ОТ ПЕРЕВОДЧИКА 19 страница

Но от увиденного уже не могли освободиться… А те двое затянули дуэтом знакомую мелодию… Раз-два-три, начинается увертюра! Музыканты Эльзасского филармонического оркестра были потрясные трудяги. Они репетировали, пока не достигали совершенства. Чувствовалась близость Германии. Жаль, что им была известна только одна тема. Первая брачная ночь начиналась прекрасно! Однако когда что-то надоедает, начинается аллергия. Появляется насыщение звуковых волн… К сожалению, это не транзистор, который можно просто выключить. К тому же мы, как почетные гости, сидим в первом ряду ложи. Пьеро постепенно теряет вкус к музыке. В культурном плане он давно деградирует. Быстро лезет по генеалогическому древу во тьму веков. И вот он уже примат церкви, злобный гуманоид, способный на все! Его сотрясает античный гнев. Приходится принять все меры, чтобы его унять. Чтобы не допустить несчастья. Из-за отсутствия смирительной рубашки я держу его в своих объятиях на постели. Изо всех сил. Только что не душу. Это объятие – прекрасная штука. Считаю до десяти, и он начинает сдавать. Признает свое поражение. Становится снова приятелем, другом Пьеро. Верным до конца. Обнявшись, тихонько танцуем, как два дурака, чтобы не подпирать стены. С проигрывателем под окном не составляет никакого труда. Слышно шипение иголки в борозде, нам жарко. Мы слышим все. Остается только отдаться музыке.

* * *

Действительно, долго так продолжаться не могло.

Однажды к вечеру, часов в семь, когда мы удили рыбу для виду, к нам со странным видом подходит Мари-Анж.

– Идите ужинать, – говорит. – Я приготовила говядину с луком.

Ну и дела! Ладно. Согласны. Почему бы и нет? Мы современные ребята. Мы сожрем говядину, даже если за этим что-то скрывается.

Заставив их прождать с четверть часа, являемся.

Стол сервирован на четыре куверта. На печи млеет мясо. Они нас ждали.

Как обычно, жизнерадостно протягиваю руку мрачному типу.

– Привет! – бросаю ему. – Рад наконец-то с вами познакомиться. Мари столько нам о вас рассказывала!..

Чтобы разгладились его морщины, нужны иные усилия. Молча жмет мою пятерню. По части юмора он явно слабоват. Его смешинки зацементированы.

То же с Мари-Анж. А между тем Пьеро расцеловал ее в обе щеки.

– Сожалеем, что явились с пустыми руками, – говорит. – Из-за забастовки кондитеров все бросились покупать цветы. Мы не нашли ни одной гортензии.

Снова молчание, ни тени улыбки. Нашу былую Дульсинею не узнать. Страсть делает человека мрачным, она разрушает его хуже, чем рак. Может, они поссорились? Тогда зачем нас приглашать? Меня что-то смущает на этой вечеринке. Протягиваю Мари наши тарелки, она наполняет их. С салфеткой за воротником, Жак ведет себя как истинный обжора, сидя рядом с Мари, которая лишь ковыряет вилкой.

Жаркое приготовлено недурно. Хотя диссертацию на эту тему не напишешь, все сделано гладко. С необходимыми специями.

Мы клюем еду, ожидая, когда нам все объяснят. С чего бы это неожиданное приглашение? Наверняка у них есть к нам разговор. Но о чем? Либо они собираются сообщить дурные новости, думаю я, – например, что собираются пожениться и уехать за границу, – либо попросят об услуге…

Оказалось второе. Все ясно. Эта идеальная пара нуждалась в нашей помощи.

– Так вот, – говорит она, – десерта не будет. Деньги кончились. Ничего не осталось. Мы ели из последних запасов.

– Ах, – говорю, – как печально…

И подбираю соус хлебом. У Пьеро появилась на губах улыбка, он думает о том же. Мы стали им необходимы. Им понадобились наши таланты.

Здоровенный амбал озабочен только телячьим боком. Он обсасывал все косточки.

