Комиссар госбезопасности 5 страница

Вошел Плетнев.

— Сейчас будет готово, радист работал прежним шифром, — доложил он и тут же предложил: — Думаю, пора переходить к активным действиям. С кого начинать? С Осина или Савельевой?

— Прямо сейчас, что ли? — с добрейшей улыбкой откликнулся Ярунчиков. — Подождите, подумаем. Знаю, что вы прежде всего хотите! Заглянуть в железный ящик Осина, в любопытный сейфик.

По лицу Плетнева скользнула ответная улыбка.

— Я уже счел этот вопрос решенным, — с достоинством сказал он. — Меня теперь больше интересует Савельева.

Принесли дешифрованный текст перехваченной радиограммы. Ярунчиков быстро пробежал его глазами, хмурясь, прочитал снова и протянул лист Плетневу.

— То, да не совсем, — сказал он упавшим голосом.

Плетнев прочитал:

«Главный восстановил львовскую швею, осваивает стояк. Надежно. Контролирует кадровик. Приему готов. Белка пошла. Связь режиме. 673».

— Почему не то? — возразил начальнику Дмитрий Дмитриевич. — По-моему, все как надо, с гаком даже. Появилась львовская связь плюс какие-то «кадровик» и «белка». Да еще «прием готов»!

— Привязки к Рублевскому пока нет, — уже спокойным тоном пояснил Ярунчиков. — Ожидали передачи нашего фиктивного приказа о передислокации авиационного полка. Ну а это, конечно… — стал он снова читать короткий и в принципе понятный текст.

Так они размышляли вслух, стараясь глубже постигнуть смысл и возможность перехваченной шифровки.

— Не мог Рублевский задержать это донесение, — предполагал Плетнев. — Оно самое важное на сегодня. Вы обратите внимание на уверенность, напористость: «восстановил»… «осваивает»… «надежно»… Что там еще? — заглянул он в текст. — «Контролирует»… «приему готов»… Энергично работают.

— Вы правы, — согласился Ярунчиков. — Учтите еще, агентам надо создать для центра впечатление ритмичности своей работы. Кроме того, хотят иметь что-то важное впрок. А сообщение о передислокации авиационного полка пока еще не устарело.

— Об этом-то и мне подумалось, — поддержал Плетнев.

— Видимо, по той же причине они и в прошлый раз сделали разбивку одного распоряжения из двух пунктов на две передачи. Теперь я начинаю верить, что они только-только развертывают работу.

— Да, тут есть над чем помозговать, — снова взял в руки лист бумаги Плетнев. — Ведь вот явно у агента была встреча с «главным». Проморгали ее наши либо она прошла до того, как Рублевского взяли под наблюдение?.. Далее, можно понимать, восстановлена старая львовская связь. Что касается «осваивает стояк», тут, вполне возможно, речь идет о тайнике, о явочной квартире…

Дали Москву, и Ярунчиков сорвавшимся голосом произнес:

— Докладываю, Анатолий Николаевич!..

А Плетнев, видя его волнение, все хотел уловить пришедшую на ум логическую связь в словах «белка пошла»: «Белка… Беличий воротник, белый берет… Не Савельеву ли обозначили кличкой «белка»? » — осенило Дмитрия Дмитриевича.

* * *

Ярунчиков встретил Грачева со Стышко, возвратившихся из Бровцов, приглашающим жестом вскинутой руки — заждался, взглядом, приветливым и нетерпеливым, говоря, как желанен для него приход сотрудников. Предложил им сесть и рассказать все подробно. Присутствующий при разговоре Плетнев освободил им место возле стола, сам присел поодаль.

Слушая попеременно то одного, то другого, Никита Алексеевич уточнял подробности ночного наблюдения за Хопеком, при этом лицо отражало все обуревавшие его чувства: то строго напрягалось, и глаза ожесточались, то добрело, расслабляясь, и подрагивали брови.

— Передых вам всем до десяти утра, — скомандовал наконец он строго, словно ему собирались возражать. — В машину и по домам!

Грачев напомнил:

— Утром надо сменить наших, которые присматривают за Хопеком.

— Позабочусь сам. — Ярунчиков встал, прихлопнул ладонями по столу — разговор окончен, а когда все вышли, размашисто потянулся, дошел до дивана, лег, устроил поудобнее голову на валике и сразу отключился.

