«На восходе было солнца красного…» 1 страница

6 июля 1958.

Поезд Ленинград - Архангельск.

Еще одна фольклорная экспедиция. На этот раз - сугубо фольклорная со всеми магическими числами и приметами. Магические числа в фольклоре - 12, 7, 3. Двенадцать красавиц у Кащея, двенадцать голов у змея, двенадцать братьев - лебедей у сестры их Эльзы. Мы собираемся обследовать двенадцать деревень и работать в каждой до 12-ти часов ночи. Фольклорно? Вполне!

Второе число - семь. Семь Симеонов, семь братьев в семье малъчика-с пальчик, семь жен у Рауля Синей бороды. Нас едет семеро, на семь недель. Фольклорно? Тоже вполне! А что касается числа три, то тут и перечислять нечего: как уже неоднократно упоминалось, в сказках ив былинах всякое лихо – до трех раз. У каждого из нас с собой по три брикета каши-концентрата, по три таких же киселя, по три пары туфель и всего прочего. И прибываем мы в Архангельск 7-го июля (опять семерка! ) в день Ивана Купалы. Дальше в фольклорности идти некуда!

В нашу магическую семерку входят шесть человек из нашего Института русской литературы АН СССР (ИРЛИ): два музыковеда - Ф. В. Соколов и В. В. Коргузалов и три словесника – я и младшие сотрудники: В. В. Митрофанова и З. И. Власова; шестая - Н. Ф. Дробленкова из Сектора древнерусской литературы того же нашего ИРЛИ. Дополнительно к нам прикомандирована из Института языкознания А. П. Евгеньева. У нее свои языковедческие задания, так же, как своя тема и у Нади Дробленковой (сбор древних книг, рукописей и других подобных диковин, которые еще можно отыскать на Печоре). А мы, пятеро фольклористов, стремимся опять за песнями, былинами, загадками, легендами и другими сокровищами.

Семь человек - это семь плацкарт в билетной кассе. Не в пример 1928 году, когда мы ехали на Мезень после многочасовых волнений и чуть не дракв билетной очереди, теперь мы спокойно заказали два смежных купэ в мягком вагоне и мирно выкатились на Вологду. Вот ведь как меняются и улучшаются времена! Мы проспали Волхов и Тихвин. В два часа дня будем в Череповце, а в два часа дня послезавтра - уже в Архангельске. От Череповца до Архангельска теперь ровно сутки езды, потому что никаких пересадок в Вологде не бывает: поезд идет прямо «Ленинград – Архангельск», вот, кабы нам такое прежде!

В Архангельске нам придется пробыть очень недолго. Так как мы направляемся на Мезень, нам надо будет пересесть с поезда на морской пароход и плыть, как и в 1928 году, через море до устья Мезени - Каменки, а там опять на что-то перегружаться и плыть до Лешуконского. Выше мы на этот раз не пойдем. Лешуконское (Усть-Вашка) будет нашей первой длительной базой. Обследуем его, его окрестности, затем - деревни по Вашке, где мы совсем не были в прошлый раз, и начнем двигаться вниз по Мезени. Таким образом, мы сможем побывать во всех тех местах, которых не касались в 1928 году, и ознакомиться со всеми основными селениями нижней Мезени. Впрошлый раз мы проплывали мимо них, не высаживаясь. Из всей нашей нынешней группы я одна была тут в 1928 году. Все остальные едут в первый раз.

Говорят, из Архангельска к Мезени ходят теперь «пароходы-экспрессы». Может быть, это обычные северные деревянные баржи с подвесным мотором, а может быть и что-нибудь другое, пока не знаем. Раньше тут «экспрессов» не бывало. Но море мы предчувствуем уже сейчас: так отчаянно подкидывает нас к потолку на этой неблагоустроенной железной дороге, которая все время идет, словно по ямам и колдобинам!

7 июля 1958.

