Йозеф Геббельс – министр нацистской пропаганды 2 страница

Москвы, стоит вопрос о бытии или небытии нашего народа. Уже время объединиться под одним флагом для борьбы с захватчиками нашей родины. Оглянитесь вокруг. Мир бушует, готовится судный день для кремлевских палачей. Невинная кровь, пролитая ими в Тбилиси, в Познани, в Будапеште, требует возмездия,

их конец близок. Грузины! нам никто не поможет, кроме нас самих. Завоюем свободу в борьбе! Братский привет героическому венгерскому народу! Героизм венгров должен стать примером для всех порабощенных народов! Руки прочь от Венгрии! Долой советских оккупантов и их военную стаю, обагрившую руки кровью нашего

народа! Долой грузинских коммунистов – предателей Родины!

Да здравствует свободная, независимая Грузия! Семь предложений мы, семь парней оттачивали долгими вечерами. Собирались в тайне от родителей, одноклассников, жертвовали занятиями спортом, встречами с девушками, свободой. Отпечатали и расклеили 7 листовок на проспектах Руставели и Плеханова. Сегодня трудно себе представить, с каким неимоверными трудностями было связано все это, в условиях всеобщей слежки, всеобщего страха и психологического террора в обществе! Сейчас, прокручивая в памяти ретроспекцию дней, я удивляюсь, как мы уцелели отстрашного репрессивного аппарата КГБ, который тогда еще был весьма сильным в Грузии, несмотря на десталинизацию и смену руководства. Были определенные признаки того, что за нами следили задолго до ареста, знали наш каждый шаг, но опасались нашего ареста, принимая во внимание авторитет моего отца как писателя и общественного деятеля, любовь народа к нему, а также возможную реакцию грузинского общества. Поэтому КГБ сначала постарался расправиться с членами нашей организации неофициальными, скрытыми методами. Против нас была выпущена террористическая группа переодетых солдат 8-го полка КГБ, которая спровоцировав драку тяжело ранила одного из членов нашей группы в конце ноября 1956 года. Однако планы этой группы были разоблачены и тогда мы все (8 человек) были арестованы 14 декабря 1956 года, будучи учениками 11 класса средней школы. Газета «Комунисти» опубликовала фельетон «Сорняк», авторами которого были В. Тордуа и Г. Шубидзе (под псевдонимом “Гиоргидзе”), где я и мои друзья былиобъявлены «хулиганами», которые якобы на улицах не давали покоя честным гражданам, в фельетоне ни словом не упоминалось о нашей политической деятельности, ни о действительной причине нашего ареста. Статья заканчивалась словами: «под ногами хулиганов должна гореть земля». И она действительно горела. Нас поместили в одиночные камеры времен Берия и Рухадзе. Надзиратели были двух типов: одни сочувствовали, а другие (их было большинство) открыто выражали нам свое презрение. Следователи вели себя цинично, но вежливо (только что прошел судебный процесс бывших шефов МГБ сталинских времен Рапава и Рухадзе, они и их приспешники были расстреляны). Поэтому пытки были лишь психологического характера, долгие изнурительные допросы, неведение относительно родителей и близких, порой угрозы и «назидания». «Чего же ты хотел» говорили мне следователи, «отец дома построил для тебя коммунизм, зачем ты взбунтовался? » Я их обвинял в предательстве Грузии, а они обвиняли меня в предательстве «великой Советской Родины», но в конечном счете все-таки старались не озлобить нас окончательно. А причины этого были следующие: Как мне позже стало известно, прочитав пасквиль «Сорняк» мой отец тяжело заболел и слег в постель. Участились протесты грузинской общественности. Толпы возмущенных граждан окружали редакцию газеты «Комунисти» и ее сотрудники часто боялись показываться и входили в здание через черный ход. Одновременно во Франции был издан исторический роман К. Гамсахурдиа «Десница Великого Мастера» и имел большой успех, что заставило местные власти призадуматься, ибо в случае смерти моего отца возникала опасность международного скандала. Кроме этого начали протестовать выдающиеся грузинские писатели: Ш. Дадиани, Г. Леонидзе, Г.