– Нужны бабки, – говорит Мари-Анж. – Без них жить нельзя.

Я поворачиваюсь к Пьеро.

– Ты чувствуешь в себе призвание работяги?

– Как сказать, – отвечает…

В этих словах никакого восторга.

– Нам требуется помощь, – добавляет Мари.

Делаю вид, что ничего не понимаю.

– Помощь в чем?

И тут – о чудо! Жак решает нарушить обет молчания.

– Десять «лимонов», – объявляет он, – а дельце простое, никакого риска. Есть тут одни старики…

Я сухо обрываю его:

– Риск мы выбираем сами.

Расстроенная Мари цепляется за руку хахаля.

– Видишь? – говорит. – Я была уверена, что они сдрейфят. И они правы. Это слишком опасно. Чистое безумие!

Хлоп! Врезаю ей по роже.

– Кто сказал «сдрейфили»?

Нет, в самом деле! С каких это пор бабы стали совать свой нос в дела?

XXII

Иногда пенсионеров представляют эдакими простаками, живущими в стареньких особнячках на какой-нибудь тихой улочке, обсаженной пышными каштанами. Крыша у дома в завитушках, окна скрыты под плющом, а вокруг зеленый садик. Да еще не забудьте собачку-жокера и телеантенну на кухонном балконе.

Так вот, все оказалось как раз наоборот. За исключением антенны.

Эта была огромная антенна, настоящий радар, устремленный в небо и удерживаемый четырьмя проводами на плоской крыше курятника. Антенна была совершенно новенькая и выглядела свалившейся с неба на этой тупиковой улочке без названия и без номеров домов, которая упиралась в заурядный пустырь. Последний дом в Энзисхейме. В конце полосы, на которой мы собирались сделать взлет с десятью «лимонами» в багажнике.

Легко догадаться, в каком лихорадочном состоянии мы находились.

Ночь была великолепная. Без туч, с луной и звездами, словно пришедшими в полном сборе на свидание с нами. Видно как днем. Обратное необходимому инкогнито нам гарантировано. Да и спрятаться негде. На бетонной площадке стоят три помоечных бака, а вокруг несколько худосочных деревьев. Если бы по нам вздумали стрелять, промахнуться просто невозможно. Мы были обречены. Но придумать более тихое и подходящее место тоже было бы трудно.

Еще с угла улицы слышно, как работает телевизор. Он изрыгал что-то вроде кретинической игры «Входите не стуча». Здесь для полной картины не хватало только нас.

Но вот и мы, успокойтесь!

Жак шел первым посредине улицы, засунув руки в карманы.

Под предлогом, что «всё» организовано им и что он несет «всю» ответственность, он забрал наш револьвер. Мы нужны были для подкрепления и в качестве моральной поддержки.

Я не возражал против такой роли. Однако в результате главарем оказался он, а это мне не очень нравилось.

Но отступать было поздно, да это и не в моих привычках.

Мы с Пьеро следовали за ним, каждый по своему тротуару, словно в дурном сне. С тем чувством страха, который подчас накатывается во сне и сам не знаешь почему. Однако в данном случае нам все было понятно. По своему характеру страх был вполне конкретный.

Жак твердил нам, что там никто не вооружен. Так, по крайней мере, утверждал его подельник в камере, который и навел его на это дело, оговорив себе небольшую долю, чтобы, выйдя через два месяца после него, не оказаться без средств. Прекрасное доказательство слепого доверия заключенных друг к другу!

Мари-Анж дожидалась нас на канале. В каком состоянии – я легко себе мог представить. Я представлял себе и то, как она мечется по кухне, не отрывая глаз от часов. Или сидит у воды, поджидая, когда появятся фары «дианы» на бурлацкой тропе. Она немало сделала, чтобы отговорить нас…

Десять часов… Мы попросили ее быть готовой к окончательному и поспешному отъезду. Мы должны были заскочить за ней на минуту, чтобы потом смотаться куда-нибудь в альпийскую глушь. Июнь приближался к концу. С минуты на минуту следовало ожидать притока отдыхающих на пляжи. И мы подумали, что лучшим местом, чтобы ускользнуть от каникулярного безумия, могла стать какая-нибудь лыжная станция. Ведь зимними видами спорта летом обычно не занимаются. Там не будет ни души, и мы сможем схорониться, пока о нас снова не забудут.