Белое море, пароход «Воронеж», 1 класс, каюта № 3.

Итак, мы на море. Небо голубое, ветра никакого, вода совершенно спокойная. Плыть нам сутки. Кабы так тихо было и дальше!

Поезд прибежал в Архангельск сегодня ровно в два часа дня. На маленьком пароходике перебрались через Двину, - здесь вокзал и город существуют сами по себе и разделены рекой; через нее до сих пор не строили моста, так как считали, что любой мост здесь снесет во время ледохода, но теперь, кажется, начинают думать по-другому, может, и верно построят когда-нибудь?

Удалось раздобыть на пристани такси. Надо было ехать на почтамт за деньгами. Вот ведь тоже манера: деньги на экспедицию были выделены чуть не за полгода вперед, лежали в банке и ни на какие другие дела их никто потратить не мог. Казалось бы - если экспедиция выезжает, так получи эти деньги и отдай их по принадлежности. Нет! Мы каждый раз едем без денег, а деньги в тот же день, без промедления, высылаются нам вслед по почте, в ближайший крупный жилой пункт. Там мы должны предъявлять документы, оформлять доверенности, доказывать, что мы - это именно мы, а не какие-нибудь жулики, и только после долгих размышлений недоверчивого местного начальства нам выдают наши сотни, причем, когда мы уходим, нам долго и подозрительно глядят вслед...

Но думать обо всем этом нам было некогда. Съездили, удостоверились, оформились, получили перевод и покатили к морскому вокзалу.

Оказалось, что «экспресс Воронеж» – не совсем баржа, а самый обыкновенный товаро-пассажирский пароход. Просто товарные именуются «пароходами» без прибавления «экспресс», но все они, независимо от наименования, тянутся на Мезень одно и то же количество времени. Несмотря на свой пышный титул и большие объемы, «Воронеж» не имеет даже 1 класса для публики: этот класс продается только местному начальству. Но мы, как всегда, проникли в кассу через дверь с надписью «посторонним вход строго воспрещается» (какие же мы посторонние? Мы на Мезень едем! ) пленили кассиршу своеобразием наших заданий («за песнями! За былинами! За староверскими рукописями!!! ») и получили одну каюту 1-го класса плюс пять мест во II-м. Все эти каюты находятся в одном коридоре, все совершенно одинаково отделаны голубыми бархатными драпировками, во всех совершенно одинаковое оборудование и одинаковая невыносимая духота. Но 1 класс ближе к выходу на палубу, а потому нам с Анастасией Петровной Евгеньевой легче проветривать нашу узкую двухместную келью.

Архангельска мы почти не видели. Пролетели в такси по главной улице (б. Троицкому проспекту, ныне проспекту Павлина Виноградова), мимо нас промелькнул театр, магазины, почтампт, памятник Петру I над рекой - и это все. Но пути, конечно, заметили много нового, что в глаза кидалось: новые здания, много зелени, которая прежде тут не росла, множество нарядных магазинных витрин и других мелких деталей, говорящих о благоустройстве и росте города. Но основы Архангельска остались прежними: как известно, он издавна стоит на трех китах, имена которым «треска, доска и тоска». Для нас существуют только два первых: треска во всех видах (вареная, печеная, жареная и пр. ) стоит в меню ресторана, а сырая торчит из окон всех рыбных лавок; доска - во множественном числе - заваливает все устье реки и все палубы наших и заграничных лесовозов, стоящих у берегов маймаксы. Ну, а третьего кита, тоски, у нас, по свойству наших характеров и по любви к нашей работе, вообще нет и быть не может: мы катим на Мезень и ничего лучшего не желаем.

Путь наш проходит на редкость тихо и благополучно. Говорят, у каких-то жителей в Тихом океане, когда моряки выходят в море на промысел, всё население - преимущественно, жрецы - лежат на земле, не шевелясь, в порядке продуцирующей магии, символизируя своим спокойствием тишину и неподвижность морских волн, на которых качаются пироги уплывших. Вероятно, со вчерашнего дня у нас в Институте и канцелярия, и бухгалтерия (наши верховные жрецы! ) тоже лежат, распластавшись на животах, в Большом зале; по кранной мере, нас даже не колышет. Плывем, как по пруду.