Кикнадзе, Г. Табидзе, П. Ингороква и другие. Под их давлением В. Мжаванадзе был вынужден запросить Н. Хрущева о нашем освобождении. Доложив Хрущеву обо всех обстоятельствах, тот последний, знавший моего отца и не желавший еще разосложнять дело с Грузией во время «оттепели», бросил фразу: «еще не хватало, чтобы нам детей бояться» и отдал распоряжение о нашем освобождении. Верховный суд Грузии 5-го апреля 1957 года приговорил нас к различным срокам условно (от трех до пяти лет) и освободил. В официальных кругах усиленно муссировались сплетни обо мне, как о «недостойном сыне» великого писателя. Наше освобождение вызвало крайне негативную реакцию среди советских военных и КГБ. Один из видных представителей командования ЗакВО генерал Банных демонстративно покинул Грузию, заявив: Если Гамсахурдия освободили, то в Грузии после этого правды не найти». Сдав экстерном экзамены и окончив школу, я поступил в Тбилисский государственный

университет, на факультет западноевропейских языков и литературы.

В университете действовала широкая сеть парткома, комитета комсомола, КГБ, которая держала меня под строгим наблюдением и контролем. Мои близкие знакомыеи друзья постоянно вызывались в КГБ, где им предлагали сотрудничество и ведение слежки за мной. Наконец увидев, что я и мои друзья не меняем своих «антисоветских» взглядов и готовимся к новым действиям, власти решили прибегнуть к превентивным мерам. 20-го ноября 1958 года на проспекте Руставели было спровоцировано наше столкновение с сотрудниками милиции и мы были вновь арестованы, на сей раз за «сопротивление представителям власти» (со мной были арестованы М. Костава, Т. Метревели и другие). Нас поместили в страшную уголовную тюрьму УВД г. Тбилиси (“КПЗ”), в наши камеры были впущены рецидивисты – «наседки», вооруженные ножами и бритвами, которые угрожали нам расправой. Это было сделано также для осуществления давления на моего отца, который к этому времени, помимо писательской работы, еще более усилил свою оппозиционную деятельность и был в постоянном конфликте с «курсом партии и правительства», хотя и сохранял хорошие личные отношения с некоторыми членами правительства.

В декабре 1958 года я был переведен в «экспертный отдел» психиатрической больницы г. Тбилиси, для установления моей «вменяемости». Не все знают, что злоупотребления психиатрией в Грузии начались задолго до того, как это стало общепринятой практикой во всем Советском Союзе с 60-ых годов. М. Костава и Т. Метревели были переведены в ортачальскую тюрьму.

К этому времени в парижской прессе были опубликованы восторженные рецензии о книге К. Гамсахурдиа «Десница Великого Мастера». В одной из них, опубликованной

в газете «Летр Франсез», было сказано следующее:

«Сегодня в стране Флобера,

писатели должны учиться у Константина Гамсахурдиа, как писать исторические романы».

Советские власти вновь призадумались. Отец, не выдержавший мучения своего сына в психиатрическом аду, посетил лично председателя Совета министров ГССР Г. Джавахишвили и пригрозил ему самоубийством на центральной площади, если не прекратится издевательство над его семьей. Мы были опять осуждены условно и освобождены.

В 60-ые годы я и Мераб Костава постепенно убедились, что продолжение подпольной нелегальной политической деятельности стало практически невозможно в тогдашней Грузии. КГБ полностью изолировал нас от общества, держа нас под постоянным давлением и слежкой, терроризированное общество теряло интерес к оппозиционной политической деятельности и постепенно вырождалось, главная причина чего, по нашему мнению была потеря веры, воцарение утилитаристских идеалов обогащения и мирских забот. Одиночки, люди поднимавшие голос, беспощадно репрессировались. Люди теряли всякий интерес к политике и духовности, исчезло гражданское мужество, молодежь не думала ни о чем, кроме развлечений. Комсомол заманивал ее в свои ряды, суля карьеру, состоятельную жизнь, заграничные командировки, росли преступность и культ воров «в законе». Мы серьезно начали думать о возрождении духовности и религиозной веры, которая полностью была предана забвению и без которой мы не представляли возрождения

нации и нового подъема национально-освободительного движения. В вузах насильственно преподавали марксизм и атеизм, антирелигиозная кампания достигла апогея. Мы интенсивно начали изучать богословие, историю религии, духовную науку, создавали кружки для изучения священного писания, посещали церковь привлекали молодежь к религии и мистике, размножали духовную литературу, создавали библиотеки религиозных книг.

Церковь была полностью опустошена и деморализована, находилась под строгим контролем властей, практически не имела паству.

