – миллионы незнакомцев, которых он называл своей второй семьей – также были подавлены и безутешны. Снаружи, в коридоре, я увидел несколько людей в костюмах: ген. директор АЕГ Стивен Филипс, Фрэнк Дилео, менеджер, уволенный Майклом много лет назад, но повторно принятый АЕГ, и Томе-Томе, тоже недавно уволенный моим братом, впрочем, я не мог концентрироваться на них в тот момент.

Кто-то подошел ко мне и сказал, что я должен прочитать людям официальное заявление, подтверждающее смерть Майкла. Я согласился – его фанаты должны знать.

«Мы только найдем комнату с окном, потому что, если ты выйдешь наружу, толпа нахлынет и выдавит стекла» - сказали мне.

Некоторые фаны удивлялись, почему заявление сделал я, а не кто-нибудь из докторов. Всё, что я могу ответить, так это то, что это была идея адвокатов и мед. персонала и мне казалось правильным то, что это должен сделать кто-нибудь из близкого окружения Майкла. Пусть первую новость общество услышит от семьи.

Я стоял в задней комнате, просматривал текст заявления. Одно лишь прочтение для себя заставило меня хватать ртом воздух. Я не смогу прочитать это. Он был готов устроить свое возвращение и доказать всем, насколько они ошибались. Он не может быть мертвым. Это не могло случиться. Как это могло…

«Они ожидают тебя, Джермейн! » - крикнул кто-то. Я вышел к микрофонам, ослепленный вспышками фотоаппаратов. Я вдохнул и начал.

«Мой брат, легендарный Король поп-музыки Майкл Джексон скончался в четверг, 25 июня 2009 года в 14: 26. Причиной смерти считают сердечный приступ. Тем не менее, официальная причина будет оставаться неизвестной вплоть до оглашения результатов вскрытия. Его личный доктор, находившийся с ним тогда, принимал попытки реанимировать моего брата, равно как и парамедики, транспортировавшие его… в медицинский центр. По прибытии, команда врачей… продолжала попытки реанимировать его, длившиеся почти час. Они оказались безуспешными».

Позднее мы осознаем тщетность этих стараний, ведь Майкл был мертв ещё до того, как кто-то набрал 911. Было около 12: 05, когда он перестал дышать, всё ещё находясь в своей комнате, а звонок о случившемся был зарегистрирован где-то в 12: 21.

После пресс-конференции я вернулся в комнату к маме. Джозеф был на пути из Вегаса. Она не могла двинуться с места, но на этот раз отреагировала. «Привет, малыш. Ты в порядке? » - спросила она, возвращаясь к материнским обязанностям, убеждаясь, что все остальные в порядке. Мы сидели там, держа друг друга за руки, и она рассказывала мне, как молилась всю дорогу в больницу, чтобы Майкл был жив. Слезы катились по её лицу, когда она делилась своими надеждами со мной. Наш разговор прервал высокий чернокожий парень, вошедший в комнату с невероятно грустным выражением лица. Секьюрити, решил я. Он сел, чувствуя себя явно неудобно и всё в этом парне было неловким. Он сидел напротив меня и сбоку от мамы. До меня дошло, что это доктор Конрад Мюррей – личный врач Майкла. Он сказал, что хочет выразить свои соболезнования. Именно он ехал тогда в скорой и первым сообщил приехавшей в центр маме новость: «Мне очень жаль, миссис Джексон, но он покинул нас».

Позднее я узнаю, что он появился в жизни Майкла задолго до того, как “This is it” стали планировать. По-видимому, впервые его вызвали из Вегаса, чтобы он вылечил от чего-то Пэрис и Майкл вскоре нанял его. По просьбе Майкла, АЕГ наняли его для тура. Я не знаю, как они его проверяли на надежность и проверяли ли вообще, но, по-моему, отбирая его в персонал, они были ответственны за его исполнение обязанностей по отношению к их артисту. Не говоря уже о личной ответственности Мюррея, связанного клятвой Гиппократа.