Плыть нам до Каменки недолго: завтра к вечеру якобы будем на месте. Там пересядем на речной транспорт и поплывем, в Jleшуконье.

Лешуконье. Странное слово! Никто не может объяснить нам его происхождение, но соседки по палубе, плывущие из Архангельска домой на родную Мезень, в шесть голосов убеждает нас:

- Да от лешего оно, голубцики! Верьте совести - от лешего. Провалиться нам, коли не от eгo.

- Так что же - жил он там, или видел его там кто-нибудь, или что? - допытываемся мы. Бабки разводят руками:

- А уж это - кто зна! А тольки што не иначе, на как от его. Ты так и запиши.

Я покорно записываю. С бабками насчет леших не поспоришь. Им и книги в руки!

8 июля 1958.

Баренцово море. Остров Моржовец.

Это обозначение не следует понимать так, будто нас уже высадили «середи моря на серый камеш о к». Нет, мы всё на том же «экспрессе», а у Моржовца остановились затем, чтобы спустить катер с моряками, которые туда направлялись по своей работе.

День сегодня чудесный. Ярко, солнечно, синее небо, белые чайки и совершенно спокойное зеленое бескрайное море с белой пеной, сверкающей на небольших гребешках чуть заметных волн. Очевидно, наши в Институте всё еще лежат на животах. Слегка покачало только ночью, когда проходили известный Воронов мыс, но около него, как установлено многими свидетельскими показаниями, с сотворения мира всегда всех качает, так как тут беломорская вода сталкивается с океанской.

Для наших спутников по палубе в нас загадочно всё: и наши экспедиционные черные плащи с капюшонами, в которые мы плотно заделаны с головы до ног, и множество наших фотоаппаратов, которые непрерывно щелкают направо и налево, запечатлевая на память грядущим поколениям толстощекого капитана в окошечке рубки, толстозадого кока, перегнувшегося за борт и любующегося волнами, остров Моржовец, покрытый снегом, и другую окружающую нас движимость и недвижимость. Но загадочнее всего - цель нашей поездки. Нас уже спрашивали, не думаем ли мы запустить из Лешуконья очередного спутника в космос или не собираемся ли в деревне Лампожне испытывать атомную бомбу новейшей конструкции. Почему-то слова «фольклорная экспедиция Академии наук» вызывают у широких масс ассоциации прежде всего именно с этими предметами. Очевидно, гуманитарные науки в Архангельском крае не популярны… Или же фольклористы считаются людьми, способными на любое злодеяние, вплоть до атомной бомбы...

Тот же день вечером.

Река Мезень. Каменка, речной воказл.

Около восьми часов сегодня мы действительно пришли в Каменку. Уже с четырех часов дня вода за бортом сильно изменилась, совершенно утихла и стала переливаться перламутром: мы вошли в Мезенскую губу. Вскоре после этого берега начали заметно и быстро сдвигаться, по левому берегу потянулись огромные склады лесной биржи, а навстречу нам повернулись носы нагруженных лесовозов из Гамбурга и Любека, полных русским лесом. На траверсе Мезенской морокой пристани в Каменке их немало. Вдали на высоком обрыве вскоре показались памятные березки - такие же свежие, весенние и хрупкие, как когда-то, но значительно разросшиеся за эти тридцать лет.

Так как пароходы к здешнему берегу приставать по-прежнему не могут, то наш «Воронеж» подошел, как когда-то «Канин», к барже посреди устья и через ее крышу мы кое-как смогли попасть на твердую землю. В ожидании речного парохода мы добились отдельной комнаты на местном речном вокзале (в ней три кровати и много пустого пола для спанья четвертого, пятого и пр., постояльцев), устроились и пошли знакомиться с новой Каменкой, какай она стала за тридцать лет.

