Тьма несчастья 3 страница

Магнус уставился на Инквизитора.

– Я не в состоянии уловить твою мысль.

– Если ты сотворил себе и Алеку ребенка, ты можешь просто сказать мне об этом, – уточнил Роберт. – Я очень толерантный человек. Или… во всяком случае, пытаюсь стать таковым. Очень этого хочу. Уверяю тебя, я бы понял…

– Если я со… сотворил… ребенка? – запинаясь, переспросил маг.

Он даже не был уверен, правильно ли расслышал слова Роберта. До сих пор Магнусу казалось, что Роберт знает, как делаются дети.

– Волшебством, – прошептал Роберт.

– Я, пожалуй, сделаю вид, что ты никогда мне ничего такого не говорил, – наконец ответил маг. – Будем считать, что этого разговора вообще не было.

Роберт подмигнул ему, словно намекая, что они поняли друг друга. Магнус окончательно потерял дар речи.

Лайтвуды между тем продолжали выполнять свою миссию, превращая апартаменты в безопасное для ребенка жилище. Между делом они кормили малыша и все по очереди таскали его на руках. У Магнус все плыло перед глазами, а колдовские огни, разбросанные по всему пространству маленького чердака, сливались в одно сплошное яркое пятно.

Алек хочет, чтобы они оставили ребенка себе. И он хочет назвать его Максом.

– Я видела в вестибюле Магнуса Бейна, а с ним – очень сексуальную вампиршу, – объявила Марисоль, проходя мимо столика Саймона.

Джон Картрайт, тащивший за Марисоль ее поднос, едва не уронил свою ношу.

– Вампиршу? – переспросил он. – В Академии?

Марисоль некоторое время любовалась его перекошенным лицом. Наконец кивнула:

– Очень сексуальную вампиршу.

– Этого еще не хватало, – выдохнул Джон.

– Стало быть, в те времена и ты был не так уж плох, Саймон, – заметила Жюли, когда Марисоль пошла дальше, рассказывая всем желающим сплетню об очаровательной вампирессе.

– Знаешь, – отозвался Саймон, – иногда мне кажется, что Марисоль перегибает палку. Я знаю, что она обожает лезть Джону под шкуру, но вряд ли найдется такой идиот, который поверит в появление в Академии и ребенка-мага, и вампирши в один день. Это уж слишком. Бессмыслица какая-то. Джон, может, и недалекий, но не тупица.

Он ткнул вилкой в горку тушеного мяса на тарелке. Сегодня ужин подали поздно и едва разогретым. Своими сказками о вампирах Марисоль тем не менее заронила ему в голову одну идею. Глядя на еду и вспоминая те времена, когда он пил кровь, Саймон уже начинал думать, что, может, кровь – и не самое худшее из того, что могло бы с ним случиться.

– Да, для одного дня ей и так хватило волнений, – согласился Джордж. – А я вот думаю, что там делает ребенок. А вдруг он умеет цвет менять, как хамелеон? Вот это было бы клево, правда?

Саймон просиял.

– Да, просто класс!

– Да вы психи! – не выдержала Жюли.

Ее слова Саймон воспринял как похвалу. Джордж, кажется, и вправду попал под его влияние: даже купил себе комиксы, когда на Рождество ездил домой. Как знать – вдруг Лавлейс еще станет великим знатоком всяких несуществующих героев?

– Вот уж не везет тебе, Саймон, так не везет, – сказал Джордж. – Я знаю, ты хотел поговорить с Алеком.

Победная улыбка Саймона вмиг потускнела, он уткнулся лицом в стол.

– Забудь об этом. Когда я приперся сказать им о ребенке, я застал их с Магнусом. Если до сих пор я Алеку просто не нравился, то теперь он меня однозначно ненавидит.

В мозгу вспыхнуло еще одно воспоминание, совершенно непрошеное: бледное разъяренное лицо Алека, глядящего на Клэри. Может, Клэри он тоже ненавидел? Может, он не забывал и не никогда не прощал тех, кто хоть раз пересек ему дорогу, и ненавидел их всегда?

