Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Комиссар госбезопасности 3 страница



«Не такой он уж сухарь, как видится, — вклинилась она в разговор, затеянный садовником. — Мужик он самостоятельный, еще в силе, а то, что один-одинешенек, то само собой — временно. К какой-то крале стал с темнотой ездить на своем дыр-дыр-дыр, аж в полночь заявляется. Скрытничает, а чего? Штука житейская».

Новость о поздних поездках Хопека и его возвращении домой за полночь, конечно, очень заинтересовала Стышко, и теперь он подолгу ожидал появления учителя на мотоцикле, о существовании которого как-то не привелось раньше узнать. Василий Макарович и услышал-то об этом с недоверием. «Человек в футляре» — и вдруг на мотоцикле. Попробуй тут суди… Впрочем, Хопек ездит, как говорит старушка, с темнотой, чтобы люди не видели, вроде бы избегает огласки. А какой? Если у него где-то неподалеку есть знакомая женщина, почему же он просидел дома весь выходной день? Куда, однако, он ездит? С кем встречается? В какие дни он уезжал? А может, у него в среду очередное свидание «в установленном режиме»?

Совсем стемнело, и Василий Макарович вышел на улицу. На это время была условлена встреча с Грачевым.

Но они еще не успели сойтись, когда Василий Макарович услышал позади треск мотоцикла. Мотор сразу заработал ровно, уверенно, сверкнула фара, яркий луч описал полудугу и, высветив дорогу на восток, закачался, удаляясь.

Грачев сразу повернул обратно, шел так быстро, что Стышко пришлось пробежаться, чтобы догнать его. А когда поравнялся с ним, услышал торопливое, но четкое:

— Оставайтесь на месте, займите позицию на задах двора. В оба смотрите, когда вернется Хопек, возьмет ли что в дом из мотоцикла или во дворе чего-нибудь спрячет. Поняли?

— Понял, Мирон Петрович, — откликнулся Стышко и недоуменно напомнил: — А кто за ним?

— Присмотрят и за ним… Только предупрежу по рации, чтобы там, впереди, наши проследили, куда он направился, и передали с рук на руки, вернее, с глазу на глаз… Ты потеплее оденься, а то, чего доброго, до утра придется прождать.

Василий Макарович понемногу начал отставать, потом повернулся и пошел обратно. Он был уверен, что начиналось то главное, от которого зависит раскрутка всего клубка группы «Выдвиженцы».

 

* * *

 

Плетнев вошел к начальнику отдела насупленный, плотно сжав губы. При этом Ярунчиков заметил, что его впалые щеки чисто выбриты — запахло одеколоном, видно, пришел прямо из парикмахерской.

— Ну что у вас? — не вынес паузы бригадный комиссар. — Какие новости?

— Выяснили, что Рублевский вовсе не Рубле… а Врублевский, — махнул кистью руки, будто сбросил косточки со счетов, Плетнев. — Остальное — время и место рождения — указано им точно. Родители — мещане, православные, сам он крещен в церкви… словом, такая запись есть в книге…

— Чем же вы недовольны? — шевельнул густыми бровями Ярунчиков. — Одна буква «В» что-то значит, Она может оказаться бесценной.

— Я и ценю, — раскрыл наконец папку Плетнев, пошуршал бумагами и положил перед Ярунчиковым нужный лист. — В Тернополе сейчас ни Рублевские, ни Врублевские не проживают. Но нашлись вот такие сведения, — указал он на представленную справку. — В архиве управления госбезопасности значится петлюровец Врублевский, заметьте, зверствовал с бандой как раз на Тернопольщине. Ни имени, ни других данных нет. Банда была разгромлена, считают, убит и сам Врублевский.

— Да, но среди убитых, пишут, труп Врублевского не был обнаружен, — уточнил Ярунчиков, продолжая читать документ.