Коммунистическое правительство было озабочено нашим новым курсом и всячески старалось помешать осуществлению наших планов по возрождению религии, однако открыто бороться репрессиями против этого было невозможно. Довольствовались запугиванием молодежи, лишением работы, исключением из вузов, комсомол активно запрещал посещать церковь, особенно на больших религиозных праздниках. Но наша работа давала свои плоды, церкви постепенно наполнялись верующей молодежью. Короткая справка: Константин Симонович Гамсахурдиа – грузинский князь, писатель, переводчик. Образование получал на Западе, где близко сошелся с Томасом Манном, переводил работы Фридриха Ницше, Шпенглера, а также многих других немецкоязычных мыслителей. Является одной из центральных фигур в истории грузинской литературы. К этому времени в парижской прессе были опубликованы восторженные рецензии о книге К. Гамсахурдиа «Десница Великого Мастера». В одной из них, опубликованной в газете «Летр Франсез», было сказано следующее: «Сегодня в стране Флобера, писатели должны учиться у Константина Гамсахурдиа, как писать исторические романы». советские власти вновь призадумались. Отец, не выдержавший мучения

своего сына в психиатрическом аду, посетил лично председателя Совета министров ГССР Г. Джавахишвили и пригрозил ему самоубийством на центральной площади, если не прекратится издевательство над его семьей. Мы были опять осуждены условно и освобождены.

Воспоминания Звиада Гамсахурида об отце:

Когда мой отец, известный грузинский писатель Константин Симонович Гамсахурдиа в 1936-ом женился на моей матери Матико (Миранде) Палавандишвили, он был уже зрелым много испытавшим человеком. За спиной был геноцид Грузии в 1924 году, ссылка на Соловки, 30-ые годы, предательство со стороны друзей и коллег, травля и преследование в советской прессе. Моя мать осталась сиротой после того, как ее отца, князя Николая Палавандишвили расстреляли за участие в движении сопротивления большевикам в 1924-ом году, а ее мать, Тамар Абдушелишвили – скончалась от горя. В деле N9997, хранившемся в архиве КГБ по обвинению писателя Михаила

Джавахишвили в 1937 г. есть свидетельские показания Лидии Гасвиани, Давида Церетели и других о «контрреволюционной деятельности Константинэ Гамсахурдиа». В протоколе допроса Л. И. Гасвиани от 9/10 апреля 1937 года сказано: «…Гамсахурдиа и Чичинадзе (поэт) неоднократно, на квартире Гамсахурдиа излагали мне свою точку зрения…они отрицали социалистический путь развития Грузии, считая вообще неприемлемыми принципы социализма, резко критиковали все мероприятия Соввласти в особенности в области национальной политики, культурного строительства…высказывались за необходимость вооруженной борьбы за отделение Грузии от СССР…»

А вот протокол допроса юриста Давида Церетели, замдиректора Литфонда Союза Писателей Грузии, от 20 июня 1937 г. «Вопрос: На допросе от 12/6 с. г. вы изъявили желание дать исчерпывающие показания о контр-революционной националистической фашистской организации в Союзе Советских Писателей Грузии. Назовите состав организации! Ответ: В контрреволюционную организацию входят: 1. Джавахишвили Михаил, 2. Гамсахурдиа Константин, 3. Кикодзе Геронтий, 4. Ингороква Павле, 5. Табидзе Тициан …(все лучшие писатели Грузии, 25 человек). Члены организации создали немало антисоветских произведений, как например

«Похищение Луны», «Наши Женщины», «Путкари Мано»

Писатели – члены организации поддерживают тесную связь с контрреволюционными писателями других городов СССР, например с Борисом Пастернаком, Брик, Афиногеновым, Авербахом…» Своими книгами, своей судьбой, своей мировоззренческой и нравственной позицией отец сформировал и мою душу, и мои убеждения.