…В половине шестого утра оперуполномоченный Ништа вошел в кабинет начальника отдела. Горела настольная лампа. Ярунчиков спокойно спал на диване, сунув руки под мышки. Жалко и неловко было Ниште будить бригадного комиссара, но и промедлить с докладом о том, что Римма Савельева десять минут назад выехала Львовским поездом из Киева в Москву, он не мог.

Едва Ништа дотронулся до плеча Ярунчикова, как тот открыл глаза, не спеша сел, хмуро и озабоченно выслушал новость.

— Во сколько, говорите, выехала? — спросил он.

— В пять двадцать. Вагон седьмой, билет взяла до Москвы, едет одна, провожающих не было, — заглянул в листок с записью Ништа. — Одета в пальто…

— Давайте-ка эти данные, — взял листок из рук оперуполномоченного Ярунчиков. Спросил: — Что еще?

— Пока все.

— Пока, говоришь… — заспанно прищурился Никита Алексеевич. — Тогда до следующего «пока» еще вздремну. Если ничего срочного, не буди… Львовскому поезду до Москвы еще шлепать да шлепать.

…В десять утра Плетнев, Грачев и Стышко предстали перед начальником отдела бодрые и посвежевшие, будто и не было бессонных, издерганно-напряженных суток. Серьезные лица оперработников выражали чувство исполненного долга и готовность продолжать успешно начатую работу. Они внимательно слушали Ярунчикова, подключась к деловому размышлению.

Зачем Савельева чуть свет выехала из Киева в Москву? Какие у нее там могут быть неотложные дела? Больна мать, сравнительно недалеко служит муж… связь с Осиным… А она едет в столицу… Чем же, наконец, она занята?..

— Не станем гадать на кофейной гуще, — прервал паузу Ярунчиков. — Подождем, посмотрим, что она будет делать в Москве. А сейчас о сиюминутной задаче. Что мы имеем?.. Радист остается под наблюдением, так же как и Рублевский, Осин, Савельева. К последним троим надо искать пути для близкого контакта. Если бы мы были уверены в активной роли Савельевой, надежнее бы, конечно, начинать с нее. Возможно, нынче-завтра роль красавицы прояснится. Имеется в виду не только цель ее поездки в Москву. У Дмитрия Дмитриевича Плетнева есть кое-какие дельные соображения. Их надо осуществить немедля. И необходимо нащупывать новые подходы. Сделаем перегруппировку сил. Вы, Василий Макарович, — обратился он к Стышко, — переходите под начало Плетнева. Работать в основном будете с Осиным и Савельевой. Участие Грачева здесь не требуется, тем более что Мирона Петровича ждут неотложные дела во вновь созданном контрразведывательном отделении. Мне об этом снова напомнил товарищ Михеев. Грачеву нужно ехать в особые отделы армий округа, посмотреть, что делается, организовать необходимую работу на местах. И отправится он для начала во Львов, в шестую армию. Там, кстати, в территориальном управлении НКГБ заодно отдаст последнюю дань «Выдвиженцам», помозгует с товарищами на местах о содержании перехваченной ночью шифровки. — Ярунчиков зачитал ее и продолжал: — Львовская «швея» — лицо, безусловно, реальное, «кадровик» и «белка» — тоже. Может быть, во Львове сыщется зацепка к этим кличкам. Мы не можем ждать, пока нас Рублевский или Осин сами выведут на львовскую агентуру.

— Ништу не дадите мне в помощники? — попросил Грачев.

— Он на важной связи с Бровцами, перебрасывать его пока нельзя, наоборот, ему подобрать помощника надо, — решительно отказал Ярунчиков.

Глава 7

Утром из командировки в Прибалтику вернулся бригадный комиссар Будников.

— Наконец-то!.. — вырвалось у Михеева, увидевшего в дверях кабинета своего заместителя. Поскрипывая сапогами, Виктор Иванович степенно подошел к столу и подал руку так, будто показал, что лежит у него в разжатой ладони.

— Точно за неделю управился, причесаться не успел — сразу к тебе, — в самом деле полез в карман за расческой Будников.

— Какую неделю, будто целый месяц отсутствовал…

— Ценю доверие, Анатолий Николаевич. Выходит, нужен пока, — присел к столу Будников, с обычной тщательностью поправил волосы возле пробора, стараясь прикрыть ими кружочек лысины.

— Не нужен, а необходим! К двенадцати мне на совещание к наркому. Докладывай… В общих чертах, подробности — потом.