Дом, в котором умер Майкл, находился на Кэролвуд Драйв, в Холмби Хиллз, районе около Беверли Хиллз. Этот особняк АЕГ арендовали для Майкла и его детей на время репетиций после того, как он некоторое время жил в отеле Бель Эйр. Я не мог появляться там после его ухода. Никто из братьев не мог. Мы встречались в моем доме и как могли, поддерживали друг друга. Между тем, мама, Джанет и Ла Тойя хотели быть в этом доме. Парень Ла Тойи – Джеффри Филипс оставался там на протяжении двух недель с целью уберечь дом от грабителей.

Затем, примерно в июле, всем дали понять, что теперь этот дом – запретная зона, потому что он приобрел статус «места преступления», когда Департамент Полиции Лос-Анджелеса возбудил уголовное дело по статье непредумышленного убийства.

Вскрытие показало, что Майкл обладал совершенно здоровым сердцем, а причиной смерти огласили «острое отравление пропофолом», иные причины отсутствовали. СМИ моментально подхватили эту новость, окрестив его наркоманом, пытаясь сопоставить полученные сведения с информацией об употреблении предписанных ему медикаментов, но ни они, ни демерол не были причиной остановки его сердца. Единственное, что знали наверняка, так это то, что анестетик пропофол разнесся по всему его организму.

Я даже не знал, что представляет собой этот «пропофол», но с тех пор я знаю наверняка, что это не восстанавливающий медикамент и вовсе не лекарство. Пропофол вводится внутривенно в качестве наркоза перед серьезными операциями, или используется докторами для успокоения пациентов. Я понял, что именно на этот препарат Майкл полагался, когда отчаивался заснуть и хотел просто вырубиться, но этот препарат может вводить лишь квалифицированный анестезиолог, и его потребление должно тщательно контролироваться соответствующей аппаратурой в медицинских центрах.

Как правило, Майкл сталкивался с нарушением сна лишь во время туров, так что, насколько мне известно, использование такого типа снотворного во время репетиций было значительным отклонением от его принципов. Также стоит отметить, что последний раз он нуждался в медикаментах типа пропофола в период тура “HIStory”, в 1996 году. Меня не удивило то, что с приближением лондонских концертов бессонница снова давала о себе знать, ведь тогда он находился под колоссальным давлением, преимущественно, со стороны самого себя. Он сражался сам с собой в непреклонном стремлении быть идеальным во время своего вымечтанного триумфального возвращения.

Давление. Красной нитью пройдет через всё, что я узнал о последних днях его жизни.

Мы, семья, встретимся лицом к лицу с массой препятствий в своем желании докопаться до истины. Естественно, Департамент Полиции Лос-Анджелеса начал свое расследование и информация о действиях доктора Конрада Мюррея будет направляться напрямую к ним.

Чего я действительно не ожидал, так это того, что зайду в тупик, желая понять, что же в действительности происходило на репетициях к “ThisIsIt”. Я хотел знать, как с 14 мая – дня, когда мы в последний раз видели его, Майкл сумел потерять жизнь и сбросить вес так катастрофически быстро. Он похудел с 150-155 фунтов (68-70 кг – прим. пер. ) до 136 фунтов (61 кг – прим. пер. ), по данным аутопсии. Это не просто ненормально, это пугающе. Для мужчины его роста это хуже, чем анорексическая худоба.

Многие фанаты, вполне объяснимо страстно, критиковали нас за то, что мы якобы не особо старались добиться правосудия, но ушло два года на то, чтобы восстановить хотя бы приблизительный ход событий. Должен поделиться с вами следующим своим наблюдением. Я понял, что фильм “ThisIsIt”, изображающий Майкла в период репетиций, не отражал целостную картину. Это было, как и многое в его жизни, ещё одним умелым монтажом. Эти кадры дали нам представление о том, что могло произойти на лондонских подмостках и, я знаю, многие станут спорить, что это великолепный фильм, трибьют моему брату, показывающий нам, каким великим артистом он был. Тем не менее, эти отобранные кадры отнюдь не проливают свет на то, что в действительности происходило на той сцене, так как то была уже другая, тревожная история.