— Там в конце сказано: «возможно, был изрублен до неузнаваемости», — пояснил Плетнев. — Считаю, сейчас нам копаться в родстве — он петлюровец или нет — не стоит. В Тернополе этим займутся. Думаю, была серьезная причина исказить фамилию. Заметьте, в армию он пошел уже Рублевским.

— Да, конечно… — задумчиво согласился Ярунчиков. — А что нового по обнаруженным связям?

— Не ясны пока связи. Короткие контакты были, считаем, случайные, в магазине, на улице старичок прикурить попросил, на автобусной остановке. Рублевский купил абажур, выключатели, обживает новую квартиру… Тут все нормально. И во Львове новостей не густо… Но есть такая деталь. Документ о передислокации полка и дивизии проходил через Рублевского, он же готовил и два проекта приказа, причем это были последние бумаги, которые исполнял старший лейтенант перед откомандированием сюда, в Киев.

— Кто его рекомендовал? — спросил Ярунчиков, по достоинству оценив услышанную подробность.

Плетневу нечего было ответить на этот вопрос, хотя он и пытался выяснить это в разговоре с начальником особого отдела 6-й армии Моклецовым, но тот лишь пожал плечами. Рублевский выпал из поля зрения армейских чекистов, потому что был откомандирован к новому месту службы. Так и доложил Плетнев бригадному комиссару, добавив:

— Моклецов, конечно, расстроился до пота, красную шею платком трет. Чувствует, проморгали. Сразу же начал заниматься Рублевским, наверное, вот-вот начнет докладывать нам.

— Поздно почувствовал… — нахмурился Ярунчиков. Он посмотрел на часы. — Что-то Грачева нет, звонил, сказал — выезжает… Ох как нужен выход на радиста!

 

* * *

 

…Мирон Петрович Грачев в это время подъезжал из Бровцов к Киеву, дремотно поглядывая на дорогу. Ему чуток нездоровилось, побаливала голова, без конца чихал, перестав уже клясть бестолковую ночь — продрог в сырой рощице близ села Яблоневка, в котором остановился Хопек. Это километрах в пятнадцати от Бровцов. Чуть ли не до рассвета проторчал гулена чех у вдовой хохлушки и преспокойно вернулся домой досыпать. Мотоцикл оставил во дворе, в дом ничего не заносил.

И все-таки большого огорчения после безрезультатной ночи Грачев не испытывал. Данные о том, что Хопек лишь в последнее время поздними вечерами стал исчезать из дома, соответствовали подозрениям чекистов и начинали подтверждаться. Ну а интимная связь с женщиной могла служить для него всего лишь прикрытием. Не пропустил Грачев и такую важную деталь, как выход радиста на связь из участка, который находился как раз в створе между Бровцами и Яблоневкой.

«Да-а, выйди он ночью на связь, прищучили бы стукача, — думалось Мирону Петровичу. — Но ничего, мы тоже провели что-то вроде генеральной репетиции, наладили четкую свою связь. Не думали только, что до утра промаринует на холоде…» Он громко чихнул раз, другой, чертыхнулся, потирая переносицу.

До особого отдела оставался один поворот — налево. А если повернуть направо — там дом Грачева. Мирон Петрович всматривался в спокойные, свежие лица прохожих и ухмыльнулся своей мысли: «Живут же люди…»

 

Глава 4

 

Редкий день в вечерние часы Михеев не посещал один из своих отделов. Без начальства он не скучал — виделся при ежедневных докладах, а к оперативным работникам заходил поочередно то к одному, то к другому, расспрашивал о конкретных делах, интересовался житейскими — потому-то за короткий срок довольно прилично узнал своих подчиненных по центральному аппарату. После каждой из таких встреч в его блокноте появлялась запись-памятка.

Записки эти были самыми разнообразными, вроде таких вот:

 

«Резерв на выдвижение».

«Петров — семья».

«Боевая подготовка. Стрельбы».

«Машинистка. Болен сын. Костный туберкулез ноги. Санаторий».

