Джефф. День второй

Джефф

Я согласился на эту поездку без особых колебаний. По правде говоря, я счел идею вполне типичной для Криса – сумасбродной и забавной. В Ирландии я был только однажды, да и то два дня, не выезжая из Дублина, где проходили переговоры. К тому же, последние месяцы были действительно напряженными, и тихая неделя в провинциальном замке показалась кстати.

Самолет дался мне легче, чем могло бы быть – я летел в первом классе, а девушек предусмотрительно посадил в обычный салон. Это была просто забота о них – кресла там расположены ближе друг к другу, и они могли общаться.

Зато вертолет, хотя лететь было не так далеко, дался мне с трудом.

Златокудрая Пэм, стараясь перекричать двигатели, всю дорогу любезно развлекала меня своими соображениями. Я держался достойно, но когда она сообщила мне, что летала на вертолете единственный раз – «из Лос‑ Анджелеса на женевские острова», в одну секунду разразилась мигрень.

Одурев от ее щебетания, я смог ответить только, что это потрясающе. Кажется, она осталась довольна этой ремаркой, и поведала историю о том, как один ее знакомый миллионер организовал праздник прямо на вертолете, пригласил всех друзей, но она тогда не смогла поехать, а вертолет разбился вдребезги.

У меня мгновенно возник порыв постучать по дереву и, за неимением такового, я принял решение стукнуть несколько раз по златокудрой головке. Я как раз успел убедить себя в том, что меня оправдают, и тут мы пошли на снижение.

Не успели замереть лопасти вертолета, как я выпрыгнул на траву, и мне сразу полегчало. По полю уже шел подозрительно раскованной походкой Крис, а следом, позевывая, – неторопливый расслабленный Генри. Кажется, они уже начали отдыхать.

Мы обнялись и, обернувшись, замерли, завороженные неподражаемым зрелищем трех граций, выбиравшихся из чрева летательного аппарата на высоких каблуках. Первым придя в себя, Крис сделал широкий жест в сторону дам и произнес:

– Генри, это – Мэй, Пэт и Пэм. Рекомендую!

– Кого? – удивился Генри.

На пороге замка ждали холеный мужчина в смокинге и молодая девушка в белой кофточке и черной юбке до колен. Очевидно, горничная, хотя для прислуги она была очень хороша собой. Генри представил мне Малкольма и Мари.

Мари поздоровалась с таким очаровательным акцентом, что Малкольм, решив, что это требует пояснений, сказал:

– Мари – француженка, и находится в Ирландии на стажировке.

– О‑ о, только не это, – простонал шутливо Генри. – Француженки – моя слабость. Видимо, зов крови.

– Знаете, Мари, наш Генри ведет свой род от Камиля Демулена, великого оратора Французской революции, – решил проявить эрудицию Крис. – Все Демулены – из молодых и ранних героев. Впрочем, Генри уже значительно старше: Камилю, если помните из учебников истории, не повезло с партнерами, и они отрубили ему голову в весьма юном возрасте.

– Я очень польщена, сэр, – со сдержанным поклоном в сторону Генри произнесла Мари. – Наверняка у вас гораздо более уравновешенные друзья, чем Робеспьер, – добавила она, сверкнув из‑ под опущенных ресниц озорными глазами.

Эта девушка представляла настолько сильный контраст с моими воздушными спутницами, что я мгновенно забыл о них и даже удивился их появлению.

– Ах, какая старинная красота! – произнесла Пэм. – Здесь жили железные рыцари?

Никто не потрудился ответить, тем более, что налетел ветер, и прохладную тишину неожиданно разрезал визгливый скрежет флюгера на башне замка. Несмазанное устройство провернулось под резкими порывами ветра, как бы призывая приезжую публику обратить внимание на исторические достопримечательности Хэмфилда.

– Что это? – спросила впечатлительная Мэй, выискивая взглядом источник необычного звука. – Птица?

Внезапно ожили часы на башне в дальнем, полуразрушенном крыле замка, и гулко пробили три часа.

– Разве сейчас три? – спросил я.

– На них всегда три, сэр, – ответил Малкольм. – Позвольте проводить вас в вашу спальню. Мари, помогите, пожалуйста, разместиться юным дамам.

Я предпочел бы ровно противоположный порядок, но возражать, конечно, не стал.

Когда мы проходили мимо висящего в холле портрета, Малкольм на мгновение остановился, присмотрелся к лицу мрачного старика, пробормотал себе под нос что‑ то странное, вроде «сегодня улыбается», и пошел дальше.

– Это ваш родственник? – спросил я из вежливости.

– Нет, сэр, это герцог Уорвик. В замке необычайно много портретов, и некоторые из них, поверьте, совершенно уникальны.

Мэй

В последнее время моя жизнь стала похожа на жевательную резинку. Знаете, когда кладешь в рот душисто‑ малиновую подушечку, впиваешься зубами в сладкую мякоть, и по всему рту распространяется свежесть, чувствуешь себя замечательно. Но когда от малины не осталось и следа, а ты еще возишь во рту эту противную, липнущую к зубам жвачку, не имея возможности просто выплюнуть ее, жизнь кажется невыносимой.