В начале июня репетиции проходили на арене Форум в Инглвуде, Калифорния и Майкл был по-прежнему сосредоточен и деловит. Всё шло прекрасно. Там были люди, видевшие его в деле и они рассказывали, что он не выкладывался на полную, но Майкл всегда делал так – сберегал стопроцентную самоотдачу для концертов. Именно поэтому никто не почувствовал искр в воздухе, или его пресловутой магии. Те, кто был знаком с его методами работы, знали, что это его нормальный репетиционный режим.

К тому времени четыре даты вступительных концертов были перенесены на более дальний срок, и это послужило причиной для спекуляций на тему его здоровья, но правда была иная, и она отнюдь не радовала моего брата. По ошибке, для репетиций в Лондоне арендовали Арену Уэмбли, а не Арену О2. Ни один из артистов не согласился бы выступать без предварительного прогона на будущей сцене, потому сроки пришлось сдвинуть, чтобы успеть отработать всё запланированное.

Чисто внешне, если не брать в расчет бессонницу, мешавшую ему как обычно, не было никаких факторов, указывающих на то, что следовало бы тревожиться о его состоянии, несмотря на то, что люди из его окружения начали беспокоиться насчет загруженности концертного графика. На самом деле, Майкл сказал своим друзьям, что он «собирается поговорить на этот счет и изменить положение вещей», так что все опасения были услышаны и приняты во внимание.

Всё-таки, существовала одна проблема. Лишь горстка людей работали с ним уже достаточное количество времени, и я подозреваю, что многие из персонала были мало знакомы с его характером и некоторыми его особенностями. В основном, причиной этого стало то, что АЕГ привлекли своих людей к организации. Режиссер Кенни Ортега никогда прежде не работал с моим братом. Музыкального руководителя Майкла Бирдена избрали, проигнорировав фаворита моего брата Грега Филлингаинса, и хореограф Трэвис Пейн, который в последний раз сотрудничал с Майклом ещё во времена Dangerous-тура, остался в связке, в то время как ЛаВелль Смит младший – выбор моего брата, был отстранен. Между тем, я не думаю, что ген. директор АЕГ Ренди Филипс имел представление о том, с кем, или с чем он имеет дело кроме «Майкла Джексона». Если не брать во внимание персонал, обслуживавший лично Майкла, было ощущение того, что всё начинают с нуля вместо того, чтобы взять за основу уже проверенные методы с тура HIStory.

Это было очень важно: чтобы Майкл показал свой максимум и чтобы несколько облегчить нагрузку, взваленную им на себя, вокруг должны были быть созданы максимально комфортные условия, начиная с обстановки и заканчивая окружающими его людьми. На “ThisIsIt” этого не было, в частности из-за некоторых дизайнерских решений, разработки костюмов и звучания музыкальных треков. Как он признался одному из близких: «Подождите, пока я доберусь до Лондона. Там всё будет по моему». Стратегия Майкла состояла в том, что он собирался отработать десять концертов, указанных в контракте, а потом пересмотреть условия, рассчитанные на 40 выступлений, которые он не утверждал, зная, что общественное мнение и пресса будут на его стороне.

Так он сказал людям, которым доверял, именно поэтому он казался необычно равнодушным – принимал минимальное участие – на встречах, касающихся тура. Он ждал нужного момента, чтобы в Лондоне всё взять в свои руки.

Ещё я знаю, что Майкл определенно был недоволен тем, что АЕГ наняли для тура его давнего менеджера – Фрэнка Дилео, а еще тем, что за неделю до его смерти откуда-то взялся его экс-адвокат Джон Бранка (позднее он станет представителем эстейта Майкла на пару с нашим школьным приятелем Джоном МакКлейном).