Теперь Каменка - большой поселок. Очень большой! Тот же внушительный и сложный лесопильный завод, но масса новых домиков вокруг него. Исполком, почта, несколько магазинов, кино, ларьки, лавки, скверы. Есть рынок, расположенный на бывшем болоте (так и называется – «рынок на болоте»).

Под обрывом по реке шныряют суда речного типа и назначения. Земля устлана деревянными мостовыми и подобием деревянных тротуаров. В общем - привлекательный, растущий северный поселок-новостройка.

9 июля 1958.

Там же

Сегодня в час дня нам надлежало выйти в Лешуконье на пароходе «Комсомолка». Но по последним сведениям, пароход вместо того, чтобы быть - здесь с утра, стоит в 70 километрах отсюда и в самой скверной ситуации - на ремонте. Придется ждать его неведомо сколько времени, так как заместителя ему нет.

С утра сегодня мы с Ф. В. Соколовым отправились по разным делам, в том числе в Исполком отмечать наши командировки: «прибыл», «убыл» и т. д. С усердием Собакевича, продававшего Чичикову мертвые души, В. Ф. рекомендовал нас отмечающей девице:

- Митрофанова Вера Викторовна... прекрасный работник! Недавно аспирантуру кончила... Коргузалов Всеволод Владимирович: отличный музыковед... Дробленкова Надежда Феоктистовна, специалистка по древней литературе, в прошлом году диссертацию защитила... - и т. д.

Потом пошли по лавкам и магазинам. Накупили в подарок ленинградцам самых разнообразных ситцев, которых не имеется в шелковом Ленинграде, а тут - горы. И в одном из магазинов неожиданно повезло: получили адрес известной мастерицы-песенницы Таисьи Антиповны Орешкиной.

Дом ее - довольно поместительный, привлекательный, стоит близ центра Каменки, Таисья Антиповна - пожилая приветливая женщина, встречает нас очень сочувственно: она горячо любит народную песню и всячески готова помочь нам в работе. Искренно упрекает нас, зачем мы остановились на пристани, а не пришли ночевать к ней.

- Да ведь мы не знали, Таисья Антиповна...

- Ну, вперед знать будете! На обратном пути непременно ко мне приворачивайте.

Но обратный путь - это еще когда-то будет, а у нас и сейчас находится множество тем для беседы с гостеприимной хозяйкой. Конечно, сейчас же ставится самовар, вытаскиваются из буфетного шкапика баранки, леденцы, толстая стеклянная вазочка с колотым сахаром и маленькими щипцами... И, сидя за чаепитием, мы узнаем интересные для нас вещи.

В 1936 году в Каменке возник хор любителей старинной народной песни. Началось с немногого, а сейчас в ней 25 человек, из них 18 человек молодежи, которая «перенимает» от матерей и бабушек любимые старые песни. Самой Таисье Антиповне около 60-ти, но это такая моложавая, бодрая, живая женщина, что ее никак не назовешь «бабушкой» по примеру ее сверстниц 1928 года. Она - бессменный руководитель Каменского хора, автор злободневных частушек и новых местных колхозных песен.

- Ведь одной стариной не проживешь, - рассуждает она, раскалывая щипцами крепкий кусочек сахару и засовывая его за щеку, - давно мы поняли, что и новые песни петь надо, коли хотим, чтобы народ нас слушал. Поем и песни советских композиторов - Захарова, Соловьева-Седого, - поем и наши старинные мезенские, а кое-что и сами складываем, как умеем.

Оказывается - Таисья Антиповна автор песни «Льется реченька Мезень», которая уже вошла в ряд сборников новых народных песен.

- Да не только я, - говорит она и кивает на соседку, прибежавшую поглядеть на ленинградских фольклористов, - вот Марья Исаковна тоже складывает...