Именно такими были несколько последних месяцев. Бесконечные кастинги, медлительные стилисты, однообразные фотосессии. Во время последней мы с девочками вынуждены были изображать пылкую страсть к электроинструментам в пыльной комнате, декорированной под гараж. Поэтому известие о том, что нам целую неделю предстоит за неплохой гонорар провести с нормальными обеспеченными парнями в каком‑ то европейском замке, не могло меня не обрадовать.

Эта Ирландия, оказывается, очень забавная страна. Пока мы были в аэропорту, а потом летели на вертолете, погода сменилась несколько раз: сначала ослепительное солнце, затем дождь, и все небо заволокло серыми тучами, а потом вдруг – опять тепло, светло, как ни в чем не бывало. Больше всего мне понравились здешние барашки. Никогда не видела таких – словно игрушечные! Им бы еще бантики повязать, и можно ставить на витрину какого‑ нибудь милого магазинчика. А когда вдалеке показался замок, я чуть не вскрикнула от восторга. Просто настоящая готика, если я что‑ нибудь в этом понимаю. Загадочный, неприступный, башни уходят в голубое небо, а вокруг – луга ослепительно‑ зеленой травы.

Сверху все это выглядело сногсшибательно. Безумно красивая аллея, идущая к замку между двух рядов могучих деревьев, громада самого замка, изумрудное поле за ним, река за полем и лес…

Как только мы приземлились, Джефф выпрыгнул и пошел к замку. Нам с Пэм и Пэт пришлось выбираться из вертолета самим. Это было очень неудобно, учитывая высокие каблуки, я даже чуть не упала. Но, как оказалось, еще труднее было идти на каблуках по гравию. Мы с Пэм взяли друг друга под руки и пошли к замку. Со стороны, наверное, мы смотрелись удивительно глупо.

На ступеньках замка нас встретил дворецкий. Чопорный англичанин церемонно поклонился нам. Лицо круглое, излучающее знаменитое британское высокомерие, зато глаза – хитрющие и очень живые. Он сохранял серьезную мину, но почему‑ то все время казалось, что еще мгновение – и он подмигнет или состроит смешную физиономию.

И вот тяжелые старинные двери распахнулись, и мы попали в огромный каменный холл. На полу лежал невероятной красоты ковер, под высоким потолком висела гигантская чугунная люстра с множеством свечей, стены украшали зеркала в роскошных золоченых рамах. Из холла на второй этаж вела широкая парадная лестница.

– Добро пожаловать в Хэмфилд! – сказал Малкольм. – Думаю, время, проведенное здесь, будет для вас незабываемым праздником единения с историей былых веков.

Пэм не удержалась и хихикнула. Если уж мы и планировали уединиться здесь с кем‑ нибудь, то былые века тут были абсолютно не причем.

Малкольм никак не отреагировал на ее смешок и подозвал девушку в скучном неброском костюме и дешевых черных туфлях.

– Это Мари, – продолжал он, – старшая горничная замка.

– Буду рада быть вам полезной, – произнесла она с таким забавным акцентом, что тут уже мы втроем не удержались и прыснули.

Горничная улыбнулась какой‑ то странной, ничего не выражающей улыбкой – будто просто позволила своим полудетским, некрашеным губам чуть растянуться. При этом ее светлые, странные глаза необычного серо‑ зеленого оттенка были устремлены куда‑ то поверх наших голов, несмотря на то, что эта девица была как минимум на полголовы ниже любой из нас.

– Я покажу вам ваши комнаты, – сказала она. – Прошу следовать за мною наверх. Ларри поможет нам с багажом.

Непонятно откуда вынырнул лысый жилистый человек угрюмого вида и неопределенного возраста, в каком‑ то зеленом одеянии, и легко подхватил наши чемоданы. Я попыталась было поздороваться с ним, но ответом мне была только улыбка на его странной физиономии.

– К сожалению, Ларри нем от рождения, – пояснила Мари. – Однако он все слышит. Иногда даже то, чего никто не говорит, – добавила она ни к селу, ни к городу.

Мы стали подниматься вверх по широкой величественной лестнице. На стенах висели портреты. Видимо, предки хозяев замка. Их надменные лица понуро смотрели на нас. Рыжеусые мужчины в напомаженных париках в окружении каких‑ то охотничьих аксессуаров с сердитыми гончими у ног. И квелые белесые женщины, утянутые в корсеты – казалось, таким даже дышать стыдно, поскольку это может показаться неприличным проявлением их чувственности. Я была в музее только два раза в жизни, еще в школьные годы. Тогда мне это показалось не слишком веселым занятием. Бывшие люди на истлевающих полотнах. Странно, но эти господа выглядели очень живыми, несмотря на средневековый антураж. Будто их рисовали не несколько столетий назад, а на прошлой неделе.

