Глава 21. Вернувшийся Король Начало

Где-то осенью 2008 года я увидел, что в глазах Майкла снова появился блеск: в этот период его жизнь вернулась в колею, здоровье было превосходным и он начал готовиться к величайшему возвращению в истории. Впервые за долгое время он был просто счастлив. И я был не единственным, кто увидел его возрождение: люди, работавшие с ним многие годы, тоже заметили эту перемену. Они, как и я, умели понимать, когда у него внутри разгоралось творческое пламя и зажигало огонь в его глазах. Мир читал в желтой прессе о том, что Майкл превратился в ослабшего человека с шатким здоровьем, навсегда сломленного судом; в исполнителя, неспособного больше ездить в туры, певца, чей голос никогда уже не будет прежним; в артиста, якобы медленно гибнущего от наркозависимости. Все это было неправдой - как ясно свидетельствуют пятна пота на стенах его танцевальной студии и вокальные партии, которые он записывал для великолепных треков, оставшихся незаконченными.

Домыслы о здоровье Майкла, получившие особенно широкое распространение после его смерти, резюмировали суть его публичной жизни: сплошные слухи и безумные трактовки, искажавшие реальную картину. Люди часто обсуждают сделанную в 2008 году фотографию моего брата, на которой он снят в инвалидном кресле. Подписи к ней обычно гласят: «Болен, слаб, не может стоять на ногах, и уж точно не в том состоянии, чтобы выступать…» Именно это Майкл и хотел слышать от средств массовой информации и биографов. Человек, которого всегда недооценивали, одурачил всех. Это была его игра, очередной маскировочный наряд, призванный создать впечатление, будто Майкл не готов к возвращению и очень плох. Он лучше, чем кто-либо, знал силу имиджа, а также понимал, что люди сомневались в его потенциале. И вот представьте – только представьте, - что было бы, если бы он вернулся как ни в чем не бывало, удивив мир, преобразившись в одночасье из фотографий «до» в образ «после». Майкл вел себя как Вилли Вонка, который хромающей походкой выходит из ворот своей шоколадной фабрики к ошеломленной толпе, спотыкается… отбрасывает трость, выполняет кульбит – и толпа ликует. Купились! Настоящее возвращение возможно только тогда, когда она кажется невозможным.

Жизнь Майкла в сознании людей давно уже описывалась нестираемыми образами, превратившими его в вымышленного персонажа: его знали по кислородным камерам и хирургическим маскам, балконам отелей и «белой» коже. Это был его шанс посмеяться последним. Это понимал я и понимали окружавшие его люди - люди, которым он доверял. Остальной мир должен был узнать об этом в Лондоне. Но подсказки Майкл давал всегда. Он отчаянно оберегал свою частную жизнь и знал, когда «включать и выключать PR-кран». Он никогда – никогда – не появлялся на публике, не будучи безупречно одетым. Он делал все возможное, чтобы скрыть следы витилиго, болезней или каких-либо видимых недостатков, – он не хотел, чтобы маска соскользнула, не хотел, чтобы кто-либо видел его несовершенство или сомневался в его величии. И вот в Лас-Вегасе этот чрезвычайно скрытный человек вдруг принял решение публично вместе с детьми отправиться по магазинам в кресле-каталке, одев красную бейсболку, тапочки и голубые пижамные штаны (вспомните, в каком ужасе он был, когда ему пришлось явиться в пижаме в суд)!

Задумайтесь. Майкл умел мастерски манипулировать имиджем. Он знал, что СМИ не терпится «застать его врасплох», увидеть слабым, лишенным мотивации. Он же хотел полной реабилитации в глазах мира. Он хотел устроить возвращение Короля поп-музыки – во всем его величии и славе. Заткнуть рот всем очернителям и скептикам. Той фотографии в инвалидном кресле можно противопоставить непреложный факт: около двух месяцев спустя Майкл уже готовился в жестоком режиме к туру-возвращению, о котором тогда еще никто не знал. Он танцевал на износ по четыре часа в день, доводя до изнурения даже своего хореографа Лавелла Смита, которого нанял для того, чтобы тот помог ему войти в форму. Лавелл был одним из танцоров в видео «Smooth Criminal» и со временем стал доверенным хореографом моего брата – именно поэтому он был нанят для приватных занятий в Лас-Вегасе.

Майкл набирал силы с каждой неделей. Он даже сбросил вес, хотя мне казалось, что сбрасывать там было уже нечего. Опять же, некоторые указывают на его «худобу», говоря, что это был признак для беспокойства. Майкл похудел уже после суда, а спортивный режим сделал его еще стройнее. Но для Майкла это была нормальная ситуация – после каждого своего тура он терял три дюйма в талии. Просто он сбрасывал вес в результате ежедневных четырехчасовых тренировок. Это неслабое расписание – особенно для человека, который, по утверждению одного из биографов, «нуждался в пересадке легкого». К концу 2008 года Майкл был в настолько хорошей форме, что как-то за несколько недель до смерти, столкнувшись с другом в приемной у врача, даже поднял полы рубашки и спросил: «Как тебе мой пресс? » Такова была частная правда, стоявшая за публичным имиджем.

Окружавшие Майкла люди почувствовали, что он снова разогревается, когда он начал просить записывать ему компакт-диски, как в старые времена. Майкл был настолько одержим отслеживанием трендов в современной музыке, что каждую неделю ему, бывало, присылали первую десятку песен из чарта Billboard Hot 100, собранную на один компакт диск, и еще четыре диска с песнями из R& B, электро-, танцевального и евро-чартов. Он внимательно прослушивал каждую вещь, чтобы понимать, что в данный момент модно и что продается, - ведь он всегда хотел оставаться на шаг впереди. Теперь, после перерыва, он возобновил эту традицию. Как выразился один из его приближенных, «он готовился снова погрузиться в работу. Он писал песни, хорошо выглядел, стильно одевался – он взялся за свою жизнь. Он был в ладах с собой». Я одновременно нахожу в этом утешение и вижу иронию судьбы: Майкл с надеждой смотрел в будущее, у него было столько планов… Он покупал новый дом в Лас-Вегасе и собирался выстроить там новый Неверленд, незапятнанный полицией; он с нетерпением ждал предстоящего тура в Лондоне, потому что Принс, Пэрис и Бланкет наконец смогли бы увидеть своего папу на сцене; он также понимал, что тур даст ему возможность вернуть контроль над своей жизнью и заработать достаточно денег, чтобы избавиться от сковывавших его долгов. Он снова смотрел на жизнь с оптимизмом. Он был в форме. Он думал о будущем.

