Комиссар госбезопасности 10 страница

Иван Иванович вскинул руку:

— Позвольте уточнить. Из этого требования чаще толковался вывод о необходимости обучать войска главным образом наступательному бою.

— А чему же главным образом, по-вашему, учить армию? — неспешно и резковато перебил Михеев. — Отступлению, обороне, выходит?

— Я не закончил свою мысль, Анатолий Николаевич, — в тон ему, неторопливо и угрюмо, продолжал полковник. — Я не досказал о том, не менее важном, что вопросам организации обороны в войсках, обучению ведения оборонительного боя уделяется, мягко говоря, недостаточное внимание.

— Погодите-ка, — несогласно тряхнул головой Михеев. — Как вы можете говорить об организации обороны во всех войсках?

— Я речь веду о нашем соединении, — пояснил Иван Иванович.

— Это другой разговор, — спала напористость в голосе Михеева. — Если же говорить о войсках в целом, то не дальше как осенью и зимой в директивах Наркома обороны руководящему составу Красной Армии одновременно с задачами по отработке наступательных операций обязательно, причем конкретно и подробно, указывались сложные условия и ситуации для ведения оборонительного боя.

Генерал Турков задумчиво и согласно кивнул головой.

— Обучение частей и подразделений проходит главным образом на основе боевого опыта войны с белофиннами, — пояснил он. — Наибольшее внимание уделяется наступлению с прорывом подготовленной обороны.

— Не только, Герасим Федорович, — счел нужным уточнить Михеев, вспомнив, одно из совещаний у Тимошенко. — Директивы Наркома обороны, о которых я упомянул, родились не только на основе опыта финской кампании, а, пожалуй, больше в результате анализа операций войны на Западе, прежде всего принципов проведения их германской армией.

— Да, конечно… — не подтвердил, а согласился Турков. — Мне кажется, теоретические положения, особенно касающиеся оперативной обороны, нуждаются в доработке. Тут возникает масса вопросов. И все они исходят из главной задачи: готовить войска к тяжелой войне! Исходя из опыта боев на Западе, оборона армии должна быть глубоко эшелонированной и прежде всего противотанковой. Войска должны уметь обороняться. Их надо учить этому.

Иван Иванович с живостью вставил:

— В умении обороняться я вскрыл на учении существенные недостатки. Батальоны и роты действовали неуверенно, слабой оказалась организация оборонительного боя.

— Очень даже хорошо, что вскрыли, исправляйте, это ваша обязанность, — попросту расценил Михеев и с некоторой официальностью добавил: — Однако вы ни разу почему-то не обмолвились о наступательной операции, она у вас… вроде как бы ушла на второй план.

— Мой полк на учении был противной стороной, решал оборонительные задачи, — объяснил Иван Иванович.

Михеев перевел взгляд на Туркова, будто приглашая его к разъяснению.

— Вы сами себе противоречите, Иван Иванович, — наконец сказал он. — А говорите, в армии недостаточно занимаются оборонительным боем, акцентируете внимание на том, что все никуда не годится. На деле же иначе выглядит.

— С разносом, вот в чем дело. А за что? — живо отозвался Иван Иванович.

— Ну это частный случай. К тому же, как я понял, командование скорее всего право. Нельзя терять чувства меры: отступать так отступать.

— Вот и разобрались, — повеселел Турков.

— Тут и разбираться нечего. Работа ведется в нужном направлении. Недостаточно — тоже верно. Кое-где односторонне подходят к вопросу о подготовке войск к войне, — закруглил разговор Михеев.

Он не стал говорить о том, что за последнее время задачам обороны стали уделять большое внимание. Интенсивно велись оборонительные работы вдоль границ, усиливались противотанковые средства. Его мысли заняло другое, о чем он сразу и попросил Туркова:

— Герасим Федорович! Вы не могли бы изложить ваши соображения насчет необходимости доработки теоретических положений касательно оперативной обороны? Осветите эту, как вы сами выразились, массу возникающих вопросов, чтобы была польза в практическом плане. Посмелее выскажите свои суждения. Я постараюсь доложить наркому.