«Место чекиста в бою…»

 

Недавний разговор Михеева с Пригодой о роли чекиста во фронтовой обстановке возник не сам по себе, а был результатом нескольких бесед Анатолия Николаевича с сотрудниками управления, которым довелось участвовать в боях. Сказывалась армейская, строевая закваска Михеева, он на лету схватывал смысл услышанного. Немалую пользу сыграла и учеба в военно-инженерной академии. Напряженная политическая обстановка, явные военные приготовления гитлеровской Германии возле наших границ вынуждали его думать и о работе особых отделов в случае развязывания войны.

Михееву вспоминался случай, происшедший со старшим оперуполномоченным Плесцовым, очень уж созвучный его сегодняшним заботам. Анатолий Николаевич не только уважал старшего лейтенанта госбезопасности Плесцова за героизм, проявленный в боях у озера Хасан, но искренне симпатизировал этому умному, интеллигентному человеку.

В недавнем прошлом политработник, Плесцов хорошо знал армейскую жизнь, любил и умел работать с людьми. При этом он старался осмыслить многие насущные проблемы, посылал в армейскую газету статьи и очерки. Когда Плесцову предложили работать в органах госбезопасности, он не без удивления, но и не колеблясь, согласился. Его направили в особый отдел Дальневосточной армии. Работа в армейской контрразведке оказалась сложной, но увлекательной и творческой: она оправдала надежды Ивана Михайловича; только, правда, поначалу начальник отдела указывал Плесцову на то, что он иногда забывается, превращаясь из особиста в лектора-пропагандиста.

— Я был и остался политработником, — убежденно заявлял Плесцов.

— Разумеется, — соглашался с ним начальник отдела. — Но вы теперь контрразведчик, а не пропагандист. Для пропаганды и агитации у нас в армии достаточно опытных кадров.

— Ко мне же обращаются с вопросами, и я обязан дать исчерпывающий ответ, — не возражал, а объяснял Плесцов и удивлялся: — Как же иначе-то с людьми? Без них я на отшибе окажусь. Наша сила в живом общении, а не в молчании. Так я мыслю свою задачу, в совокупности со страстностью, непримиримостью.

— Но для этого вовсе не обязательно читать лекции, — не отступал начальник. — Не забывайте о своих основных обязанностях.

Плесцов не забывал, однако выговор заработал…

Это произошло августовским утром 1938 года во время отражения японского нападения у озера Хасан. В тяжелом бою возле сопки Заозерной оперуполномоченный Плесцов поднял в контратаку стрелковую роту — командир ее погиб — и отогнал японцев на их прежние позиции. Однако случилось так, что враг расчленил фланги и Плесцов с бойцами оказался в окружении. Он приказал занять круговую оборону на сопке. Бились весь день. Несли потери. Кончились патроны. Плесцов мотался с одного места на другое: тут стрелял из замолчавшего пулемета, там бросался в атаку с группой красноармейцев, чтобы сбить вплотную подобравшихся самураев, а отогнав их, успел с бойцами подобрать брошенный вражеский пулемет и коробки с патронами, крайне выручившие их потом. И всюду Плесцов подбадривал бойцов, находил шутку: «Что такое самурай? Это значит хочет сам в рай. Помочь ему надо».

Трудно сказать, чем бы закончилась для остатков роты схватка в окружении, если бы к вечеру не подоспели свои. Японцы отступили.

Начальник особого отдела посчитал, что Плесцов полез не в свои сани, попал в окружение и вполне мог очутиться в плену. Последнее особенно возмущало его. Ранение Плесцова в бою смягчило наказание, которое начальнику отдела вскоре пришлось отменить: командование Дальневосточной армии представило оперуполномоченного Плесцова к правительственной награде, и ему был вручен орден боевого Красного Знамени.