Жуткие видения прервала очередная суматоха за столиком.

– Что? Где это было? Когда ты успел? И как? Наверное, Магнус очень атлетичный, но очень нежный любовник, да? – воодушевилась Жюли.

– Жюли! – простонала Беатрис.

– Спасибо, Беатрис, – поблагодарил Саймон.

– Не говори ни слова, Саймон, – попросила Беатрис. – Пока я не достану ручку и бумагу, чтобы записать все, что ты скажешь. Извини, но они знаменитости, а знаменитости должны с пониманием относиться к интересу, который публика проявляет к их личной жизни. А эти двое – они же как Бранжелина^[8].

Она порылась в сумке, отыскала блокнот, открыла его и уставилась на Саймона горящими от нетерпения глазами.

Жюли, родившаяся и выросшая в Идрисе, скорчила гримаску.

– Что такое Бранжелина? Похоже на имя демона.

– Вовсе нет! – запротестовал Джордж. – Я верю в их любовь.

– Они не как Бранжелина, – возразил Саймон. – Как бы ты их тогда назвала? Алгнус? Звучит словно какая-то болезнь.

– Разумеется, я бы тогда назвала их Малек, – парировала Беатрис. – Или ты совсем тупой, Саймон?

– Нет-нет, вы меня не собьете с темы! – заявила Жюли. – Есть у Магнуса пирсинг? Ну конечно, есть; неужели он упустил бы возможность лишний раз покрасоваться?

– Я не заметил, – резко отозвался Саймон. – А даже если бы заметил, то точно не стал бы это обсуждать.

– О да, потому что простецы никогда не сходят с ума по знаменитостям и по их личной жизни, – язвительно заметила Беатрис. – Хотя… что это я? Посмотри вот на Бранжелину. Или на эту группу, от которой впадает в экстаз наш милый Джордж. Ручаюсь, ему известны все версии и домыслы по поводу личной жизни ее участников.

– От какой это… группы Джордж… впадает в экстаз? – медленно переспросил Саймон.

– Не хочу об этом говорить, – попытался увильнуть Лавлейс. – В последнее время у них что-то не ладится, и я из-за этого расстраиваюсь.

Сегодняшний день и так был забит под завязку расстройствами и огорчениями, так что еще только Джорджа с его группой Саймону и не хватало. Он решил, что об этом пока думать не будет.

– Я – единственный из вас, кто вырос в одной поездке на метро от Бродвея. Я прекрасно знаю, как сильно люди интересуются знаменитостями, – сказал он. – Но мне странно слышать, что вы, девочки, просто помешаны, например, на Джейсе или Магнусе. Так же странно, как и то, что Джон бегает за Изабель с высунутым языком, как собачка.

– А то, что Джордж без памяти втюрился в Клэри, тоже странно? – деловито уточнила Беатрис.

– У нас сегодня что, день откровений «Предай Джорджа»? – простонал Лавлейс. – Сай, слушай, я, может, и думал иногда о карманных цыпочках, но я бы никогда тебе о них не рассказал! Я не хочу, чтобы меня считали странным!

Саймон воззрился на него.

– Карманные цыпочки? Поздравляю, страннее уже не придумаешь.

Джордж стыдливо опустил голову.

– Для меня это странно, потому что все ведут себя так, словно они лично знают всех этих знаменитых людей, хотя на самом деле это не так. А этих людей, о которых мы сейчас говорим, я действительно знаю. Они не фото на постере, который висит у вас на стене. Они вовсе не то, что вы о них думаете, – что бы вы о них ни думали. Они имеют право на личную жизнь. Для меня это странно, потому что все ведут себя так, словно знают моих друзей, хотя на самом деле они и понятия о них не имеют. И странно видеть, что кто-то посторонний позволяет себе претендовать на моих друзей и на какое-то место в их жизни.

Беатрис, смутившись, положила ручку.