В годы травли и преследования моего отца, несмотря на тяжелое экономическое положение семьи, мать гордо и достойно несла тяжелое бремя супруги и матери, хозяйки дома, в котором часто гостили известные писатели, общественные деятели, ученые… У отца был сложный характер. Вспыльчивый, резкий, ироничный, он моментально чувствовал фальшь, глупость, лицемерие, мог публично развенчать титулованных секретарей ЦК и их холуев. Всю жизнь он посвятил Грузии и борьбе с коммунистическим режимом…Хотя иногда и шел на кажущиеся компромиссы, видя что без определенных дипломатических маневров не победить гидру коммунизма. Воспитывал меня сурово, по-спартански. Еще в 1921 году, во время оккупации Грузии красной армией, он написал открытое письмо Ленину, где разоблачил его великодержавный советский империализм и предупредил, что в Грузии не переведутся борцы за свободу, пока окончательно не будет гарантирована ее политическая независимость. За свою борьбу против коммунистической оккупации был репрессирован в 1924 и 1926 годах, провел 3 года в соловецком концлагере. Для меня и моей сестры Тамрико отец был воплощением внутренней силы и мудрости, мать – символ любви, нежности. Мать привила нам любовь к музыке, искусству, с детства открывала мир грузинской литературы, фольклора, рыцарского

поклонения женщине. Я был виновником многих слез и бессонных ночей матери. Я мог бы доставить ей радость, благополучно погрузившись лишь в науку, в тишь библиотек и архивов, спокойное и безбедное существование сына известного классика. Но я не мог изменить себе, отцу, прошлому и настоящему Грузии… Отец поражал не только мое воображение, но и каждого, кто приходил к нам в дом. Это был патриарх, которого сваны называли «Махвшем» Грузии. Я как и все мои сверстники, упивались его книгами и героями. Сухой и жилистый, в неизменной папахе и черкеске, неутомимый ездок и охотник, он всем своим внешним видом, стилем жизни и мышления бросал вызов и коммунистическому правительству, и обществу, и обывателям, и людям, спокойно принимающим рабство. По словам армянского художника Мартироса Сарьяна, в нем кавказский джигит соединялся с рафинированным европейским интеллигентом…Его едкий сарказм и афоризмы были как удар хлыста. Думается, я ему обязан не только генетическим родством, появлением на свет, но и духовной ориентацией мировоззрения.

О репрессиях:

В 1952 году Сталин осуществил депортацию 50 тысяч грузинских семей в Казахстан, начал «мегрельское дело», угрожая депортацией всего населения Мегрелии. Над отцом нависла смертельная опасность: первый секретарь ЦК Грузии А. Мгеладзе и министр безопасности Кочлавашвили готовили его повторный арест. как «фашиста» и «националиста», который отказывался писать по рецептам «Вождя». И вдруг 1953-ий. Конец диктатора. Смерть Сталина. Об этом написано сотни статей, мемуаров

исследований.

В чем раскаялся Гамсахурдиа?

Беседа 11-го февраля 1981 года

11-го февраля 1981 года меня вызвал в КГБ зам. начальника идеологического отдела полковник Гурам Ломтадзе. Мы с давних пор знаем друг друга, он часто приезжал ко мне в село Кочубей, Прикаспийский край), как официальный наблюдатель.

– Звиад, разве это ваше дело? Вы также можете ошибаться в кое чем. Вы ведь признали ваши ошибки на суде в 1978 году?

– Напоминаю, что я, правда, раскаялся на суде, но не забывайте, в чем я раскаялся и почему. В моей деятельности в защиту прав человека я не раскаивался. Я раскаялся в размножении и распространении таких эмигрантских материалов, которые были направлены непосредственно против советского строя (в основном материалы «НТС» и издательства «Посев»). Не забывайте также, что я пошел на этот шаг не из страха к вам. Я считал, что для нашего народа, для нашего дела так было лучше. Вы помните также, что я на суде опять потребовал выполнить мои требования в церковной сфере, всфере языка, охраныпамятников культуры и т. п.. С удовольствием должен отметить, что некоторые мои требования были выполнены. А вследствие моего довольно долгого пребывания у вас, вы, по-моему, убедились, что я вас не боюсь