Глядя на Будникова, нельзя было понять, какими — хорошими или плохими — будут вести. Привлекательное лицо его постоянно сохраняло невозмутимое выражение, а когда он начинал докладывать, то, казалось, в разговоре принимали участие одни лишь губы. Лицо оставалось неподвижным.

Из краткого доклада Будникова Михеев понял, что оперативная обстановка в прибалтийских армиях в основном схожа с той, которая сложилась в западных военных округах, особенно на Украине, где у абвера одинаковый расчет на буржуазных националистов, создавших разведывательно-террористическую сеть. Михеева порадовало известие о том, что вновь созданные отделения по работе над структурой и деятельностью абвера неплохо развернулись и уже имеют приличные для начала результаты.

— При мне в Паневежисе территориальные чекисты вместе с нашими сотрудниками ликвидировали крупную немецкую резидентуру… — сообщил Будников. — Ну и резидента взяли! Бывшего министра правительства бывшей буржуазной Литвы Дорцикаса. Он работал на немцев еще при старом режиме, тертый калач, опытный в конспирации. Но раскусили! Он так натаскал своего двенадцатилетнего сына, что мальчишка стал ему незаменимым связным и разведчиком. Наши-то долго понять не могли, в чем дело: выйдет Дорцикас из дома, прогуляется два-три квартала и вдруг — кругом, к себе домой. Встречаться со своими людьми перестал. И что, ты думаешь, оказалось?

— Обнаружил хвост, и все тут, — предположил Михеев.

— Да, но как он обвел чекистов! Его сынок прежде отца выбегал на улицу, играл или гонял велосипед, а сам наблюдал за прохожими, особенно зорко следил, когда появлялся отец: топает важно, стучит тросточкой, не оглядывается. Да и незачем ему было оборачиваться. Сын, играючи, успевал доложить папаше: кто за ним идет, в чем идет. Этот бывший министр незадолго до ареста подослал вечером к нашему сотруднику девочку со свертком. Та отдает его и говорит: «Дяденька послал, велел сказать, он сегодня не выйдет, утром приходите». А в свертке пирожки.

— Значит, сообщил, сегодня не выйдет, — усмехнулся Михеев. — Какой нахал!

— Он таки вышел, вывели арестованным. Наверное, понял, что засвечен, и выкинул номер. Но без расчета… Наши сотрудники включились в это дело вот почему, — опередил неизбежный вопрос начальника Будников. — Оперуполномоченному поступил сигнал об утечке оружия со склада. Подозрение у него пало на одного старшину, стал им заниматься. Связи вывели на шпионскую группу, которую готовился арестовать Паневежский горотдел. Выяснилось, старшина по липовым документам, так сказать, под официальным прикрытием, выдал переодетому в военную форму агенту группы пять винтовок и ящик с патронами. Тот вывез оружие со склада на машине…

— Ради наживы продал? Или предатель? — не дослушал подробностей Михеев, посмотрев на часы.

— Началось у него с наживы — списанный пистолет по случаю продал, потом люди Дорцикаса затянули его в свои сети, заставили выдать пять винтовок. Не нужна им была такая малость, все делалось ради того, чтобы позднее вынудить старшину пойти на операцию с вывозом крупной партии оружия. Тот поддался, привлек верного себе человека со склада, без которого не обойтись было, да просчитался… Назначили день и час для вывозки оружия и патронов, после чего старшина собирался скрыться, уйти в подполье… Тут их и ущучили, начали общую ликвидацию резидентуры. Между прочим, командование объявило благодарность нашему оперуполномоченному, представило ходатайство о досрочном присвоении ему очередного звания.

— Даже так?! — воскликнул Михеев. — Впрочем, почему бы и нет, сами-то мы не очень горазды на поощрение, считаем, выполнил свою работу, и все тут… А я собираюсь нынче говорить у наркома о некоторых ненормальностях в отношениях командования с особистами.

— Этот вопрос надо основательно проработать, чтобы разговор не сошел на частные издержки реорганизации. Без них не бывает.

— Хорошо, повременю, — согласился Михеев, сочтя довод заместителя веским и высказанным вовремя.

А Будников продолжал:

— Надо бы заготовить по этому поводу проект письма в округа за подписью наркома. В нем обстоятельно, тактично разъяснить командованию роль и задачи особых отделов, подобрать характерные примеры взаимных контактов. Ведь чаще сложности в отношениях возникают от незнания, недопонимания сути нашей работы. И здесь оперативники должны быть на высоте. Для особых отделов тоже надо заготовить циркулярное письмо.