— Хорошо, я сделаю, — согласился Турков.

— Не откладывая, Герасим Федорович! Вопрос очень важный! Разноса за инициативу не будет, — на всякий случай заверил он.

Наконец-то женщины увлекли мужчин к столу.

— Можете вы хотя бы сегодня, в выходной, не говорить о делах? — упрекнула, обращаясь к Анатолию Николаевичу, Мария Семеновна.

— Какие же это дела, Иван Иванович рассказал пару мужских анекдотов, посмеялись.

— А я своей Кнопке через день яйцо, творог и молоко даю, — продолжала прерванный разговор Роза Григорьевна.

— Я и говорю, дармоедка ваша Кнопка.

— Безжалостная ты, Клавдия Семеновна.

Жена Туркова не обратила внимания на колкость, а когда все сели за стол, показала пример — подняла рюмку…

Скучать никому не давала Мария Семеновна. Она без умолку рассказывала о том, как ее сватал генерал — отказала, потому что не захотела «ставить себя в подчинение», предпочитая мужчину пониже рангом да помоложе; потом, к слову, вспомнила свою первую любовь…

Мужчины же снова заговорили о делах, более близких им, о сложностях международной обстановки, об агрессивности фашизма. Кругом идут бои: Япония оголтело силится покорить Китай, армия фашистского режима Италии почти оккупировала Грецию, гитлеровская Германия рвется расправиться с Англией, готовит вторжение на Британские острова…

— Если немцы победят англичан, в конечном итоге они пойдут на нас, — сказал Иван Иванович.

— Неизбежно! — согласился Турков. — Будет война.

Михеев уклонился от разговора. Он почувствовал, что его собеседники предполагают близость войны несколько в большем отдалении, чем это может оказаться на самом деле. Но высказывать свои мысли ему не хотелось. Да и кстати вмешалась Мария Семеновна, предложив отправиться на озеро с островом посередине — память о широкой натуре помещика Марка, бывшего владельца здешних мест.

Анатолий Николаевич благодарно кивнул Марии Семеновне и сказал:

— Чудесные здесь места. Пойдемте, конечно, взглянем…

Глава 13

План операции по обезвреживанию оуновского подполья в зараженном, как высказался Ярунчиков, районе, согласованный с действиями территориальных органов госбезопасности, бригадный комиссар привез в Москву для доклада Михееву. План разработали четко и предусмотрительно. Оперативные работники особого отдела округа были разделены на группы, и действовать им предстояло вместе с приданными подразделениями войск НКВД. Наметили конкретные точки действия и арест лиц, чья подрывная работа не вызывала сомнений, не говоря уж о тех, кто занимал более менее приметную роль в ОУНе. Установлением этих лиц и наблюдением за ними с помощью населения напряженно продолжали заниматься особисты. Последняя корректировка плана должна была состояться в день перед операцией, которую наметили с вечера седьмого на восьмое июня.

— Откуда будешь руководить? — спросил Михеев Ярунчикова.

— Согласовать надо с вами… Самое подходящее — осуществлять руководство из Львова.

— Зачем же в таком случае я стану рекомендовать не самое подходящее место? — заметил Михеев.

— А конкретно — из особого отдела шестой армии. С вами будет обеспечена прямая надежная связь. С группами прежде всего по рации.

— Прямым текстом?.. Не годится, на той стороне засекут. Составьте условную форму докладов по основным неизбежным сообщениям. Например: «Докладывает пятый. Ясно». Значит, прибыли на место, все идет нормально, по плану. И так далее.

— Предусмотрим в мероприятиях по обеспечению связью, — сделал пометку в блокноте Ярунчиков.