Оставалось только незаметно проникнуть в одно из пустующих шале. Да еще нашей девочке хотелось оказаться в горах. Кроме того, давно следовало сменить обстановку. Оставалось несколько формальностей, прежде чем смыться отсюда. Мы уже видели горы и коров у их вершин.

* * *

Дверь оказалась заперта на ключ. Нормально в таком глухом месте.

Жак несколько раз позвонил, но никто на звонок не среагировал. Наших клиентов интересовало только одно – телевизор.

Отлично владея нервной системой, Жак переместился на три шага вправо и постучал по ставне. Стук неприятно отозвался в тишине улицы. Это было похоже на стук гестапо.

– Почему ты не вынимаешь пушку? – спрашиваю его.

Но тут открывается ставня, и высовывается голова. Круглая, рыхлая, скорее даже симпатичная, да и не такая уж старая голова мужчины в берете.

– Пироль! – восклицает он.

И добрая улыбка освещает его лицо.

Ну и дела! У нас с Пьеро даже руки взмокли. Оказывается, этот пенсионер ему знаком… Почему же он ничего нам не сказал?.. Что скрывается за этим?..

Никакой радости, присутствуя при этой встрече, я не испытываю. Мною владеет только дьявольское желание отвалить и скрыться в ночи, бросить его с друзьями!

Может, это шутка? Тщетно роюсь в памяти и не припомню, чтобы Жак имел склонность к розыгрышам. Может быть, в нем неожиданно проявился талант специалиста по зловещему юмору, холодному английскому юмору?

– Так славно, что ты пришел, – говорит явно довольный берет.

– Я с двумя товарищами…

– Прекрасная мысль! Сейчас открою!

Ставня захлопывается. Я бросаюсь к Жаку:

– Минутку! Я бы хотел, дружок, разобраться в том, что происходит.

Но дверь уже открывается. После полной бездеятельности мой мозг не поспевает за событиями. Входим. Нас обволакивает волна телезвуков.

– Заходите же! – слышу я.

Жак берет меня за руку. Веселым его никак не назовешь. Он выглядит скорее мрачным. Толкнув вперед, представляет:

– Жан-Клод… Пьеро…

Что за мудак! Мог бы назвать другие имена! Мужичок с пирогом в одной руке протягивает нам другую.

– Вы как раз вовремя, у нас еще осталось шампанское…

Затем отечески обнимает Жака за плечи.

– Как приятно тебя видеть, Пироль!

В холл доносится запах копченой рыбы. Телик гремит на всю катушку. Едва открывается дверь в гостиную, как я понимаю, что никаких десяти «лимонов» нам не видать как своих ушей. Там полно народа. Одни закатали рукава, другие в помочах, кто-то в шиньоне, в очках, трое малолеток сидят на полу, а еще один младенец сосет грудь матери. Старушенция в черном что-то вяжет, считая петли. Стоя полукругом, вся эта компания людей уставилась на телеведущего. Мы попали на семейную вечеринку. Все оборачиваются к нам, встают, улыбаются. Кроме старухи, младенца и трех малолеток у экрана телевизора.

– Один из моих бывших протеже, – объявляет пенсионер, подталкивая Жака вперед. – Видите? Им меня не хватает! Они не могут без меня обходиться!..

Жак пожимает всем руки. Стараясь не бросаться в глаза, мы наблюдаем эту сцену. Я никогда не видел Пьеро таким замкнутым. Его приглашают сесть – он стоит. Ему дают выпить – он отказывается: не надо! Бабуля продолжает вязать, поглядывая на нас через окуляры. Ведущий на экране продолжает что-то рассказывать, кружа вокруг своего таинственного гостя.

– Итак, – говорит старичок, поднимая бокал за здоровье Жака, – как ты себя чувствуешь на воле?