Михеев узнал эту историю недавно, знакомясь с Плесцовым, прибывшим из высшей школы НКВД. Прочитав личное дело Плесцова, Михеев одобрил и стиль его работы, и похвальную храбрость в бою. Но при этом все же заметил: «Однако забывать о своем основном назначении ни при каких обстоятельствах нельзя. В этом ваш бывший начальник отдела прав».

Нынче Михееву снова захотелось повидать Плесцова. В прошлый раз им не удалось поговорить как следует, и теперь Михеев чувствовал потребность завершить разговор. Да и надо было узнать, как обстоят дела с занятиями по боевой подготовке сотрудников управления, проследить за которыми он поручил лично Ивану Михайловичу.

— Посещаемость стопроцентная, за исключением больных, командированных и занятых неотложными делами с разрешения руководства, — доложил Плесцов.

— Дайте-ка мне списочек этих освобожденных от занятий. Кстати, что у нас запланировано на понедельник?

— Утром два часа обзорная лекция по Боевому уставу пехоты — часть вторая, — ответил Плесцов. — На следующей неделе — продолжение. Читает преподаватель тактики…

— Почему, однако, по второй части, а не по первой? — недоуменно спросил Михеев.

— Все-таки нам не очень удобно… — замялся Плесцов.

— Ах вот в чем дело, — догадался Михеев. — Шпалы в петлицах не позволяют изучать обязанности бойца, тонкости тактики взвода и роты, масштаб мелковат. Нам, значит, подавай посолиднее: полк, дивизию!

— Тут я оплошал, — честно признался Плесцов. — Преподаватель, видимо, так и решил, как вы сказали. А я не стал возражать.

— Передайте мои слова про то, что чекистам не помешает и первая часть устава, не всем приходилось командовать взводом и ротой.

— Хорошо, я поправлю положение.

— Запланируйте и мою лекцию «Оборонительные сооружения». Меня ведь после академии рекомендовали начальником инженерной службы дивизии, — уважительно к должности сообщил Михеев и задумчиво, словно для самого себя, заключил: — Я ничего не забыл.

Потом он неожиданно спросил Плесцова:

— Где должен находиться оперработник во время наступления, допустим, обслуживаемого им полка?

— Он должен, по возможности, способствовать успешному решению боевой задачи.

— А конкретнее?

— Его место и возле командира полка, в штабе, и в передовых подразделениях, и, конечно, там, где случилась заминка.

— Как же ему успеть и там и сям?

Плесцов не задумывался:

— Он должен везде поспевать, на то он и зовется оперативным работником.

— А в оборонительных порядках?

— Прежде там, где труднее всего, — с нажимом сказал Иван Михайлович, и глаза его сверкнули — вспомнился неравный бой у Хасана.

Но Михеева интересовал уже другой, щекотливый, как ему думалось, вопрос:

— Ну а при вынужденном отступлении?

Склонив голову, Плесцов с хитринкой в глазах усмехнулся:

— Мы этого не проходили. Да и нет у особистов такого устава, как Боевой устав пехоты. А вообще-то подобное руководство нужно бы. Боевой устав чекиста! А сокращенно — БУЧ, — поморщился Плесцов. — Не очень звучно выходит. Тогда вернее будет создать боевое руководство для чекиста. Вот там бы я и записал: «При прорыве обороны противником и вынужденном отходе оперработник обязан предотвратить панику, бегство, разброд. Он имеет право лишь на организованный отход в боевых порядках. В любом случае он должен показывать личный пример стойкости и мужества».

Михеев с интересом слушал подчиненного, безоговорочно приняв его толковую и своевременную мысль о создании продуманного боевого руководства для армейских чекистов. Это руководство должно разъяснить особистам их роль и задачи в бою, четко определить права и обязанности.

А Плесцов завершил разговор словами:

— Армейский чекист в критический момент боя должен уметь заменить выбывшего из строя командира, не говоря уже о политруке.

 

После Плесцова Михеев заглянул к старшему лейтенанту госбезопасности Петрову. Тот вскочил из-за стола, едва не уронив стул.