Михеев продолжал:

— Условный текст связи, терминологию сделайте под стиль обычного учения. Не так привлечет внимание.

— Все равно абвер узнает, пожалуй, на другой же день.

— Потом пусть копаются, как говорят хохлы, «нам до спыны». На границе надо обеспечить усиленные наряды. Не на один день, не на неделю даже, до особого распоряжения.

— Учли, Анатолий Николаевич. Мы занимались этим вопросом с начальником штаба Западного пограничного округа полковником Рогатиным.

— Ну раз с Рогатиным, значит, вас обеспечат в лучшем виде. Замечаний не имею по остальным пунктам плана, кроме последнего.

— Насчет захвата спрятанного оружия? — догадался Ярунчиков, не понимая, что может тут не удовлетворять.

— Да, об этом. Раз есть сведения о тайниках с оружием в Самборском лесу, достаточно ли только взять его?

— А что же еще? Отыскать все и вывезти немедленно.

— Это само собой, но не спешите вывозить. Они обнаружат нашу работу и все поймут. Только боезапас заберите, пустую тару оставьте, замаскируйте, как было. Мне думается, когда начнется операция, оуновцы потекут в лес. Незапятнанный человек туда не побежит. Пойдут с целью укрыться от преследования, вооружиться. Известно, при серьезной опасности предусматривают сбор там, где лежит оружие.

Ярунчиков понял замысел и стал что-то быстро подсчитывать на бумаге.

— Тогда у нас мало сил из внутренних войск на оцепление, надо запросить больше на Самборский лес.

— Наметьте, сколько нужно, чего выкраиваете. Этот лес может открыть непредвиденные тайны. Вместе с тем в лесу, как нигде, возможно вооруженное сопротивление. Эту опасность пусть учитывает каждый.

— Понимаю, — кивнул Ярунчиков.

— Все надо сделать без шума и демонстрации, — продолжал наставлять Михеев. — Задержанных без достаточных улик освободите сразу после окончания операции. С объяснением и прочее. Всех задержанных обоснованно концентрируйте во Львове. Особо опасных направьте в Киев. Потом решим, кого этапировать в Москву.

Доложив Михееву об оперативных делах в отделе, которые в общем-то ему были известны, Ярунчиков сразу вылетел в Киев. Михеев еще некоторое время продолжал раздумывать над планом операции — не упущено ли что? Прикинул в уме все снова и лишь тогда позвонил Наркому обороны с просьбой принять его тотчас по важному делу.

Из-за кордона вернулся Цыган. Он дал о себе знать Пригоде несколько рискованным способом, а не предусмотренным заранее — по телефону или письмом с условной пометкой о месте и времени встречи за подписью Цыганков.

Пригода увидел Антона издали на улице, когда утром шел к себе в отдел. Сухарь быстро шел навстречу, прошагал мимо, только мельком бросив на него напряженный взгляд. Было ясно — нужна встреча. Что-то неотложное заставило Цыгана так рисковать.

«Но каким образом он снова оказался во Львове? Почему так быстро вернулся из-за кордона? Может быть, его еще и не переправляли туда? Почему он не давал знать о себе?.. » — с беспокойством размышлял Пригода и вдруг повернул назад, пошел быстрее, соображая, где бы им сойтись неприметно для посторонних.

Тем временем Антон, переходя на противоположную сторону улицы, разглядел среди прохожих идущего следом старшего батальонного комиссара, задержался у киоска, купил папирос, закурил, непрерывно следя, нет ли за ним хвоста оуновцев. По всем расчетам, быть его не должно. Хотя бы потому, что Сухарь выполнил серьезное задание оуновского руководства, которое исходило от абвера, тем самым еще более укрепив доверие к себе.

И все-таки поберечься от худого глаза не мешало, хотя времени у Антона и было в обрез. Поэтому, когда он увидел подходящий к остановке автобус — здесь же, рядом с киоском, — поспешил к нему. Пригода понял замысел Антона, живо направился следом.