Марья Исаковна Кожевникова, благообразная женщина лет на пять постарше хозяйки, новых песен не сочиняет: она переделывает старые песни на новый лад, приспосабливая традиционные тексты к новой эпохе.

- Вот, была песня «Уезжает милый, оставляет», - говорит она, - сейчас ее по-старому петь нельзя. Надо по-новому.

И запевает:

Уезжает мил на фронт...

Дак уезжает милый, оставляет

Одни ласковы милой слова.

Да на прощаньице милой оставил

Да фотокарточку тольки одну...

Вечор на карточку я поглядела,

На ночь в зг о ловье себе клала,

Ай, в згол о вьице ложила...

Да поутру ранешенько вставала,

На колхозно поле шла.

А да на дороге милой повстречалсе,

Домой раненой сейчас идет...

Дак под левей рукой костыль шагает,

Да правой рученьки нету пожать.

- Да здравствуй, милая моя, хороша,

Ты признала ли меня?

Да я калекою к тебе вернулсе,

Примешь - нет - меня в свой дом родной?

Да бросилась к нему я на шею,

Прижала к сердечку своему...

Текст - типичен для песен эпохи Великой Отечественной войны, напев - вариант известной старой песни. Раньше милый оставлял «с ручки перстень золотой», теперь оставляет фотокарточку. И то и другое по песне кладется «в зголовье» чтобы увидеть милого во сне, но дальше песня варьируется и приобретает злободневность. Вот один из наглядных примеров, как создаются в наши дни народные песни на современные сюжеты.

Таисья Антиповна и Марья Исаковна часто поют вместе. Иногда к ним присоединяется и кто-нибудь из соседок, забежавших «на огонек» в будний вечер после работы. Так общими силами и хранят, и берегут народную песню, передавая песенную классику молодежи вместе с возникающими новыми песенными традициями. Конечно, их собственное поэтическое творчество стоит еще далеко не на высоте. Они знают современные массовые песни и пытаются сочинять тоже тексты с куплетным строением, систематической рифмовкой, выдержанным размером. Необходимого художественного уровня достигают не всегда, но ценно уже то, что они так заботливо относятся к народной песенной культуре, так берегут ее. Может быть, со временем их песни и отточатся в устах будущих поколений. Во всяком случае уже то, что они создали такой хор, больная их заслуга.

10 июля 1958.

Река Мезень, пароход «Комсомолка».

Плывем! Начали это увлекательное занятие сегодня в восемь часов утра.

«Комсомолка» еще с вечера отремонтировалась и была подана к речной пристани. Ночевали мы уже на ее борту, хотя и начальник пристани, и его помощница, милая круглолицая девушка по имени Харитина Мамонт (опять мамонт! ) очень старались устроить нас на пристани поудобнее. Мы спокойно проспали ночь в своих каютах, а в шесть часов утра на борту и на пристани начались шумные приготовления к отходу, погрузка, впуск пассажиров и т. п. У нас две отдельные каюты по четыре человека, а дальше имеется «общая» на 11сидячих бесплацкартных мест. Над нами палуба, а около машинного отделения - III класс, где в полутьме гудит и рокочет машина; откуда-то пышет жаром, пробегают матросы, перепрыгивая через ноги пассажиров, сидящих на полу или размещающихся на собственных мешках и чемоданах по стенкам обоих бортов.

Ни столовой, ни «салона», как на морском пароходе, тут нет и не бывает. Питаться надо своими средствами, чем бог пошлет, а посылает он на таких пароходиках обычно всякую дрянь; так, например, тут есть окошечко «Буфет», но торгуют там спиртными напитками и папиросами, ни хлеба, ни квасу, ни чего-либо подобного достать нельзя, так что нам, как и в 1928 году, пришлось делать в Каменке дорожные запасы. В каютах нет ни подушек, ни постельного белья, ни зеркал, ни гвоздиков и сеточек для багажа, все довольно скромно. Но когда вспомнишь, что тут плавало 30 лет назад - видишь все-таки значительные улучшения. А кому не терпится лишний раз полюбоваться на свою загоревшую, обветренную физиономию, тот может просто поглядеться в кривое оконное стекло...

