ГЛАВА I. Примечания. ГЛАВА II. Примечания

ГЛАВА II

Пока поезд, везущий меня в отпуск, с грохотом катился по Франции, я напряженно думал – но не о тех немногочисленных беззаботных днях, которые мне предстояли, а о том, что будет, когда я вернусь. Что мне придется делать? У меня не было сомнений, что меня снова попросят отправиться в тыл к немцам. Ведь хотя мой успех едва не привел к моей смерти, у высших офицеров есть плохая привычка не задумываться о таких мелочах. Правда, в любом случае, если бы я захотел, то смог бы отказаться от такого задания. Человека нельзя насильно принуждать к такой работе – очевидно, что если он не согласится на нее добровольно, то ничто не помешает ему просто сдаться врагу. Во всех кругах понимали, что от человека, который в одиночку рискует своей головой, требуется совсем другая храбрость в сравнении с той, которую проявляет солдат, поднимающийся в атаку под мощным вражеским огнем – но рядом со своими товарищами. Поэтому самая рискованная разведывательная работа – во вражеском тылу – всегда выполнялась только добровольцами.

Потому я погрузился в размышления. Внес ли я уже свой вклад в победу на этой войне? Прежде всего, насколько мне было известно, еще ни одному англичанину доселе не удавалось добиться в этой специфической области того, что удалось мне. И что теперь? Следует ли мне отказаться от активной работы до конца войны и заняться чем-то более спокойным – например, допросами пленных – работой, с какой успешно могли бы справиться сотни других офицеров разведки, из которых никто не обладал теми дополнительными качествами, которые сделали меня пригодным для действий во вражеском тылу. Я долго спорил сам с собой по этому вопросу. Но когда на горизонте появился этот величественный старинный Дуврский замок, я забыл обо всех личных мелочах. Это была Англия, та Англия, которую всего неделю назад я не ожидал увидеть хоть когда-нибудь снова. Потому я отложил принятие решения. Сначала я хотел воспользоваться своим отпуском.

Моим первым естественным желанием было поскорее отправиться домой, но в поезде, идущем из Дувра до вокзала Виктории, я столкнулся с бригадиром из моей дивизии, который знал меня и слышал о моем поступке. Когда мы прибыли на вокзал Виктории, нас обоих ожидала телеграмма, в которой говорилось, что Его Величество Король устраивает прием следующим утром, на который приглашены и мы, причем нам следует явиться со всеми нашими наградами (бригадир за свои подвиги во время последнего сражения был удостоен Ордена Святого Михаила и Святого Георгия (C. M. G. )). Я смутился, потому что моя форма была старой, и я не представлял себя в достаточно достойном виде, чтобы быть представленным Королю. Бригадир (который доброжелательно настоял, чтобы я заночевал у него), знал неограниченные возможности Лондона лучше меня. Он сказал, что в городе есть великолепные магазины, где можно взять напрокат одежду на все случаи жизни – я думаю, там можно было бы даже достать торжественное одеяние придворного, если бы мне этого захотелось. Но это вряд ли заинтересовало бы меня. Мне кажется, это довольно глупый костюм; зато фирма, куда бригадир меня привел, тут же предоставила мне безупречный мундир. Таким образом, мне удалось попасть на прием, где Король удостоил меня рукопожатия, и я стал членом общества кавалеров Ордена за отличную службу.

Бригадир настоял, чтобы я остался у него еще на одни сутки, и я, учитывая, что у меня оставалось еще довольно много времени до конца отпуска, согласился, особенно после того, как он сказал, что его жена устраивает торжественный ужин в честь его возвращения, и там будет много видных военных. Потому этим вечером я отправился на эту вечеринку, которая проходила в его доме на красивой улице к северу от Гайд-парка. Я встретил там многих людей, имена которых были мне знакомы – людей, встретить которых раньше я не мог бы и мечтать. Довольно странно, но я забыл о них, хотя многие из них были всемирно известны, потому что бригадир, несмотря на свое сравнительно низкое звание в среде этих высокопоставленных военных, был выходцем из очень старого и видного военного рода и находился на самом верху социальной пирамиды.