* * *

Моя комната оказалась просторной и светлой. Она была угловой, и окна выходили на две стороны. Большая удобная кровать, изящный туалетный столик, зеркало, старинный резной шкаф красного дерева. Идеальный порядок.

Лишь посреди комнаты валялся почему‑ то тряпичный кролик, наряженный в камзол и шляпу. Я взяла игрушку и положила ее на кровать.

– Всегда рада провести ночь с истинным джентльменом, – сказала я своему неожиданному гостю.

Закрыв дверь в комнату, я почувствовала, как здесь тихо. После Нью‑ Йорка, после гула вертолета это ощущалось особенно остро. Немного посидев в кресле, я встала и начала не спеша распаковывать вещи. Неожиданно сзади раздался негромкий стук. Я обернулась. Стук повторился. Я была уверена, что это в шкафу, и стала осторожно подкрадываться к нему, но тут в мою комнату вбежала Пэм.

– Это просто катастрофа! – выкрикнула она с порога. – Я забыла свое красное платье. Как это могло случиться? Я же точно помню, что положила его.

– Ты хорошо посмотрела? – на всякий случай спросила я, зная особенность своей подруги утопить самое необходимое на дне чемодана.

– Я все пересмотрела. Наизнанку вывернула этот чертов саквояж, – Пэм нервно запустила руку в свои солнечные локоны.

– И чье это алое одеяние спряталось в моем чемодане, не малышки ли Пэм? – в дверях стояла Пэт. На ней уже было надето облегающее синее платье. Черные волосы были изящно разбросаны по плечам. Только у Пэт получается так искусно справляться со своими непослушными волосами. В ее руках было счастливо найденное платье Пэм.

– О, Пэт, я тебя обожаю! – взвизгнула Пэм и чмокнула ее в щеку.

Пэт улыбнулась улыбкой королевы и подошла к окну.

– Шикарный вид из комнаты Мэй, – Пэт прищелкнула языком. – Завидую.

Я тоже выглянула в окно. Передо мной раскинулся огромный зеленый луг, вдали извивалась река, на противоположном берегу которой был виден густой лес.

– Поторопитесь, девочки! Ужин через полчаса. Наши друзья не должны ждать, – предупредила нас Пэт.

Оставшись одна, я подбежала к шкафу и открыла дверцу. Внутри, конечно, никого не было. Что же тогда там стучало?

* * *

Мы опоздали к столу на пятнадцать минут, поскольку Пэм никак не могла выбрать из пяти пар туфель наиболее подходящие.

Когда мы вошли в зал, все уже сидели за большим круглым столом. В дальнем конце зала возвышался камин, а по стенам были развешаны старинные канделябры. Или канделябры не развешивают?.. Всегда путаюсь...

– Ну, вот и наши девушки, – гордо произнес Крис – единственный из троих, с кем мы познакомились еще в Америке. Он дружит с владельцем нашего агентства, и мы оказались здесь именно благодаря ему.

– Спасибо, что пояснил, Крис, – саркастически произнес Генри – высокий светловолосый парень. Не нужно было быть ясновидящей, чтобы понять, что он был самым преуспевающим из этой троицы.

Крис напрягся, не поняв, доволен ли Генри его выбором.

– Все нормально, Крис, – успокоил его Генри. – То, что надо! Тем более, что я теперь помолвлен, и право голоса только у вас с Джеффом. Ты рад дамам, Джефф? – обратился он к голубоглазому красавцу, который все это время мечтательно наблюдал, как играет свет в бокале бордо.

– Очень, – ответил Джефф таким тоном, что ни у кого не возникло желания продолжать приставать к нему с вопросами.

В это время в зал вошел молодой человек в вечернем костюме. Он оказался хозяином замка и, познакомившись с нами, попросил дворецкого подавать на стол.

– Ну что же, господин Уоллис, расскажете нам о вашем замке? – сказал Крис, как только блюда оказались перед нами.

– Извольте, – отозвался англичанин. – Замок был построен в 16 веке сэром Альфредом Хэмфилдом. Он был англичанином, прибывшим сюда по назначению Королевы. Это был выдающийся человек. Истинный слуга короны. Его портрет вы можете видеть над столом.

– Удивительно злобный тип, – заметил Генри, взглянув на портрет седого старикана на стене.

– Вы правы, – согласился Уоллис, ничуть не обидевшись. – Он отличался особой жестокостью по отношению к своим подданным, и был убит взбунтовавшимися ирландцами прямо во время ланча. Ему пропороли вилами живот. Зато его сын, Джеймс, был большой ценитель искусства и либерал, за что тоже поплатился, но уже по милости Ее Величества. Он был насильно вывезен из Ирландии и заключен в Тауэр, где и скончался. У него остались молодая жена и дети, которых тоже постигла нелегкая участь...