Через остановку они шагали рядом.

— Что случилось? — первым делом спросил Пригода, не поворачивая головы. — За кордоном был?

— Оттуда пришел, Михаил Степанович. Здравствуйте!.. С приказом «самостийной братии» послали.

— Здравствуй! Что за приказ, известно тебе? — увлек разведчика за угол старший батальонный комиссар.

— Со мной он, в голове. Устно заучить велели, чтобы не попал в чужие руки. И цифровой пароль дали вместо подписи и печати. Куда проще сохранить. А если бы запрятали в пакет с сургучной печатью, тогда бы и не знаю как… Меня же на границе чуть ли не из рук в руки передали, сразу бы и приказ взяли.

— Чего и глаголить… — прервал словоохотливость Антона Пригода, сворачивая на аллею за детским садом. Спросил: — Что в приказе?

— Содержание такое: «Нулевой гриф. Сбор согласно мобпредписанию. Срок пять дней. Доклад о выполнении короткими средствами. Ждите готовность номер один. Утверждено первым. Тринадцать сорок один».

— Все? — достал записную книжку Пригода. — Давай-ка повтори.

— Я написал, — протянул Антон скрученную трубочкой бумагу. — Смысл тут такой, как я понял, слышал краешком: силы велят собирать, готовиться к выступлению. Гриф строжайше секретный. Сбор по группам. Что-то насчет переправки сюда оружия готовят. О докладе короткими средствами ничего толком не знаю.

— По рации, кодовой фразой, — пояснил Пригода, думая о том, как вовремя подготовленной оказалась операция против оуновского подполья и как неожиданно кстати подоспел с важной новостью Антон Сухарь.

А тот продолжал еще озабоченнее:

— Там заваруха несусветная. Выселяют всех из приграничных районов, ночью, на машинах. И войска идут. Когда туда переправлялся, немцы-пограничники стояли, а обратно шел, их не видел — полевые части на границе. Больницы заняли армейские врачи. Слух пошел: война вот-вот начнется.

О подозрительной концентрации германских войск на границе уже было известно, и за ней следили. Но Сухарь не только подтвердил сведения о продолжающемся наплыве гитлеровских частей и эвакуации поляков, но и сообщил свежую новость — гражданские больницы занимают под госпитали.

— Молодец! — потряс за плечо Антона Пригода. — Как никогда, ты вовремя пришел. А где переходил границу?

— Возле озерца с ручьем, в плане я обрисовал с пояснениями ориентиров — просека, овраг, где встречают, разговорный пароль и отзыв. Проводник теперь каждый день приходит к просеке до полуночи и сторожит два часа. Если не встретишься с ним, надо по тропе в овраг топать на восток до села… И это я описал, может, пригодится.

— Конечно, сгодится, — с ноткой похвалы поддержал Пригода. — Но почему так спешил повидаться со мной? Тебя ждут?

— Да, надо сейчас же в Терновцы, село в полста километрах. Один тип что-то передать должен мне. Его фамилия Жмач, с бельмом на левом глазу. Там в бумаге я написал… Еще должен спросить: «Как служится старшине? Врачи присматривают? » Если ответит: «Служит, здоров, мастерские работают» — больше ни о чем не говорить! Ну а если скажет: «Служит, хворает», я должен попросить позвать старшину. Кривой приведет его. Ему обязан сообщить: «Пришел с той стороны, сегодня ночью иду обратно». И передать вот это. — Антон достал из заднего кармана брюк паспорт и военный билет. — Фальшивые, наверное, гляньте на его рожу.

Пригода взял паспорт, вгляделся в фотографию, чтобы получше запомнить, рассмотрел печать, подписи, но подделки не заметил.

— Данные о нем я тоже написал, — опередил возможный вопрос Антон. — Мне сказано, старшина знает, что делать. Перечить ему не велено.