После окончания тура «This Is It» и нескольких недель отпуска Майкл планировал дать ряд концертов в Китае. Далее он присматривался к возможности выступить в перерыве Суперкубка по футболу в 2011 году (где в итоге выступила группа Black Eyed Peas), чтобы повторить свой легендарный успех 1993 года. А после, до 2014 года, у него в рукаве было еще два тура: «возвращение на бис», о котором пока никто не знал. Вопреки всеобщему представлению его лондонские концерты были только началом, а вовсе не концом. Я слышал, что Майкл сказал в марте 2009-го: «Когда я говорю “Вот и все”, это действительно означает “все”… Это финальный выход». Но он умел дразнить людей и был одаренным продавцом: если люди подумают, что в Лондоне будет последняя возможность увидеть его выступление, они со всех ног бросятся покупать билеты. Простое правило ограниченного предложения и высокого спроса. Многие недооценивали коммерческую проницательность Майкла, потому что он был мастером напускать туман, создавать мистерии и устраивать большие сюрпризы.

Надо признать, что делалось это не только ради нагнетания ажиотажа. Майкл волновался, сможет ли продать билеты, и анонс тура был для него способом пощупать воду, померить температуру общественного настроения. Его уверенность в себе была подорвана испытаниями, через которые ему пришлось пройти. Получится ли у него продать пять концертов, не говоря уже о десяти? Именно поэтому он выбрал для тура Лондон, а не Америку: он боялся, что Америка не примет его так, как Европа. Это не упрек в сторону его фанатов, но признак того, насколько глубокую рану оставили в его душе годы заголовков о совращении детей и отношение к нему в родной стране. Он стал сомневаться в том, что его популярность пережила эти обвинения. После тура HIStory прошло много времени, и теперь ему было уже пятьдесят лет. Поэтому артист, который некогда выступал перед 180-ю тысячами человек на ипподроме Aintree в северной Англии, теперь выбрал арену O2 с вместимостью всего 20 000 человек. Начинать реабилитацию нужно с малого. Понемножку. Я думаю, Майклу нужно было увидеть масштабы любви, прежде чем он смог поверить в то, что его фанаты не отвернулись от него.

Настал 2008 году, и Майкл не только снова жаждал выступать, но и расписал себе план на пять лет вперед. Но чтобы разобраться во всем этом и понять, как это секретное будущее начало обретать очертания, нам прежде нужно перенестись назад, в 2005 год, когда Майкл вышел из здания суда и, поклявшись никогда больше не жить в Неверленде, отправился в Бахрейн сочинять музыку с принцем Абдулой.

Как только Майкл получил назад свой паспорт, он тут же отправился на Восток вместе с детьми и няней Грейс, имея в виду, возможно, даже остаться там на постоянное проживание. Он воспринимал Америку как хорошего друга, который предал его, и ему не хотелось какое-то время иметь с ней ничего общего. Но, как после узнали друзья, не поддержавшие его в час нужды, Майкл всегда возвращался. Ему нужно было время на то, чтобы снять напряжение: после суда он страдал от приступов депрессии, что было вполне закономерной реакцией на стресс. Когда он садился в самолет, он был тенью самого себя прежнего и был бесконечно благодарен королевской семье Бахрейна за то, что они предоставили ему убежище.

Поначалу я беспокоился, чем все это закончится: хотя я принимал непосредственное участие в основании компании Two Seas Records, внезапно меня оставили за бортом. Сделка превратилась в партнерство между моим братом и Принцем. Теоретически я мог бы помахать своим подписанным контрактом, но я не стал этого делать, так как последнее, что нужно было Майклу, это оказаться втянутым в судебный иск. Иногда есть более приоритетные вещи, чем личные обиды. Важно было, чтобы Майкл чувствовал себя хорошо, - и в этом смысле все, казалось, шло прекрасно: Принц оплачивал большую часть расходов Майкла, пока тот был в Бахрейне. Такое «гостеприимство» является обычаем в правящих семьях на Ближнем Востоке. Подарки являются нормой, и поэтому Майкл без задней мысли считал оказанное ему гостеприимство подарком и не понимал, что оно является частью контракта. Он считал, что приехал туда для создания лишь одного альбома – и вот тут все уперлось в гигантское недоразумение. Подписанный контракт в общих терминах связывал Майкла обязательствами на музыку, мюзиклы, фильмы и книги. Когда Майкл это понял, он просто ушел: он не собирался позволять кому-либо «владеть» собой. Он вернулся в Лондон, после чего переехал в Дублин, поначалу живя в доме у танцора Майкла Флэтли, а позже сняв собственный дом. Он начал сотрудничать с will. i. am из группы Black Eyed Peas, а затем вызвал к себе продюсера Рона Фимстера: Рон работал с такими артистами как Ne-Yo и 50 Cent.

Сотрудничество с этими композиторами было вполне в духе Майкла, который всегда хотел оставаться современным. Принц в Бахрейне, конечно, совсем не был этому рад и в конце концов возбудил иск, обошедшийся Майклу в 5 миллионов долларов. Печально, что сын короля прибег к таким методам борьбы, особенно когда мой брат сделал в некотором смысле больше, чем Формула-1, для того, чтобы обозначить Бахрейн на карте мира. Но и подписать контракт, не прочитав его условия, - это было, к сожалению, очень типично для Майкла. Совсем как в 2000 году, когда он обнаружил, что Sony не вернет ему его мастер-записи. Слепое доверие советникам и вера в честность других людей были его «ахиллесовой пятой» еще с тех пор, как Джозеф заведовал нашими контрактами, когда мы были детьми. Майкл понял, какой властью наделял окружающих, когда однажды случайно подслушал слова юриста: «Да Майкл даже не подписывает собственные бумаги! Он ничего не решает… Все решаем мы». Это стало болезненным напоминанием о том, что его воспринимали в первую очередь как бизнес, и только во вторую – как человека.