Хотя я не очень интересуюсь историей, то, что рассказывал Уоллис, иногда было интересным. Особенно взбадривали кровавые подробности. Но сама его монотонная речь выматывала, как лекции в колледже, из которого я вовремя сбежала, чтобы не стать занудой, как мои сокурсницы.

После десерта все перешли в каминный зал, и Мари подала кофе и дижестивы. Уоллис рассказывал какие‑ то местные легенды, а когда понял, что его особенно никто не слушает, сказал:

– Рад был доставить вам удовольствие, дамы и господа. А теперь разрешите мне удалиться. Дела требуют моего присутствия в Дублине. По всем вопросам прошу обращаться к Малкольму и Мари. Лучших помощников не найти во всей Ирландии… Надеюсь, вы полюбите Хэмфилд.

Попрощавшись с ним, Генри и Джефф стали лениво болтать о своих делах. Крис делал вид, что слушает Генри, но больше его волновал глубокий вырез на груди Пэм. Думаю, эту ночь они проведут вместе. Красавец Джефф говорил мало, и о чем‑ то думал. Люблю, когда мужчина вот так загадочно думает. Ни он, ни Генри, казалось, не обращали на нас внимания, пока Генри вдруг не повернулся к нам:

– Милые дамы, как вам понравился замок?

Ну, слава богу, подумала я. А то мне уже показалось, что мы тут – что‑ то вроде дополнительных канделябров.

Пэт сказала, что здесь пыльно, но миленько, а Пэм надулась и пожаловалась, что у нее из спальни весь вид закрывает огромное дерево – не то, что из моей комнаты.

– Зато у меня кто‑ то живет в шкафу, – сказала я.

Все замолчали и уставились на меня.

– У меня в комнате раздавались какие‑ то странные звуки, будто в шкафу что‑ то стучало.

Джефф вопросительно посмотрел на Криса. Тот лишь пожал плечами. Мои подруги посмотрели на меня, как на сумасшедшую. Я так и думала, что мне никто не поверит.

– И кто же это, по‑ твоему, мог быть? – спросил Генри.

– Откуда я знаю?! У меня еще в комнате игрушка на полу валялась – кролик.

– Крис, – обратился Генри к своему приятелю, – в этом замке есть дети?

– Конечно, – ответил Крис. – Вы же видели: такой щуплый, волосики еще не отросли, а говорить совсем не умеет. Ларри зовут.

Генри улыбнулся и посмотрел на меня.

– Может, мне действительно показалось, – сказала я, и решила сменить тему: – Какой вкусный был ужин! Это ирландская кухня?

– Французская, мисс, – произнес Малкольм, который все это время увлеченно наблюдал за нами.

* * *

После ужина все разошлись по своим комнатам. Кроме Джеффа, который подошел к роялю и стал играть. Не часто сейчас увидишь музицирующего бизнесмена. Как в кино – замок, свечи… и молодой красавец за роялем. Мне не хотелось уходить. Как бы заговорить с ним? Я встала, прошлась туда‑ сюда, немного посмотрела на огонь в камине. Стала пристально рассматривать портреты. Попыталась представить себя английской аристократкой, утянутой в корсет, с мертвецки бледным лицом и тяжелой прической на голове. Бедняжки! Если нам приходится терпеть дискомфорт только во время съемок и показов, то жизнь этих барышень, похоже, была постоянной пыткой.

Все‑ таки есть плюсы в том, что я попала, в конце концов, в наше агентство, где девушек предпочитают раздевать, а не одевать. Правда, позы, в которых мы вынуждены застывать по нескольку часов на фотосессиях… Но когда видишь результат – себя на страницах журнала – все минувшие мучения кажутся такой ерундой… А эти несчастные создания! Какую награду получали они за все эти корсеты? Неужели мужчинам тех времен они казались красивыми?

Мне хотелось поделиться своими соображениями с Джеффом.

– Скажите, Джефф, – начала я, – вам не кажется странным, что никто на этих портретах не улыбается? Ни мужчины, ни женщины – никто?

Джефф прервал игру и посмотрел на меня несколько удивленно.

– Видно, в те времена было не принято улыбаться, когда позируешь, – сказал он и сразу же вновь повернулся к роялю, как будто все возможные темы для разговора были исчерпаны.

«Ну что я такого сказала?! Неужели полную глупость?! » – секунду поразмыслив над этим, я решила, что даже если и глупость, то не полную. И решилась продолжить:

– А вот когда мы позируем, то нас всегда просят улыбаться как можно шире. Так надоедает иногда!

Джефф только хмыкнул. Я почувствовала, что мне просто нечего больше сказать. В это время вошла горничная, и я, как за соломинку, ухватилась за нее, начав задавать первые попавшиеся вопросы об Ирландии. Она что‑ то отвечала, но на таком непонятном английском, что через несколько минут я пожелала Джеффу доброй ночи и поднялась в свою спальню.

Джефф

…чем‑ то напоминало смешной и наивный английский роман. Например, хозяин – полное соответствие образу классического британского аристократа. Когда он говорит с тобой, складывается впечатление, будто тебя нет. Или у них так принято со всеми?