— Все так — письма, отпечатанные указания. Но мало от них проку, — засомневался Михеев. — Послать разъяснение командованию в части от имени наркома — это понятно. Разошлем наставительные указания оперработникам. Но это — капля в море. Надо сюда вызывать начальников особых отделов округов для отчета о работе, тут и поговорить с ними по всем вопросам. Будет обоюдная польза.

— Вот это верно, — поддержал Будников, сам думавший об этом. — Начать надо с западных округов, пригласить всех сразу… Тем более после инспекционных поездок картина ясна, остается посоветоваться и сделать толковые выводы. Откладывать нечего.

— Придется обождать немного, пока закончим дело с « Выдвиженцами».

— В каком положении оно? — озабоченно спросил Будников, хотя в словах Михеева не уловил ничего тревожного.

— Неплохо… Вышли на связного Рублевского, вчера установили радиста. В перехваченной шифровке зацепили львовскую связь, но определенного по ней пока ничего… Текст был такой: «Главный восстановил львовскую швею, осваивает стояк. Контролирует кадровик. К приему готов. Белка пошла…»

— Логика кое-что подсказывает. Видно, резидент отыскал старую связь, восстановил ее и осваивает конспиративную квартиру. Она представляется надежной, можно давать явки. Ну а кадровик — это вербовщик, так сказать, лицо для особых поручений, водятся у них такие. Что касается «белка пошла»… Связная, наверное. Может быть, за кордон пошла? Или просто работать начала…

Михеев досказал:

— Женщина вклинилась. Молодая, жена летчика. Он служит подо Львовом, она живет в Киеве… Очень подозрительный у нее контакт со связным Рублевского, ездила с ним к радисту. Ты познакомься подробнее с материалами. — Михеев достал из сейфа папку и передал ее Виктору Ивановичу. — Тут забот еще хватит. Наступил переломный момент, надо выходить на сближение, вынуждать их на опрометчивые действия. В общем, сам знаешь, надо побыстрее и надежно довести их до полного провала. Подумай об этом… Ярунчиков сегодня доложит свой план.

— Хорошо. Нарком, конечно, встревожен, торопит с этим делом?

— Не забывает. Но сегодня я с обнадеживающими результатами на доклад явлюсь… — поднялся Михеев и стал убирать со стола бумаги, подытоживая разговор: — Значит, разведывательную работу неплохо поставили… Похоже, наплыв немецких войск в приграничных районах спал. Перепроверить бы эти данные. И вообще шире использовать ценный канал информации.

— Знаю, думаю…

Шагая с Будниковым по коридору, он сообщил:

— А я хочу привлечь тебя к одной работе. Задумка появилась создать боевое руководство для армейских чекистов. Чтобы все было ясно…

— Что-то вроде боевого устава? — уточнил Будников.

— Не совсем. В руководстве я мыслю растолковать чекистам об их месте в бою, в сложной обстановке, подсказать, как поступать в той или иной ситуации в обороне, в наступлении, при вынужденном отходе. Подключим к работе бывалых чекистов, повоевавших в гражданскую, на финском фронте.

— Надо ли, Анатолий Николаевич? — усомнился Будников. — Армейские чекисты руководствуются данными им правами, существующими положениями и указаниями. Стоит ли им еще разжевывать, пусть сами соображают, что и как делать.

— Ты так считаешь? — даже приостановился Михеев, не ожидавший такого возражения, но тут же двинулся дальше, заключив:

— Завтра на занятиях по тактике возьмем да и повоюем в роли оперуполномоченных… со ссылкой на существующие положения. И застенографируем. Вот и будет ответ, нужно ли боевое руководство.

* * *

…В течение дня Ярунчикову доложили, что утром Хопек пошел на занятия в школу, Рублевский — на службу в штаб округа, а Осин по пути к себе в контору заглянул на рыбный рынок, выпил у палатки стакан бочкового молдавского вина, беззаботно пошатался вдоль рядов, пошучивая с торговками-молодухами, и в приподнятом настроении отправился на работу. Ровно в двенадцать часов Осин ушел из конторы обедать в кулишню, съел пшеничную похлебку, а потом автобусом уехал на элеватор: послал с поручением начальник конторы «Заготзерно» — как после узнал Ярунчиков, не без содействия Плетнева.