Думаю, именно подобные замечания побудили его к тому, чтобы попытаться отстоять свою позицию в некоторых контрактах. Однако реальность заключалась в том, что погоня за автономией сделала его уязвимым для судебных исков и попадания под чужой контроль. Меня всегда поражало то, как годами специалисты один за другим приходили в его жизнь и каждый пытался контролировать ее, управлять ею и вмешиваться в ход событий, не оставляя Майклу пространства для маневра. Это был удивительный феномен: как профессионалов преображала мания величия, едва они оказывались с ним рядом, получали возможность советовать ему или оказывать на него влияние. Мне тяжело было слушать, как брат жаловался на то, что различные люди пытались его «контролировать», особенно когда он не мог возразить им или взять на себя ответственность, потому что не любил конфронтации. Многих своих сотрудников он увольнял письменно. И всегда говорил: «Я – как моя мать: никого не могу выгнать! »

Но мне кажется, он не понимал, до какой степени люди им пользовались – и до какой степени он позволял им это делать, – вплоть до суда 2005 года. Именно там мы услышали, как он давал Джун Чендлер свою кредитную карту в свободное распоряжение и как не досчитался почти миллиона долларов, дав одному из помощников генеральную доверенность на ведение своих дел. Такие примеры побудили меня найти в окружение Майкла правильных людей. Честно говоря, Принц Абдула показался мне большим поклонником, хорошим и искренним человеком. К сожалению, Майкл недопонял условия контракта (он часто не читал контракты) и таким образом в итоге оказался с пятимиллионным долгом, который просто не мог себе позволить.

Не будет преувеличением сказать, что Майкл был осажден судебными исками: они летели в него со всех сторон – от людей, которые не могли не знать, что он находился в затруднительном положении. Каждый решил пнуть упавшего: перед Майклом стояли иски общей стоимостью в 100 миллионов долларов в дополнение к бремени его 300-миллионного займа. Если бы он проиграл их все одновременно, он оказался бы без цента в кармане. Майкл попытался остановить отступление, решив провести реструктуризацию займов. Fortress Investment Group из Нью-Йорка выкупила его долг в 272 миллиона у банка Bank of America и выдала ему новый заем свыше 300 миллионов, чтобы высвободить немного наличных. Я полагал, что с выплатой первого займа, который был на гарантии Sony, лейбл звукозаписи исчезнет из поля зрения, но я ошибся. Как выяснилось, Sony помогла выполнить реструктуризацию и взамен оставила за собой право выкупить 25 процентов из принадлежавшей Майклу половины музыкального каталога. На случай, если бы его финансовая ситуация продолжила ухудшаться и дальше, они также оставили за собой право первенства в выкупе оставшейся четверти (при условии предложения равной цены), таким образом обезопасив себя от возможного совладения с нежелательным партнером. Но это были лишь права, зафиксированные на бумаге: пока Майкл по-прежнему владел 50-ю процентами, хотя подобное соглашение стратегически ослабило его позицию.

Хорошей новостью стало то, что он выкупил назад пятипроцентную долю каталога, которую держал его бывший юрист Джон Бранка. Майкл был рад, что Джон больше не имел финансового интереса и влияния в каталоге. По моему мнению, эти некогда замечательные деловые отношения были разрушены, потому что в критический момент Джон отстаивал интересы не одного только Майкла.

Тем временем Неверленд был в беде, потому что Майкл задерживал зарплаты персоналу и оплату счетов за ветеринарные услуги. В результате у него накопилось 300 000 долларов задолженности перед работниками. И не только перед ними: композиторы и музыканты не получали оплату месяцами. Но те, кто любил Майкла, не жаловались и не давили на него: они верили, что он позаботится о них, когда наладит свою жизнь. Так поступают настоящие друзья.

Майкл, конечно, был в ярости от своей финансовой ситуации. В его представлении, бухгалтера, которым он платил, должны были своевременно отвечать на выставленные счета и распределять деньги. Как любой артист, он доверял своей команде следить за порядком в делах. К марту 2006 года обстоятельства вынудили его закрыть ранчо, и все животные были отданы в заповедники и специальные центры. Мне грустно было видеть гибель Неверленда - я знал, что Майкл вложил в него сердце и душу, – но теперь некогда было разводить сантименты: требовалось спасать имущество. Майклу нужно было сбросить жир и удержать костяк своих активов: ранчо и каталог.

В то лето Майкл получил пакет документов, который, по его словам, все объяснял. Я сам никогда не видел этих документов, поэтому не знаю, что в них было, но Майкл поделился своим открытием с Рэнди, и тот привел с собой группу советчиков, чтобы во всем разобраться. Эти документы убедили Майкла в том, что определенные лица замышляли против него план: они хотели заставить адвокатов, поставщиков и кредиторов подать иски, которые подтолкнули бы моего брата к вынужденному банкротству. Майкл немедленно велел своей новой команде юристов изучить ситуацию и выяснить, что можно предпринять. Также он хотел направить эти документы генеральному прокурору США. Его команда подготовила заявление: «На основании череды событий, отразившихся на личной и профессиональной жизни Майкла в последние годы, он давно начал подозревать некоторых людей, которым доверял действовать от своего имени». Я не знаю, что стало с теми документами потом – после смерти Майкла многие вещи просто исчезли.

Майкл доверял все меньшему числу людей, но был один человек, которому он верил как другу – этот человек потихоньку неофициально советовал ему с самого 2000-2001 года. Однако со временем в результате двух инцидентов Майкл начал сомневаться в преданности этого человека. Первый инцидент случился на частном мероприятии, когда этот человек вдруг попросил Майкла станцевать. Майкл усмехнулся, подумав, что это шутка. «Нет, Майкл, я хочу, чтобы ты станцевал для моих друзей», - настаивал этот человек. Майкл не забыл совет, который дал ему однажды Фред Астер: «Помни, что ты не дрессированная обезьяна. Ты – артист. Ты танцуешь только для себя, и ни для кого больше». «Я не в настроении танцевать, - сказал Майкл. – Но спасибо, что попросил». Выразил свою позицию. Взял изъян на заметку.