– Как и прежде.

Тот удивлен.

Берет обалдело оглядывается. Мне кажется, что есть полная возможность исчезнуть из их поля видимости. Но в этот момент Жак вытаскивает пушку и направляет ее в пупок своего приятеля-пенсионера. Старику удается изобразить на лице подобие улыбки.

– Жак!.. Ты шутишь?..

Ему еле удается произнести эти слова.

Ударом кулака Жак сбрасывает на пол его берет. Ситуация проясняется.

Раздается крик подлинной человеческой боли:

– Раймон!

Названный Раймон оборачивается.

– В чем дело? Эй, ты?!

Он встает. Это молодой здоровяк. Тип борца дзюдо. И с решительным видом хватает стул, крикнув в свою очередь:

– Люсьен! Быстро!

Появляется и Люсьен. Нервный, костистый парень.

Два сына, два зятя, не имеет значения…

Жак тотчас усмиряет их:

– Первый, кто двинется, получит пулю!

Чтобы поторопить события, я выдвигаюсь вперед.

– Где деньги? – спрашиваю.

– Какие деньги? – отвечает пенсионер…

– Оставь в покое деньги! – говорит Жак.

Все охвачены страхом! Семья смотрит на нас разинув рот. Телеведущий больше не хочет играть роль статиста. Ведь он может лишиться всей клиентуры. Когда утверждают, что французы обожают лишь развлечения, это ложь. Еще одна фальсификация в результате опроса людей. Их куда больше, уверяю вас, завораживает драма с неясным исходом. Особенно если ее показывают бесплатно.

– Я никогда тебе не делал ничего дурного, – шепчет пенсионер…

Пока он еще не заблевал свою одежду. Но его страхометр застрял на ноле. Жак решает, что этого недостаточно, и стреляет ему в ногу.

Женщины визжат, оторванный от груди младенец начинает вопить во все горло. Малыши еще не знают, что выбрать – телеведущего или несчастного дедушку. Полный бардак. Не теряет спокойствия одна старуха, которая продолжает вязать.

Пораженный пенсионер даже не вскрикнул. Он даже не смотрит на ногу, из которой в ботинок сочится кровь, которая скоро начнет пачкать линолеум. Вероятно, он в шоке и еще не понимает, как ему больно. В данный момент он озабочен только одним: от выстрела задрожали стекла в окнах. И мы думаем о том же: Жак сошел с ума, вся эта история оборачивается кошмаром. Мы застыли, как два парализованных и не способных на какие-то действия кретина. Нижняя челюсть у Пьеро отвисла, словно он на приеме у зубного врача.

– У меня еще есть пять, чтобы продырявить твое пузо, – произносит Жак сквозь зубы.

Телеведущий хохочет. Попав в западню, участник игры произносит «да».

– Но послушай же, черт возьми!

Оба зятя и две дочери начинают орать хором: «Вы что, больные? Вы способны хладнокровно убить человека? Беззащитного человека? »

– Могу…

Для Жака это совершенно очевидно.

– Ты знаешь, чем рискуешь, дерьмо несчастное?

– А я сам себе не нравлюсь.

Ситуация принимает все более нереальный характер. Затем Раймон начинает вопить снова:

– Так валяй же! Чего ждешь? А? Стреляй, и, даю слово, живым ты отсюда не выйдешь! Мы заставим тебя сожрать свой револьвер! Валяй же! Жми на курок!

– Прошу тебя, – бормочет пенсионер. – Будь все же осторожен…

– Советую всем заткнуться! – говорит Жак.

– Нет! Мы не будем молчать! Мы все так не оставим!

Эти два мудака настаивают на своем! В их венах течет кровь героев. Типичные добровольцы для выполнения всяких глупостей! Тут встает очкарик, непонятно даже, откуда он взялся, ему надо выиграть время.

– Прошу вас, господа, давайте успокоимся. У меня беременная жена. Вы хотите получить деньги?.. Согласен! Мы очистим карманы!