— Добрый вечер! Вы что так резво? Нервишки? — улыбнулся Михеев и повел носом: — А накурено-то…

— Неожиданно вы появились как-то, — потянулся открыть форточку низкорослый Петров, а Михеев покосился на розовую, с двумя тугими складками, мощную шею бывшего танкиста. А тот уточнил: — Нервишки пока в порядке.

— Ой ли? Какой-то вы взъерошенный… — укоризненно произнес Михеев, садясь к столу.

Он заметил усталую серость лица сотрудника и тайную грусть в глазах. Анатолий Николаевич слышал о неполадках в семье Петрова, даже взял себе на заметку при случае поговорить с ним, но подходящего момента все не возникало. Странно ему было видеть сумрачный и какой-то хворый вид этого обычно бойкого, задорного чекиста. При встрече с ним сотрудники иногда шутливо и вместе с тем уважительно обращались: «Ну как, порядок в танковых войсках? » В ответ раздавалось неизменное: «Броня крепка! » Но недавно Петров явно стал сдавать.

— Ну что там у вас с этим Файфилевичем? — спросил Михеев о разыскиваемом агенте абвера, у которого не было точно установленного отчества. Было известно, что Криницкий Ян Файфилевич или Фийфилевич, в возрасте около тридцати лет, уроженец Харькова, закончил разведшколу абвера и в феврале заброшен на Украину. Старший брат Яна Криницкого служит в Красной Армии, майор. Это все, что показал на него другой агент, однокурсник по разведшколе, заброшенный в Белоруссию и разоблаченный советской контрразведкой. Петров разыскал майора Криницкого Густава Файфилевича в Приволжском военном округе. Есть ли у него брат Ян — предстояло выяснить.

Петров достал маленькую с уголком фотографию, протянул Михееву:

— Вот он, Ян Файфилевич Криницкий. Живет в Днепропетровске. Установить не стоило хлопот. Его брат, майор, недавно приезжал на похороны матери.

— Частенько все завершенное кажется простым и быстрым… — заметил Михеев, возвращая фотографию. — Неприятная физиономия. Посылайте на опознание. Думаю, что тот, кого мы ищем. Редкое отчество, ни разу не слышал такого. Вы молодцом, товарищ Петров!

— Послал уже увеличенный снимок, — польщенный похвалой, сообщил старший лейтенант.

— Ну а почему в Приволжском округе наши бдительные коллеги не занялись розыском Криницкого? Его брат — майор у них служит, за ниточку-то им спервоначала следовало ухватиться.

— Не успели, сменился у них уполномоченный, — попытался выгородить коллег Петров.

— Слабо, наверно, работа поставлена, вот в чем секрет. Надо поинтересоваться, как в других особых отделах с этим обстоит, — больше для себя, чем для собеседника, сделал вывод Михеев, не отводя глаз от лица Петрова, и неожиданно для того участливо поинтересовался: — Что-нибудь случилось? У вас нездоровый вид.

Петров подтянулся, его мощная шея напряглась; он настороженно посмотрел в ожидающие глаза начальника управления, но уловил в них сочувствие и желание помочь.

— Не выспался сегодня… — начал было издалека, но, не умея скрытничать, ответил напрямую: — С женой у меня неладно. Сначала обижалась на то, что меня постоянно нет дома, говорила, у всех мужья как мужья, а ты спать только приходишь. Потом и вовсе другую методу избрала, — махнул он рукой.

— Какую же?

— Позже меня домой приходить стала. Разодетая, навеселе, довольная… То у подруги, говорит, засиделась, то в театре… Прошлой ночью пришла почти в два часа. Говорит, меня ходила встречать. Сама расфуфыренная, и винцом от нее попахивает.

— А что вообще-то она хочет?.. Сколько вы с ней живете?