Майкл отстранил их, но, я думаю, АЕГ считали, что он нуждался в «знакомых людях, которые сумеют защитить его», как выразился один из их представителей. Мне кажется, у всех было ощущение того, что Майкл нуждается в заботе, потому они пытались найти кого-нибудь из его прошлого, если не из настоящего. Позднее Джон Бранка расскажет, что Майкл вызвал его к себе с просьбой принести своеобразную смету планов на будущее, что кажется довольно странным, ведь следующие пять лет уже были довольно плотно расписаны. Может быть, таким образом мой брат решил проверить своего адвоката?

Так или иначе, Майкл знал, что и в каком порядке будет делать ещё с 2008 года независимо от того, что он рассказал и что утаил от Джона Бранки за те семь дней воссоединения. Когда Фрэнк Дилео присоединился к команде, люди, которых Майкл собрал подле себя на репетициях, остались не у дел, довольно призрачно ознакомленные с графиком работы, так как Фрэнк держал всех на коротком поводке. По мнению Фрэнка, это была превентивная мера, но у всех возникло чувство тревоги, что Майкл находится под контролем того, кто был незнаком с его привычками и способом мышления. Приведу пример, чтобы продемонстрировать, как далек был Фрэнк от понимания Майкла в то время: он решил, что протесты моего брата по поводу увеличения количества концертов ещё на 40 единиц безосновательны потому, что «он читал контракт и знал, на что подписывается».

Тем не менее, ближе к середине июня появились проблемы куда более насущные, чем положения контракта, так как здоровье Майкла начало необъяснимо ухудшаться. Кажется, всё началось, когда он пропустил несколько репетиций 13, 14 и 15 июня. Даже в те дни, когда репетиции всё-таки проходили, он приходил в 20: 00, хотя они должны были начинаться в 14: 00, будто сам выход из дома забирал у него уйму сил.

Это совпало с увеличением его охраны. Если раньше его обслуживало двое телохранителей, то теперь вокруг слонялось около десятка здоровяков, и никто не знал, что послужило этому причиной. Я не знаю, увеличили ли штат по просьбе Майкла, или это была инициатива кого-нибудь из его службы безопасности. Ясно одно. Причины для беспокойства имели место быть, если численность бодигардов возросла так стремительно и в пять раз.

17 июня Майкл репетировал на Форуме и именно тогда кто-то отметил значительные ухудшения, когда он вышел на сцену. «Это не Майкл, а привидение какое-то. Неужели вы не видите, каким тощим он стал? »

На протяжении следующей недели появились дополнительные тревожные признаки, особенно заметные тем, кто знал его в нормальном состоянии. Во время прогонки «Триллера» он повернулся влево там, где следовало повернуться вправо. Это само по себе было странно. Дальше - больше. Он повторил ту же ошибку во второй раз. А ещё он начал повторяться – целыми предложениями, фразами – как больной обсессивно-компульсивным расстройством (невроз навязчивых состояний, психическое расстройство; у такого больного невольно появляются навязчивые, мешающие или пугающие мысли (обсессии). – прим. пер. ), но он не страдал им. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы закончить начатую песню и часто нуждался в помощи суфлера текстов. Вдобавок, ему помогали подниматься и спускаться с лестниц и пандусов. Эта слабость особенно отчетливо проявилась во время репетиций «Триллера», когда он должен был выходить из-под огромного паука, которого сделали уникально легким, как раз для него, но он не мог приподнять корпус без посторонней помощи.

Его ближайшее окружение стало выражать обеспокоенность, потому что его поведение становилось пугающе ненормальным. Справедливости ради, возможно, АЕГ не заметили то, что было очевидно для близких людей. Но даже если бы это было так, наверняка нашлись бы люди, могущие потревожить высшее руководство и помочь хоть как-нибудь.

Между тем, дома велось свое наблюдение. По воспоминаниям Пэрис, «Папа всегда мерз» и постоянно спал у камина. Я знаю, что гример Майкла Карен Фей, знавшая моего брата лучше, чем кто-либо отмечала, насколько холодным он был на репетициях. Вероятно, даже Майкл обеспокоился, потому что он вызвал на дом медсестру, и жаловался ей, что одна сторона его тела холодная, а другая горячая. Думаю, стоит отметить, что он прибегнул к консультации медсестры, а не доктора Мюррея. Почему он вызвал медсестру вместо того, чтобы положиться на личного врача? Это кажется довольно бессмысленным.

