ОТ ПЕРЕВОДЧИКА 20 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 22Следующая ⇒

– Мадлен!

В окне седьмого этажа появляется купальник. Поблекшая кожа, бигуди.

– Я готова!

Папаша проверяет часы.

– Не более пяти минут!

– Ты посмотри только, – отвечает она, – в каком виде твоя рубашка.

– Что такого в моей рубашке? – спрашивает тот, выпятив грудь. – Господи, какой я мудак!

– Поднимись! – кричит жена. – Я отчищу.

Вот именно! Отправляйся-ка почиститься, грязнуля. Тем временем Пьеро, как угорь, пробирается за руль твоей урчащей машины. Достаточно выжать первую скорость, как она тотчас отъезжает. Замечательное зажигание! Все классно отлажено! Твоя «Р-16», вся набитая вещами и чемоданами, потрясная штука!

Пьеро следует за мной в Гренобль. Я вывожу его на шоссе в Шамбери. Когда машина останавливается с пустым баком, я, поддерживая еще не проснувшуюся Мари, пересаживаюсь в его «рено».

Делаем разворот, чтобы запутать следы. Возвращаемся в Гренобль. Я словно слышу, как идут переговоры по радио: «Пекари вызывает синюю „омегу“. „Форд“ обнаружен с пустым баком… Вероятно, следуют в Женеву через Аннесси… Или в Шамони через Альбервиль… Установить заслоны».

Мы же мчимся в сторону Безансона по 91-му шоссе. Проезжаем. Уже можно и посмеяться. Наугад колесим по бесконечным долинам. Съедаем ту еду, которую отпускники приготовили для дорожного пикника: сандвичи, бананы. Они все предусмотрели. Даже полный бак бензина. Маленький «рено» бежал довольно шустро. К тому же так приятно ехать на французской машине. Мы взбирались все выше, кружили, становилось все менее лесисто и все более каменисто. Перевал мы миновали при великолепной погоде. Но Мари было совершенно наплевать на многовековые кедры над нашими головами и на снежные бляшки вдоль дороги. Она с недовольным видом дремала.

– Ты спишь?

– Нет.

И мрачно смотрела на все из-под опущенных век.

– Полюбуйся на ледники, по крайней мере, – язвительно сказал я. – Ты ведь так хотела все это увидеть!.. Вот они! Как раз напротив!

– Лучше трахните-ка меня, мне надо кое-что выяснить…

И начинает расстегивать платье.

– Да, Мари… Сейчас же…

Нет ничего лучше, чем перепихнуться после бессонной ночи, после пережитых волнений. Мы любимся на обочине дороги среди пышных елей. Сменяя друг друга, методически и не спеша делаем свое дело, прибегая к уловкам, которые в альпийских условиях только усиливают ощущения. И будто само собой даем ей кончить раз, два, три раза, как взрослой девушке. Откинувшись в засохший овечий помет, она шепчет: «Если бы вы знали, как мне хорошо! – и хищно сжимает зубы. – Какое сильное наслаждение в области зада я испытываю. И как помогают моему оргазму все эти горы вокруг! » Мы получаем свою долю удовольствия. Но она – только благодаря нам! Нам!.. Спасибо, Жак, за то, что ты настроил инструмент! Какой подарок ты нам сделал! Сожалеем, что плохо о тебе думали. Прости нас, братишка!..

После одиннадцати, не спавши, мы двинулись дальше.

Останавливаем выбор на станции, которая нам понравилась. На щите написано: «Катайтесь на лыжах по-французски в Фруад-ле-Нивель». В любом случае пришлось остановиться, здесь оказался тупик, дальше дороги не было.

Кругом ни одного шале. Только дома, эдакие кубики из серого бетона, какие встретишь и в Тулузе, и в Мюлузе. Разница лишь в том, что эти забрались высоко в горы. Они были того же цвета, что и мачты с инертно висящими на них проводами. Ни одна птица на них не сидела! Ну и еще были тут грейдеры, бетономешалки и рабочие в желтых касках, сновавшие в этом дьявольском грохоте со стальными брусьями на плечах.