– Ни в коем случае! – как фурия, вопит его жена… – Я не согласна! Ни за что!

И цепляется за руку пенсионера, заслоняя его своим шестимесячным пузом.

– За что вы к нему привязались, а?

– Кристина, не возникай!

– Я хочу знать, почему они желают убить моего отца?! Ты позволишь?

Жак молчит, как граната с выдернутой чекой. Глаза его мечут молнии в пенсионера, который сильно потеет в своей стеганой куртке. От страха у него начинается болезнь Паркинсона в коленной чашечке. Обнаружив залитую кровью туфлю, он с расширенными глазами обозревает ее.

– Вы не имеете права! – кричит дочь, готовая вот-вот разрешиться от бремени. – Это превосходный человек, который отдал всю жизнь охране таких сволочей, как вы!.. И это ваша благодарность! Вам не стыдно? Убирайтесь живо отсюда! Оставьте в покое моего отца! Он заслужил свою пенсию! Уходите, пока я не позвала полицию!

Жак точным броском торта затыкает ей рот. Та грохается в объятия мужа, который прижимает ее к своей груди.

– Не бойся, дорогая, все пройдет, ничего не случилось…

Я пытаюсь поймать Жака за рукав и сказать «пошли отсюда»… Но он отталкивает и меня, и других. Он совсем свихнулся. На мой взгляд, все пропало. Никто ему уже не поможет. Его бы надо было связать. А потом? Они все набросятся на него. Но если его выведут из строя, то мы загремим вместе с ним!

– Жак, – шепчет пенсионер. – Хочешь, мы позвоним священнику?

Он говорит нежным, поразительно спокойным среди общего безумия голосом.

– Послушай, Жак, не делай глупостей… Здесь ты дома… Вспомни, я сам дал тебе свой адрес! Я сказал: «Когда выйдешь, приходи ко мне домой». Помнишь?.. Никто тебе не сделает ничего плохого!.. Пошли ко мне в комнату… Согласен?.. Поговорим с глазу на глаз.

Я чувствую, как слабеет сопротивление Жака. Быть может, из-за нежного голоса… Я вижу, как расслабился его палец на курке. Я смотрю только на это. На его палец.

– Берегись, – кричит Люсьен, у которого никто ничего не спрашивал. – Ну, берегись, сволочь! Подумай, кого ты убьешь!.. Главного надзирателя Кюттоли! Имя которого – символ надежности и теплоты отношений! Все ребята обожали его!

Какой мудак! Не нашел ничего лучшего, как произнести надгробную речь!

– А как его провожали на пенсию! Тебя уже там не было, сволочь поганая! Ты ничего не знаешь! Так я тебе скажу! На прощание ребята организовали праздник. И директор позволил им это!.. Они читали поэмы, написанные на картонной бумаге! Они подарили ему золотую книгу со всеми подписями! Среди них были и такие, которые плакали!

У него и самого слезы в глазах, у этого зятя. И у Жака, как это ни невероятно, тоже. Я чувствую, что он вот-вот начнет хныкать как маленький. Но он поднимает пушку и направляет в живот надзирателя. Рука его дрожит, палец сжимается.

– Не валяй дурака! – орет Пьеро…

Поздно.

В помещении гремят выстрелы. Мужик беззвучно падает на колени и отваливается, будто стреляли в подушку.

И вот он уже больше не двигается. Все кончено.

Возникает долгая пауза. Даже не давящая. Скажем, даже вызывающая облегчение. Все смотрят на пол, на неподвижную фигуру в середине гостиной. Двигаются только вязальные спицы старухи. Но вот уже на Жака набрасываются, как безумные, оба зятя. Тот отбивается рукояткой револьвера и ногами. У него вид человека, решившего дорого продать жизнь. Мои счеты с ним закончены. Я просто не вижу, как он может выпутаться из того положения, в которое сам попал.