Неизменно доверчивый, мой брат продолжил общаться с этим другом, и даже часто гостил у того дома. Но Майкл никогда не спал крепко по ночам… и по-прежнему любил шпионить. И вот однажды ночью, будучи не в силах заснуть, он пошел прогуляться и подслушал, как хозяин дома говорит о нем с кем-то по телефону. По мере развития разговора стало понятно, что человек на другом конце провода был влиятельным начальником в Sony. Это было году в 2002-2003 – как раз во время войны, объявленной Майклом против таких людей, как Томми Моттола. Майкл делился с хозяином дома всеми опасениями по поводу своего окружения, всеми своими мыслями и планами. Ему казалось, что этот человек заслуживал доверия. Но услышав этот тайный ночной разговор, он вдруг понял, что его «союзник» поддерживал дружбу с высшими эшелонами в Sony. Майкл встревожился, услышав неблагоприятные для себя вещи, но ничего не сказал. На следующий день он собрал вещи и уехал, оставив хозяина в недоумении по поводу своего столь скорого отбытия.

И снова братья почувствовали необходимость защитить Майкла. Он уже с трудом доверял собственной тени, но все, что мы могли сделать, - это привести новых людей, которые предлагали ему другую стратегию для приведения его жизни в порядок. К 2007 году он находился на краю в финансовой черной дыры, которая могла стоить ему всего состояния. Часы над его имуществом громко тикали.

Но сам Майкл, вероятно, их не слышал, потому что его голова была занята шумом, касавшимся личной безопасности. В этот период во время каждого визита в Нью-Йорк, а иногда и в другие города, он незаметно носил под одеждой бронежилет. Он не афишировал этого и, наверное, просто чувствовал себя в нем спокойнее. Вот настолько он был встревожен.

«Волшебник страны Оз» и «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» были двумя самыми любимыми фильмами Майкла. Через сеть своих друзей-продюсеров он прослышал, что Warner Bros. собирается адаптировать книгу Роальда Даля, и отчаянно захотел сыграть Вилли Вонку в новой экранизации – которая потом вышла под названием «Чарли и шоколадная фабрика». Однако события 2003 года поставили крест на всех его планах, и роль, которую он называл «ролью своей мечты», досталась Джонни Деппу.

Теперь, в 2007 году, Майкл ухватился за возможность воссоздать Изумрудный город из «Волшебника страны Оз» в виде комплекса развлечений и отдыха.

Хрустальный город был задуман как наше с Майклом собственное королевство отдыха, на бумаге включавшее тематический парк Неверленд и академию сценического мастерства имени Джексонов. У нас состоялось четыре совещания, на которых мы дали волю воображению. План заключался в том, чтобы построить город на Ближнем Востоке, на возделанном участке земли посреди океана. Там была бы копия улицы Родео Драйв, расположенная на берегу канала с гондолами в венецианском стиле, были бы поместья и кварталы в стиле Бель-Эйр, торговый центр в форме осьминога, технологический пассаж, гольф-корт на 18 лунок, амфитеатр для концертов, пристань для яхт и монорельсовая дорога, соединяющая все объекты. «И мы можем устраивать парад Хрустального Города, как в Диснее! - мечтал Майкл. – И потрясающее световое шоу по ночам – каждую ночь! » Он хотел разместить на крыше каждого из четырнадцати отелей по гигантскому кристаллу, чтобы во время светового шоу каждый из кристаллов отражал луч света в следующий, соединяя таким образом все отели в световую паутину, сияющую над городом. Но на то, чтобы осуществить эту мечту, у нас не было денег.

Поэтому когда в декабре 2007 года я оказался в Габоне, в Африке, в составе делегации бизнесменов, я выпустил усики и нащупал нужный контакт: мой друг-архитектор упомянул «доктора», который «знал многих людей» и жил в районе Брентвуд в Лос-Анджелесе. Надо было приехать в Габон, чтобы там мне порекомендовали человека, жившего в моем старом районе! Но так уж бывает в жизни. «Его зовут доктор Томе-Томе, - сказал архитектор. – Я вас познакомлю».

Прямолинейный, бескомпромиссный, бесцеремонный ливанец, доктор Томе-Томе был далек от обходительного бизнесмена и свою докторскую степень получил определенно не в академии изящных искусств. Но когда мы с женой Халимой посетили его дом в марте 2008 года, он был учтив и всем своим видом подтверждал восторженные рекомендации, которые мне о нем дали. Сначала, казалось, он стремился нас впечатлить: показывал нам старые военные фотографии и альбомы, на которых пел во времена молодости. Но вскоре мы уже перешли к разговору о делах и Хрустальном городе. Я намеренно не упоминал имени Майкла, так как сначала хотел посмотреть, увидит ли он ценность в самом проекте.

За следующие две недели между нами состоялись четыре встречи, и Томе-Томе, казалось, был искренне заинтересован в том, чтобы воплотить проект в жизнь. Он обратился к своим знакомым на Ближнем Востоке в поисках консорциума богатых нефтяников-инвесторов, готовых вложить в дело 6 миллиардов долларов, и обещал докладывать мне, как идут дела.

Ни с того ни с сего пришла новость, что кредитор собирается лишить Майкла права выкупа закладной за Неверленд на сумму 23 миллиона, поскольку брат задолжал по платежам. От мысли о том, что ранчо находится под угрозой, мне стало плохо. Я смотрел репортажи об этом по телевизору, читал статьи об этом в газетах и наконец сказал своей жене Халиме: «Только через мой труп эти банкиры продадут Неверленд! »

Казалось, что единственным способом спасти ранчо для Майкла было продать его 500-миллионную долю в музыкальном каталоге. Мой разум работал лихорадочно, переживая за вопросы, которые я не в состоянии был контролировать. И вдруг в моей голове возникла спасительная мысль: доктор Томе-Томе! Халима выразила неуверенность: «Но ты же едва знаешь его…» - «А какие еще варианты у нас сейчас есть? » - спросил я. Если Томе-Томе мог вывести меня на людей большого богатства для создания такого масштабного проекта, как Хрустальный город, то уж спасение Неверленда наверняка обойдется ему в сущие копейки. Я позвонил нашему новому другу, и 13 апреля 2008 года мы встретились у него дома. Я пока не сказал Майклу о том, что происходило, потому что сначала хотел провести переговоры сам.

Приехав к Томе-Томе, я обрисовал ему сложность ситуации моего брата и рассказал о его подозрениях относительно долга. «Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы помочь? » - спросил я. Томе-Томе взял в руки деловой журнал. На обложке был изображен почтенный лысый джентльмен лет шестидесяти с густыми бровями. «Вот этот человек».