У Мари не было сил продолжать поездку и вообще куда бы то ни было ехать. Пришлось оставить ее в зеленоватом снэк-баре посреди скопища людей, пришедших пожевать кускус[11]. Бар назывался «За веревку».

– Не двигайся с места, – сказал я ей. – Жди спокойно. Мы только обследуем окрестности и постараемся найти тихое местечко в горах.

Мечтали мы о пастушьей хижине. Но кругом были одни камни. Все тропинки вверх заканчивались камнями. Никакого жилья. Ничего. Только плавающий в небе орел словно ждал нашего прихода. А машина, вынужденная взбираться вверх на первой скорости, дымила, как локомотив. Самое было время бросить ее! Я столкнул ее в пропасть. Она разбилась, издав красивый звук, эхом отозвавшийся в окрестных горах. В этих местах фараонам вряд ли удастся ее отыскать, ведь здесь – конец света, планета Марс. Спускаемся на цыпочках, скользя на камнях, и добираемся до нашей симпатичной станции. Строителей уже нет – рабочий день кончился. Забираем Мари, которая начала психовать, слушая без конца песни Ум Кальсум[12]. Я говорю ей, что мы уезжаем отсюда. «Лучше давайте трахаться. Самое приятное дело! » И тут, проходя мимо большого кооперативного магазина под названием «Альпийская звезда», обнаруживаем на странице приклеенной газеты «Дофине» наши портреты. Мы с Пьеро снова стали «звездами». На сей раз попали на первую полосу. С Жаком посредине, в лучшем виде. Опять все начинается сначала, и никак нельзя прекратить эту историю. Заголовок «Убийцы образцового надзирателя! » звучал подобно фанфарам. Не хватало только суммы вознаграждения за поимку. Кажется, Мари действительно была права: нам не оставалось ничего лучшего, как воспользоваться ее телом.

Посылаем ее купить газетенку, которая так хорошо информирована, которая такая объективная, такая привлекательная для масс. Радость чтения вкушаем в набитом рабочими автобусе, на котором спускаемся в долину – навстречу домам, трехзвездным тюрьмам. Газета служила нам ширмой в тех случаях, когда глаза какого-либо араба приглядывались к нам особенно настойчиво.

Новости выглядели довольно диковинно… Жак находился в больнице в тяжелом состоянии. Вместо того чтобы не выводить его из комы, эти идиоты врачи совершили чудо, чтобы он мог поскорее оказаться в кутузке. Мы же из-за револьвера проходили по делу как соучастники убийства. Эти окаянные ищейки быстро связали разные события. Мы стали опасными людьми, нападавшими на парикмахеров, готовыми якобы на все врагами общества.

– О том, чтобы ты осталась с нами, не может быть и речи, – объявляю Мари, когда мы высаживаемся в Гапе. – Мы слишком заразны. Воспользуйся шансом: ты не имеешь прав на газетную сенсацию.

– Но надолго ли это, – отвечает она. – Мюлузский брадобрей уже успел навонять, наговорив обо мне все, что угодно. Я в полном дерьме вместе с вами.

– Дура ты несчастная! Ты ведь не приходила к надзирателю. Ни в чем не замешана. Никому не сделала зла. Можешь вполне рассказать им, что тебя принудили… Доставь нам удовольствие и сматывайся. Возвращайся в Пьюи к родителям!

– В самый сладостный момент в жизни? – спрашивает она. – Да ни за что на свете!