Исходя из его жалоб, медсестра посоветовала ему обратиться в больницу. По какой-то причине он этого не сделал.

Возвращаясь к репетициям, было очевидно, что у кого-то медленно, но уверенно уходило терпение ко всем отсутствиям и опозданиям Майкла. Здесь, я подозреваю – основываясь на рассказах людей, которые были там – что люди из АЕГ считали, что его состояние связано с зависимостью от наркотиков, о которой они слышали и в которую они верили. Мне кажется, иных причин для коллективного безразличия не было. Определенно, никто не заботился о Майкле как о ребенке. Вместо этого, я знаю, что его неоднократно унижали и орали на него при посторо
нних. Однажды он шел за кулисы и намеренно отчетливо пробормотал в микрофон: «Было бы неплохо, если бы хоть кто-нибудь был мил со мной сегодня». Из зала проорали в ответ: «Если бы ещё сегодня здесь был адекватный человек».

«Если бы здесь был Джозеф, они бы так со мной не обращались» - буркнул Майкл, выключая микрофон.

Он ненавидел то, как с ним разговаривали.

Какие бы предположения люди ни делали, как они могли пропустить его стремительно уменьшающийся вес? Я знаю, как люди из его окружения и в устной и в письменной форме выражали обеспокоенность его здоровьем, но однажды кто-то уже в который раз отметил, что Майкл недостаточно ест, и получил вполне емкий ответ «Просто дайте ему ведро курицы! ».

Чем тоньше становился Майкл, тем сильнее он мерз. Он стал дрожать на сцене. Его одели в теплую куртку, и он наконец-то перестал рядиться в три слоя, чтобы согреться там, где остальные плавились от жары. Возможно, именно поэтому Кенни Ортега отметил, что 19 июня Майкл был «озябшим». «Озябшим» - именно это слово выбрал он, но я приведу альтернативное описание от человека, бывшего там: «Майкл был не озябшим, а скорее смахивал на глыбу льда».

Именно тогда кто-то, не дожидаясь разрешения от АЕГ, незаметно вызвонил доктора, который ранее наблюдал за Майклом. После выслушивания всех симптомов, врач сказал, что это похоже на токсическое отравление мозга и порекомендовал направить Майкла в больницу. АЕГ никогда и не узнали бы об этом звонке, но по непостижимым для меня причинам Майкл больницу так и не посетил.

Ясно одно – что-то было более чем неладно. Даже если брать во внимание людей, верящих в то, что у Майкла была наркотическая зависимость, неврологические симптомы, резкая потеря веса и устрашающе низкая температура тела – признаки, ранее никогда не проявлявшиеся – никак нельзя связать с приемом наркотиков. Доктор Мюррей же никак не давал понять АЕГ, что дело набирает катастрофические обороты. Вместо того чтобы беспокоиться о его состоянии, после того, как Майкла отправили домой, Конрад отослал представителям АЕГ факс, в котором говорилось, что его пациент нуждается в двухдневном отдыхе и может вернуться к работе, как только репетиции перенесут из Форума в Степлс Центр.

Некоторые из окружения моего брата говорили, что он храбрился перед представителями АЕГ и время от времени мог даже показать себя «адекватным, деловым человеком» в течение той последней недели. Как подметил один человек: «Майкл не хотел, чтобы кто-нибудь понял, что что-то не так». Тем не менее, мне всё так же беспокойно при мысли обо всем произошедшем в свете его столь подозрительной смерти. Я не спал ночами, думая, что же его довело до такого состояния. «Возможно, врач давал Майклу столько анестетика, что тот медленно отравлял его организм? » или, к примеру, «Неужели Майкл не знал, сколько пропофола он получает? ».