Воспоминания о Гамсахурдиа: Кодзоев, Никольская

Исса Кодзоев — ингушский общественный деятель, писатель, диссидент

Исса Кодзоев о первом президенте

Я знал, что путч против Звиада начнется первого сентября, приехал к Звиаду, на что он ответил: ''Если мой народ меня не любит, то пусть будет так, но я думаю, что народ меня любит. '' Мы думали что делать, собрали 112 человек, я мигом поехал к Звиаду и предложил поддержку. Тревожное было время, по улицам ездили военные машины. Я не мог без его ведома это сделать. Я приехал в Тбилиси и предложил прогнать путчистов. Звиад мне ответил пристав, обычно он меня называл по-дружески просто Исса, а тогда добавил батоно: ''Батоно Исса, я президент независимой Грузии, а не палач, Звиад никогда не будет стрелять в собственных граждан, неужели ты бы стрелял в грузин? '' ''Я не знаю, но они в тебя же стреляют? '' ''Пусть меня убьют, но я стрелять не буду. '' При штурме Звиад приказывал не стрелять боевыми патронами. Он был белой вороной среди коммунистов. Коммунисты потеряли злачные места из-за него. Валлахи, когда я видел как эти сопляки сидели перед президентом в институте, он четыре часа разговаривал с ними, а они расселись, им нравилось смеяться над президентом. У меня чуть сердце не лопнуло, мне хотелось ворваться туда. Мы вправе ожидать помощи от грузин, а вы вправе ожидать от нас. (из видеоинтервью, в свободном доступе)

Я знаю, очень многим в Грузии понравится моё определение роли Звиада Гамсахурдиа в деле обретения Грузией независимости и это – свершившийся исторический факт. Яркая страница в истории возрождающейся Грузии оплачена его кровью. Никому не под силу столкнуть Звиада - Освободителя с его славного пьедестала. Грузины, каменного изваяния ему вы должны соорудить, конечно, он в нём не нуждается. Но если поставите, то сделаете это для будущего поколения Грузии. Звиад не был единственным, кто боролся за свободу Грузии, воистину – нет, их было много. Но он был самым ярким из них.

Да, то была наша романтическая эпоха – короткая, как блеск молнии, но счастливая. Господь одарил нас ею за наши кристальные сердца и тяжкие труды.

Обращаюсь к моим друзьям из Зугдиди: «Если вы ещё живы, то помяните меня, вашего однокашника по мордовским проклятым лагерям и брата по духу. Я вас помню во все часы наяву, а когда засыпаю, я снова с вами. Клянусь Творцом, это моё самое счастливое время – это с вами я вкушал истинное счастье. Другого, оказывается, на земле и не существует. Но люди так уж устроены, что ищут там, где его не было и не могло быть».

Когда-то бытовала в СССР поговорка: «Бетонную стену лбом не прошибёшь». Не оправдала жизнь эту поговорку, неукротимые борцы пробили своими лбами бетонную стену. Образовалась брешь на свободу и в эту брешь ринулись все. 70 лет в неволе и вдруг – свобода! Опьянила людей с непривычки эта свобода. А спьяну многие натворили и бед. Иначе и не могло быть. Но к старому возврата нет и не должно быть.

«…и Мы, человечество, созданы абсолютно разумной, доброй, универсальной силой, < …> у нас есть высокое предназначение, величественные цели… Мы должны жить ради идеи, а не ради земного благополучия, мы должны понести жертву…» - излагает Звиад суть и содержание той силы, которая побуждала нас бросаться лбами на бетонную стену.

«Понести жертву» - вот глубинное чувство, побуждавшее собратьев по духу той эпохи на деяния, порой граничащие с неблагоразумием. Возможно, новое поколение кавказцев этого и не понимает.

Звиад был глубокообразованным человеком и человеком глубинного ума. В том обществе, в котором он вырос, «с одной стороны – гражданская самоотверженность, деятельность согласно зову совести, выдвижение духовного идеала, а с другой – филистерский, самодовольный псевдопрагматизм, систематическое заглушение совести в собственной душе, безразличие ко всякому безобразию, которое совершают та или иная общественная система и отдельные люди… Диссиденты избрали первую сторону дилеммы, но не с одинаковым успехом и бесстрашием. Наверное, это происходило вследствие того, что и среди них есть люди различного уровня готовности к жертвам на избранном пути истины, смелости и дальновидности».

1989 год. Тбилиси. Советские солдаты – «чудо-богатыри» – нападают на мирную демонстрацию. Бьют отточенными сапёрными лопатами по головам людей. Применяется какой-то страшный газ. На улицах трупы, а больницы переполнены задыхающимися людьми. Грузинскому народу стало понятно, что другого пути нет, кроме обретения независимости. Два национальных героя, два лидера – Мераб Костава и Звиад Гамсахурдиа – подняли народ для того, чтобы навеки вечные сбросить с плеч благородной грузинской нации чужеземную власть. На это могли решиться только героические личности. Это был очень опасный шаг.