* * *

Мы занимались ею почти всю ночь. Как одержимые. Похоже, что страх утраивал наши силы. Чем больше мы себя изматывали, тем меньше уставали. Более того: догадывались, что скоро нам будет не до желаний. Словно чувствовали приближение сумерек. Мы трахались, как приговоренные к повешению. Особенно хорошо это шло на искусственной коже новой тачки. Далеко, кстати, не худшей в нашем послужном списке: это была древняя «15 СВ» фирмы «ситроен». Единственная, которую нам удалось быстренько стибрить на стоянке в Гапе. Дьявольская оказалась находка. Сцепление кренилось набок, амортизаторы готовы были отдать душу. Что касается руля, то он выглядел чемпионом в танце шимми, которым все так увлекались в 30-е годы. Пока я старался как-то держать его в руках, Пьеро трахал на заднем сиденье Мари, и мои бедные уши страдали от барабанной дроби их ног. Мы больше не обсуждали, как срезать вираж. Я ехал со средней скоростью 60 км/час. Когда же позади меня наступала тишина, я тормозил. Измотанный Пьеро садился за руль, а я занимал его место в объятиях Мари. И мы двигались дальше.

Находясь на заднем сиденье 15-й, ожидая заслонов, обыска и мотоциклистов-полицейских, я как мог лучше обрабатывал Мари. А она в свою очередь щедро одаривала меня, несмотря на толчки и удары по голове. Иногда фары проезжавших машин освещали ее глаза, рот и белокурые волосы. Как завороженный, я старался запомнить это для будущего карцера. Бедра Мари, задницу Мари, талию Мари, Мари в состоянии блаженства, Мари изогнувшуюся, Мари отдающуюся… Голые плечи, протянутые руки, растрепанные волосы, блестящие зубы. Все это охранники и надзиратели не смогут у меня конфисковать. Даже роясь в моих внутренностях, даже выщипывая мошонку. Все это не отнять, ясно? Эти кадры останутся со мной. Пригодные для моего собственного фестиваля! Все классические произведения я смотрю по заказу! Можете избивать меня, можете загнать в яму. Вам не справиться со мной! Сегодня мне показывают «Последнюю мазурку», и я не намерен пропустить ее! Обожаю трагические страсти!..

Баден-Баден, Монте-Карло! Все эти роскошные европейские центры начинают трещать по швам. Сверкают люстры! Крутятся рулетки. Револьвер приставлен к виску! Гремит, выстрел, какая-то балерина скрывала свой возраст… На влажном матрасе мне никто не нужен! В особенности не нужны посылки, письма, свидания. Не отрывайте меня от просмотра. Я наедине со своими бесстыдными героинями в полумраке камеры. Мой череп лопается от сладострастной музыки… Но когда я думаю, что ты, Мари, гниешь в одной из клетей, значит, все пропало, мое кино ничего не даст. Я больше ничего не увижу, ничего не услышу, это ад, я измучен. У меня остались только ложки, гвозди, отвертки, чтобы продырявить сердце, желудок, мозг… Из жалости послушайся нас, Мари! Тебя умоляют Пьеро и Жан-Клод. Ведь ты так хороша! Я не могу представить тебя в камере, с номером на спине, без зеркала, накладных ресниц, без духов. Что за кавардак! Ты должна блистать в лучах теплого света, ужинать при свечах, флиртовать у камелька, любить на шкурах, зарывшись в свои локоны. А кто будет трахать тебя в тени влажных камней? Кто поможет тебе утолить жажду? Кто будет ночью и днем выхаживать тебя во время болезни, кто станет давать нужные капли, без которых ты заболеешь снова?..

Я пытался поговорить с ней, убедить. «Мы высадим тебя… Около вокзала, отеля… Наши пути расходятся, пора прощаться… Теперь, когда мы тебя вылечили, делай что хочешь». – «Я бы очень хотела, чтобы ты помолчал, – отвечает истеричка. – Ну и манера у тебя разговаривать! Занимайся любовью молча и не пытайся все предусмотреть. Доверься моему женскому инстинкту! У меня подчас бывают видения, и я редко ошибаюсь… В тюрьму мы не попадем! »

В конце концов мы начинаем верить в ее вариант счастливого конца… Мы избегнем их металлических браслетов. Оккупационные силы не справятся с нами, 15-я петляет по горам, следуя по забытым старым дорогам… Минуем брошенные всеми места, куда почта давно не приходила, где ее даже не разносят. Спим в лесочке на мху, пахнущем лавандой.