Я подружился одним с капитаном из Королевского авиационного корпуса, от которого узнал, что у нас есть общий знакомый - молодой летчик Полмер. Капитан тоже, похоже, был членом семьи и знал тут всех. Когда гости входили в зал, он называл мне их фамилии и вкратце рассказывал о них, что мне было очень полезно, когда меня представляли официально. Среди гостей был один человек, которого я не забыл до сегодняшнего дня. С военной точки зрения он не особо выделялся из толпы. У него были погоны капитана, но внешне он был больше похож на типичного профессора, каким его изображают карикатуристы, чем на офицера. Высокий и очень худой, он выделялся только одной чертой внешности - огромным широким лбом, возвышавшимся над сравнительно маленьким лицом. Похоже, что природа вложила все свои усилия в его мозг и пренебрегла всем остальным. Рядом с ним была одна из самых красивых девушек, каких я когда-либо видел, одетая в чудесное платье, с невероятным шармом. Все мужчины не могли отвести от нее взгляд. Я повернулся к своему приятелю и спросил, что это за пара.

- Ах, тебе стоило бы познакомиться с ним, - сказал он. - Знакомство с ним окажется для тебя очень интересным. Он - человек будущего.

- А как его зовут? - спросил я.

- Гарт.

Это имя мне ничего не говорило. Как ни напрягал я свою память, но очевидно я никогда прежде его не слышал. Но как только этот Гарт покончил со своими официальными приветствиями, мой друг проскользнул к нему, отвел его в сторону и подвел в уголок, где мы сидели. Он представил меня ему, упомянув, что я был человеком, совершившим диверсию на железной дороге в Лансе - о чем, похоже, знали уже все. Гарт проявил большую заинтересованность, причем меня поразило, что он не стал рассыпаться в сентиментальных рапсодиях, как большинство других людей, беседовавших со мной, а сразу взял быка за рога, мгновенно поняв суть моего плана - важность задержки прибытия резервов на поле боя, не только в первый час, но в первые сутки сражения. Несколько казуистически он прокомментировал и другую сторону вопроса: насколько важно для атакующей стороны иметь под рукой достаточные резервы близко к фронту, чтобы использовать их для развития успеха именно в тот момент, когда у противника резервы отсутствуют.

Мне сразу понравился этот человек. Было очевидно, что вид его черепа не обманул меня. Мне показалось, что мозги буквально выпирают из него. Слушать Гарта было огромным удовольствием. Я несколько месяцев сталкивался со штабными офицерами и высокопоставленными генералами, скрупулезно обдумывавшими проблему, как захватить несколько квадратных ярдов земли. Казалось, что они неспособны подумать дальше, чем на пару миль вглубь немецкого фронта. А здесь был человек, видевший войну в далекой перспективе. Когда я слушал его рассуждения, я впервые видел войну в целом, а не в виде смеси отдельных интермедий. Я запомнил многое из того, что он рассказывал, намереваясь в свободное время глубоко обдумать его мысли. Иногда он цитировал видных авторитетов военного дела, но гораздо чаще Гарт высказывал свои собственные идеи. Особенно мне запомнилась та своеобразная проповедь, в которой он процитировал одну из аксиом Наполеона - что целью армии является ум вражеского командира. Это значило, что целью генерала является не столько нанести поражение или даже уничтожить войска противника, но, прежде всего, заставить своего оппонента потерять самообладание и уверенность в своих силах. Вы не выиграете войну, пока не убедите противника в том, что он потерпел поражение. Для этого даже не обязательно нанести поражение его армии. С другой стороны, даже если вы разбили его армию, это необязательно означает, что вы уже выиграли войну. Потому что война - это вопрос нервов, и очень часто вопрос выдержки и стойкости. Победитель первого сражения вовсе не всегда оказывается победителем всей войны. Греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос знал кое-что, когда решил присоединиться к нам, потому что: “Англичане на войне всегда выигрывают одну битву - последнюю! ”