– Ладно, – сказал она. – Вижу, что для тебя это действительно странно, но… ведь все действительно восхищаются тем, что они сделали. Люди ведут себя так, словно знают их, потому что хотят их узнать. А восхищение означает, что знаменитости имеют большое влияние на обычных людей. И благодаря этому могут сделать много хорошего. Алек Лайтвуд вдохновил Сунила стать Сумеречным охотником. А ты сам, Саймон? Многие идут следом за тобой, потому что восхищаются тобой. Может, тут и есть какая-то странность вперемешку с восхищением, но мне кажется, это просто очень хорошо.

– Со мной – это другое, – пробормотал Саймон. – То есть я даже не помню. Я имел в виду моих друзей. Включая Алека. Он… он тоже мой друг, хотя я ему и не нравлюсь. Они все для меня важны. И все они – особенные.

Он не был крутым или самоуверенным, как Магнус или Джейс. Он не понимал, о чем говорит Беатрис. А мысль о том, что люди могут интересоваться, есть ли у него пирсинг, повергла Саймона в тихую панику.

У него не было никакого пирсинга. Он когда-то был музыкантом и жил в Бруклине. Наверное, он должен был себе что-нибудь проколоть… но не проколол.

Беатрис снова смутилась. Вырвала из блокнота исписанную страницу и смяла в комок.

– Ты тоже особенный, Саймон, – сказала она и покраснела. – Это все знают.

Он посмотрел на ее зарумянившиеся щеки и вдруг вспомнил, как Джордж обмолвился, что кто-то в него влюбился. Тогда Саймон подумал, что это Жюли. И хотя это было бы вдвойне странно и лестно, если бы его мужское очарование вдруг смогло покорить сердце снежной королевы Сумеречных охотников, Беатрис казалась более разумным вариантом. Они с Беатрис – действительно хорошие друзья. У нее лучшая улыбка в Академии. Ему приятно щекотала нервы мысль о том, что такая привлекательная девушка влюбилась в него. И что с ней вместе он мог бы вернуться в Бруклин.

Теперь Саймон вообще не знал, куда себя деть. Что, если он ненароком обидел Беатрис?

Жюли откашлялась.

– И раз уж ты теперь знаешь… кое-кто и вправду задавал нам очень неудобные вопросы о тебе. А-а, был еще случай, когда некто попытался украсть один из твоих грязных носков и хранить его как трофей.

– И кто же это был? – возмутился Саймон. – Просто противно.

– Мы им никогда ничего не говорим, – продолжала Жюли. Губы ее хищно изогнулись, и девушка стала похожа на рычащую белокурую тигрицу. – Конечно, один раз всякий может спросить, но больше уже не решаются. Потому что для нас ты – настоящий человек, Саймон. И наш друг.

Она потянулась через стол и коснулась руки Саймона, почти сразу же отдернув пальцы, словно обжегшись. Беатрис схватила Жюли за руку и, заставив ту подняться со стула, потащила в дальний угол столовой, где была расставлена еда.

Кажется, девушки даже есть не хотели. Они лишь поковырялись в тушеном мясе и отодвинули его. Саймон следил, как Жюли с Беатрис остановились и начали напряженно перешептываться.

– По-моему, они расстроились.

Джордж закатил глаза.

– Вот ты тормоз, Сай.

– Ты что, хочешь сказать, что… – начал Саймон и осекся. – Не могу же… не могу же я нравиться им обеим?

Повисла гробовая тишина.

– А ты не нравишься ни той, ни другой? – продолжал он. – Да ладно. С чего ты взял? К тому же у тебя такой приятный шотландский акцент.

– Не сыпь мне соль на рану. Девушки, наверное, меня боятся, потому что мои зоркие глаза смотрят им прямо в душу, – усмехнулся Джордж. – Или, может, их отпугивает моя внешность. Или, может… Пожалуйста, давай не будем говорить о моем одиночестве, ладно?

Он смотрел на Жюли и Беатрис с легкой задумчивостью. Саймон не смог бы сказать, с чем связана эта задумчивость – с девушками или с любовью вообще. Как выяснилось, он и понятия не имел, какие эмоциональные бури бушуют в сердцах его друзей.

Саймон был удивлен. И растерян.