Влюбленные куда сильнее, чем прежде, едем дальше. И попадаем в пробку. У всех, оказывается, родилась одна и та же идея – съехать с национального шоссе. Тут уж негде прятаться. Дорога полна людей, пользующихся оплаченными отпусками! Ну двигайте же! Гудите! Обгоняйте!.. Пользуемся возможностью полюбоваться пейзажем, который, может, больше не увидим. Бездельничаем, слоняемся, шутим… Не приставайте: тут едут молодожены! Они обвенчались инкогнито, без цветов и белой фаты. Извините за отсутствие торжественности!.. Это не мешает нам ворковать!.. Новобрачной на это наплевать. Она расходует силы на виду у всех. Протри глаза, мастер автогонок!.. Можете бросить нас в одиночки! Это принесет нам счастье! На Венецию нам наплевать. Наша гондола – «ситроен». Я веду ее с помощью кормового весла среди потока отпускников. Очень сожалею, подружки-автостопщицы, ничем не могу помочь! Машина на карантине! Можете заразиться! По искусственной коже сиденья бегают сперматозоиды. Первая, кто из вас сядет, сразу забеременеет. Эй, Пьеро, погляди-ка на этих севших за стол пентюхов! Двойной ряд пикникующих, прижатых к хромированным частям своих разогретых машин. Они распивают теплые соки и пожирают взятые продукты, хотя в нескольких метрах есть свежая еда, идиллическая тень под живописным мхом, ручеек. Так нет же! Они предпочитают клевать на жирной бумаге теплую и мягкую пищу, горчицу и яйцо с запахом бензина. Проезжает автобус, обдавая их выхлопными газами. Но они все равно запивают дешевым красным вином. Когда они уедут, придется срывать дерн. На большом шоферском балу я предпочитаю подпирать стену!..

* * *

– Мне надоело ехать, – говорит Мари. – Я задыхаюсь в этой коробке, у меня белье прилипает. Может, остановимся где-нибудь, где есть вентиляция, чтобы я немного подвигалась.

Тотчас соглашаемся. Всегда готовы, когда речь идет о завтраке. Ничто нас не гонит, ведь так? Мы даже не знаем, куда ехать!

Отваливаем с набитого машинами шоссе. Едем по тенистой проселочной дороге, затем по лесной. В двух шагах от давки – пустыня, начало человеческой эры. А мы все углубляемся в нее и углубляемся!

Скажи пожалуйста! Что это? «ДС». С номером из северного департамента. Вот черт, 21-я модель с дизельным мотором… Не грязная… Скажу даже, весьма привлекательная… И брошенная вот так, среди леса? Конечно нет! На полянке вокруг складного столика сидит семья и закусывает… Папа, мама и взрослая дочь… Премилые люди! Которые и мухи не обидят… Любители природы… Чувствую, что мы найдем общий язык…

– Может быть, остановимся тут? – предлагаю.

– Идеальное место, – говорит Пьеро.

Вылезаем из нашей тачки. «ДС» притягивает нас, просто нет сил! Подходим как завороженные!

Прекрасная машина. С ключами на сверкающей приборной доске.

Папа-мама наблюдают. Чувствуется, что у них нет ни малейшего желания подружиться с нами. Вялый взгляд девчонки, которая жует кукурузный хлеб. Шестнадцать лет, круглые глаза девственницы, а за желтой майкой два внушительных полукружия.

Они испытывают глухое беспокойство. Завтрак прерван. Мы отравляем им аппетит.

– Чего вы нашли такого в моей машине? – спрашивает мужик, проглотив наконец еду.

– Она меня завораживает! – отвечаю. – Оторваться не могу!

Пикникующий папаша бледнеет. Только девчонка бесстрастно жует. Я бы даже сказал, что в ее глазах появился лукавый блеск.

В конце концов выступает мама и делает это не без достоинства.

– Вероятно, вы хотели бы разделить с нами трапезу?

– Нет, спасибо, – отвечаю… – Мы без церемоний… Если бы нам это доставило удовольствие, мы бы не отказались.

– Тогда что вам угодно?