Сам Дмитрий Дмитриевич появился в особом отделе около трех часов дня и первым делом отдал в фотолабораторию кассету с пленкой, попросил скорее проявить ее и напечатать снимки, а затем уж отправился к бригадному комиссару.

— Через часок будут готовы снимочки, — с заговорщицкой интонацией сообщил он Ярунчикову.

— Уже? — изумился Никита Алексеевич. — А что надутый такой? Промашка вышла?

Плетнев отмахнулся, говоря:

— Не-ет, все как надо. Увидите карточки — поймете. Мерзость необыкновенная.

— Да что там в них? — сразу успокоился Ярунчиков. — Была бы польза для дела.

Когда снимки принесли, он сконфузился. Он даже чуть подался от стола, на котором была разложена «коллекция» Осина, глянул на Плетнева, покачал головой и брезгливо хмыкнул:

— Крепко скомпрометировали красавицу… Не это ли обстоятельство — причина ее нервозности в сквере?

— Конечно, но не обстоятельство, а просто моральная казнь! И что любопытно, все снимки сделаны в одном ракурсе, видимо, фотографировали из комнаты, соседней с той, где она с Осиным расположилась…

— Выходит, шантаж?

— Безусловно. Как вы думаете, не с помощью ли этих снимков Осин заставил Савельеву поехать с ним в Бровцы?

Ярунчиков не отвечал, думал. Мысленно он соглашался с Плетневым.

— Еще эта поездка в Москву, — продолжал тот. — Сколько там пробудет? Думаю, недолго, все-таки дома больная мать.

— Что же вы собираетесь делать с этими фотографиями? — спросил наконец Ярунчиков.

— Воспользоваться ими, что же еще, — с бесспорной решимостью ответил Плетнев. — Можно под любым предлогом пригласить Савельеву, чтобы ни одна душа не узнала, и напрямую объясниться с ней.

Лицо Ярунчикова стало настороженным.

— А поручить это дело надо Стышко, — успел все продумать Плетнев, — Василий Макарович давеча моментально переснял «коллекцию». Его работа. Человек он степенный, деликатный и завидно терпеливый. С его обходительностью контакт с Савельевой получится…

— Подождем возвращения Савельевой, там видно будет, — заколебался Ярунчиков и потверже добавил: — За остальными присмотр и присмотр.

…Ярунчиков не сразу позвонил в Москву, прежде поразмышлял: «Ну а если Савельева не враг и не ведает, с кем так близко сошлась? Возможно, Осин всего лишь прощупывает ее перед вербовкой. Зачем тогда ее ждать? Будет потеряно дорогое время… Решиться задержать Осина, когда он поедет в Бровцы и явно нацелится к Хопеку, или попытаться где-нибудь встретиться с ним тоже рискованно и чревато нежелательными последствиями. У него может ничего не оказаться. Брать его надо наверняка, с поличным. И тут пригодится Савельева. Грачев что-то должен раскопать по львовским связям. Но это дальний прицел. Значит, нужна Савельева! »

Разговор Ярунчикова по телефону с начальником управления закончился неожиданным решением: Михеев распорядился прислать со Стышко все материалы по группе «Выдвиженцы» в Москву.

— Пусть вылетает с ближайшим самолетом, — поторопил Анатолий Николаевич и подсказал: — Дайте ему сопровождающего на всякий случай.

* * *

Когда Михееву доложили, что Стышко прибыл и ждет в приемной, Анатолий Николаевич рукой показал, чтобы того пригласили, а сам, прохаживаясь по кабинету, продолжал диктовать стенографистке:

— Вокруг особых отделов, обязанных опираться на широкую поддержку командования и личного состава частей, должна царить атмосфера коммунистического доверия.

В дверях появился Василий Макарович. Михеев поздоровался, указал на стул и снова подошел к стенографистке:

— Начальники особых отделов должны информировать о своей работе партийных руководителей, командование, выступать с периодическими докладами перед воинами…

Повидать Анатолия Николаевича Михеева Стышко был чрезвычайно рад. С осени не встречались. А были они давними знакомыми. Василию Макаровичу не столько льстили старые приятельские отношения со своим начальником, сколько нравились в нем простота и человечность, не всегда присущие людям, занимающим столь высокий пост.