Беатрис ему очень нравилась. Жюли, конечно, зазнайка, но он вспомнил, как она рассказывала о своей сестре, и вынужден был признать: да, Жюли зазнайка, но она ему тоже нравилась. Обе красавицы, обе просто класс, и ни у одной из них нет за плечами ни потерянных воспоминаний, ни путаницы эмоций.

Но Саймон не получал никакого удовольствия от мысли, что обеим он нравился. Ни та, ни другая его не привлекала. Ему сейчас хотелось только одного – чтобы здесь была Изабель. И не в виде письма или голоса в телефонной трубке, а во плоти.

Саймон взглянул на печальное лицо Джорджа и предложил:

– А хочешь, поговорим о том, что, когда Алек с Магнусом уедут, мы будем пробираться в их апартаменты и готовить себе еду на их маленькой кухне?

Лавлейс вздохнул.

– Мы и правда сможем это сделать, или это очередная несбыточная мечта? Тогда каждый день стал бы песней. Все, чего я хочу, – это сделать сэндвич, Саймон. Самый обычный сэндвич, с ветчиной, и сыром, и может быть, капельку… О господи.

Саймон машинально задумался, что из известных продуктов по вкусу может подпадать под «о господи». Джордж примерз к стулу, забыв вынуть ложку изо рта. Глаза его не отрываясь смотрели на что-то за плечом друга.

Обернувшись, Саймон увидел, что в двери столовой стоит Изабель. На ней было длинное платье цвета ирисов, а на широко раскинутых руках блестели браслеты. Казалось, время замедлилось, как в кино, словно Изабель – не девушка, а джинн, возникший на пороге в облаке блестящего дыма и готовый исполнить любое желание. А любое желание – это она сама, что же еще?

– Сюрприз, – проворковала она. – Скучал по мне?

Саймон вскочил на ноги. Миска с едой полетела через весь стол прямо на колени к Джорджу. Жаль, конечно, но извиниться можно будет и как-нибудь потом.

– Изабель, – наконец опомнился он. – Что ты здесь делаешь?

– Поздравляю, Саймон. Такой романтичный вопрос я и ожидала услышать первым делом, – саркастически отозвалась девушка. – Или мне следовало это понять как «Нет, не скучал, просто разглядывал других девушек»? Если так, то можешь даже не волноваться. Зачем волноваться, когда жизнь так коротка? Особенно твоя, потому что если это правда, то я просто снесу тебе голову.

– Которую ты же и заморочила, – отозвался Саймон.

Изабель выгнула бровь и уже открыла рот, чтобы ответить. Но прежде чем она успела издать хоть звук, он поймал ее за талию и привлек к себе, целуя прямо в удивленно приоткрытые губы. Саймон почувствовал, как расслабилась Изабель, как ее рот податливо изогнулся под его губами. Она закинула руки ему на шею и целовала его в ответ – одновременно чувственно и яростно, как роковая женщина и как принцесса-воин, как все героини всех его игр и фантазий. Наконец, Саймон оторвался от нее – чтобы заглянуть в темные, как ночь, глаза.

– Я и не подозревал, что в мире есть другие девушки, кроме тебя.

Произнес это – и тут же смутился. Нет, он не продумывал эту фразу заранее, а просто был трогательно честен, пытался сказать Изабель то, что и сам только что осознал. Но когда Саймон увидел вспыхнувшие, как сверхновые звезды, глаза Изабель, когда почувствовал на шее руки девушки, привлекающие его ближе для очередного поцелуя, то подумал, что, наверное, все получилось как нельзя лучше. В конце концов, Изабель теперь с ним. Единственная в мире девушка, которую он хочет.

Только к следующей полуночи Магнус дождался, чтобы все лишние Лайтвуды, наконец, исчезли из его апартаментов. Изабель еще раньше убежала на свидание с Саймоном, Клэри с Джейсом удалось убедить вернуться домой. Но некоторое время маг был уверен, что на Маризу и Роберта придется воздействовать волшебством. В конце концов он уже просто выпихивал их за дверь, а Лайтвуды все еще давали ему какие-то советы насчет ребенка.