Что бы там с ним ни случилось, самые близкие ему люди – Карен Фей, Майкл Буш и Деннис Томпсон были вне себя от беспокойства, взывая ко всем возможным инстанциям с требованиями вмешаться.

Мне трудно поверить, что никто из АЕГ не заметил, что дело совсем уж скверно в ту, последнюю неделю в Форуме, когда два телохранителя буквально вынесли Майкла под руки из здания. Он выглядел, как обморочный, или как тот, кто не в состоянии самостоятельно держаться на ногах. Это случилось в тот вечер, когда Трэвис Пейн занял место моего брата, чтобы отрепетировать один прогон концерта. Но всё же, насколько мне известно, никто не решил прибегнуть к экстренной медицинской помощи, предположительно, из-за уверенности в докторе Мюррее.

Позвольте мне сказать: если бы хоть кто-нибудь в любой момент обратился бы к нам за помощью – к нашей семье – мы бы оказались там. Забрали бы микрофон, закрыли всю эту лавочку и отправили его в госпиталь. Мне трудно принять, то, что никто не позвал нас. Я до сих пор считаю, что ответственность за произошедшее лежит на АЕГ, но я не могу отделаться от чувства, что я обязан был присмотреть за ним. Его благосостояние напрямую зависело от АЕГ – от их денег, их времени и ответственности, которую они взяли на себя, согласившись оплачивать услуги нанятого ими же врача. Я знаю, что всеобщее внимание – равно как и Департамента Полиции Лос-Анджелеса – сфокусировано на событиях 25 июня, но тревожны симптомы и различные инциденты, относящиеся к предыдущим дням, сами собой предполагают, что что-то не заладилось задолго до июня.

И всё же, репетиции продолжатся независимо от всего и их перенесут в Степлс Центр, в центральный район Лос-Анджелеса. Теперь, давление на Майкла не только не уменьшилось, но даже возросло в разы. Как сказал мне кто-то из АЕГ, видевший всё закулисье репетиций: «Майкл был огромной птицей со сломанными крыльями, стоящей на краю пропасти. Его толкали, толкали, толкали, ожидая, что он будет летать и парить в вышине… но он упал».

Чем больше я узнавал об этих финальных репетициях, тем яснее я понимал, что главной целью было добраться до Лондона и выполнить норму в пятьдесят концертов. Под тем давлением, которое чувствовали все без исключения, АЕГ рассматривали Майкла в качестве танцующего робота, но не человека. Несмотря ни на что, Кенни Ортега заботился о Майкле как мог: однажды он отправил его домой для небольшой передышки, спрашивая на камеру, может ли кто-нибудь чем-нибудь ему помочь. Он также уговаривал Майкла съесть хоть что-нибудь, отрезая кусочки от его цыпленка и кормя его с вилки, а ещё делал массаж стоп. Очевидно, Ортега знал, что Майкл нуждался в нормальном питании. Я считаю, АЕГ продолжали бы тур, потому что было очевидно для всех, что тур необходимо отменить, он должен был быть отменен – отменен потому, что мой брат был не в состоянии продолжать. В целом и в частности, в воздухе зависло общее настроение – шоу должно продолжаться - особенно когда несколько делегаций от АЕГ направились к Майклу домой 18 и 20 июня – обсуждать его неявки на репетиции. Явно они приходили туда не с целью мило почаевничать, скорее, довольно серьезно и настойчиво поговорить с Майклом и напомнить ему о его прямых обязанностях по контракту.

На одной из этих встреч он стал протестовать и позднее поделился впечатлениями – ели он не станет работать нормально, на не го не просто махнут рукой – он в буквальном смысле потеряет всё. По-видимому, это была так называемая «жесткая любовь», в которой нуждался мой брат для выполнения своих обязательств. «Жесткой любовью» окрестили меры, применяемые к Майклу в некоторых случаях. Мне кажется, что определение «потеряет всё» включало в себя его бесценный музыкальный каталог. В его контракте с АЕГ было указано, что если он провалит выступления, то будет нести ответственность за производственные растраты и потерю доходов, что означало, что его активы – особенно Sony\ATV каталог – будут поставлены под удар.