XXIII

В данный момент никто не обращает на нас внимания. И мы улепетываем как зайцы. Быстро находим машину, спрятанную за рекламным щитом. Скорее ключи! Искать во время бега в своих карманах не самое удобное дело! Еще менее удобно бежать, оглядываясь назад и стараясь не угодить в помойки, не налететь на фонарные столбы. Идеальным в нашем случае было бы иметь зеркальце, закрепленное на конце штока, как ноты проходящих строем музыкантов духового оркестра… Но нам везет. Никто нас не преследует. Еще сто метров, и мы спасены: нас ожидает старая, никогда нас не подводившая «диана». На последних пятидесяти метрах испытываем ужас: а вдруг нам прокололи шины? Бежим со скоростью рекордсменов на сто метров: 10, 1 секунды. Стремительно отъезжаем, лишь бы мотор выдержал! С крейсерской скоростью минуем Энзисхейм. Летим, как «скорая помощь». Мне даже кажется, что звучит ее сирена. Два умирающих проскакивают все светофоры! И все равно кажется, будто еле тащимся… Надо поскорее сменить ее. Хорошо бы получить несколько дополнительных лошадиных сил. Ведь речь идет о дерби, в котором мы опять принимаем участие!.. Мы снова ведем безупречный образ жизни, снова трахаем баб, у нас даже пушки нет с собой!.. И что это нашло на нашего дылду? Убить такого симпатичного человека! С моей точки зрения, лучше не стараться понять причины. У всех, кто выходит из тюрьмы, шариков явно не хватает… Жанна, твой род угаснет…

На всех парах проезжаем бурлацкую тропу… Стоп! Чья-то машина стоит между каналом и домом! Красный «форд-мустанг» с черными полосами, как на участвующих в ралли. Огни потушены. А тут еще мы подъезжаем на полной скорости. Ай, вот бы нам такую красотку! Мы чуть-чуть не столкнули ее в канал! Не говоря уж о том, что нам с Пьеро совсем не по душе ночные таинственные визитеры… Выжидаем. Пульс больше не бьется чаще 70 ударов в минуту… Осторожно вылезаем. Заглядываем в просвет ставен. Надо установить, кто к нам припер. Да еще без предупреждений? Именно сегодня вечером? Когда мы так спешим?.. Вздрагиваем: дверь отворяется. В дверном проеме появляется фигура мужчины с сигаретой, которого провожает Мари. Ее глаза, как фотовспышка, фотографируют нас. Она недосчитывает, конечно, Жака. Все четверо торчим в дверях. Никто не двигается. Молчание становится тягостным. Только тип улыбается, как жизнерадостный болван. Пора действовать, только надо расслабиться. В конце концов Мари рожает короткое объяснение: «Месье приехал из Мюлузы. Предлагает работу. Заменить заболевшую парикмахершу… Так жаль, мы как раз уезжаем». Действительно, говорю, как глупо. Мы с Пьеро переглядываемся. Потом смотрим на «мустанг». На такой тачке можно далеко уехать! Не то что на «диане». Но нам не до комментариев. Смотрим на типа. Еще один брадобрей. В хорошо сшитой двойке. «Вы холосты? » – спрашиваю его просто так… Он смеется, этот мудак. «Да… А что? » Потому что, старина! И не старайся понять. Холостяк, который не ночует дома, – нормальное дело! Придется воспользоваться твоей свободой! Тебе незачем возвращаться домой! Там никто не станет волноваться. А когда ты затрубишь тревогу, мы будем далеко. На альпийских лугах! Будем дышать горным воздухом! Мы пришлем тебе ящик эдельвейсов, чтобы украшать ими то тут, то там головки клиенток. Ты станешь родоначальником новой моды!