Едва они ушли, Алек бросился к кровати и повалился на нее лицом вниз. И сразу же заснул. Магнус остался с ребенком в одиночестве.

Похоже, малыш тоже был потрясен Лайтвудами. Он лежал в колыбельке, разглядывая мир расширенными от удивления глазами. Колыбелька стояла у окна, и лучи полной луны освещали измятое одеяльце и пухлые ножки ребенка. Магнус присел рядом и некоторое время наблюдал за малышом, ожидая, что он сейчас снова расплачется, – а это означало бы, что его нужно переодеть и накормить. Но ребенок тоже заснул. Ротик его приоткрылся во сне, словно крошечный бутон синей розы.

«Сможет ли кто-нибудь полюбить его? » – так написала его мать. Правда, ребенок об этом даже не знает. Он спал, невинный и безмятежный, как все дети, которых защищает любовь их матерей. Мать Магнуса, должно быть, тоже обуревали такие же отчаянные мысли.

Алек думает, они оставят малыша себе.

А магу это даже в голову не приходило. Он считал, что впереди ему открыты тысячи возможностей, но даже не думал, что среди них есть и вот такая – завести семью, как у всех простецов и нефилимов, испытывать любовь, такую сильную, что ею захочется делиться с кем-то еще, совершенно беспомощным и только что появившимся на свет.

Магнус пытался свыкнуться с этой мыслью.

Оставить его. Оставить ребенка. Завести ребенка вместе с Алеком.

Прошли часы, но маг едва это заметил. Время бежало так тихо, словно кто-то специально набросил на землю ковер ночи, чтобы приглушить поступь времени. Магнус ничего не замечал вокруг, кроме крошечного личика малыша, – пока не почувствовал на плече легкое прикосновение.

Он не поднялся, просто обернулся и увидел, что Алек не сводит с него взгляда. Лунный свет серебрил кожу Лайтвуда; глаза его в этом сиянии казались глубже и ярче – и были бесконечно полны любовью.

– Если ты думал, что там, на крыльце, я просил тебя оставить ребенка у нас насовсем, – тяжело произнес маг, – то ты ошибся.

Алек изумленно распахнул глаза. Но ничего не сказал – просто внимал словам Магнуса в полнейшей тишине.

– Ты… ты пока еще слишком молод, – продолжал маг. – Прости меня, если порой кажется, что я об этом забыл. Для меня это очень странно… быть бессмертным значит одновременно быть и юным, и старым, и это-то и странно. Знаю, что иногда я кажусь тебе не от мира сего.

Алек кивнул – задумчиво, но не испытывая от слов Магнуса боли.

– Иногда – да, – подтвердил он и, наклонившись, уперся одной рукой в колыбельку. Другой рукой он мягко провел по волосам мага и поцеловал его – нежно, как лунный свет. – И мне не нужно больше ничего. Не хочу другую любовь, пусть она даже была бы не такой странной.

– Но тебе не стоит бояться, что я тебя когда-нибудь брошу, – сказал Магнус. – Не стоит бояться, что что-то случится с ребенком или со мной, – потому что мы с ним оба маги, нам это все не страшно. Ты не должен думать, будто загнан в ловушку. Ты не должен испытывать страх и вовсе не обязан все это делать.

Алек опустился на колени рядом с колыбелькой – прямо в переплетение теней и света на голых пыльных досках пола. Поднял глаза на Магнуса.