Возмущённый действиями грузинских «сепаратистов», Михаил Горбачёв в телефонном разговоре заявил Звиаду Гамсахурдиа о том, что независимость Грузия получит без Абхазии и Шида Картли. Кремль тогда ещё про другие регионы Грузии, видимо, особо всерьёз не задумывался. Но потом спохватился и решил вообще расчленить древнее государство на мелкие «княжества»: Абхазия, Южная Осетия, Аджария, Мегрелия, Сванетия, а сопредельные районы прирезать Армении и Азербайджану – была страна Грузия – и нет её. Но не всё получилось, хотя усилия для того прилагались колоссальные. Есть Бог на небе! Он не допустит уничтожения благородной нации.

Я присутствовал на исторической сессии Верховного Совета Грузии, когда провозгласили независимость, и дважды выступал на ней. Никогда, до последней секунды моей жизни, не забуду тот день. После сессии, мы с Звиадом вышли на митинг. Такого больше не увидишь – более миллиона жителей Грузии стало на площади Руставели, почти всё взрослое население страны со всех концов Республики. Я понял тогда, что эти люди пришли не за «лавашами» и «джинсами», а за Свободой.

В ту пору мы любили всех, в наших душах не было вражды и ненависти ни к кому. Мы ждали взаимности даже от России. Но мы жестоко ошиблись.

Звиаду не дали ни одного спокойного дня работы для решения важнейших государственных проблем, которые были «наворочены кучами». У него оказалось очень много врагов и внутри, и за пределами Грузии. А в Москве из диаспоры создавали антизвиадистскую коалицию. Борис Ельцин способствовал тому даже поощряя это. Небезызвестные структуры обучали и снабжали всем необходимым будущих мятежников.

А на встрече в 1991 г. с 23 на 24 марта в Казбеги Б. Ельцин, после возлияний, клялся Звиаду в вечной дружбе. Грузины преподнесли ему очень дорогую шашку. Воодушевлённый Б. Ельцин выхватил клинок из ножен и кричал: «Ну, держись, Мишка Горбачёв! ». Его еле успокоили, посадив снова за стол. На этой встрече оказались и два ингуша: я и Салам Ахильгов. Нас на встречу, специально, пригласил Звиад. Он хотел обговорить с Б. Ельциным ингушский вопрос.

Кстати, на этой встрече присутствовали и руководители Северной Осетии. Говорили, что их пригласил Б. Ельцин.

Когда мы встали из-за стола, Звиад нашёл момент, завёл Б. Ельцина в небольшой кабинет, и, несмотря на протесты сопровождавших, завёл и меня туда же. Состоялась короткая беседа. Нас было трое: Борис Ельцин, Звиад Гамсахурдиа и я – Исса Кодзоев.

Я коротко объяснил суть нашей просьбы. Звиад внушительно добавил: «Борис Николаевич, решите дело ингушского народа по справедливости и он вас не забудет. И я прошу Вас об этом от имени всего грузинского народа». На это Б. Ельцин ответил: «Я ж тебе это уже обещал, Звиад. Ингуши, завтра ждите меня в Назрани».

Ей-богу, я поверил ему тогда. Да и Звиад на прощание мне сказал: «Исса, надейся! Неужели президент великой страны бросит слова на ветер?! ». Оказывается, слова президента такой страны не стоят ни копейки. Они, президенты России, врут не стесняясь. У них это называется «политика».

На второй день, 24 марта, Б. Ельцин, действительно, прибыл в Назрань. На площади Согласия он дал слово решить «по справедливости» дело ингушского народа. А как он его «решил», мы все знаем. Видимо, такое у них понятие о справедливости.

Бориса Ельцина в живых уже нет. Он умер и унёс с собой проклятье нашего народа, чью надежду он потопил в собственной крови осенью 1992 года.

У Звиада Гамсахурдиа с другими президентами «освобождавшихся» союзных республик отношения тоже не складывались. Почему? Да потому, что эти президенты – теперь уже суверенных государств – до этого носили в карманах билеты членов КПСС, потому что их души были проданы Дьяволу за свои «кресла». А дьявол, как известно, купивший однажды чью-то душу, обратно не возвращает. Они продолжали подчиняться своему кремлёвскому «сюзерену». А «сюзерен» запрещал им дружить с непокорной Республикой, где президентом был чистый человек, не запятнавший себя билетом безбожника-коммуниста – Свободный Президент свободной Республики. Кавказский демократ. Я подчёркиваю: не просто демократ, а к а в к а з с к и й демократ и истинно верующий христианин. Я даже не могу представить себе Звиада среди этих перерожденцев из коммунистов в демократы. Весь облик Звиада сиял аурой чистоты и благородства. Он стал великомучеником свободы своего народа. Он пришёл как освободитель. А когда он исполнил свою миссию, Господь забрал его к себе. Время таких президентов – добрых, чистых, благородных рыцарей – кажется ещё не пришло.