— Интересное поручение, — задумчиво произнес Пригода, внутренне загораясь желанием побыстрее узнать, что это за звено вражеской разведки.

— И все, — подытожил Антон. — Сегодня ночью вернуться должен.

— Вернуться, говоришь? Это неплохо… А что будешь делать с паспортом, если не увидишь старшину?

— Разве не сказал? Отдам кривому.

— Понятно. Из Терновцов после встречи, как освободишься, иди на шоссейку и по ней шагай в сторону Львова, я на машине прихвачу. Любопытно, что тебе там вручит кривой… Ну а в школу-то тебя определили?

— Устроили как надо, заниматься начали. И вдруг последние дни дергалка пошла, то одно отменят, то другое, стали учить прыгать с парашютом, подрывному делу все больше. То к мосту повезут, то к железной дороге… Половину курсантов перевели в спецбатальон «Нахтигаль», по-нашему «Соловей». Нынешней зимой его создали в составе полка «Бранденбург» для диверсионных и террористических действий. Слышал, в батальоне таких «соловьев» понабрали, хуже некуда, ярые антисоветчики — бандюги. Натворят они горя людям, случись заваруха… Ой, что-то затевают фашисты, торопятся шибко…

— Гадать нам с тобой некогда. Обстановка сложная… Там есть возможность встретиться с тобой? В ближайшие дни придет наш человек.

— Если только после занятий, в шесть вечера пускают пошататься до ужина. Пусть караулит. Буду один, подойдет.

…Возвратясь в отдел, Пригода сразу направился к Моклецову. Бригадный комиссар беседовал с приехавшим из Москвы старшим лейтенантом госбезопасности Петровым, назначенным начальником особого отдела сформированного танкового корпуса. Пригоде знакомиться с Петровым не нужно было, вместе работали в наркомате. Они дружески поздоровались.

— Я уже разыскивать тебя стал, — сказал Моклецов, вопросительно глядя на Михаила Степановича. — Грачев звонил. К двенадцати ждут доклада о готовности опергрупп к операции.

— Цыган вернулся, дал знать на улице, встретился с ним, — достал Пригода свернутые в трубочку листы.

Моклецов читал их внимательно, чуть шевеля губами, хмурясь.

— Что все это может значить? — оторвался он от бумаг. — Больницы под госпитали… Кровью пахнет, товарищи.

— Боевые действия назревают, — безоговорочно высказался Пригода. — До сегодняшнего дня я еще в чем-то сомневался.

Моклецов решил отпустить Петрова, сказал ему:

— Задача по операции, значит, ясна. Седьмого ждем с сотрудниками здесь в полдень.

— Все понятно, — поднялся Петров.

— Помните, обстановка усложняется с каждым днем. Желаю успешной работы, — подал Моклецов руку и сразу к Пригоде: — В Терновцах, надо полагать, серьезное гнездо. Там оружейные мастерские, полигон рядом.

— Вот оно что, — прояснилось у старшего батальонного комиссара. — Теперь понятно… Туда сейчас добирается Цыган. Он что-то должен взять у Жмача… Мне сейчас же надо выехать к Терновцам, встретить его, когда пойдет обратно. Захвачу с собой Лойко. Пусть в райотделе установит, что за птица этот кривой, не значится ли на заметке.

— Прежде у нас проверь, что есть по Терновцам и мастерским, — посоветовал Моклецов, кладя перед собой чистые листы бумаги. — Выходит, одному составлять донесение.

— И вот еще что, — вернулся Пригода, — ОУН мобилизует силы, срок дан пять дней. А до нашей операции осталось три дня. Может быть, стоит на пару суток перенести наше выступление. Как раз на полном сборе групп и замкнем сеть.

— Они же не по ранжиру выстроят группы, подходи и веди! — как-то нетерпеливо вырвалось у Моклецова, но тут же он смягчил тон: — Предложу. Мысль правильная. Да поезжай ты… Счастливо!