– А что, если я хочу этого? – спросил он. – Я – Сумеречный охотник. У нас принято жениться молодыми и молодыми же рожать детей, потому что умереть мы тоже можем совсем молодыми, а кроме воинского долга надо еще успеть выполнить и остальные долги перед миром – и испытать всю любовь, какую только сможешь. Я… я думал, что у меня никогда этого не будет. И вот тогда мне и вправду казалось, будто я загнан в ловушку. Но сейчас все иначе. Я бы никогда не стал просить тебя поселиться в Институте, да и не хочу этого. Я хочу остаться в Нью-Йорке с тобой, с Лили и с Майей. Хочу и дальше делать то, что мы делаем. Хочу, чтобы Джейс возглавил Институт после мамы, и хочу, как и раньше, работать с ним. Хочу быть посредником между Институтом и Нижним миром. Слишком долго я думал, что никогда не смогу делать то, что хочу. Защищать Джейса и Изабель, когда им это нужно, – не в счет. Я знал, что так и буду прикрывать их в бою. Но теперь в моей жизни появляется все больше людей, о которых нужно заботиться, и… Я хочу, чтобы все, о ком я забочусь, – и даже те, кого я не знаю, вообще все, – знали, что мы всегда прикроем друг другу спину и не станем сражаться в одиночку. Я не в западне. Я счастлив. Я именно тот, кем хочу быть. Я знаю, чего хочу, и живу той жизнью, которой хочу жить. Все, о чем ты тут говорил, меня ничуточки не пугает.

Магнус глубоко вздохнул. Нет уж, лучше спросить Алека, чем продолжать придумывать всякую чушь.

– Что же тогда тебя пугает?

– Помнишь, мама предложила назвать ребенка Максом?

Маг осторожно кивнул.

Он никогда не видел младшего брата Алека, Макса. Роберт с Маризой всегда старались держать детей подальше от нежити, а Макс был еще слишком юн, чтобы ослушаться запрета.

Голос Алека был еле слышен – и из-за того, что он старался не разбудить ребенка, и из-за воспоминаний.

– Из меня классного брата не получилось. Помню, когда мама оставляла Макса со мной – он тогда был совсем маленьким, только учился ходить, – я все время боялся, что он упадет, и это была моя ошибка. Я все время старался заставить его подчиняться правилам и делать то, что сказала мама. У Изабель все получалось просто замечательно, у нее Макс всегда смеялся. И, милостью Ангела, Макс хотел быть похожим на Джейса. Он считал Джейса самым крутым из всех Сумеречных охотников. Думал, что даже солнце встает и садится, потому что так ему велит Джейс. Джейс подарил ему маленького игрушечного солдатика, и Макс все время брал его с собой в кровать. Я даже завидовал тому, как сильно Макс любил ту игрушку. Дарил ему многие другие вещи, игрушки, которые, как думал, были намного лучше, – но старого солдатика он всегда любил больше всех. И умер Макс тоже с ним в руках. И… я рад, что солдатик остался с ним, что у него было с собой то, что он любил. А завидовать этому – полнейшая тупость и мелочность.

Магнус помотал головой. Алек жалко улыбнулся ему и еще ниже склонил черную голову, уставился на пол.

– Всегда думал, что у меня есть еще много времени, – продолжал он. – Думал, Макс станет постарше, будет с нами тренироваться, и я буду его всему учить. Думал, он будет ходить с нами на задания, и я стану прикрывать его, точно так же как всегда прикрывал Джейса и Изабель. Тогда он узнал бы, что его старший брат-зануда тоже очень хороший, просто по-другому. Узнал бы, что на меня можно рассчитывать в любом случае, независимо ни от чего. Макс должен был на меня рассчитывать.

– Он мог на тебя рассчитывать, – отозвался Магнус. – Я знаю это. И он это знал. Никто из тех, кто тебя знал, не мог в этом даже сомневаться.

– Макс даже не подозревал, что я не такой, как все, – сказал Алек. – И что я тебя люблю. Хотел бы я, чтобы он с тобой познакомился.

– И я хотел бы с ним познакомиться, – ответил маг. – Но он любил тебя. Ты ведь это знаешь, не так ли?

– Знаю. Просто… Мне всегда хотелось быть для него чем-то большим.

– Но ты всегда можешь быть чем-то большим для всех, кого любишь, – возразил Магнус. – Ты даже не замечаешь, что на тебя смотрит вся твоя семья. Они на тебя полагаются. Я на тебя полагаюсь. Да ради всего святого, даже Лили на тебя полагается! Ты любишь людей. Любишь их так сильно, что хочешь стать для них невероятным и невозможным идеалом. И даже не понимаешь, что ты для них и есть идеал.