Должен признать, что на этот раз нам попался сговорчивый брадобрей. Не буду несправедливым к нему! В общем, так. Он позволил с собой обойтись, не сопротивляясь, как нам хотелось, попросив только, чтобы его поместили на что-нибудь мягкое. Мне, впрочем, показалось, что он вел себя чуточку подхалимски. И еще стал заливать. «У меня отличная страховка, – говорил. – Так что не беспокойтесь!.. Вы можете на машине даже врезаться во что хотите. Я застрахован „на все случаи жизни“. Кстати, знаете, что бы меня устроило?.. Если предоставится возможность, покорежьте ее передок. Мне пора его заменить, на нем полно царапин… Чтобы въехать в мой гараж, нужна большая ловкость. Каждый раз я задеваю одним крылом…» Нам плевать было на его кузов… Меня в машине интересует мотор. Я просто изнываю от любви к хорошим механизмам. Но тут уж меня решили побаловать! Какая коробка передач! Какая сила у мотора! Это изделие «форд-матч-1» было настоящим чудовищем, особенно по части поглощения километров. Только надо быть предельно осторожным на виражах. У машины поганая привычка кусать свой зад. Эти американцы не могли обойтись без этого! Впрочем, чего им бояться? У них ведь только автострады! А сколько жрет бензина! Стрелка буквально на глазах пропадает из виду. Вероятно, не менее пятидесяти литров на сто километров! Да… Далеко мы на ней не уедем. А ехать надо было быстро. Скорость – теперь моя главная забота. Быстрее уехать из Эльзаса с его трупным запахом.

Совершенно очевидно, что мы не можем останавливаться на любой заправочной с этой красной мордой. Денег у нас достаточно. С этой стороны все было нормально. Брадобрей был так любезен, что привез с собой 50 кусков. Но выставляться с такой машиной было бы неосторожно. «Хотите, проверю уровень масла? воды? давление в покрышках? протру ветровое стекло языком? » Естественно придет в голову и вопрос: «Откуда у таких молодых людей подобная игрушка? » Слесарь с заправки тотчас созвонится с фараонами и сообщит все детали. «Похоже, двигают на юг – юго-запад, в Альпы, через Безансон, Полиньи, Лонсле-Сонье…»

«Смоемся, пока пахнет жареным, – говорил я себе. – Смоемся по-быстрому. Пока не успели раззвонить». И вот, удобно устроившись на сиденье, я позволял себе всякие трюки высокого пилотажа. При этом набрасывался на виражи вне городов, оставляя позади собак при выезде из них, ослепляя всех фарами, не церемонясь с лесными насаждениями. Наша машина как бы представляла собой светящийся бурав, который пробивал себе путь в тоннеле со скоростью 10000 оборотов мотора в минуту. О нас могли подумать, что мы спасающиеся от преследования мальчишки или какие-нибудь богатые предприниматели. Внутри машины был полный комфорт. Она слегка проветривалась. Никаких толчков. Зеленый свет на приборной доске едва виднелся перед глазами. Плотный ковер на полу, зажигалка для сигары, регулируемый руль, регулируемые сиденья. Не регулировался только коэффициент шанса в жизни у одних людей по сравнению с другими. Почему моя мать не сделала ничего для того, чтобы я стал парикмахером? Вот наглядный пример. Моя мать вполне могла понравиться какому-нибудь парикмахеру. Во всяком случае, подумать над этой проблемой. Потом ей достаточно было бы пошептать ему на ухо, лежа в кровати, чтобы я тотчас стал учеником – с чаевыми и духами. Проклятие! Тогда бы я не оказался в нынешнем положении. Все это в отличие от Мари, которая не хотела заниматься парикмахерским делом. Я видел, как она лежит ничком на заднем сиденье. Мы нанесли ей страшный удар своим рассказом о блистательном успехе ее избранника. Складывалось впечатление, что ее ничто не интересует. Тщетно пытался я как-то ее встряхнуть.

– Не плачь, – говорил я ей. – Одного потеряла, десять нашла!

– Я не плачу, – отвечала она. – Просто мне на все наплевать.

– Ты любила его?

– Не знаю. Не успела понять. Он трахал хорошо, это точно. Но был какой-то примитивный…

– Отчего же так?

– Надо быть совсем без царя в голове, чтобы убить фараона, когда мы могли так прекрасно трахаться днем и ночью!

– Это не фараон, а надзиратель.