— Седьмой год. Она, по-моему, сама не знает, чего хочет. Я ей все объяснил, когда поженились. Поначалу жалела — много работаю. Теперь словно взбеленилась… Стыдно признаться, вчера сам себе стирал, — разоткровенничался Петров, нервно поводя плечами. — Я потому ничего и не хочу скрывать, все равно открыться предстоит. Разведусь я с ней. Так и сказал ей нынче. До утра объяснялись.

— Дети есть?

— Умерла дочь. От скарлатины.

— Жена работает? Кстати, как звать ее?

— Юля, Юлия Викторовна. Сейчас не работает. Экономист она. Я ведь ее крепко любил. Все «Юляша» да «Юляша», «лебединая шейка»…

— Значит, и теперь любите… — мягко сказал Михеев и, видя молчаливое согласие, счел необходимым попытаться предотвратить семейный разлад сотрудника, потому решился предложить: — А что, если мне встретиться с Юлией Викторовной? Здесь или лучше у вас дома. Скажем, начальник управления завел такой порядок: знакомство с семьями и бытом сотрудников. Ваша мужская гордость никак не будет задета.

— Не надо так, вы уж напрямую с ней, — посоветовал Петров, обрадованный таким предложением. — К ней с тыла не подобраться, хитрющая до смерти. С ней только откровенно надо, это она ценит.

— Еще лучше, коли напрямую, — принял совет Михеев. — Только не предупреждайте жену о моем визите. Я загляну к вам завтра или послезавтра. Где вы живете?

— В нашем ведомственном доме, Кисельный переулок.

— Совсем рядом… Так я после перерыва, как только уйдете на службу, и навещу ее.

— Спасибо. Может, и склеится наша жизнь, — признательно выразил надежду Петров.

— Постараюсь убедить. Не отчаивайтесь. Моя бабушка говорила: праведная любовь не потеряется. Только и вы не напортачьте. Сказали — развод, держитесь за свое. Мужская твердость дела не напортит. Хотя бы до моего прихода, — заговорщически наставлял Михеев, но тут же спохватился, деловито поправился: — А коли вдруг Юлия Викторовна окажется больше вашего права, то ей скажу: «Соглашайтесь на развод».

И, уходя, смягчил:

— До этого, надеюсь, не дойдет. И, пожалуйста, больше по ночам не выясняйте отношений. Будьте на высоте.

 

…Вернувшись к себе, Михеев черкнул в блокноте памятку:

 

«Боевое руководство для армейских чекистов. Розыскная работа на местах. Петров — жена Юлия Викторовна».

 

Сделав последнюю запись, Анатолий Николаевич беззвучно засмеялся, невольно вспомнив произнесенное Петровым: «хитрющая до смерти».

 

* * *

 

В половине десятого вечера Плетнев размашисто прошагал по коридору, энергично открыл и закрыл за собой дверь кабинета начальника отдела, прямо от порога нетерпеливо произнес:

— Есть новости!

— Отдышитесь сначала, — указал рукой на стул Ярунчиков. — Бежали, что ли, от кого? Что стряслось?

Плетнев остро глянул на бригадного комиссара, пятерней поправил волосы.

— Ни от кого никогда не бегал… — самолюбиво ответил он. — Новость, говорю, приличная есть, потому спешу доложить.

— Другое дело, — отлегло на душе у Ярунчикова. — Вы иногда так внезапно появляетесь, что уж никак не ждешь добрых вестей.