Впервые встретились они в тридцать первом году под Днепропетровском, в отдельном саперном батальоне. Стышко остался тогда на сверхсрочную службу — старшиной роты, а двадцатилетний Михеев после окончания Ленинградской военно-инженерной школы прибыл в батальон командиром взвода.

Подтянутый и ладный, Анатолий Михеев скоро завоевал в батальоне уважение своей горячей увлеченностью армейской службой. Семьи тогда у Михеева не было. Поселился он в канцелярии роты, но неудобства вроде бы вовсе не стесняли его. Любил поговорить с людьми, объяснялся басовито и напевно — поморским слогом. Любил спеть под настроение, особенно «Ямщика» и «Стеньку Разина».

Стышко знал, что из Днепропетровска, уже с должности командира саперной роты, Михеев уехал сдавать экзамены в академию. Правда, в тот раз не поступил, но и в батальон не вернулся: его назначили начальником пограншколы в Саратове.

И вдруг неожиданная прошлогодняя встреча в Киеве: Михеев — уже начальник особого отдела округа! Василию Макаровичу, конечно, интересно было узнать, насколько изменился Михеев, сделавший прямо-таки головокружительную карьеру.

Михеев возмужал, стал строже, начальственнее — не то что в двадцать лет. И это было понятно. Анатолий Николаевич к тому времени уже обладал приличным опытом работы в контрразведке на посту начальника особого отдела Орловского военного округа. Перевод Михеева в Киев, на один из самых ответственных участков, надо было расценивать как бесспорное признание даровитости молодого чекиста. В его личном деле хранилась аттестация из Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева, в которой писалось:

«…По своим склонностям и данным — образцовый командир, всесторонне развитый, с твердой волей, инициативой и решительностью.

Скромен, общителен и настойчив.

Как образцовый командир-большевик, обладающий хорошими политическими и деловыми качествами, капитан Михеев заслуживает присвоения воинского звания «майор» во внеочередном порядке и подлежит выдвижению как в мирное, так и в военное время на руководящую работу, минуя обычную последовательность в прохождении службы.

Рекомендовать начальником инженерной службы дивизии».

Но разве могли в академии предположить, какая совершенно необычная последовательность в прохождении службы ожидает Михеева?..

Наблюдая теперь за Анатолием Николаевичем, Стышко припомнил первое знакомство Михеева с оперативным составом в Киеве. Возникший тогда разговор очень походил по смыслу на то, что сейчас Анатолий Николаевич диктовал стенографистке.

«Среди вас есть старые, заслуженные чекисты, — рассудительно говорил Михеев на той встрече. — Напоминать им о том, для какой надобности была создана Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, — нелепо. Я и не собираюсь делать этого. Но использовать в работе поучительное прошлое — необходимо. Почему, к примеру, от чекистов всегда требовался личный авторитет? Нелишне напомнить о том, как партия, заботясь об органах государственной безопасности, вскрывала и решительно устраняла возникавшие недостатки в работе, постоянно борясь за чистоту чекистских рядов. А вот я с горечью должен заявить, что у некоторых наших товарищей в отделе либо нет нужной связи с политотделами, либо отношения неискренние, натянутые. Это явное недомыслие! Как правило, у таких работников неважно обстоят оперативные дела. Досаду вызывает и то, что есть среди нас любители копаться в мелочных недовольствах, в старье чиновных предков и тому подобном, чего нам без нужды и касаться не следует. Как говорит старинная крестьянская поговорка, ежели кобыла неглубоко пашет и в борозде валится, ее нужно выпрягать, потому что на одном кнуте далеко не уедешь. У нас же задача определена четко: ограждать войска от подрывной деятельности врага и помогать командирам, политработникам в повышении боеготовности частей. И мы должны бороться за неуклонное выполнение этой задачи».

Отпустив стенографистку, Михеев раскинул руки, подошел к Василию Макаровичу и по-приятельски обнял его.

— Ну давай, сапер, посмотрим, как вы там дело правите, — взял он из рук Стышко кожаную папку с застежкой-«молнией» и, позвонив по телефону Будникову, попросил того зайти в кабинет.

Фотографии, на которых были сняты Осин с Савельевой, лежали под верхней обложкой дела «Выдвиженцев» и первыми попали Михееву на глаза.

— Это еще что за похабщина? — изумился он, но тут же вспомнил: — Ах да, о них упоминал Ярунчиков.

Василий Макарович пояснил, почему и как появились эти фотографии в деле; не забыл он отметить и подозрение чекистов на то, что снимки сделаны для компрометации женщины, чтобы заставить ее работать на иностранную разведку.