Стекла эти волнистые, совершенно искажающие пейзаж, но если их отодвинуть - виден знакомый, ничуть за 30 лет не изменившийся береговой обрыв рыже-зеленого цвета, необжитые луговины, кое-где на них огромные копны сена, а внизу, под обрывами, большие кошели леса, приготовленного к экспорту.

На берегу изредка стоят в зелени серые избушки бакенщиков и сплавщиков. Знакомый чудесный пейзаж спокойной северной реки.

Когда мы будем в Лешуконском - неизвестно. По расписанию должны быть через сутки, но Мезень уже сильно обмелела, и возможность сесть на одну из этих мелей растет с каждым часом.

Часа через два после отплытия были на траверсе Лампожни, где будем работать на обратном пути, а еще через час подошли к Дорогой Горе. Против нее на огромной песчаной отмели две бригады рыбаков тянули сети: здесь особо «попажные» уловы семги. Неподалеку от Дорогой Горы - деревня Тимощелье, где делают на местную мезенскую потребу кирпичи и различную глиняную посуду. В основном это горшки и корчаги, но в войну делали и чашки, и стаканы, и блюдца - все из местной глины.

- Всё сами - и лепят, и обжигают, - поясняли нам соседи по палубе, местные колхозники, - про их даже поговорка есть: «не боги горшки обжигают, а тимощёлы».

Любопытный вариант!

Широкие светлые отмели лежат и направо от «Комсомолки», и налево. По их верхнему краю вьется кудрявый кустарник, лозняк. На берегах - прозрачный нежно-зеленый лиственный лесок, за которым темнеют зубчатые верхушки отдаленного хвойного леса. По мере удаления от устья реки берега ее всё повышаются.

Как и прежде, в отдельных селениях пароход пристает просто к прибрежному песку безо всяких плотов или причалов. По угору к нему скатывается ручейками местный народ. Но уже нет прежних пестрых вязаных чулок, рукавиц, поясков с кисточками из цветного гаруса, сарафанов. Даже пожилые колхозницы норовят изменить свой традиционный мезенский облик городскими чулками, башмаками и ситцевыми платьями, сшитыми по городской моде. На палубе местные пассажиры сидят уже не на палащельских расписных коробах, в которых они прежде возили свой багаж, а на городских чемоданах. Конечно, все это очень наглядно свидетельствует о материальном и культурном росте местного края. Но этнографическое лицо Мезени, такое выразительное и яркое тридцать лет назад, очень и очень побледнело.

Раньше по всей реке было много часовен и крестов. Они виднелись на множестве угоров. В 1930 годах все это усиленно уничтожалось и сносилось. Но, как ни странно, за последнее время начало восстанавливаться снова. Так, женщины на палубе рассказывали нам, что немного повыше Юромы в лесу недавно заново поставлены два больших креста: некая «бабка Паранька из Кельчемгоры» якобы видела вещий сон, повелевавший ей восстановить поверженную святыню. Бабка Паранька купила досок и своим иждивением соорудила первый крест, а рядом с ним как-то сам собой появился и второй. Вскоре оба оказались обвешаны, как и прежде, пеленами в иконками, и туда - как в прежде - стали время от времени уединяться молельщицы, но в неизмеримо меньшем количестве, чем когда-то.

- Цего уходить-то? Нонь бабам в дома жить хорошо, - рассуждали наши спутницы, сидя с нами на солнечном припеке у борта медленно плывущей «Комсомолки». Мы расспрашиваем их о песнях.

- Ну, этого-то не убыло! Поет народ, поет, - охотно подтверждают все окружающие, - где как - а поют!