«А он согласится? » - засомневался я. «Я за этим прослежу», - ответил Томе-Томе с уверенностью, истоки которой мне не нужно было понимать. Все, что мне нужно было знать, это что Том Баррак, ливанец, председатель инвестиционной фирмы Colony Capital, контролировавшей активы на сумму приблизительно в 40 миллионов, был у него в записной книжке (рядом с директорами Miramax и сетей отелей Hilton, Fairmont и Raffles). Как серьезный игрок на рынке, Баррак казался идеальным кандидатом для спасения ситуации.

Когда несколько дней спустя пришел ответ, что Баррак заинтересован во встрече, я запрыгнул в машину и направился прямиком в Вегас, где Майкл теперь снимал временный дом. К сожалению, как было заведено в окружении моего брата, его охранники из Нации Ислама не впустили меня, когда я приехал. «Погодите-ка, - возмутился я в домофон на воротах. – Благодаря мне вы получили эту работу, а теперь будете указывать мне, когда я могу, а когда не могу его видеть?! » - «Его здесь нет, Джермейн», - ответил голос. Щелк.

Решив не отступать, я заселился в отель MGM и в тот день еще три раза ходил к дому Майкла. Все три раза меня заворачивали назад. Я чувствовал себя, будто навязчивый поклонник. В конце концов я потерял терпение и позвонил маме, которая позвонила няне Грейс… и после этого электрические ворота открылись. Какой-то охранник в костюме и с рацией сказал мне, что у меня «двадцать минут и ни минутой больше», потому что Майкл собирается ехать в магазин. Пока я ждал внизу в прихожей, я заглянул в гостиную. Она была полна складских ящиков и коробок. Все в этом новом месте казалось необжитым.

Майкл, улыбаясь, спустился по лестнице, и мы обнялись. Как обычно, когда я – или кто-либо из членов семьи – пробивал искусственную броню, выстроенную его командой, общение между нами протекало легко, как в старые добрые времена. Я рассказал брату о том, как его люди со мной разговаривали. Он в ответ наклонился ко мне и прошептал: «Тут каждый считает, что управляет ситуацией, – но скоро все изменится». Я не поверил ему – он твердил о том, что сменит персонал, еще со времен лондонской церемонии World Music Awards 2007 года. Я перешел прямо к причине своего визита – и вот тогда 20-минутный интервал, выделенный мне охраной, растянулся на часы. Когда я описал финансовые перспективы, открывавшиеся с приходом Тома Баррака, Майкл обалдел. Моя сестра Ла Тойя с тех пор сетовала, что не смогла «защитить» Майкла от таких людей как Томе-Томе, но знай она всю предысторию и весь ужас той ситуации, сомневаюсь, что она осталась бы при своем мнении. Намерения тогда у всех были исключительно благими. И важно было то, что это понял Майкл, потому что может быть – может быть, эти два бизнесмена могли подобрать ключ и освободить моего брата из цепи, тянувшей его на дно.

23 апреля 2008 года я ехал через пустыню Невады вместе с доктором Томе-Томе на его первую встречу с Майклом. Томе-Томе, очевидно, считал, что обладает отличным голосом, потому что уверенно распевал «Lonely Teardrops» Джеки Уилсона всю дорогу по Калифорнии и после пересечения границы штата. Нелегко сказать человеку, который собирается бросить твоему брату финансовый спасательный трос, что поет он отвратительно. Я дипломатично вставил в магнитолу компакт-диск, и заиграла «Earth Song». Как раз вовремя, Майкл. Весь остаток путешествия я думал только о том, что мне предстоит познакомить двух людей, которые являются полярными противоположностями. Томе-Томе был резким, упрямым человеком со взрывным темпераментом. Но я знал, что он не станет втирать очки моему брату: он был не из породы подхалимов и не терпел ерунды. Как раз тот, кто нужен был Майклу в данный момент. И в конце концов, этот «посредник» был привлечен только для того, чтобы содействовать спасению Неверленда – в этом я видел его единственную задачу.

Получилось так, что первая встреча между Майклом и Томе-Томе прошла хорошо, и после Майкл поговорил по телефону с Томом Барраком. Это придало ему уверенности в том, что за разговорами последует дело. Томе-Томе был человеком решительным. Он взял ситуацию под уздцы и дал понять, что пора навести порядок в этом доме Джексона. «На следующей неделе мы прилетим сюда вместе с Томом и начнем работать над тем, чтобы вы вернули себе контроль над своей жизнью», - сказал он.

События развивались с головокружительной быстротой, и за то, что произошло дальше, я могу благодарить только нашу с Майклом духовную связь. Мне в руки попало электронное письмо, в котором говорилось, что если мы хотим спасти Неверленд, нужно действовать немедленно. Из соображений конфиденциальности я не буду разглашать авторство этого письма, но оно было послано на адрес моих управляющих из кредитного офиса, который пытался связаться с Майклом по поводу грозящей ему потери права выкупа закладной. Кредиторы выражали готовность сотрудничать с Майклом в поиске решения. Банку оказалось не все равно. Вот поди ж ты, и так бывает. Если бы только в мире Майкла все было так просто...

Это присланное мне письмо было последней отчаянной попыткой помочь. Датированное 29-м апреля 2008 года, оно гласило: «Уважаемый Джермейн, наша команда работает над этим файлом уже два месяца, но наталкивается на многочисленные препятствия в лице… юристов. Нам очень досадно видеть, как столь выгодное для Майкла предложение отклоняется снова и снова. Это вынудило меня вступить в прямой контакт… с вами и Майклом».

Я немедленно сообщил об этом письме Томе-Томе. Он от лица Майкла, не уведомляя об этом никого больше, несколько дней спустя встретился с кредиторами в их зале заседаний. Именно там стала, наконец, понятна вся срочность ситуации: у Майкла было время до десяти утра следующего дня, чтобы выплатить 23 миллиона задолженности, иначе он лишался права выкупа закладной. Сам он при этом полагал, что у него было время до трех часов дня. Если бы я не получил этого письма, он ждал бы до трех часов – и потерял ранчо с рыночной стоимостью в 66, 8 миллионов. И тогда все остальные костяшки домино начали бы падать одна за другой. На том совещании Томе-Томе позвонил Тому Барраку по спикерфону и в присутствии кредиторов «заставил» его перевести 23 миллиона, сказав: «Ты должен это сделать. Я прошу тебя об этом». Следующим утром в 9: 54, за шесть минут до истечения отведенного нам срока, Том Баррак перевел 23 миллиона долларов, получив взамен в собственность 50% Неверленда. Ранчо было спасено, и я был вне себя от радости. Могу только представить, что чувствовал Майкл.