– Понимаете, мы вспомнили одну глупейшую историю с машиной…

– У вас есть своя! И оставьте нас в покое!

– Хорошо, хорошо, мы уходим…

Мы оставляем святое семейство продолжать двигать челюстями. И возвращаемся к нашему старому славному «ситроену». Чтобы открыть багажник, вытащить домкрат, ручку и тотчас вернуться обратно, улыбаясь, – мол, привет, это опять мы. В руках у нас оружие.

Они вскакивают, как обвиняемые в своем боксе. Ну так и есть! Они в полной панике. Вспоминают все прочитанное в газетах о головорезах, подонках, малолетних злодеях, о преступном безумии. Кадыки так и ходят ходуном.

– Послушайте, – бормочет мужик. – Вы что, собираетесь сделать глупость?

Его дочка покатывается со смеху:

– У меня такое впечатление, что да.

Мать испепеляет ее глазами:

– И тебе смешно?

– Немного.

– Жаклин!

– Ну что особенного! Продолжим поездку в их машине!

Жаклин… Жаклин… Что-то знакомо это имя… Откуда? Почему? Когда?..

– Мадемуазель очень точно сформулировала проблему, – говорит Мари, выступая вперед в качестве дипломата. – Речь идет о простом обмене. Нашего драндулета на ваш лимузин… Идет?

– Это 15-я модель «ситроена», – добавляет Пьеро. – Согласитесь, как забавно получается. Вы все равно остаетесь верны «ситроену». Небольшой рывок назад во времени, и вы за рулем предка вашей «ДС».

Мужик бросается к машине. Я преграждаю ему дорогу домкратом.

– Осторожно! – поясняю ему. – Это очень твердая вещь… От нее бывает больно… Особенно если бьют по голове.

– Я вам запрещаю прикасаться к моей «ДС»!

Жаклин ласково берет его под руку.

– Плевать нам на твою «ДС», – говорит она ему спокойно… – Машина – это только машина. И какое имеет значение, если будет другая? Папа, послушай меня. Погода отличная, начались каникулы, сегодня вечером мы заснем у берега моря, я провалила экзамен на бакалавра. Чего еще надо? Жизнь прекрасна!

Отец отвечает ей оплеухой. И довольно сильной.

Жаклин это приходится не по вкусу.

– Несчастный мудак! – орет она. – Ничтожество, получеловек! Меньше чем ноль! Инженеришка несчастный! Знаешь, что скажет тебе твоя единственная, твоя дорогая дочь? Что ей все обрыдло! Что всему конец! Я не поеду в Пила, на вашу милую дачку. Играйте в волейбол, теннис, ловите креветок, совершайте прогулки, но без меня! Я смываюсь!

Невероятно! Никогда не видел людей, столь потрясенных услышанным. Раскрыв рты, эта пара родителей так и замерла на месте. Признаюсь, я сам был ошарашен. Жаклин из Пила? Все вставало на свое место! До меня донесся даже запах, прелестный запах надушенных бикини. От этой разгневанной маленькой особы нельзя оторвать глаз. Тем более что она с умоляющим видом подходит к нам.

– Увезите меня, – говорит. – Будьте хорошими. Уедем в «ДС» стариков. С ветерком! Я больше не могу жить с ними! Я задыхаюсь, я чахну! Мне ясно: если я не порву с ними, то задохнусь! Сжальтесь и позвольте вдохнуть свежего воздуха. Я не стану вам мешать.

– Мы не можем, – отвечает Мари материнским тоном. – Нам жаль, но, уверяю тебя, это невозможно. Было бы преступно завлекать тебя туда, куда мы едем…

– Вы не оставите меня одну с ними! Теперь это невозможно! Я сожгла мосты!

Проблема. Ответственность. Советуемся молча. Чувствуем, как на нас давит гигантская надежда.

– Ладно, – говорит Мари. – Мы тебя немного покатаем. И высадим где-нибудь. Чтобы ты как-то прожила там, мы оставим тебе денег.

– У них с собой двести тысяч франков, – добавляет Жаклин. – В сумочке мамы.