Лайтвуд растерянно пожал плечами.

– Ты спрашивал, что меня пугает, – продолжал он. – Я боюсь не понравиться этому малышу. Боюсь, что подведу его. Но хочу попытаться стать для него всем. Я хочу, чтобы он остался у нас. А ты?

– Для меня он стал неожиданностью, – честно признался Магнус. – Я вообще не ожидал ничего такого. Если я и представлял, на что это будет похоже, если мы с тобой действительно станем семьей, то уж точно не планировал ничего подобного еще много лет. Но… да. Я тоже хочу попытаться.

Алек улыбнулся. Просиял так, что Магнус только теперь понял, каким облегчением для Лайтвуда стали его слова, как сильно тот боялся, что он, Магнус, скажет «нет».

– Да, и вправду как-то быстро, – согласился Алек. – Я думал о семье, но … в общем, я никогда не думал, что с нами произойдет нечто подобное до того, как мы поженимся.

– Что? – переспросил Магнус.

Алек немигающе уставился на мага. Синие глаза его стали совсем темными, и сейчас один взгляд Алека был сильнее любого поцелуя. Магнус понял, что его возлюбленный имел в виду именно то, что сказал.

– Ах, Алек… Мой Алек… Я думал, ты знаешь, что это невозможно.

Алека словно подушкой пришибли. Он остолбенел от ужаса. Маг заговорил, и слова все быстрее и быстрее вылетали изо рта – так он старался, чтобы Алек понял, в чем дело.

– Нефилимы могут жениться на нежити – по обрядам Нижнего мира или мира простецов. Я уже такое видел, и не раз. Но Сумеречные охотники не принимают такие браки, считают их ничтожными. И я своими глазами видел, как некоторые из них не выдерживали давления и нарушали свои же клятвы. Знаю, ты бы не уступил и не сдался. Знаю, как много значил бы для тебя такой брак. Знаю, что ты сдержал бы любые данные мне обещания. Но ты только представь: я родился еще до того, как был заключен Договор. Я сидел с Сумеречными охотниками за одним столом и разговаривал с ними о мире между нашими народами, а потом те же самые Сумеречные охотники выбросили тарелки, с которых я ел, потому что сочли, что я непоправимо порчу все, к чему прикасаюсь. Я не стану участвовать в церемонии, на которую любой нефилим станет взирать свысока и считать ее бессмысленной. Не хочу, чтобы и ты участвовал в том, что было бы недостойно твоих клятв и тебя самого как Сумеречного охотника. Хватит с меня компромиссов во имя спасения мира. Я желаю изменить сам Закон. Не хочу жениться, пока мы не сможем появиться на свадьбе в золотом.

Алек молчал, повесив голову.

– Ты понимаешь? – от отчаяния Магнус почти кричал. – Это не потому, что я этого не хочу. И не потому, что не люблю тебя.

– Я понимаю, – ответил Лайтвуд. Глубоко вздохнул и поднял глаза на мага. – Но, знаешь ли, пока Закон изменится, может пройти много времени.

– Увы, так и есть.

Оба надолго замолчали. Наконец Магнус спросил:

– Можно я тебе кое-что скажу? До сих пор никто никогда не хотел, чтобы я стал его супругом.

Любимые у него, конечно, были и раньше. Но никто из них никогда его ни о чем таком не просил. Да и не стали бы они просить, подумал Магнус с ледяным захлестывающим душу чувством. Оттого ли, что они не могли рассчитывать на верность до гроба? Ведь когда смерть уже унесет их, Магнус по-прежнему будет жить. Оттого ли, что не принимали их отношения всерьез? Или, если сами были бессмертными, думали, что Магнус относится к ним чересчур легкомысленно? Он так и не узнал, почему никто не захотел связать свою жизнь с ним навсегда. Но так оно и было: любимые готовы были умереть за него, но никто не изъявил желания провести с ним все дни своей жизни – столько, сколько отпущено им судьбой.

Никто, кроме этого Сумеречного охотника.

– До сих пор я никому еще не делал предложения, – ответил Алек. – То есть, видимо, это означает «нет»?