Если бы тур “ThisIsIt” не состоялся, АЕГ получили бы полное право претендовать на его долю каталога. При таком развитии событий, 50%, принадлежащие Майклу, по умолчанию перешли бы к АЕГ, и Sonyоказалась бы в довольно нежелательном партнерстве, незамедлительно пытаясь вернуть себе все права на каталог. В любом случае, если бы Майкл провалил тур, или решил его завершить, он бы потерял свой драгоценный каталог.

Не знаю, что именно ему сказали тогда, 18 июня, но на следующий день он появился на репетиции в 09: 30. Он всё ещё был не в состоянии работать нормально, но явно хотел продемонстрировать свою готовность. Он не делал практически ничего, просто наблюдал за работой пиротехники и обсуждал некоторые детали шоу вплоть до двух часов утра. Это было типично для Майкла: он не желал, чтобы персонал расслаблялся, чтобы его воспринимали как неудачника, он не признавался себе в том, что его уговаривали прийти на репетиции. Тогда один человек сказал мне: «Он изо всех сил старался выполнить все свои обязательства, особенно когда понял, чем всё может обернуться».

Меду тем, преданные фанаты, следовавшие за ним повсюду, начали замечать ухудшение его здоровья, основываясь на коротких встречах вне репетиционного зала. Один из фанатов написал Карен Фей на электронную почту: «По-моему, Майкл не в порядке. Мне кажется, он дошел до состояния, в котором может случиться что-то очень страшное и непоправимое. Пожалуйста, помогите ему». Фанаты не знали, что люди типа Карен настойчиво умоляли что-нибудь сделать с происходящим. Я знаю, что кто-то обращался к Кенни Ортеге и Фрэнку Дилео с просьбой вызвать врача и психолога. Их убедили, что всё под контролем.

Я задаюсь вопросом: если те, кто видел Майкла издали, понимали весь ужас его состояния, почему АЕГ оставались слепы?

В последний день репетиций на Форуме, 20 июня, в субботу Кенни Ортега проведал Майкла дома и увидел нечто обеспокоившее его. Ровно через час после его ухода раздался телефонный звонок. Кенни звонил Трэвису Пейну с просьбой оставить всё на своего помощника и срочно приехать к Майклу домой.

Что бы там ни случилось и что бы там ни происходило, об этом знают только те, кто был там, но в тот же день музыкальный руководитель Майкл Бирден сделал шокирующее объявление для танцоров и персонала: «Молитесь за Майкла и пожелайте ему всего наилучшего». Это было за четыре дня до смерти моего брата.

Зачем он сказал это? И почему – если была нужда в молитвах и пожеланиях – подготовка к туру продолжилась? По-видимому, шоу всё так же должно было продолжаться.

И потом, как ни странно, в последние два дня репетиций – 24 и 25 июня всё вдруг изменилось. Майкл внезапно появился в Степлз Центре – бодрый, проницательный, окрепший. Как потом оказалось, это была опасно обманчивая внешность, но это то состояние моего брата, которое мир увидел в фильме “ThisIsIt”, потому что именно за эти два дня были отсняты лучшие кадры репетиций. Временная, двухдневная правда для широкого проката в противовес жуткой, огромной истине предыдущих недель. Тем не менее, этой внезапной трансформации для АЕГ было недостаточно. Вместо этого, они усилили давление, расставляя своих людей у его гримерной, продолжали следить за ним. Даже представить себе не могу, насколько раздражающим это было, но АЕГ всё так же влияли на него в тот день, который стал последним днем его жизни.

Возможно, Рэнди Филипс хотел, чтобы кто-то приглянул за Майклом и, возможно, он делал это в интересах своего благосостояния, но сам Майкл возненавидел эту меру и прибегал к разговорам в ванной комнате, подальше от этого чужака, следившего за ним.