– Тем хуже…

Мне было больно смотреть на нее такую. Бедная девочка… А ведь если бы добрый папа «тик-так» повел себя иначе, Мари выросла бы совсем иной, была бы спасена, осталась бы чистой девушкой, послушной прихожанкой церкви Спасенных душ! Могла бы наплевать с улыбкой на магазин. Считалась бы цветком из Пьюи! А этот городок превратился бы в великолепную пристань мира, к которой мечтали бы причалить такие парни, как Пьеро, Жан-Клод или Жак, – при одном условии, что у нас испортятся часы и мы откроем дверь с перезвоном в нужном доме. Жизнь – скверная штука. Никто ведь не станет возражать по этому поводу. И все же ни с чем не сравнимый человеческий бриллиант подчас обнаруживается в груде дерьма. Обождите, дайте досказать! В нашем поспешном бегстве была ведь и хорошая сторона. Во-первых, наша Мари снова была с нами. Во-вторых, пора было нам самим устроить себе взбучку, вытащив даму с камелиями из кровати. До сих пор жили, как усыпленные. А теперь, едва подул ветер паники, мои шарики в голове пришли в движение. Во мне проснулся прежний борец. У которого снова пробудилось вдохновение.

Например, я придумал способ, как нам заправлять машину. Справедливости ради замечу, что брадобрей из Мюлузы был предусмотрительным владельцем. В багажнике мы нашли желтую тридцатилитровую канистру на колесиках, чтобы легче возить. Но, к сожалению, без единой капли горючего. Так вот что я придумал: когда в нашем поле зрения оказывалась залитая огнями заправочная станция, мы на полной скорости проскакивали ее. Притормозив через 500 метров, отправляли Мари, единственную среди нас, кто мог бы без страха предстать перед полицейскими, за горючим. На станции она говорила дежурному: «Понимаете, какая беда. Ужасно не повезло. Застряла на дороге без капли бензина! » И возвращалась с 30 литрами. Мы катили еще часок до следующей заправочной. Таким образом, на всем нашем пути Мари осталась в памяти многих заправщиков, восхищенных ее появлением среди ночи. Эти ребята обычно весьма бдительны. Но ее они готовы были проводить до места. Словом, никто не мог похвастаться, что видел красный «мустанг». Как и вереница водителей грузовых машин. И вот почему. Мы проносились мимо них как ветер. И не давали им при этом очухаться. В наших ноздрях лишь оставался запах их брезентов, быков и ящиков с андивами[10]. Нас вполне могли сбить какие-нибудь «Ван Бранели» из Антверпена или «А. В. Коттбус» из Дюссельдорфа. Но в самый последний момент их тяжеловозы исчезали, и снова перед нами была дорога. Я лишь мимолетно показывал им свой зад и красные фонари циклопа. И, все! Мы шли со скоростью 130-150 км/час. Пока брадобрей освободится от веревок, мы сумеем пересечь всю Францию с пальцами в носу…

Рассвет застает нас в Бур-ан-Бресс. Между Рон д'Эн и Морестеном. Мари уснула. Сбрасываю скорость на виражах, чтобы не разбудить ее. Мы миновали Гренобль, смешавшись с толпой рабочих-велосипедистов. Там на стоянке и обменяли машину. Такая мера предосторожности была необходима.

Повсюду уже было полно психопатов в рубашках, готовившихся к великому отъезду. У всех багажники были утрамбованы до упора. Они даже, вопреки распорядку, цепляли на них сигнальные лампы. Детки сносили вещи, которые оттягивали им руки. Из окон поглядывали сучки – кто в сорочке, кто в костюме, кто в парике, кто в особой марке дорогого бюстгальтера с лайкрой. Мы же бродили на малой скорости, ища подходящую машину.

* * *

Едва увидев перемазанного мазутом верзилу, промывающего свечи, я сказал себе: «Вот что называется инстинктом охотника».

Торможу немного подальше.

В своем зеркальце вижу, как он опускает капот и садится за руль. Затем слышу, как начинает урчать мотор, как тот жмет и отпускает газ. Удовлетворенный, парень вылезает, оставляя мотор работать на холостых. Затем поднимает глаза к фасаду дома.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 Следующая ⇒