Люди часто спрашивают, почему в июне 2008 года Томе-Томе был назначен менеджером Майкла. Вот в этом и была основная причина: что бы ни происходило после, тогда он и Том Баррак были героями. Не только в моих глазах, но и в глазах Майкла тоже.

Картина, развернувшаяся в последующие несколько недель, когда Томе-Томе принялся за дела моего брата, стала настоящим откровением. Тогда я понял, как близок на самом деле Майкл был к финансовому Армагеддону. «Джермейн, траты просто вопиющие, - отрапортовал мне Томе-Томе, внимательно изучив все детали. – Мы еще не выиграли войну». Именно тогда он рассказал мне, что Sony вычитает с Майкла непомерные суммы за какие-то канцелярские принадлежности, что 150 000$ в месяц тратится на охрану и еще столько же – на цветы, и что на счету в банке у Майкла всего 600 000$. Майкл был ярким примером того, как можно оказаться бедным в части наличности, обладая при этом имущественным богатством. Его доля в каталоге Sony-ATV оценивалась в 500 миллионов долларов, каталог его собственной музыки MIJAC – в 85 миллионов, спасенное теперь ранчо – в 66, 8 миллионов, а личные вещи, произведения искусства и антиквариат – еще примерно в 20 миллионов.

К счастью, финансовая помощь все изменила. Том Баррак не просто спас ранчо, он буквально спас моего брата, потому что взял на себя эксплуатационные расходы. Это дало Майклу передышку, в которой он отчаянно нуждался.

Майкл вышел из этой передряги, не потеряв своих основных активов. Может быть, он получил несколько царапин, синяков и шрамов от всех этих долгов и судебных исков, но тем не менее он пережил все, что уготовила ему судьба. У него все еще оставались огромные долги – займы, которые он брал под два своих музыкальных каталога, - но при тщательном планировании и сокращении расходов он мог сосредоточиться на построении нового будущего. Майкл вышел из кризиса. Теперь все должно было наладиться – особенно с учетом сделки, которая ждала его впереди. Это был май 2008 года.

«Скажи мне, что ты об этом думаешь», - попросил меня Майкл тем летом во время моего последнего визита к нему в Вегас. Он достал несколько фотографий интерьера и экстерьера особняка с бассейном, окруженным пальмами. Дом был расположен на 16-ти акрах земли в центре города. «Я очень, очень хочу его приобрести», - сказал Майкл. – «Ты хочешь насовсем переехать в Вегас? Как ты выносишь этот город? » - «Я его обожаю… Посмотри на деревянную отделку, посмотри на участок! » - восклицал Майкл с энтузиазмом, показывая мне фотографии.

Тогда я узнал, что дом принадлежал брунейскому Принцу Джефри. «Одна эта работа по дереву стоит миллионы! » - добавил Майкл. Дом был не в его прежнем вкусе – в нем не было и намека на тюдоровский стиль. Он был роскошным, с красновато-коричневой крышей. Все в жизни Майкла, казалось, говорило о переменах и о его желании перевернуть страницу. Если в чем-то поместье и имело сходство с Неверлендом, так это в наличии озера, фонтанов и водопадов: Майклу необходимо было постоянно слышать звук бегущей воды. Брат впервые приглядел этот дом в 2007 году, и теперь, в 2008-м, твердо решил его приобрести. Год спустя (хотя это и отрицали публично) переговоры по этой сделке шли полным ходом и Майкл готовился внести за «дом своей мечты» первый платеж в размере 15 миллионов долларов из аванса по контракту This Is It. Америка была прощена, и он вместе с детьми намеревался пустить корни в Вегасе.

Майкл и Том Баррак нашли общий язык с самой первой встречи. Я улыбнулся, когда Том сказал мне, что был приятно удивлен знакомством с моим братом: он подсознательно ожидал увидеть недалекую поп-звезду и «был впечатлен тем, как умен Майкл». – «Так все говорят», - ответил я. А виноваты во всем газетные передовицы.

Вместе с Томе-Томе мы прилетели в Вегас из аэропорта Санта-Моники на частном самолете. Когда мы прибыли, по улыбке Майкла ясно читалось, как благодарен он был людям, изменившим его жизнь к лучшему в столь критический момент.

«Первое, что я вижу, Майкл, - сказал Том, - это что вы были окружены людьми, которые пользовались вашим положением. Я с удовольствием стану вашим партнером, человеком, с которым вы сможеше работать и которому сможете доверять». В тот день и часто после этого они разговаривали о планах на будущее. Майкл всегда оживлялся в присутствии людей, которые могли сделать его замыслы реальностью. Том хотел построить «Башню Thriller», аттракцион с 3-D эффектами, на территории своего отеля Flamingo Hilton. Насколько мне известно, частично спонсировать проект должен был Шейх Тарек из Дубая. «Аттракцион будет построен в вашу честь, и вы сможете выступать когда и как захотите», - сказал Том. При этих словах Майкл протянул руку за спину и вынул свой королевский бриллиант: музыкальный каталог Sony-ATV. Стопка бумаг примерно в фут толщиной приземлилась на стол с глухим стуком: 400 000 песен звучали весьма увесисто. «Вы заинтересованы в том, чтобы стать моим партнером в этом? » - спросил Майкл. Завязался разговор о трудностях, которые Майкл испытывал с Sony, и о том, сколько денег он занял под залог каталога. Том сказал, что «очень заинтересован узнать подробности», но, по-моему, дальше этого дело не пошло. Наверняка я не знаю, так как после той встречи в моих услугах больше не нуждались, за исключением нескольких телефонных звонков.

Кажется, Томе-Томе обратился против меня в тот момент, когда я привел в переговоры юриста. Прошлое – хороший учитель, и я не собирался оставлять брата без непредвзятого советчика в окружении двух посторонних людей, какими бы надежными они ни казались. Адвокат Джоел Катц был моим другом со времен Motown и представлял мои интересы в дни Victory-тура. Он был самым честным юристом в городе, и я знал, что он присмотрит за Майклом. Но Томе-Томе это не понравилось: он сказал, что «не хочет встречаться с сукиным сыном – адвокатом». Так проявлялась его вспыльчивость, которую Майкл со временем хорошо узнал и невзлюбил. Темперамент нашего нового друга не стал бы терпеть долго никто из Джексонов. На самом деле, Майкл поначалу шутил о том, каким «страшным» и «пугающим» был Томе-Томе, но я знаю, что при этом намерения у него были добрые, какой бы грубой ни была его манера общения.