Он любил заканчивать разговор этим благожелательным напутствием. И, надо сказать, часто оно оправдывалось.

* * *

С востока наплывала густо подсиненная туча с белесыми рваными закраинами, сквозь которые гигантскими косыми нитями спадали на землю солнечные лучи. На шоссе моросил дождь, а чуть дальше, к низине, ярко светились поля. Было тихо, пахло освеженной зеленью. Дышалось легко.

Антон утомился в пыльной дорожной духоте, пока на попутных грузовиках добирался до райцентра, откуда прямой путь на Терновцы, километров пять, без надежды на попутный транспорт. Да и не рассчитывал на него Антон, избегая нежелательных расспросов: «Кто? К кому? Кем доводишься? » Он широко шагал, умиротворенный и тишиной, и моросящим позади дождем, и раскинувшимся перед ним простором. Впереди виднелись Терновцы. Село уютно раскинулось за озером, спадая к нему огородами. Оно очень походило на то, в котором прошло детство Антона, и разведчик невольно забылся, перестав некоторое время думать о том, куда идет и зачем.

Лишь возле села благодушное настроение Антона сменилось напускной строгостью, он замедлил шаг, высматривая дом у края двух рядов тополей, с огородом в сторону озера. Увидел этот дом, а на огороде — пугало с чугунком на колу, что означало — можно являться.

Антон задами вышел к приземистой беленой хате, заметил любопытствующих соседей, успел отругать себя за то, что не пошел по селу открыто, а так наверняка вызвал ненужные предположения у посторонних.

На крыльце хаты появился высокий жилистый детина в майке, с деревянным ковшом в руке. Он пристально вгляделся в подходящего пришельца, зачерпнул из ведра воды, начал пить.

«Он! » — решил Антон, заметив бельмо на левом глазу хозяина, невольно улыбнулся, не столько приветливо, сколько довольный тем, что избавлен от поисков Жмача.

— Дайте напиться, товарищ, — направился к крыльцу Антон, посматривая на сени, нет ли там посторонних.

Беря протянутый ковш, Антон спросил:

— Как здравствует Жмач?

Прищуренный глаз с бельмом раскрылся.

— Здравствуют. А вам которого Жмача? — ответил кривой условленным вопросом.

— Да что тополя хочет продать.

— Передумал, сам строиться буду. Проходь в хату.

Они поздоровались.

— У меня время вот так, — провел пальцем по горлу Антон.

— Поешь с дороги и на дорогу, я живо, — засуетился Жмач, принес крынку молока, краюху хлеба, шмат окорока и исчез за дверью.

Антон и в самом деле здорово проголодался, жадно начал есть, осматривая горницу. Все тут было обычно: и скобленый стол, и деревянная кровать, и сундук, и фотографии над облупившимся комодом. И тут он разглядел за зеркальцем на комоде блестящий цилиндрик радиолампы. Оглядел потолок. Нет, электричества не было. Не видел и радиоприемника. Да и не водились они в хатах ни у кого.

«Есть рация, не иначе», — заключил Антон, вгрызаясь в кусок окорока.

Вернулся Жмач, прошел во вторую комнату, говоря:

— Туточки, туточки…

Антон решил сэкономить время, заговорил о втором поручении, спросив о старшине.

Жмач сразу вышел к нему, тревожно ответив:

— Служит. Хворает, — и сунул ему в руку черный, ребристый, как из-под губной помады, цилиндрик.

— Позови его, да поскорей, — попросил Антон.

Жмач живо натянул рубаху, сожалея:

— Что же сразу-то не сказал, сын под рукой был… Когда отдашь «шкурку»[6], на словах передай, опасно пошло, гепеушники шнырять стали, то и гляди за ребра подцепят. И ты зря приперся вот так.

Антон встал, с виду забеспокоился.

— Как велели, — оправдывался он.