Все же в любом возрасте, оказавшись в замке, переносишься в прошлое. Касаясь камня в стене, вспоминаешь о том, что ему несколько веков. Проходя мимо портретов, представляешь себе, как жили эти люди. Малкольм предупредил меня, что не стоит ходить в северное крыло замка, отделенное от остальных помещений закрытой галереей. Там все находится в запустении, перекрытия и лестницы прогнили, и комфортно там себя чувствуют лишь летучие мыши. В настоящем замке непременно должна быть такая старая башня – сразу возникает желание попасть в нее, хотя понимаешь, что ничего, кроме вековой пыли, там не найдешь.

Ужин был хорош! Крис, видимо, заблаговременно разъяснил владельцу замка, какую кухню мы предпочитаем.

Пока дамы баловались десертами, мы с Генри, Крисом и Мэттью перешли в соседний зал и расположились в креслах у камина, где уже потрескивали поленья. Малкольм принес лакированный хьюмидор, и выбор сигар нас порадовал. Генри задумчиво созерцал пламя в камине. За минуту до того, как к нам присоединились девушки, Крис сказал:

– Мэттью, напугайте наших спутниц чем‑ нибудь… совершенно нереальным.

– Это не в моих правилах, господа, – с улыбкой ответил Мэттью. – Тем более, что на самом деле жизнь в нашей глуши довольно скучна и монотонна. Впрочем, существует и в нашей местности несколько поверий, но уже два или три века этим слухам не находится реальных подтверждений, – с видимой неохотой продолжил он.

– Два или три века?! – удивилась Пэм, устраиваясь на диване так, чтобы мы максимально смогли оценить достоинства ее фигуры. – Это же целых триста лет, – посчитала она, наморщив лобик.

– Рассказывали, к примеру, – продолжил после паузы Мэттью, – что в полнолуние жители деревушки Килтиган видят иногда в небе карету, запряженную четверкой лошадей…

– Туристов катают, не иначе, – заметила Пэт, глядя на кончик длинной тонкой сигареты.

– А я с детства боюсь летать в облаках, – призналась Пэм. – У меня в голове до сих пор жужжит и звенит после полета!

– В совершенно пустых сосудах всегда так, – не удержался я. – Жужжит и звенит.

– В каких сосудах? – не поняла Пэм.

Чистый ангел.

* * *

После ужина я остался на первом этаже. Там был рояль, и мне впервые за долгое время захотелось поиграть. Крис, довольный выбранными им целлулоидными барби, утащил с собой черненькую и беленькую. Генри тоже ушел. Остались я и рыжеволосая Мэй. Она пыталась заговорить со мной. Я честно старался быть вежливым, но обсуждать, почему ни один портрет не улыбается, не представлялось мне захватывающим. Приятнее было побыть в одиночестве.

Спасла горничная, вошедшая в комнату. Мэй, поняв, что я не настроен беседовать, о чем‑ то с ней заговорила. Она высокомерно задавала какие‑ то вопросы, а Мари коротко, но вежливо отвечала. Вначале я не слушал, но с определенного момента невольно стал следить за их разговором.

– Так непривычно после Нью‑ Йорка видеть маленькие домики, – говорила Мэй. – Я с вертолета заметила, что все они абсолютно по‑ детски покрашены в разные яркие цвета, зеленые, синие, красные… Как конструктор «Лего». Мари, почему здесь такие разноцветные дома?

– Не могу сказать, мисс, – несколько утомленно ответила Мари.

– Ну как же, вы должны знать, вы же здесь работаете, – тоном капризной дамы настаивала Мэй.

– Да, мисс. В таком случае, я думаю, что яркие краски – проявление витального менталитета кельтов в условиях сенсорной депривации, вызванной климатическими условиями этой страны, мисс.

Мне показалось, что я ослышался. Я прекратил играть и обернулся. Мэй сидела в кресле, наморщив лоб, а Мари старательно протирала каминную полку.

– Что вы сказали? – спросила Мэй.

– Простите, мисс, просто я еще не очень хорошо говорю по‑ английски и, наверное, не знаю многих правильных слов, – ответила Мари голосом паиньки, не прекращая наводить порядок на каминной полке.

Ситуация настолько позабавила меня, что я решил принять в ней участие.

– Мари хотела сказать, видимо, что в Ирландии вечно серое небо, и чтобы не было так грустно, жители раскрашивают дома в разные цвета, – перевел я.

– Спасибо, сэр, именно это я хотела сказать, – опустив глаза, проговорила Мари.

– Вам нужно учить язык, милочка, – произнесла Мэй. – Иначе вам трудно будет общаться с клиентами.

На этом она пожелала мне спокойной ночи, кивнула горничной и вышла. За ней, к моему разочарованию, ушла и Мари.