Я боролся за место за столом для Джоела и в конце концов победил. Майкл тоже симпатизировал ему и даже наградил кличкой «Рузвельт»: когда Джоел носил очки, он напоминал моему брату Франклина Рузвельта. Те, кому Майкл давал прозвище, задерживались в его кругу.

Дни Томе-Томе были сочтены с того момента, когда он организовал аукцион вещей из Неверленда, надеясь таким образом собрать денег, чтобы погасить еще часть долга. Майкл одобрил аукцион, но полагал, что продана будет только мебель, хранившаяся на складе. Не успел он опомниться, как началась полная распродажа имущества из Неверленда. Майкл пришел в ужас и ярость, когда узнал, что личные, дорогие его сердцу вещи – включая его коллекцию статуэток Lladro, - уйдут с молотка на аукционе Julien’s. Ему пришлось обратиться в суд, чтобы предотвратить продажу.

Месяц спустя Томе-Томе будет уволен в письменной форме. Но еще до наступления того дня я как-то попытался организовать встречу с Майклом и обнаружил, что Томе-Томе, как и все его предшественники, превратился в привратника для моего брата. «Я не понимаю, зачем ты приходишь. Твой брат не хочет тебя видеть, - напомнил он мне. – Если человек не желает тебя видеть, зачем унижаться и возвращаться снова и снова? » Буду откровенен, меня эти слова задели. Но когда я обсудил это с мамой, она, как всегда, дала мудрый совет: «Джермейн, посмотри на это с другой стороны. Ты помог своему брату в минуту, когда он действительно в этом нуждался, и он это знает. Теперь отойди в сторону…» Я был удручен, но отнесся к ситуации философски: я сделал все, что мог, и в отличие от людей вроде Томе-Томе, которые не понимали, в какую текучку попали, я был константой в жизни брата, и навсегда ею останусь.

Семя тура This Is It было посажено где-то в марте-апреле 2008 года, как-то за ужином между Майклом и Томом Барраком, когда шли разговоры о рефинансировании. Всем, включая моего брата, было понятно, что заработать большие деньги, которые обеспечили бы его будущее, он мог только одним способом: снова поехав в тур. Майкл смотрел на вещи реалистично. Как он позже сказал своей визажистке Карен Фей, если бы не тур, ему пришлось бы идти работать в Макдональдс. Но о гастролях в одном городе он подумывал уже давно. Еще до судебного процесса он часто говорил: «Почему я не могу остаться в Париже и выступать там? Тогда поклонники со всей Европы могли бы приехать на мои концерты».

Положил начало этой инициативе доктор Томе-Томе: это он связался с промоутерами AEG и Live Nation, чтобы узнать, насколько те будут заинтересованы. Фирма AEG впервые появилась на нашем радаре в 2004 году, когда я встретился с ее представителями по поводу бродвейского мюзикла, основанного на истории Джексонов. Тогда они проявили заинтересованность, но хотели дождаться вердикта в суде, и отсутствие у них веры в положительный исход меня оттолкнуло.

Но настал 2008 год, и Том Баррак в конце концов скрепил сделку для Майкла, созвонившись во время того ужина с миллиардером Филом Аншутцем. Фил был владельцем Anschutz Entertainment Group (AEG). Том сказал ему: «Со мной тут Майкл Джексон. Что ты можешь для него сделать? » Это знакомство положило начало всей стратегии «возвращения». На бумаге этот союз выглядел хорошо, потому что Фил тоже был филантропом: он пожертвовал на благотворительность около сотни миллионов долларов и имел долю в ряде самых больших спортивных и концертных площадок мира, включая Staples Center в Лос-Анджелесе и арену O2 в Лондоне. Кроме того, как один из самых богатых людей Америки он обладал чековой книжкой, отвечавшей замыслам Майкла. Вероятно, поэтому в рамках долгосрочной сделки с AEG мой брат получал буквально все, о чем просил. Соглашение включало гарантированную минимальную выплату в размере 36, 5 миллионов долларов и «потенциал в 300 миллионов», оцененный на основе продаж билетов и прибыли от прочих сопутствующих проектов, в числе которых был договор на три фильма. Насколько я понял, Майкл также настоял на том, чтобы в контракт был включен 15-миллионный первичный платеж за его новый дом в Вегасе. Другими словами, Майкл не просто выторговал себе гастроли в одном городе, но и устроил все так, чтобы его будущее было обеспечено. Дальнейшие планы включали соглашение на другие единичные концерты и еще два тура вместе с AEG. Где-то после 2011 года одним из этих туров должно было стать финальное воссоединение Jackson 5, и причина тому была только одна: мама сказала, что ей уже скоро восемьдесят, и прежде чем она покинет этот мир, она хочет увидеть своих сыновей вместе в последний раз. «Обещаю, что мы сделаем это для тебя, мама», - ответил Майкл, а он всегда бы человеком слова. После этого он планировал устроить еще один сольный тур – свой настоящий последний поклон. «И на этом я с выступлениями покончу – покончу! », - говорил он, планируя официальный выход на музыкальную пенсию в 55 лет. А после он потряс бы Голливуд своим кинематографическими проектами.

Поэтому те, кто считает, будто мой брат был на грани суицида и не имел видов на будущее, жестоко ошибаются. Сразу же после концертов This Is It в Лондоне ему на счет должны были поступить деньги, он покупал новый дом и имел захватывающие планы вплоть до 2014 года. У Майкла было множество причин, чтобы жить, но главное – он хотел жить ради чудесного будущего, которое выстраивал для Принса, Пэрис и Бланкета.

И вот мой брат взошел на подиум на пресс-конференции This Is It в Лондоне, чтобы анонсировать свое возвращение. Я смотрел эту пресс-конференцию из Лос-Анджелеса и понимал, что Майкл дразнил публику «последним поклоном», но также я заметил, что с братом что-то не в порядке. Его поведение, его опоздание в тот вечер вызвали много комментариев и в прессе. Публика строила догадки о том, почему он появился всего на пять минут, - некоторые утверждали, будто он сомневался в своем решении. Это была просто-напросто неправда.