В тот, последний вечер репетиция затянулась допоздна потому, что Майкл погрузился в свой так называемый «видео мир» - часть, в которой он, в конце концов, усаживался перед монитором и отбирал видеоряды, которые должны были проецироваться на экран за его спиной. Между тем, целая куча мужчин в костюмах пришли в тот день посмотреть на репетицию. Для тех, кто был там, это смахивало на странную формальность, но, предположительно, это были корпоративные клиенты, имевшие связи с АЕГ и они пришли для своего рода оценки, которая сумела добавить ещё больше давления на Майкла.

Майкл завершил работу над видео и прошел к себе в гримерную – готовиться к репетиции, которую он, кстати, провел без малейших заминок, и ушел из Степлз Центра где-то в 12: 30, 25 июня. Тот, кто разговаривал с ним одним из последних, отметил: «Майкл ждал завтрашнего дня. Помимо резких потерь веса больше не было никаких очевидных признаков какой-либо проблемы в те последние два дня и с этим смогут согласиться как АЕГ, и персонал, так и близкие ему люди».

Майкл сказал, что на следующий день поработает над вокальными партиями – последней деталью, которую необходимо подогнать перед полной готовностью шоу к Лондону и началом выступлений 13 июля.

К тому времени Майкл должен был подписать, опечатать и получить документы на дом своей мечты в Вегасе, потому что, насколько я понял с рассказов видевших всё это людей, он хотел изменить маршрут и по дороге домой заехать к Томе-Томе.

В ту ночь он собирался полностью оформить все документы и Томе-Томе уже получил 15 миллионов долларов аванса. Я не знаю, поехал ли Майкл туда, где была назначена встреча, или направился прямиком домой, но это объясняет, почему его экс-менеджер оказался в больнице на следующее утро. Также это очевидно показывает, что Майкл планировал свое будущее – не думаю, что после этого кто-то возьмется утверждать вероятность совершения суицида.

Когда Майкл прибыл домой, он, как обычно, начал пытаться заснуть, не без помощи доктора Мюррея. Через двенадцать часов мой брат будет мертв. Его обнаружат лежащим на левой стороне огромной кровати, на которой доктор Мюррей пытался реанимировать его. На полу, около одной из ножек кровати лежал тюбик зубной пасты и ожерелье из деревянных бус. Его ноутбук и очки лежали на прикроватной тумбочке. Ещё в комнате нашли образец мочи. Возле кровати стоял кремовый диван, скорее всего, там сидел Мюррей.

На предварительных слушаниях установили факт длительного использования Конрадом айфона в ранние часы того злополучного утра. Один звонок женщине, с которой он недавно встречался, был зарегистрирован в 11: 51, около пятнадцати минут после того, как у моего брата предположительно остановилось дыхание. Она сказала, что всё ещё говорила с ним, когда поняла, что он её не слушает, хоть звонок не прервал. Она слышала «движение – кашель и какое-то бормотание» и говорит, что вряд-ли это бормотание принадлежало доктору Мюррею. Она пыталась перезвонить, но не получила ответа.

Обстоятельства смерти Майкла были достаточно расплывчатыми, если не знать о событиях до 25 июня. Мы не могли принять необъяснимое ухудшение его здоровья и то, что один врач и одна компания не заметили очевидных фактов.

Как его семья, и для душевного равновесия, мы бы хотели знать, кто, если там действительно кто-то был, входил и выходил из дома в ночь смерти Майкла. Несмотря на то, что Департамент Полиции Лос-Анджелеса решил рассматривать дело в качестве убийства, следователи оставили лишь четыре минуты отснятого материала, отображающего вероятное время прибытия Конрада Мюррея в дом. Если власти не решать удивить нас, то остальной видеоматериал будет считаться уничтоженным.

Довольно трудно понять, почему столь важные кадры могут исчезнуть таким образом.

Это особенно удивляет, если принять во внимание то, что следователи заглянули под каждый камушек, в каждый угол, сосредоточившись на одном враче и одной ночи.

Я думаю, время покажет, но остается единственная надежда на то, что высшее правосудие не подведет Майкла, в отличие от всех остальных.

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