Я поставил бокал с коньяком на рояль, и начал играть. Какой глубокий звук у этого «Стейнвея». Я закрыл глаза, и стены наполнились звучанием. Казалось, что замок оживал. Я посмотрел в окно. Низкий туман дымкой накрыл поле за окном. Дождь прекратился. Я начал импровизировать. Мне хотелось, чтобы получилась музыка, передающая настроение кельтских легенд. Настроение темнеющего за окном леса, реки и холмов, таинственных болот этой страны. Уж не знаю, есть ли поблизости болота на самом деле, но в моей фантазии они были.

Я так увлекся музыкой, что не заметил, как в комнату снова вошла Мари. Необычная девушка... Работа и суматоха со временем вытравливают из тебя что‑ то важное. Ты привыкаешь никому не доверять, учишься видеть не столько людей, сколько функции, оценивать их с точки зрения полезности.

В каком‑ то смысле я завидую Генри, у которого есть невеста. Как бы я ни посмеивался над ним, постоянно утверждая, что его Кэти – эдакий бриллиантик, которому нужна достойная оправа, пожалуй, окажись она простой студенткой из небогатой семьи, у них все равно закрутился бы роман. Влюбленность Генри нарушила наш привычный стиль развлечений, неизменной частью которого были манекенщицы и фотомодели. Меня, впрочем, в отличие от Криса, это скорее радовало.

Как странно, в самолете по дороге сюда я думал именно об этом. А когда мы добрались до Хэмфилда, я увидел Мари. В отличие от Мэттью, Малкольма и этого странного Ларри, воспринимавшихся в антураже средневековых стен, гобеленов, портретов, очень органично, как неизменная и обязательная принадлежность замка, Мари не подходила ко всему этому. Может быть, так казалось потому, что она и была нездешней. Такая тонкая, изящная, с пальцами, которым больше пошел бы бокал вина, чем щетка. Было время, когда такая чушь, как очевидная несовместимость главы крупной компании и горничной, не заботила меня. Теперь я надежно спрятался за маской жесткого циника. И вдруг – эта француженка…

Она вытирала пыль с мебели специальной штуковиной с перьями. Всегда было интересно, как она называется. Как же хороши изящные девушки в униформе!.. Идеально контрастное сочетание строгости и женственности. Выглаженная официальность, а под ней – нежный силуэт женского тела. Мари наклонилась над диваном, стоя спиной ко мне. Я поймал себя на том, что смотрю на ее ноги, до колен прикрытые узкой юбкой, и, продолжая делать вид, что увлечен музыкой, пытаюсь отклониться от рояля, чтобы увидеть чуть больше. Господи, веду себя как робкий школьник. Я прекратил играть, развернулся и произнес первое, что пришло в голову:

– Мари, вы любите музыку?

– Вы очень хорошо играете, сэр, – она лишь на мгновение повернулась ко мне, чтобы ответить.

За этот миг я успел рассмотреть черты ее лица: никакого макияжа, волнистые волосы аккуратно собраны назад, лишь один локон выбился и спадал на щеку. Если это и было случайностью, мне показалось, что в этой случайности – весь французский шарм.

– Прошу вас, зовите меня Джефф.

– Благодарю вас, сэр. Но за подобную фамильярность меня могут уволить.

– Да?! – ужаснулся я. – Мари, сейчас не средние века.

– Простите, сэр, но мне действительно нужно работать.

– Но если бы вы прервались, мы могли бы поговорить. Когда вы заканчиваете?

– Еще очень нескоро, сэр, – она уже не оборачивалась.

– Давайте попробуем по‑ другому… Или я буду донимать вас своими вопросами, мешая вам делать свою работу, или вы все же оторветесь и уделите мне внимание. В конце концов, я – гость.

Она снова посмотрела на меня. В глазах блеснула искорка. Она оставила свое занятие и подошла ко мне.

– Думаю, я могу позволить себе несколько минут перерыва. Если вы пообещаете больше не отвлекать меня.

– Это хорошая сделка, Мари, – я улыбнулся. Обычно девушки готовы падать от такой улыбки. Мари же просто улыбнулась в ответ.

– О чем вы хотели поговорить, сэр?

– О вас, например. Скажите, что привело вас в Ирландию? Чем вы занимались до этого? Давно ли вы в замке? Какие цветы любите?

– Я приехала в Ирландию, чтобы посмотреть страну, выучить язык и подработать во время летних каникул – все это одновременно. Я студентка, учусь в Париже, занимаюсь историей французской литературы. Я здесь второй месяц. Розы. Это все, что вы хотели знать?

– Вы умеете играть на рояле?

– Немного, – она кивнула.

– Тогда сыграйте что‑ нибудь. А я попробую подыграть.