— С недобрыми я не поспешаю. Новость вот какая. Около семи вечера по дороге с работы домой Рублевский зашел на почтамт, взял два бланка телеграмм, пошел к столу. Народу в зале было немного. На пути Рублевского был свободный стол, но старший лейтенант прошел мимо. Сел к дальнему столу в углу, возле окна, стал писать. А сбоку за тем же столом уже находился добрый молодец лет двадцати пяти, смазливый такой, прилично одетый, даже с форсом. Он сидел лицом к выходу, заканчивал письмо, рядом лежал конверт. Когда подошел Рублевский, молодец, буду называть его «красавчик», что-то сказал и снова склонился, но рука его застыла, было заметно, он следит взглядом за тем, что пишет старший лейтенант. Потом сам стал поспешно, этакой борзой скорописью что-то строчить, будто бы заканчивая письмо. Рублевский составил телеграмму, отодвинул бланк, быстро написал вторую, что-то сказал соседу и пошел в очередь к окошку приемщицы. Тем временем «красавчик» положил письмо в конверт, не спеша запечатал, при этом глазищами шарил по присутствующим. Долго писал адрес на конверте, пока Рублевский не отошел от окошечка, мельком проводил его до выхода, сунул конверт в карман плаща. Зачем положил в карман? Ведь тут же достал письмо и опустил в почтовый ящик.

— Не бросил ли он другое, хотите сказать? Не то, которое писал при Рублевском, — высказал догадку Ярунчиков.

— Вот именно, посмотрим, что покажет анализ чернил. Ручку также изъяли. Письмо бросил пустяковое, любовное. — Плетнев сделал паузу, слегка подался к столу и тоном большой важности сообщил: — Рублевский-то отбил одну телеграмму, поздравительную — с днем рождения, вымышленному адресату в Минск. Проверили, такой там не проживает. И обратный адрес дал с потолка под фамилией Коваленко. Вот штуковина каковская. Вторая телеграмма исчезла.

«Молодец! Тут жареным пахнет», — подумал Ярунчиков, а вслух произнес:

— Нащупали ниточку, чувствую, не зря взволновались. Не текст ли новой шифровки передал связному Рублевский? Пора уже, фиктивный приказ о передислокации авиационного полка успел пройти через его руки.

— Возможно, — равнодушно согласился Плетнев. — Передать он что-то передал, не в содержании главное. Важно, встреча состоялась. Нащупали связь Рублевского.

— Кто этот «красавчик», выяснили?

— Экспедитор «Заготзерно» Георгий Осин. Живет в своем доме за высоким забором. Это все, что пока о нем известно, — ответил Плетнев и добавил: — Ну еще узнали, что он бабник несусветный. Здоровый бычок, гладкий бочок.

— Добро, — азартно потер ладони Ярунчиков. — Завтра же этого «красавчика» берите в работу, следите за каждым шагом, глаз не спускайте. И все о нем разузнать. По возрасту, как я понял, Рублевский с Осиным почти годки. Надо проверить, не сходились ли где их жизненные пути.

— Все завтра доложу, — твердо пообещал Плетнев, отлично понимая, что необходимо выяснить.

 

Глава 5

 

В тихом переулке на окраине Львова, пересекающем Варшавскую улицу, за чугунной литой оградой стояло небольшое двухэтажное здание. Раскидистые каштаны скрывали его от глаз в глубине двора, но крохотная будка у ворот с дежурным красноармейцем выдавала какое-то армейское учреждение. Здесь размещался особый отдел 6-й армии.

Кабинет начальника отдела бригадного комиссара Моклецова находился на втором этаже в левом углу коридора. Рядом — кабинет заместителя. Наблюдательный человек с улицы мог бы заметить, что свет в окнах этого кабинета не зажигался по вечерам больше двух месяцев. Моклецов работал без заместителя.

Полный, с виду медлительный, говоривший мягким, вкрадчивым голосом, Моклецов, однако, был скор в решении возникающих вопросов и держал в голове все свои распоряжения. Его скрупулезная точность давно перестала удивлять сотрудников. Он мог сказать: «Доложите мне в тринадцать пятьдесят пять». И, верно, до этой минуты он был занят и принимал сотрудника с докладом точно в назначенную минуту. Его уважали и за то, что по натуре он был добродушным и незлопамятным.