— Передай, пусть в дом не посылают. Под пугалом на огороде буду оставлять что надо, ночью возьмут. А днем ни-ни.

И он ушел за старшиной.

Наблюдая через окно, куда направился Жмач, Антон достал цилиндрик, отвернул головку, извлек донесение, развернул его и увидел перечень боевых средств — от танков и самоходок до полевых гаубиц с обозначенным количеством. Не упуская из виду дорогу, он до последнего знака переписал все в блокнот, вырвал лист, сложил в размер почтовой марки и спрятал в прорез на поясе брюк. Донесение Жмача легло на прежнее место, цилиндрик разведчик положил в карман пиджака.

Антон походил по горнице, допил молоко. Снова достал блокнот, записал устное распоряжение Жмача, свое короткое впечатление от встречи, подчеркнул серьезную тревогу оуновца перед чекистами. Он все еще жевал, когда появился кривой.

— Идет следом, — сообщил он — и сразу к сундуку, откинул крышку, начал рыться в нем. Достав брюки с рубашкой, положил их на стул. Потом сходил в сени, принес полуботинки. И все это он делал молча, сосредоточенно.

Антон был доволен занятостью Жмача, избавившей от разговора и возможных расспросов. Но чем вызваны эти сборы? Догадка пришла, когда появился армейский старшина, по-видимому сверхсрочник, крепкий, мужиковатый, лет за тридцать, на лице которого броско выделялись густые, сросшиеся у переносья брови.

— Здравствуй! Слушаю, — подошел он вплотную, смотря в упор.

— Пришел с той стороны, сегодня ночью иду обратно, — тихо, но четко произнес Антон и достал паспорт с военным билетом, подал старшине.

Тот с живостью раскрыл паспорт и просиял весь.

— Добро! Ценят кадры… Пойдем вместе, — повернулся он к Жмачу. — Готов чемоданчик?

Чемоданчик лежал на лавке. Ни брюк, ни рубахи, ни полуботинок Антон уже не видел. Понял, старшина решил переодеться в гражданское, документы есть. «Уж не за кордон ли он метит со мной? Вот дела… Как же с Пригодой встречусь? Что делать?.. А встретиться необходимо».

— Носки не положил? — проверял содержимое чемоданчика старшина. — Я же в портянках.

Жмач достал из комода серые носки, подал старшине.

— Ну, до лучших времен. Сохрани тебя… — подал старшина руку Жмачу и кивком головы указал Антону на дверь.

«Как же быть? » — мучил Антона единственный вопрос.

* * *

Возле райотдела НКВД Лойко вышел из машины, а Пригода сразу укатил на Львовское шоссе и стал курсировать на участке пяти-шести километров. По самой меньшей прикидке Михаила Степановича, Антон мог только-только появиться из Терновцов, но он мало надеялся на это. Такие встречи по минимальному расчету не происходят.

Проверкой у себя в отделе Пригода обнаружил данные на старшину Иванько из артиллерийских мастерских, недавно заподозренного в пособничестве врагу, и опознал его по фотографии. Фальшивый паспорт с военным билетом предназначались ему. И это обстоятельство тревожило Михаила Степановича. Иванько явно собирался дезертировать, скрыться. Но почему? Заметил опасность или по другим обстоятельствам?.. Что-то там еще раскопает Лойко?

Алексей Кузьмич в это время уже знакомился с материалами на содержателя явочной квартиры Жмача, арест которого был санкционирован прокурором и намечался на седьмое июня. По делу проходил и старшина Иванько.

Лойко быстро сделал нужные записи и направился уходить, когда его вдруг пригласил начальник отдела.

— Прочтите, — положил он перед Алексеем Кузьмичом бумагу с бегло записанным текстом. — Только что сообщили по телефону из Терновцов.

Лойко читал:

«В полдень кривой встретил гостя — незнакомый, кучерявый, молодой. Пробыл сорок минут. Хозяин привел старшину, гость ушел с ним к шоссе. Взяли чемодан».