Она замолчала, глядя на инструмент, как будто решала какую‑ то задачу. Потом села рядом и прикоснулась к клавишам. Я затаил дыхание, как будто сейчас могло произойти чудо. Но это был всего лишь неумелый ученический этюд. Играла она, конечно, неуверенно и старательно, но как смотрелась за роялем! Я вздохнул, встал и отошел к окну, чтобы полюбоваться ею. Я надеялся, что так она расслабится и начнет играть свободнее. Хотелось, чтобы она подольше не уходила. Я слышал многих замечательных пианистов, но эта простенькая милая мелодия, пожалуй, доставляла мне большее удовольствие, чем многие из них. Решив налить нам по бокалу вина, я извинился, сказав, что выйду на минуту, и прошел в соседний зал.

Я разглядывал этикетки на бутылках, размышляя, какую из них выбрать, почти не прислушиваясь к приглушенным звукам рояля. Но то, что я услышал через минуту, ошеломило меня. Совершенно сумасшедший джазовый пассаж. Незамысловатый ученический вальс за моей спиной на несколько секунд превратился в свободную и раскованную импровизацию, наполненную необычными пронзительными аккордами. Я застыл на месте, а потом, забыв о бокалах с вином, развернулся и вбежал обратно в гостиную… Мари по‑ прежнему старательно играла наивный бесхитростный вальс. Это был бред больного воображения. Утомленный янки, попавший в мир средневековья. Я медленно подошел и сел рядом с Мари.

– Вот здесь очень сложное место… – она посмотрела на меня, пытаясь взять вполне банальный аккорд. Я дотронулся до ее руки, но тут она вскрикнула.

– Что случилось? – спросил я.

Мари смотрела в окно, руки повисли над клавишами. В глазах застыл испуг.

– Я кого‑ то видела там, за окном. Кого‑ то очень странного. В черном капюшоне.

– В самом деле? – уверенный, что это лишь неуклюжая попытка избавиться от моего ухаживания, я тоже посмотрел в окно, но там была лишь темнота. – Но я никого не вижу. Может быть, это кто‑ то из прислуги?

– Нет, я не знаю этого человека. Странно, – она ускользнула от меня и присела на диван.

– Если хотите, я пойду и проверю, чтобы доказать вам, что не перевелись еще Ланцелоты, – с улыбкой предложил я.

– Я думаю, не стоит. Знаете, с тех пор, как вы приехали, в замке что‑ то изменилось. Он перестал быть таким… мирным…

– Вы это почувствовали за несколько часов?

– Да. Не знаю… Просто поверьте мне.

– Ладно, верю. Тем более, мне стоит выйти на улицу.

Я пересек погруженный в полутьму холл, вышел из замка в прохладу и свежесть и повернул за угол. На улице – сумерки, и ни души. Надо мной светились окна каминного зала, где только что играла на рояле Мари. Когда я вернулся в комнату, ее там уже не было.

Допив залпом коньяк, я поднялся в спальню. Долго ворочался и не мог заснуть – видимо, сказывалась смена часовых поясов, к которой невозможно привыкнуть, несмотря на частые перелеты. Мысли перескакивали с одного предмета на другой, и я позволил им вести себя как им хочется...

Зря я обидел эту, в сущности, вполне милую Мэй. Ну, не очень умна. Но отдых – это возможность слушать и говорить глупости. Можно было бы сейчас наговорить ей кучу симпатичных глупостей. Вот пойти сейчас и принести ей извинения. И остаться… Но вот ведь забавная горничная какая… француженка…

Так, спокойствие! Нельзя так волновать себя встречами с горничными.

Похоже, начинались галлюцинации…

Перелет, замок, отличные ужин и напитки дали поразительный эффект: люстра на потолке начала качаться. Возникло ощущение, что надо хвататься за края кровати, как в каюте яхты во время шторма, чтобы не скатиться на пол.

Я закрыл глаза и, полежав так немного, открыл их вновь. Тяжелая бронзовая люстра раскачивалась, чуть позванивая водопадом хрустальных подвесок.

Может, у них потолки картонные? И кто‑ то ходит на чердаке и раскачивает люстру. Логично. Толстенные каменные стены и картонные потолки. Причуды архитектора. Он был чудак, и теперь ходит по потолку и качает люстры. Может, замок построен на болоте и раскачивается от ветра? Завтра надо попросить этого непроницаемого дворецкого, чтобы запретил ходить по моему потолку…

Я влез на кресло и остановил люстру, захватив рукой ее тяжелый, бронзовый каркас. Рассказать Крису, как я останавливал на потолке люстру после ирландского виски, он будет ржать всю обратную дорогу до Нью‑ Йорка. Впрочем, это был коньяк. Французский.

Я лег, вознамерившись, наконец, уснуть, и почти сразу услышал чьи‑ то шаги в коридоре. Я прислушался, затаив дыхание. Легкие шаги замерли у моей двери. Так… Архитектор пришел. Не спится, значит, ему.

Я тихо встал, подошел к двери и, резко раскрыв ее, выглянул в коридор. Там никого не было. Лишь дверца напольных часов в конце коридора была чуть приоткрыта.