Выясняется, что на Мезени и свадьбы играют (хотя и сокращенно, не по-старому), и пляшут «кадрели», и протяжные песни любят повсюду. И даже гадают под Новый год.

- Соберутся девки, положат кольца на блюдо, покроют полотенцем и поют подблюдные старые...

- Неужели по-старинному гадают?

- Делают-то всё постаринке. А только уж смеютсе нонь, взаправду-то, конешно дело, не верят... Так, балагурят!

Такие путевые беседы - первый этап нашей полевой работы, до которой очень непросто добраться на мезенском транспорте.

11 июля 1958.

Тот же пароход.

А мы всё плывем, плывем…

Ясное утро. Тянемся мимо сереньких деревень на высоких обрывах, мимо громадных светлых отмелей и стен хвойного леса. Уже три раза сидели на мели (опять-таки по фольклорному, по священной системе – всякое лихо до трех раз! ). Но теперь уж кажется скоро будем у цели: прошли и Нисогоры, и Березник, где мы когда-то с З. В. Эвальд наблюдали свадьбу Петрована Ситникова, сидя на горячей печке...

До позднего вечера расспрашиваем наших палубных спутников о том, как сейчас живет народная песня на Мезени. Из бесед этих выясняется, что репертуар по всей реке, по-видимому, сходный. Но местные жители сами устанавливают разницу в характере напева: от Вожгор до Азаполья, т. е. в пределах Лешуконского района, поют протяжно, медленно; от Азаполья, в Мезенском районе, песню «заворачивают» гораздо круче. Из-за этого разные деревни, встречаясь друг с другом на праздниках, не могут петь вместе, хотя слова песен всем им одинаково хорошо известны.

Медленная манера пения - в верховьях, где вообще всё более традиционно, неторопливо, и более «крутая» - в низовьях, где темпы жизни давно уже стараются равняться по городу... Так?

Будем все это проверять на материале.

12 июля 1958.

Лешуконское. Дом колхозника.

Приехали. Расположились в местном Доме для приезжих (Дом колхозника то ж) в довольно больших и сносных пустынных «номерах». И - бегом на работу. В 1928 году мы тут не останавливались, так что все нужно было осматривать заново.

Лешуконское - районный центр. Район охватывает деревни по верхнему и среднему течению Мезени (от Родомы до Азаполья» и по течению Вашки, притока Мезени, от Кебы до Лешуконского. Выше Родомы и Кебы находится уже Коми АССР. А все, что ниже Азаполья до самого города Мезени, относится к Мезенскому району.

В Лешуконском находится Райисполком, больница, школы, клубы, магазины и многие учреждения с приезжими служащими и вербованными рабочими. Общий характер селения напоминает небольшой провинциальный городок. Однако стоит выйти с главной улицы на боковые - и впечатление сразу меняется; тут - высокие избы с расписными деревянными фронтонами, ряды домов со стилизованными конскими и лебедиными головками на охлупнях, старинные крылечки, амбары и бани; подзоры украшены деревянной резьбой. Словом, все, типичное для традиционной деревни северного края. Но уберега много моторных лодок, мелькает грузовые буксиры; в стороне нередко слышно жужжанье самолетов, - в Вожгорах и в Койнасе имееются посадочные аэродромы. Воспоминания об «Усть-Вяшке» 1928 года причудливо переплетаются с ошеломляющей новизной современной жизни на Мезени.

Попадаются над фронтонами в настоящие оленьи рога; кое-где видны старинные «махавки» - флюгера в виде стилизованных деревянных птиц с настоящими птичьими перьями на хвосте; перья эти развеваются по воздуху и указывают направление и силу ветра. Это придает боковым улицам Лешуконского своеобразный и любопытный колорит. К центральной части этого селения-городка прижимаются почти вплотную деревни, которые не считаются частями Лешуконского, а носят самостоятельные названия. Вероятно, раньше они стояли дальше в стороне, а теперь разросшийся Райцентр понемногу включает их в свою округу.