Пьеро подходит к той с заводной ручкой. Бабки появляются без всякого сопротивления. И мы залезаем в «ДС» – девки сзади, парни – впереди.

– У тебя красивая майка, – говорит Мари. – Она от Кашарель?

– Нет. От Мэри Квант… У меня еще такая же синяя.

В зеркальце я вижу, как совершенно убитые двое стариков исчезают среди зелени. Но мы ведь оставили им «ситроен». Особенно меня радует другое. Мне очень хотелось бы увидеть их рожи, когда они обнаружат роспись на стенах своего домика в Пила.

Четырнадцать часов. Какое удовольствие вести такую машину. Мигалка заблокирована, клаксон включен, мы все время обгоняем других, делая зигзаги, забираясь в очередь, а потом внезапно вылезая из нее под носом у противника, который лает на нас во все горло. Идущий навстречу транспорт слепит меня всеми фарами. Берегитесь, банда старперов! Они думают, что я играю со смертью, хотя на самом деле обсуждаю с ней, как расслабиться, положив локоть на окошко, два пальца на баранку, третьим я щекочу переключатель скоростей. Нога моя еле касается тормоза, легко жмет на газ, я почти не касаюсь его. Я в совершенстве владею этой машиной, в то время как девки позади превратили помещение в будуар.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Ты уже трахалась?

– Нет…

– О-ля-ля! О-ля-ля, бедняжечка! Не может быть!

– Может.

– Какая неприятность! Что вы думаете, ребята? Как можем мы ее отпустить в жизнь с таким недостатком!

– Весьма опасно! – говорит Пьеро.

Четырнадцать тридцать. В стороне от дороги кустарник. Целая поляна маков. Мы устраиваем спальное место из кресел машины.

– Я снимаю все?

– Можешь оставить тапочки.

Надо признать, что на свете одни действия более приятны, чем другие. Какое удовольствие, когда можешь пожертвовать собой ради ближнего!

– Больно?

– Ничуть!.. Ничуть…

Все проходит отлично. Мари изучает карту дорог. В ее глазах зависть. Всему виной два полукружия девочки. Надо сказать, что они великолепны.

Семнадцать часов. Все кончено. Мы с Пьеро устроили ей концерт. Она была очень довольна… Мы ее одеваем, причесываем, отдаем все родительские деньги, это принадлежит ей. Я говорю: «Будь осторожна. Дорога в ста метрах. Можешь поднять палец». И оставляем под деревом, улыбающуюся и счастливую.

– Не знаю, как вас отблагодарить.

– Не стоит того…

А сами поспешно отъезжаем, срезаем дорогу, ведь от волнения выглядишь таким мудаком! В зеркальце вижу, как она машет рукой. Мы ведь не сделали ничего дурного. Теперь у этой малышки есть прочные основы для дальнейшей жизни.

XXIV

Отпускник. То есть как не буду писать жалобу? И вы имеете нахальство просить об этом? Я для того и явился сюда, капитан! А не ради ваших прекрасных глаз! На этот раз не вам задавать мне вопросы о правах, о документах, об обгоне или подъеме! С этим – все! На этот раз я вас спрашиваю, капитан! И прошу зарегистрировать мою жалобу. Я хочу знать, что вы намерены предпринять, чтобы найти мою дочь!

Капитан жандармерии. Что вы потеряли – машину или дочь?

Отпускник. И то и другое, капитан! Но я не «потерял» их. У меня их «украли». И ту и другую. Я точно выражаюсь. Украли машину, которую я купил, и ребенка, которому отдано столько крови и пота в течение уже 16 лет!

Жена отпускника. Миллиона два, капитан. Она нам стоила миллиона два!

Капитан. Кто?

Отпускник. Моя «ДС», которую я купил, чтобы отправиться на каникулы. Два миллиона!

Жена. Жаклин нам стоила куда больше!

Капитан. Какого она года рождения?

Жена. Пятьдесят шестого, весна пятьдесят шестого, в понедельник на Троицу.

Капитан. Вы считаете, что зря потратились?