Мэй

…к себе в комнату. Странно, но кролик опять валялся на полу, хотя я точно помню, что посадила его на кровать. Я подняла игрушку. У кролика было оторвано ухо, шляпы не было, и вся его физиономия будто перекосилась в недовольной гримасе. Я выглянула в коридор. Мимо как раз проходила Мари со стопкой выглаженного белья.

– Кто заходил в мою комнату? – спросила я.

– Никто, мисс.

– Что это за дурацкие шутки с кроликом?

– Какой кролик, мисс? – Мари прошла в мою комнату, взяла игрушку в руки. – Это ваша игрушка?

– Нет, конечно. Это валялось на полу, когда мы приехали.

– Не понимаю, как он здесь оказался, мисс, – недоуменно произнесла она. – Если хотите, я унесу его.

– Да уж, пожалуйста, и впредь следите за тем, чтобы без моего ведома в моей комнате не появлялись посторонние вещи, не имеющие ко мне ни малейшего отношения.

– Конечно, мисс.

Горничная ушла, а мне стало как‑ то неспокойно. Что за глупая выходка! Лучше было бы провести эту ночь с Джеффом, а то всякие тревожные мысли в голову лезут…

В последнее время моя самооценка сильно возросла. Мне довольно легко удавалось завоевать любого понравившегося мужчину. Как правило, эти романы длились недолго, но я не жалела об их скоротечности. И все‑ таки, слишком легкая победа – это не победа. С Джеффом не так. Но я обязательно его добьюсь. Просто у него сегодня неподходящее настроение. Хочется побыть одному. Такое бывает. Правда, со мной это случается редко. Не люблю одиночество. Ведь даже переживать по поводу фильма в компании намного лучше, чем одной. Подруга ведь может воспринимать что‑ то совсем не так, как я, и это интересно, когда люди не похожи. Вот, например, я, Пэм и Пэт совсем разные. Пэм очень добрая, она вообще злиться не умеет, и обиду долго ни на кого не держит. Ее очень легко развеселить, и мужчин она любит веселых, тех, что шутят постоянно. И секс ей тоже нравится с шутками, хулиганский такой секс. А Пэт нравится, когда ее удивляют. Чтобы все всегда было по‑ разному. Поэтому мужчины ей быстро надоедают. Вообще, Пэт иногда такая смелая, напористая, деловая. И очень хорошая подруга, всегда умеет дать нужный совет, посмотреть на ситуацию с разных сторон... Ну, а я очень люблю романтику. И мужчины мне нравятся романтичные, задумчивые, которые мечтают и не все договаривают. Вот если бы была возможность с помощью какого‑ нибудь волшебства попасть в голову к загадочному Джеффу и побродить по его мыслям, фантазиям, я бы узнала столько всего нового! Все‑ таки жаль, что люди умеют разговаривать только словами. Может, когда‑ нибудь мы научимся читать мысли друг друга?

Однако, какая же неприятная ситуация с этим кроликом! Пытаешься думать о чем‑ то другом, а чувство тревоги все равно не проходит.

Я погасила свет и легла в кровать. «Ну, если не Джеффа, то хоть игрушку какую‑ нибудь мягкую», – с тоской подумала я. У меня дома столько игрушек, и, как назло, ни одной не захватила. Я лежала, уставившись в темноту. Вскоре глаза начали слипаться – все‑ таки дорога сюда меня порядком утомила. Я погружалась в сон.

Сквозь дремоту я услышала, как где‑ то в углу скрипнул паркет, потом шорох раздался вблизи туалетного столика. Я хотела приподняться, посмотреть, что там, но поняла, что сил нет. В тишине мирно тикали часы. Сквозь полудрему показалось, что в лицо дохнуло холодом – как будто что‑ то пролетело около моей щеки. Почему‑ то запахло яблоками… За приоткрытым окном шелестела листва. Казалось, что это шепот… тихий, едва уловимый неразборчивый шепот у изголовья. Воздух надо мной будто сгущался. Как будто кто‑ то наклонился надо мной и смотрит в мое спящее лицо пристальным взглядом. Мне стало трудно дышать, будто что‑ то давило на грудь. Я старалась и не могла проснуться. Сон опутывал меня вязкой паутиной, забивал ею рот. Я будто падала в беспросветную темноту бездонного колодца. Все ниже, ниже, и дна не будет никогда. Я просто сольюсь с темнотой и никогда не выйду из плена этого вязкого сна…

И вдруг послышался детский плач. Он стихал на время и начинался вновь. Было в нем что‑ то настолько реальное, что сон улетучился. Я открыла глаза, еще не понимая, во сне это или наяву. Где‑ то плакал ребенок. Кажется, его голос доносился из коридора. Я щелкнула выключателем. На мгновение показалось, что дурацкий кролик все еще лежит на полу посреди комнаты, но там ничего не было. Я открыла дверь. Плач стих. Я стояла, уставившись в темноту, тщетно пытаясь сообразить, что это было. Слышалось только монотонное тиканье часов.

За окнами забрезжил тусклый рассвет.

День второй

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