Колхозы Лешуконского района в настоящее время, как и прежде, занимаются в основном животноводством. Хлеб привозной, - небольшие местные посевы идут в пищу только скоту. Главная забота колхозников - пожни, заготовка кормов, выращиванье поголовья. Рыболовецких колхозов нет: рыбу ловят в частном порядке для местного потребления. Зимой охотятся на ценного пушного зверя и на лесную дичь. В районе ведутся большие лесные разработки. Имеется много лесных сплавных пунктов. Значительная часть населения, особенно молодежь охотно приходит работать в лесном промысле, который заметно оживил экономику и быт прежнего консервативного района и сделал его сегодня едва ли не белее деятельным и цивилизованным, чем деревни в нижнем течении.

Bсе это мы узнали в местных правительственных учреждениях. A от самих жителей слышим дополнительно, что колхозники подрабатывают щепяным промыслом, женщины вьют и стегают по заказу одеяла.

Художественные промыслы в районе за последние десятилетия угасли. В Палащельи не выделывают больше расписной посуды и прялок, - не зачем: молодежь не прядет, старухам хватает старого запаса, а посуды сколько угодно самой разнообразной в местных лавках. Поэтому и в Лебском перестали резать прежние ковши и чаши. Отдельные мастера в разных деревнях еще изготовляют большие, грубые колодезные ведра из елки, с железными обручами, и ушаты для домашнего пива, которых не купишь ни в каком магазине. Кое-где выделывают в берестяные туеса ведерного размера для различных хозяйственных нужд, - такого фабрики тоже нигде не изготовляют, - но все это в небольших, сравнительно с прежним, масштабах. Прочно живут в быту лешуконца лишь такие виды традиционного мастерства, которых не может ничем заменить городская торговля: шитье лодок-плоскодонок, изготовление саней, полозьев, отчасти - самодельных лыж.

За исключением самого села Лешуконского, в районных деревнях женщины летсорока и старше ходят в сарафанах, повойниках и домотканых цветных поясках. На многих пожилых колхозницах еще можно увидеть сарафан-«пестрядинник» из домотканой пестряди; но сарафаны-«набивальники» из синего холста домашней набойки с белым узором (и иногда с рябиновой или красной подцветкой) в быту не встречаются почти совершенно. Они лежат в сундуках вместе со старинными штофнами душегрейками – «коротеньками», шелковыми шалями и «шалюшками», с «полушалками» и другими предметами старинного праздничного костюма мезенки. Их вынимают из сундуков только для выступлений на «Праздниках песни» или для инсценировок старинной местной свадьбы, которые иногда показываются на клубной сцене. Традиционный быт бабушек превратился для внучек в художественный пережиток.

Торговля - богатая: имеются самые разные товары - от городской мебели, книг и духов до модных костюмов, шелкового белья и т. п. А в избах изо всех углов глядят корчаги, деревянные корыта, ухваты, квашонки, туеса и другое оборудование древней русской избы. Эти старинные предметы материальной культуры сегодня держатся в мезенском обиходе прочнее, чем явления культуры духовной, которая в наши дни во многом (хотя еще далеко не во всем! ) шагнула далеко вперед от старины. По всему району имеются школы (некоторые - с интернатами), клубы и библиотеки. Большинство деревень радиофицировано, кое-где даже имеется свой радио-узел. Колхозники выписывают газеты и книги, читают новые журналы. Церкви почти всюду снесены, а неснесенные закрыты. Вера в «лешаков» и водяных исчезла.

- Были две старухи, те цего-то сказывали, да нонь обои померли, народ и забыл все, - небрежно говорят нам здешние старожилы. А в 1920-х - то годах! Как вспомнишь весь ассортимент тогдашних заговоров, примет, суеверий, всю лесную, водяную, баенную и прочую мифологию!..

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