В этом месте мне стоит сказать, что мой новый друг-летчик оказался совершено прав. Гарт действительно оказался человеком с большим будущим. Не только во время войны, когда он прекрасно командовал батальоном, что создало ему великолепную репутацию. С той поры он стал знаменит. Знаменит он и сегодня. Я могу даже сказать, что он самый известный военный писатель в мире. Он больше известен, как капитан Басил Генри Лиддел Гарт, знаменитый военный корреспондент газеты ”Дейли Телеграф”. {1}

Я часто снова и снова думал об этой беседе несколько следующих месяцев. Но сильнее всего я задумался над ней уже через пару дней, потому что стоило мне приехать домой, где меня радостно встретили, как моя мать в отчаянии произнесла: - Да, а ты слышал новость? Твой кузен Адольф попал в плен и сейчас содержится в лагере для военнопленных в Холипорте, в Чешире! Это было, конечно, интересно и чуть позже, но на той же неделе, я получил разрешение навестить его. Я думал, что мне было бы полезно узнать его точку зрения. Да, и во всяком случае, я очень любил Адольфа, с которым провел много счастливых недель. Теперь, когда он в плену, он уже никак не сможет нанести нам какой-то вред, потому я не думал, что, посетив его и сделав его пребывание в плену более приятным, я делаю что-то плохое для моей страны.

Я нашел его в Холипорте, улыбающегося и в хорошем состоянии духа. Он рассказал, как угодил в плен - он и остатки его роты попали в окружение близ Юллюша - странно, но он был тогда всего в пяти милях от меня, но ни он, ни я не подозревали об этом. Свой рассказ он завершил печальной фразой: - Да, мне чертовски не повезло, и самое худшее во всем этом, что это должен был быть мой последний бой.

- Почему, что ты имеешь в виду? - спросил я.

- Меня назначили в штаб, - сказал он. - Да, меня направили на штабную работу и вполне вероятно, что мне больше никогда не пришлось бы воевать на передовой. Вот чертово невезение, согласись...

Когда я возвращался домой на поезде, я задумался. Адольф, военнопленный в Англии, получил назначение в германский Генеральный штаб. “Цель войны - ум неприятельского командира”. Так утверждал Гарт. Есть ли связь между этими двумя мыслями? ПРЕДПОЛОЖИМ, ЧТО Я, А НЕ АДОЛЬФ, ПОЛУЧУ ДОЛЖНОСТЬ В НЕМЕЦКОМ ГЕНШТАБЕ. Какие возможности тогда откроются передо мною! Я пришел в состояние настоящего возбуждения при этой мысли. Но тут ко мне вернулась моя природная осторожность. Я вспомнил, что всего несколько дней назад я был приговорен военным судом к смертной казни. Я отправился тогда в немецкий тыл в полной уверенности, что останусь неразоблаченным. Но всего лишь несколько мелких деталей поставили меня в тупик, едва не приведя к фатальному исходу. То же самое вполне может произойти снова - и в этот раз уже не будет капеллана, подвернувшегося мне в последний момент!

Тем не менее, идея прочно поселилась в моей голове. Я полагаю, что-то было в моей крови, что толкало меня вперед, заставляя не думать о более привычных формах участия в войне. Люди смешанного происхождения, как я заметил, редко строго придерживаются обычной точки зрения. Еще до того, как я доехал до дома, в голове у меня уже сложился в черновом виде план, и на следующий день я отправился в Лондон, нашел там моего друга-бригадира и попросил его свести меня с одним очень важным офицером в Военном министерстве, чтобы изложить тому свой план.