Спросил – и рассмеялся мягким смехом, усталым, но счастливым. Алек был из тех людей, кто всегда оставлял тем, кого любит, тропу для отступления или открытую дверь; он всегда старался дать любимым людям все, что они хотели.

Они с Магнусом сидел плечом к плечу, привалившись спинами к колыбельке. Маг поднял ладонь, и Алек перехватил ее в воздухе, сплел свои пальцы с пальцами Бейна. Кольца Магнуса и шрамы Алека сверкали в лунном свете жидким серебром. Оба крепко держались друг за друга.

– Это означает «да»… когда-нибудь, – закончил Магнус. – Для тебя, Алек, ответ всегда будет «да».

На следующий день после занятий Саймон сидел в своей отсыревшей подвальной спальне, сопротивлялся почти непреодолимому искушению отправиться на поиски Изабель и собирал в кулак все свое мужество.

Наконец, поднявшись по куче лестниц, он постучал в дверь апартаментов Алека и Магнуса.

Ему открыл маг. На нем были джинсы и свободная вылинявшая футболка. На руках Магнуса лежал ребенок, а вид у Бейна был совсем уставший.

– Как ты узнала, что он только что проснулся? – спросил маг, распахивая дверь.

– Э-э-э… вообще-то никак, – ответил Саймон.

Магнус моргнул – так медленно, как моргают только смертельно утомленные люди, будто им надо сильно подумать, прежде чем пошевелить веками.

– Ох, извини. Думал, это Мариза.

– Мама Изабель здесь? – воскликнул Саймон.

– Ш-ш-ш-ш! – прошипел маг. – Не хватало еще, чтобы она тебя услышала.

Малыш захныкал – не заплакал в голос, а, скорее, заурчал, как маленький несчастный трактор. Попутно он обслюнявил Магнусу все плечо.

– Извините, что я к вам врываюсь, – сказал Саймон, – но нельзя ли мне переброситься парой словечек с Алеком?

– Алек спит, – отрезал маг и начал закрывать дверь.

Но прежде чем щелкнул замок, из комнаты донесся голос Алека. Звучал он так, словно Лайтвуда застали посреди зевка.

– Нет, не сплю. Уже проснулся. Я могу поговорить с Саймоном.

Он подошел к двери и толкнул ее, чтобы та не закрылась.

– Иди прогуляйся Магнус. Глотни свежего воздуха, взбодрись.

– Я и так достаточно бодр, – запротестовал Магнус. – И не хочу спать. И гулять тоже не хочу. Я прекрасно себя чувствую.

Ребенок замахал пухлыми ручонками в направлении Алека. Лайтвуд удивленно уставился на малыша, но тут же все понял и улыбнулся – внезапной и неожиданно милой улыбкой. Едва оказавшись на руках у Алека, ребенок сразу же перестал хныкать.

Маг шутливо погрозил маленькому пальцем.

– Я нахожу твое поведение возмутительным, – сообщил он и чмокнул Алека. – Я ненадолго.

– Не беспокойся, гуляй сколько нужно, – отозвался Лайтвуд. – У меня чувство, что родители заявятся с минуты на минуту, так что без помощников не останусь.

Магнус ушел. Алек, с ребенком на руках, подошел к окну и прислонился к стене.

– Ну, – начал он, принимаясь укачивать малыша. Рубашка его была измята, явно со сна. Саймону было ужасно неловко – еще и от того, что он, по всей вероятности, разбудил Алека. – О чем ты хотел со мной поговорить?

– Я прошу прощения за то, что случилось на днях, – сказал Саймон.

Сказал – и сразу задумался, а стоило ли упоминать об этом при ребенке. Наверное, в этом его проклятие – все время наносить Алеку смертельные обиды, снова и снова. Вечно.

– Да все в порядке, – ответил Лайтвуд. – Я когда-то вам с Изабель тоже помешал, так что, считай, все по справедливости. – Он нахмурился. – Хотя вы тогда обжимались в моей комнате, так что, строго говоря, ты еще мне должен.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