Отпускник. Что вы сказали? При гарантии-то на полгода? Она в полном порядке. Дизельный мотор. И вы говорите «зря»?

Жена. Мы взяли кредит на два года. Чистое безумие!

Капитан. Успокойтесь, мадам… Вы получите по страховке…

Отпускник. А как мы доберемся до Пила? Страховой компании на это наплевать!.. При всей ее заботе, разве она побеспокоится?

Жена. И она не вернет нам нашу Жаклин!

Капитан. Кого вы назвали Жаклин, мадам?

Жена. Мою дочь, месье! Представьте себе, она беспокоит меня куда больше, чем куча лома.

Капитан. Прошу простить!.. У меня головокружение… Я передаю вас коллеге.

* * *

Эльзасский комиссар. Внешне, да. В прекрасном состоянии.

Парикмахер (с засученными рукавами). Мотор? Кузов? Всё?

Комиссар. Всё!

Парикмахер. А передняя часть машины не расплющена?

Комиссар. Коллеги из Гренобля ничего не говорили. Только несколько царапин.

Парикмахер. Ладно. Значит, я подаю жалобу.

Комиссар. Но ведь… Мы так перегружены работой…

Парикмахер. Вы отказываетесь принять жалобу?

* * *

Греноблец (властно). Я пришел узнать новости.

Инспектор (в отчаянии). Но, мсье! Прошло только 48 часов.

Греноблец. Только? И это все, что вы находите сказать? Только! Вы считаете, что сорока восьми часов недостаточно? Вот уже сорок восемь часов, как я кружу в своей перегретой двухкомнатной квартире, наблюдая, как уезжают соседи. Вот уже сорок восемь часов, как я должен был быть в Коста-Браво и греться на солнце! А вы считаете, что этого недостаточно? Ведь в августе снова придется впрягаться в работу!

* * *

Жандармы и полицейские (с плакатами в руках. Во главе демонстрации идут бывшие участники войны): Долой-дья-воль-ский-ритм-работы!

* * *

Расстроенный автомобилист. Скажите, господин жандарм! Вот уже час, как я ищу развилку на Порнише…

Полицейский. Долой отпускников! Машины на свалку!

* * *

Восемнадцать часов.

Любуемся красотой солнечного заката.

Вот уже три месяца мы разъезжаем как туристы по нашей развеселой родине. А последние двадцать минут катим по на удивление узкой департаментской дороге в компании с великолепным красным кругом. Совсем неприметная дорога, без реклам, то есть которая не приносит ни гроша. Мы единственные и очень довольные клиенты этой дороги в департаменте Лот. Она вьется между кленами и все время загадывает загадки. Словно напуганная ставшим легендарным гневом своих жителей, дорога старается с помощью тысячи объездов никого не потревожить, строго соблюдая каждый пункт дорожных правил. Такое впечатление, что за всеми заборами сидят судьи с ружьями наперевес. Здесь лучше не выглядеть немцем. Мы незаметно лавируем между деревьями. Инстинктивно решаем, что ехать надо медленно. Молча минуем населенные пункты на «-ак», соблюдая ограничения скорости, внимательные к пробегающим через дорогу собакам. Какое это удовольствие ехать обдуваемыми ветерком без конкретной цели!

В какой-то момент возник вопрос о том, чтобы заехать в Пьюи, где Мари могла бы обнять своих стариков. Еще обсуждалось, заезжать ли в Тулузу, чтобы я мог успокоить мать. Поразмыслив, мы решили, что в таком поступке нет ничего разумного. Потом было высказано намерение ехать в Париж. Потихоньку добраться до столицы, избегая больших автострад. Чтобы раствориться в огромном городе. Спрятаться мы сможем у некоей Каролины, бывшей возлюбленной типа, с которым Мари проживала некоторое время. Пережив этап дикой ревности, обе девки в конце концов оказали друг другу помощь в связи с абортом. История была довольно грязная, на подробности нам наплевать, главное, что деваха снимает двухкомнатную квартиру на Монмартре, где можно скрываться сколько захочется.