Мою идею тут же пренебрежительно отвергли: в Военном министерстве всегда были большие запасы холодной воды, чтобы остужать чересчур горячих “новаторов”. Достаточно вспомнить, как там отнеслись к созданию и использованию танка. Но с чем большим сопротивлением я сталкивался, тем с большим рвением я хотел воплотить мой план в жизнь. В очередной раз мне помогло мое происхождение. Блистательный, искрометный темперамент моей матери, скорее всего, поник бы, наткнувшись на такой холодный прием, но во мне было еще упрямство фермера из центральных графств Англии, бесценное наследство мое отца. Я послал телеграмму моему начальнику разведуправления в Штабе главнокомандования во Франции, и на следующий день он уже был в Лондоне. Мы вместе пошли в Военное министерство, и в этот раз там был человек более высокого ранга. Мой шеф согласился с предложенным планом во всех подробностях и настоял, чтобы, по крайней мере, мне дали возможность попытаться. Он подчеркнул, что ущерб в случае неудачи будет ничтожным (и верно - всего-навсего моя жизнь! ), зато в случае успеха мы получим невероятные преимущества. Таким образом, мне предоставили некоторую свободу действий, и я начал разрабатывать детали своего плана.

В этот раз план основывался на вполне прочных предпосылках. В прошлый раз мне пришлось играть роль человека, почти мне незнакомого. Я мог разговаривать только о том, что он сам рассказал мне. И как оказалось впоследствии, именно это ограничение в значительной степени привело меня к провалу. Но о моем кузене Адольфе я знал почти столько же, сколько о самом себе. Я вполне разумно и с уверенностью мог рассказать о каждом члене его семьи и обо всех деталях его ежедневной жизни. Кроме того, благодаря родственным связям, я был очень похож на своего кузена. Стоит мне оказаться в Германии, и я сыграю его роль с полной достоверностью. Моим главным беспокойством и одновременно моей первой задачей было то, что я должен был попасть в Германию при таких обстоятельствах, которые ни в коем случае не могли бы вызвать подозрения. И я принялся за работу.

В лагерь в Холипорте внезапно пришло распоряжение о переводе Адольфа в Доннингтон-Холл. Это бы мой первый шаг. Адольфа вывезли из Холипорта под вооруженным конвоем, но в Доннингтон-Холл он так и не попал. Вместо этого, его отправили в военную тюрьму в Шотландии и содержали там. Мне было жаль Адольфа, потому что ни одно из его писем теперь не доставлялось домой – по очевидным причинам. И когда Адольф оказался в Шотландии, я занял его место в путешествии из Холипорта в Доннингтон-Холл. Охрана получила строгое предупреждение – ни в коем случае не проболтаться. Меня со всеми формальностями передали начальнику лагеря в Доннингтон-Холле, который был посвящен в тайну, но обращался со мной точно так же, как с любым другим пленным немецким офицером.

Адольфа необходимо было перевести, потому что занять его место непосредственно в Холипорте для меня было бы рискованно. Он вполне мог успеть завести там много знакомств, и меня легко бы разоблачили. Я избрал Доннинтгтон не просто так. У Военного министерства уже была информация, что два немецких морских офицера, содержащихся там, планируют побег. По этой причине их как раз собирались перевести в другой лагерь, с боле строгим режимом, но тут как раз подоспел я со своим планом. Ситуация была как раз для меня. Я узнал, что эти два моряка не были старыми друзьями, но объединили свои усилия ради побега. Один из них выдвигал идеи, а другой хорошо говорил по-английски. Теперь нужно было убрать второго немца, поскольку я знал, что тогда первый немедленно начнет подыскивать себе нового сообщника. А так как я собирался выдать свое знание английского языка во время беседы с охранниками, первая часть моего плана должна была осуществиться гладко.

В Доннингтоне меня приняли без малейших подозрений. Очень скоро я заметил офицера, разработавшего план побега, о котором уже было известно властям. Он был лейтенантом подводного флота по фамилии Фрайберг. Несколько дней ничего не происходило, и я спрашивал себя, не ускорить ли мне процесс, начав открыто говорить о своем желании сбежать. Но я решил все же подождать, потому что намного лучше было бы, если бы предложение исходило от него самого. К этому времени всем уже был известно, что я прекрасно знаю английский язык, и потому с первого момента я пробудил к себе его интерес.