Приезд нового заместителя Михаила Степановича Пригоды Моклецов конечно же воспринял с радостью. О таком помощнике — из центрального аппарата, совсем недавно толково проверявшем работу отдела, Моклецов и не мечтал. Встретились они как давние знакомые, поговорили о Москве, о том, как устроить Михаила Степановича с жильем.

— Ничего, перебьюсь пока в кабинете, на диване пересплю. Это даже лучше, не надо тащиться куда-то ночью.

— И то верно, теперь дома-то нас почти не видят, — между прочим сказал Моклецов и переменил разговор: — Выходит, после проверки вами нашей работы товарищ Михеев решил вас самого послать к нам исправлять недостатки.

— Да нет, я сам напросился. Тут дело в другом, — успокоил начальника Пригода. — Задачей номер один Михеев поставил усиление противодействия и изучение деятельности абвера, интерес которого к нашему округу, и в частности к шестой армии, известно, особый. А то, что мы еще находимся в центре подрывного оуновского подполья, удваивает нашу ответственность. Необходимо организовать проникновение в абвер, в его разведывательные центры и школы.

Моклецов задумался.

— Кой-какие возможности у нас, конечно, есть, — тихо сказал он. — Этим занимается оперуполномоченный Лойко. Он ездил недавно на семинар в Киев. Работает активно.

— Всего один? Не охватить ему весь объем предполагаемой работы. Надо подключить минимум еще двоих сотрудников. В округе для этого создано новое отделение.

— Где же взять этих сотрудников? — развел руками Моклецов. — Я считал, новое отделение в округе централизует эту особо секретную работу, мы же будем лишь подспорьем, не будем заниматься самодеятельностью.

Пригода дослушал, отрицательно покачивая головой.

— Не-ет, — возразил он. — Не на подхвате надо быть, а самостоятельно работать от начала и до конца. Имеется в виду определенное, цельное звено в особом отделе округа. Только так можно решить поставленную задачу. И приниматься за нее нужно немедленно.

— Понятно. У вас, чувствую, желание, даже вроде нетерпение взяться за это дело.

— Выходит, снова напросился, — шутливо развел руками Пригода. — Значит, руководство этой работой поручаете мне? Двоих оперативных работников подберу, возможно, в территориальных органах. Думаю, наше начальство с ними договорится.

— Неплохо бы, — как-то без уверенности одобрил Моклецов. — Ну что ж, может, пригласить Лойко? Он, кстати, занимается арестованным агентом абвера, вчера-таки схватил его с поличным. Подслушивал, гад, телефонный разговор. Карась его фамилия… Карту изъяли с множеством важных пометок.

— Очень интересно, — оживился Пригода, обрадованный тем, что может сразу начать работу с живым агентом абвера.

Алексей Кузьмич Лойко вошел, держа тоненькую папку с материалами на Карася. Молодой, большеглазый, с ярким румянцем на щеках, он выглядел здоровяком. Правда, симпатичное лицо его несколько портил искривленный нос — след увлечения боксом.

— Что нового показал Карась? — спросил Моклецов.

Лойко покосился на Пригоду, зная его по недавнему приезду к ним во Львов как работника центрального аппарата, подобрался, стал еще серьезнее. Деловито и четко доложил:

— Арестованный агент утверждает одно: выяснял, нет ли передислокации штабов соединений, которые помечены на карте. Их пять. А подслушивал разговоры попутно, на авось, без конкретного задания. Сейчас он сам пишет, где и чему учился, кто преподавал, как забросили к нам, с каким заданием, что выполнил и чего не успел.

— Как закончит показания, познакомьте меня с ним, — отдал первое распоряжение в новой своей должности Пригода.

— По-моему, агент раскололся, — продолжал Алексей Кузьмич. — У меня было подозрение, не наговаривает ли на себя этот сморчок. Туповат он для такого задания.

— Подтверждение о его прежнем месте жительства получили? — спросил Моклецов.

— Сказал правду. И фамилия подлинная. Жена с сыном есть — все сходится.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.