В 1977 году Звиад Гамсахурдиа написал статью «Человечество перед дилеммой», выдержки и цитаты из которой я тут привожу. Это очень компактный трактат, в котором он тезисно изложил основные положения своего учения о развитии всего человеческого общества.

«В странах капитализма люди должны избавиться от снобизма, любви к комфорту, культа выгоды. А в соцстранах люди должны преодолеть страх, узкоэгоистическую замкнутость, асоциальность, гражданское дезертирство, филистерское самодовольство, а также самообман псевдооппозиционерством.

Ты прогуливаешься по улицам большого города, пользуешься комфортом, служишь, разъезжаешь по заграницам, по «оппозиционному» болтаешь в узком кругу друзей. На словах – герой, а на деле – всячески избегаешь борьбы за справедливость. < …> Тебе нет дела до судеб людей, брошенных в тюрьмы и лагеря, которых убивают, заражают болезнями… постепенно образ твоей жизни приведёт к деградации, аморализму, возможно, в конце концов, ты станешь ненавидеть ближнего, жертвующего собой в борьбе за правду и добро. Ты для него начинаешь выдумывать тысячи определений: «странный», «Дон Кихот», «позер», роешься в его мелких недостатках, критикуешь его, короче, хочешь доказать правоту собственного пути, который ведёт к гибели. < …> Но приношение своей жизни на алтарь справедливости не может не привести к источнику Правды и Добра – к Богу! ».

Вот он, главный постулат Звиадизма – жертвенность за правое дело. Это – главная идея кавказского пассионария.

Вы, грузины, сейчас мечетесь, как корабельщики во время шторма от борта к борту. Всему на земле приходит конец, и нашим несчастьям тоже придёт конец. И тогда, вздохнув от облегчения, мы вернёмся к Звиаду - Освободителю и к его учению. И да будет Господь добр и милосерд к нам!

31 марта 2009 г.

Татьяна Никольская. Встречи со Звиадом ( Звиад Константинович Гамсахурдия (31. 03. 1939 - 30. 12. 1993)

О Звиаде, как о грузинском интеллектуале, переводчике Т. С. Элиота, я впервые услышала от своего мужа Леонида Черткова, а тот в свою очередь от московского переводчика Андрея Сергеева. Встретились же мы в мае 1973 года в Тбилиси, в доме грузинского учёного широчайшего диапазона и эрудиции Акакия Гацерелиа. В этот дом меня привёл интерес к грузинскому писателю-невозвращенцу Григолу Робакидзе. Батони Акакий в молодости был знаком с Робакидзе и прилагал немалые усилия для возвращения его имени в грузинскую литературу.

Звиад был высок, худощав, подтянут, на красивом удлиненном лице выделялись огромные грустные глаза. Так же, как Акакий Гацерелиа, он был увлечён Андреем Белым, но, проникнувшись моим интересом к Робакидзе, вызвался мне помочь. На следующий вечер после нашего знакомства, продолжившегося автомобильной прогулкой по городу на простом защитного цвета " Козлике", Звиад привёз ко мне в гостиницу два увесистых машинописных тома воспоминаний Андрея Белого о Рудольфе Штейнере. С этим грузом я и вернулась в Ленинград.

В нашу вторую встречу я попросила Звиада разузнать о возможности поступления в аспирантуру Института Грузинской Литературы. Было понятно, что тема о Робакидзе и Андрее Белого о Рудольфе Штейнере. С этим грузом я и вернулась в Ленинград. В нашу вторую встречу я попросила Звиада о возможности поступления в аспирантуру Института Грузинской Литературы. Было понятно, что тема о Робакидзе и Андрее Белом абсолютно непроходима, поэтому я хотела написать диссертацию о русских литературных кружках, существовавших в годы грузинской независимости 1918 - 1921 года и их связях с грузинскими литературными объединениями. Узнать, что уже написано на эту тему в грузинской прессе, кто из участников событий, меня интересующих, остался жив и согласен поделиться своими воспоминаниями, и было основной моей целью. В качестве заявки можно было предложить небольшую статью о вышедшем в Тбилиси в 1919 г. сборнике " Фантастический кабачок", над которой я тогда работала.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