Доннингтон-Холл, конечно, представлял собой старое английское поместье в Лестершире, перестроенное в целях содержания попавших в плен офицеров. Я давно знал это место, потому что оно располагалось всего в десяти милях от моего дома. Значительная часть большого парка была предоставлена офицерам для прогулок, но вокруг него было устроено несколько рядов проволочных заграждений. Побег был бы трудным делом, хотя в случае необходимости Военное министерство могло бы подыграть нам. Но я этого не хотел. Мне казалось, что лучше всего будет, если мы сбежим естественным путем.

Фрайберг попал в мою ловушку именно так, как мне хотелось. Однажды, во время прогулки вокруг дома, он подошел ко мне, и когда я был один, попросил меня встретиться с ним позднее, когда офицеры пойдут на ужин. Я, конечно, так и сделал, и он с большой осторожностью спросил, не собираюсь ли я попытаться сбежать. Естественно, я ответил утвердительно и спросил, есть ли у него какие-то идеи. Да, очевидно, план у него уже был, совершенно новый план. Если удастся выбраться из лагеря, он собирался отправиться к удаленному участку побережья, где его подобрала бы подводная лодка. Это было для меня совершенно новым. Я не ожидал услышать что-то настолько мелодраматическое. Тут же я узнал, что эту же идею неудачно попытался исполнить всего пару недель назад другой немецкий военнопленный, содержавшийся в лагере Диффринэйлд близ Денбая. Фрайберг вначале содержался в этом лагере в Денбае и обсуждал идею с Херманном Толенсом, до того, как тот попытался осуществить ее. {2}

Фрайберг уже успел основательно подготовиться. Несколько недель назад одного тяжелобольного немецкого офицера отправили домой, обменяв его на раненого англичанина, попавшего в плен к немцам. Через него Фрайберг передал записку в германское Адмиралтейство, попросив, чтобы немецкий флот отправил подлодку к тому самому месту, где Толенсу едва не удалось сбежать - в Грейт-Ормз-Хэд близ Ландудно. Он избрал это место, будучи уверен, что английские власти не ждали бы повторения подобной попытки в том же месте. Фрайберг получил ответ, замаскированный под письмо его сестры, в котором та сообщала, что будет рожать 29 октября. Конечно, это означало, что именно в этот день, вернее, в эту ночь, подлодка прибудет в назначенное место. Больше всего Фрайберга беспокоило время – уже наступило 20 октября. Он все приготовил для побега. Он даже достал пару ножниц для перерезания колючей проволоки, которые ему прислали из Германии спрятанными в головке сыра. Но как только власти пересели его партнера в другой лагерь, они тем самым выбили почву у него из под ног, поскольку Фрайберг почти ни слова не знал по-английски, а это значило, что его разоблачат задолго до того, как он доберется до Ландудно. Потому он попросил меня присоединиться к нему, и я согласился. Он очень нервничал, опасаясь, что нас раскроют или что хотя бы какая-то часть его плана провалится, но я заверил его, что у нас все получится – я сам этого очень хотел.

Должен сказать, что мой шеф выдержал целую битву с Адмиралтейством, прежде чем убедил их принять подготовленный план нашего побега. Адмиралтейство утверждало, что очень опасно позволить немецкой подводной лодке прибыть к нашим берегам незамеченной. Они хотели воспользоваться моей информацией и потопить или захватить ее – не принимая во внимание мой план. В конце концов, пришлось вмешаться одному очень высокопоставленному политику, заставившему моряков согласиться с тем, что мой план должен пользоваться приоритетом. Кроме того, как аргументировал я, если нам удастся сбежать при помощи этого плана, то и другие немецкие офицеры, возможно, соблазнятся такой же идеей, и тогда будет нетрудно использовать их в качестве ничего неподозревающих приманок, чтобы заманивать немецкие подлодки к нашим берегам и топить их.