Алексей Кузьмич заторопился, попросил подвезти его за райцентр на Львовское шоссе. Прикинул: если Антон с попутчиком идут по дороге из Терновцов, то они как раз выйдут к окраине. Там и с Пригодой условлена встреча. Оставалось двадцать минут.

Когда машина миновала последние дома и вышла на простор, Лойко попросил шофера остановиться и дальше пошел пешком. Он уже увидел в полукилометре впереди подходящих к шоссе двоих в гражданском. Один был в костюме — Алексей Кузьмич в нем признал Антона, а другой шел в рубашке, с небольшим чемоданом. Машины Пригоды на шоссе не было видно.

Лойко прибавил шагу, желая сократить расстояние. Так он прошел с километр. Вдруг показалась навстречу «эмка» Пригоды. Алексей Кузьмич впился глазами в машину, ожидая, как поступит старший батальонный комиссар. Ведь он не знает, с кем идет Антон.

Пригоду озадачил тот же вопрос: «Как быть? » Поначалу он подумал о том, что с Антоном увязался Жмач. Но когда Михаил Степанович подъехал к идущим настолько, что смог разглядеть лицо попутчика Антона с броскими густыми бровями, признал в нем того самого старшину, фотографию которого видел в отделе и на фальшивом паспорте.

Узнав знакомую машину и Пригоду за рулем, Антон чуть посторонился, делая вид, что уступает дорогу, малость приотстал и незаметно вскинул руку, давая понять, что надо остановиться…

Пригода проскочил мимо. Очень-то спешить было нечего, требовалось хотя бы немного подумать. Антон сообразительный, догадается, что просто так его не оставят. Лучше подъехать немного погодя, попутно. Да и Лойко, кстати, идет навстречу.

Алексей Кузьмич живо рассказал старшему батальонному комиссару все, что узнал, и Михаил Степанович круто развернул «эмку», бросив одно слово:

— Брать!

Он разогнал машину и, когда поравнялся с двоими, так сильно притормозил, что даже Антон отскочил за край шоссе, выругался.

— Испугал? — откинул дверцу Пригода. — Подбросить, что ли? Полезайте.

Антон со старшиной переглянулись, возражений не высказали, подсели к Лойко. «Эмка» рванулась на Львов.

— Вам до города? — спросил Пригода, решив отъехать подальше от места, где сели «попутчики», а потом уже действовать. Антона предстояло доставить в райцентр, который оставался все дальше позади. Оттуда он отправится своей дорогой. Его ждут возле границы.

Машина остановилась. Старший батальонный комиссар повернулся к заднему сиденью, спокойно сказал Лойко:

— Обыскать старшину!

Тот дернулся, схватил Лойко за грудь, но сразу отпустил. Тяжелая рука Антона легла на подбородок старшины, прижала голову к сиденью.

— Тихо, братец, ни звука, — проговорил Антон на ухо старшине. — Сиди, должен понимать — точка!

И он вышел из машины, подозвал Пригоду к себе.

— Возьмите, переписал донесение Жмача, наперечет дают танки, пушки. Думаю, тут работа старшины… бывшего. Переоделся он, форму вон в тех дубках спрятал, под корягой. — Антон протянул второй сложенный листок. — А здесь — мое впечатление от встречи со Жмачом, сильно он Чека боится. Донесения будет оставлять под пугалом на огороде.

— Скоро сам пугалом станет, — сказал Пригода. — Ты в его донесении искази цифры на большие.

— Сделаю. Рацию ищите у них, я радиолампу видел у Жмача на комоде. О старшине там объясню так: ушел, сказал, один пойдет. Мне ж не велели ему перечить.

— Молодец! Давай я тебя обниму. — И Пригода сграбастал Антона.

— Ну я пошел. Будьте здоровы.

— Куда ты? Я подвезу, — удержал его за руку Михаил Степанович.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