Дело было в том, что ранее в тот день Майкл узнал о смерти своего близкого друга, гитариста Дэвида Уильямса. Он был глубоко шокирован этой новостью. Игра Дэвида, и особенно его гитарная партия в «Billie Jean», были неотъемлемым компонентом классического звучания Майкла. Дэвид был одним из тех редких гитаристов, кто ловит ритм с полунамека. Если Майкл мог мелодию напеть, Дэвид мог ее сыграть. Сыграть безупречно. Он был как клавишник и звукорежиссер Брэд Баксер, как ударник Джонатан Моффет, как звукоинженер Майкл Принс – мой брат не представлял себе тура без него. А теперь ему предстояло выйти на сцену и объявить о своем возвращении, зная, что Дэвида больше нет. Как всегда, Майкл повел себя абсолютно профессионально. Он взял себя в руки и мужественно надел маску шоумена на пять минут: вышел к журналистам как счастливый артист, сказал свою речь, поприветствовал поклонников и ушел, махнув на прощенье рукой. А потом, оказавшись в своем номере, разразился слезами.

Но, по крайней мере, мир знал: Майкл Джексон вернулся. Он отбросил свое инвалидное кресло. Готовься, Лондон! Готовься, мир!

* * *

Семейный сбор 14 мая 2009 года был организован специально, чтобы отметить 60-ю годовщину свадьбы мамы и Джозефа. Мы сказали родителям, что устроим для них тихий ужин с детьми в индийском ресторане «Chakra» в Беверли-Хилз. Однако Дженет подготовила сюрприз. О чем мама и Джозеф не знали, так это о том, что вся семья – первое и второе поколение – ждала их в полной тишине, собравшись в одной комнате. Майкл со своими детьми стоял позади толпы, в радостном предвкушении предстоящего сюрприза. Наконец, дверь открылась, вошла мама и все зааплодировали. Комната была обставлена как свадебный зал в миниатюре: вдоль одной из стен стоял главный стол, к нему примыкали тремя рядами другие длинные столы. Это был веселый, теплый семейный праздник.

Майкл к этому моменту уже четыре недели репетировал в зале Center Staging в Бербанке. Прослушивание и отбор танцоров состоялись, и Майкл подписывал двухлетний контракт в соответствии с планами, составленными на будущее, после Лондона. Первым номером, над которым он работал с Лавеллом Смитом, была хореография для «Dangerous» - Майкл хотел придумать новую адаптацию песни. Насколько мне известно, он «выступал отлично» и «порвал всех», работая над вращениями и прочими движениями, впечатляя своего гастрольного хореографа Трэвиса Пейна усердием в репетициях. Когда я разговаривал с братом в индийском ресторане, у меня не было сомнений в том, что он в хорошей форме, здоров и сосредоточен. Он был худым, но то была худоба атлета, и фотографии, до сих пор стоящие на столе у меня в гостиной, это подтверждают. Что важнее всего, он был рад «сделать нечто особенное для поклонников» и даже поговаривал о том, чтобы пригласить для участия в шоу Слэша и Алишу Киз. Во всяком случае, Майкл рассматривал такие варианты.

Единственное, на что он жаловался, это на то, что согласился «только на 10 концертов», как и было объявлено, но в какой-то момент из-за высокого спроса на билеты AEG добавили еще 40 шоу. И даже они продались в интернете всего за пять часов. Майкл был недоволен, что никто с ним не посоветовался, но при этом он ни разу не дал мне понять, что такое расписание было для него слишком интенсивным или неподъемным – это просто не соответствовало истине. Два концерта в неделю, как планировалось сначала, были для моего брата умеренной нагрузкой: именно так он выступал во время тура HIStory, но теперь ему при этом не нужно было путешествовать из города в город. Ему было уже пятьдесят, но на репетициях он танцевал как в 1996 году.

Для такого артиста, как Майкл, шоу This Is It были не тяжелее, чем прогулка в парке. Он приглядел себе особняк в Кенте в 30-ти минутах езды от арены и предвкушал возможность изучить юг Англии вместе с детьми. Вот что было для него на самом деле важно. Он не мог дождаться, когда Принс, Пэрис и Бланкет увидят его на сцене, но в то же время он устроил все так, чтобы проводить с ними много свободного времени. В этот период он нашел непростой баланс между работой и личной жизнью. Прошли те дни, когда он не спал ночами и писал песни до трех часов утра. Теперь он всегда завтракал и ужинал с детьми, и, уложив их спать около восьми вечера, вскоре после них и сам отправлялся в постель. Он крепко спал (его бессонница обострялась только во время туров), и выглядел безмятежным и довольным, каким я не видел его уже много лет.

Прежде чем все мы сели за стол, я беседовал с ним у бара, и во время разговора начал восхищаться его песней «Fly Away». Я стал напевать мелодию: «Baby don’t make me, Baby don’t make me, Baby don’t make me flyyyyyy away». Майкл присоединился: мы пели по очереди, прямо как в старые времена, и смеялись. «Я обожаю, как ты поешь бэк-вокал, Майкл», - сказал я ему. - «От тебя это вдвойне приятно слышать, - ответил он. – Я тоже обожаю твой бэк-вокал».

За ужином он сидел с детьми за столом вместе с Джеки, а Дженет устроилась в другом конце зала. В какой-то момент она вдруг начала издавать такие странные звуки, вроде как Джим Кэрри – наполовину крики, наполовину кудахтанье, и Майкл, засмеявшись, прикрыл рот рукой. Это явно была какая-то старая шутка, понятная лишь им двоим, и чем дольше Дженет дурачилась, тем больше он смеялся. Как брат и сестра в прежние времена. В итоге Майкл так разошелся, запрокинув голову и не силах больше сдерживаться, что только его хохот и был слышен в комнате. Сделаем стоп-кадр этого момента, и запечатлеем его во времени. Я очень рад тому, что это воспоминание навсегда останется со мной.

Когда Майклу пора было уходить, мы все обнялись на прощанье. «Вы же приедете в Лондон, правда? » - спросил нас Майкл. - «Конечно, мы все там будем» - ответил я, и остальные меня поддержали. – «Ну ладно. Увидимся в Лондоне! »

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