Вошел Будников, степенно кивнул Стышко и хотел было сесть напротив гостя у приставного столика, но Михеев остановил:

— Нет-нет, подсаживайся-ка рядышком, будем, так сказать, в тесном контакте работать.

Поглядывая на Михеева и Будникова, занятых просмотром бумаг по группе «Выдвиженцы», Стышко почему-то вспомнил, как они с Анатолием Николаевичем, служа под Днепропетровском, вдвоем ходили в баню у реки, как хлестко, обжигающе, до багрянца стегали друг друга веником. А потом, возвращаясь из бани в батальон, заходили по пути в буфет, пили чай и лакомились пирожками с повидлом из тыквы — на спор, кто больше съест. Веселое было время…

— Савельева уже выехала обратно в Киев, — сообщил Михеев, прочитав последний документ. — Она всего лишь выхлопотала для матери место в клинике сердечных болезней и вернулась на вокзал. Посторонних встреч не было.

— Тогда есть резон начинать с нее, — предложил Будников.

— А если она не преступница, Осин только еще готовит ее к вербовке? Есть такое резонное предположение у Ярунчикова. Как тогда? — спросил Михеев.

Будников заявил:

— Тогда мы их опередим, Савельева будет нам помогать, в проигрыше не останемся.

— Логично, — поддержал Михеев, собираясь положить фотографии в конверт. — Как видим, она теперь вхожа даже к радисту. Есть реальная возможность проникнуть в сеть «Выдвиженцев», а это на данном этапе немало.

— Скорее всего они ее готовят на роль связной, — предположил Будников.

— Надо думать, не на резидента, — построжало лицо Михеева. Он положил фотографии в конверт, спросил Стышко: — С них хотите начинать?

— Придется, куда денешься, — смущенно пожал плечами Стышко.

Михеев отрицательно покрутил головой, сухо говоря:

— Я против повторения грязных методов работы врага. Сначала надо придумать предлог поблагороднее.

— Мы и не станем повторять, а всего лишь воспользуемся уликой, — пояснил Стышко.

— Ею уже они воспользовались, — отверг довод Михеев.

— Как это повернуть — вот в чем вопрос, — не отступал мягко говоривший Василий Макарович. — Надо учитывать, если Савельева не будет знать о том, что нам известно о фотографиях, она может не пойти на откровение, опять-таки боясь обратного, чтобы не вскрылся ее позор. Женщины, говорят, так же упорны, как и податливы…

— Лично мне об этом неизвестно, — то ли в шутку, то ли всерьез вставил Михеев.

— Раскрой мы ей главную карту, Савельева наверняка все выложит. Другого подхода я не вижу, — с убежденностью закончил Стышко.

— Нового испуга хотите? — исподволь противился Михеев. — Вторичное всегда теряет первоначальную остроту.

— На испуг мы не рассчитываем. И потом, почему в отношениях с врагом мы должны деликатничать? — недоуменно воскликнул Стышко.

— Должны, Василий Макарович, — ответил Михеев. — Благородная цель в нашей работе не может достигаться любыми средствами.

— Да, но если ее скомпрометировали на этой фактуре, запугали и она живет под страхом, — все живее и настойчивее говорил Стышко, — разве не благородно снять с ее души мучительную тяжесть? Для этого нужно говорить открыто, напрямую, ну и, конечно, с тактом. Она ведь жена заслуженного летчика, семейные отношения у них не нарушены.

Михеев слушал его с доброжелательным вниманием.

— Вот ты как поворачиваешь… — произнес он улыбчиво. — Ничего не скажешь, логично. Главное, ты свою правоту убежденно чувствуешь. Такой подход, пожалуй, годится. Но… в последнюю очередь, на крайний случай. Ты сделай вот что: приготовь пачку снимков, где Савельева с Осиным засняты нашими в сквере, на Крещатике и возле дома Хопека. Но сразу не показывай ей, — вскинул указательный палец Михеев, — спроси прежде, что это за человек, Осин, и что ее связывает с ним. Посмотри, как она среагирует, положи снимки на стол. Она должна выдать себя, ожидая увидеть совсем другую фактуру. Ты и воспользуйся этим моментом. Думаю, так будет с твоей стороны деликатно и мило. Савельева тебе за это мысленно поклонится. По-доброму и дело обначалишь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