В жизни нет надобности за все переживать, раз все в конце концов улаживается. К чему в нашем возрасте седеть раньше времени? К чему получать новую дырку в заднице? Одна у нас ведь уже есть! Короче говоря, мы не торопясь катили на север. Насколько мне известно, ничто нас не подгоняет. С глупостями покончено. И мы едем не спеша, в лучах заходящего солнца. По-стариковски. Не разговаривая. К чему себя заставлять? Тем более что мы все сказали друг другу, наши взаимные чувства известны тоже. Я сижу за рулем. Справа от меня мечтает Пьеро, положив ноги на приборную доску. Мари находится сзади, ласково обнимая нас за плечи. Она так близко, что слышно ее дыхание, слышен запах ее волос, прекрасный запах. Она словно сидит между нами впереди. Теперь мы неразлучны. Сцеплены воедино полной гармонией наших тел. Машина наша – молекула счастья на мягкой подвеске. Мы так наелись, нам так хорошо в своей шкуре, что даже трахаться не хочется. Божественные плотские уловки мы больше не прячем.

Мари-Анж, сестренка, Пьеро, брат мой, которого я знаю наизусть! Для меня вы – открытая книга. Я называю вас по буквам. Я разыщу вас и ночью. Вы – мои, я – ваш. Мы свободны отдаваться друг другу. Хотелось бы мне увидеть мудилу-политика, который сумел бы предложить программу избавления от наших бед. Ведь у нас их нет. У нас нет ни болезней, ни проблем, и мы прекрасно обходимся без голосования. Лучше подумали бы о судьбе беззащитных парикмахеров, пикникующих отпускниках, эксплуатируемых пролетариях! Нам не подходит ни профессия винодела, ни хозяина мелкого предприятия. Мы мотаемся по жизни, как папские легаты, на манер нашей «ДС», которая с такой ловкостью минует самые опасные, самые коварные, незаметные виражи, избегая колдобин, канав и встречных машин. Остынь. Расслабься. Никаких лишних усилий. Будь беззаботен, как идиот. Трахаться будем когда захочется. Сейчас мы мирно едем, любовно молчим, нас связывает тайный союз. Мы полны оптимизма. Веры в будущее. Больше никогда мы не испытаем страха, даже если возникнет опасность. Даже если послышится зловещий треск, даже если мне станет ясно, что мы умрем менее чем через минуту. Пока же я шучу, мило болтаю.

Я (голосом, в котором нет и тени беспокойства). Никогда не устану от этого автомобиля. Как легко он идет!

Мари-Анж (лаская наши шеи). А та история, от которой у вас тяжело на сердце, – сплошная туфта!

Эти счастливчики ничего не увидели и ничего не услышали. Мы несемся вниз по прекрасной прямой дороге с километр длиной, с премилым порочным, мерзостным виражом внизу и красным солнцем в качестве предвестника несчастья.

И тут как раз Пьеро в ужасе восклицает.

Пьеро. Послушай, чье это колесо?

Я. Наше, старина…

Пьеро. Ты спятил?

Я. Увы, нет…

Довольно забавно видеть, как впереди опустившегося капота катится колесо.

Я. Это переднее правое колесо. Одно из важнейших.

Колесо следует той же траекторией, что и мы. Совершенно по прямой. И ни за какие коврижки не хочет покидать дорогу. Ему хочется проводить нас до конца. Обогнав нас, оно словно показывает дорогу, чтобы мы не сбились с пути.

Я. Это мы, последние мудаки на свете, сами его подпилили. Чтобы доставить тебе радость! Теперь оно мстит нам!

* * *

Наш друг тулузский парикмахер . Да говорю вам, она сбежала с кассой. Была явно заодно с этими ангелочками-бандитами. Не думайте, что она оставила свой адрес! Если бы я его знал, то давно бы отобрал у них свои деньги. Набив по морде этой последней шлюхе! Сколько раз надо повторять: ваша дочь – обычная шлюха-воровка. Не хочу больше слышать о ней!

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 19 202122 Следующая ⇒