Фрайберг очень обрадовался, когда я без колебаний согласился разделить свою судьбу с ним. Осталось решить только одну проблему – достать для меня одежду. За себя он не боялся, потому что мундиры немецких военных моряков очень похожи на английские и небольшими изменениями его мундир вполне можно выдать за наш. Но моя ситуация была совсем другой. У меня вообще не было подходящей одежды. С брюками трудностей не возникло бы, поскольку у Фрайберга была запасная пара, но полной формы он достать не мог. Кроме того, как оказалось, других моряков в лагере не было. Тогда я сделал ему следующее предложение. Я уже объяснил ему мое знание английского языка, когда упомянул о моем кузене, проживающем в Англии. Я посчитал разумным сразу сообщить об этом, чтобы когда этот факт раскроется он не вызвал бы излишних подозрений. А так как мой кузен жил недалеко от Доннингтон-Холла, я предложил попросить его посетить меня в лагере. Тогда, возможно, нам удастся украсть кое-что из его одежды. Потому я написал самому себе на мой собственный адрес и через два дня мой брат (выдававший себя за меня) приехал ко мне в гости. Разумеется, мы не воспользовались мелодраматическими методами – не было никакой «контрабанды» одежды или ее похищения. Но брат приехал в желтовато-коричневом плаще, который в те годы носили все. Стоил Фрайбергу увидеть этот плащ, как он сильно толкнул меня в бок. Я сделал вид, что понял его мысль, хотя на самом деле именно я попросил своего брата приехать ко мне в этом плаще. Потому, когда он поднялся, чтобы уходить, он спросил, может ли он что-то сделать для меня, я попросил его достать пару деликатесов. – Но, прежде всего, - сказал я, - мне хотелось бы получить какую-то теплую одежду, чтобы выдержать этот ваш жуткий климат, потому что, когда меня взяли в плен, на мне была только та форма, которая на мне и сейчас, и ничего из Германии для меня не поступало. Мой псевдокузен тут же нашел лучшее решение. Он просто одолжил мне свое пальто. Я очень горячо поблагодарил его и попросил не сообщать об этом караулу, чтобы те не подумали, что это все организовал я сам. После того, как он ушел, Фрайберг и я пожали друг другу руки и даже пустились в пляс от радости прямо в комнате. С этим плащом я мог безбоязненно пересечь всю Англию.

Несколько побегов из Доннингтон-Холла уже имели место, хотя, насколько мне известно, во всех случаях беглецы были пойманы. До самого последнего момента мы не посвящали других офицеров в нашу тайну, но нам пришлось сделать это. Нам требовался кто-то, кто помог бы нам при перекличке, чтобы после того как мы уйдем, у нас было больше времени до того, как поднимут тревогу. Детали нашего плана не были оригинальными, но, несмотря на все усилия охраны, она практически никак не могла бы помешать побегу. Перед вечерней проверкой мы спрятались на земле. Мы попросили нескольких пленных офицеров во время переклички сообщить, что мы больны и лежим в постели, затем двое наших товарищей незаметно ускользнув с плаца, залезли бы в наши постели, чтобы дежурный сержант во время проверки сообщения о нашей болезни не задавал лишних вопросов.

Была темная ночь, проливной дождь заставил охранников спрятаться в своих будках. После переклички, естественно каждый офицер должен был находиться в самом здании Доннингтон-Холла, и у проволочного заграждения парка осталось очень немного часовых, большинство из них размещались у внутренней ограды, охраняя сам дом. В половине шестого мы услышали из Холла веселый хор, распевающий «Германию превыше всего». Эта песня была сигналом для нас, что поверка прошла, не вызвав подозрений. Мы договорились, что во время утреней переклички два офицера снова симулируют нашу болезнь, перебежав из одной комнаты в другую – чтобы их посчитали дважды.

Мы подождали почти до полуночи, чтобы у заграждения не осталось никого, кроме немногочисленных часовых. Фрайберг не знал, что часовой, обычно стоящий на посту неподалеку от того места, где мы собирались перерезать проволоку, как раз этой ночью был переведен на другое место. Проволочное заграждение было прекрасно освещено яркими лампами, и прорваться через него было не так трудно, как может показаться, при условии, конечно, сто нам никто не помешает. Мы без больших трудностей перерезали проволоку. Правда, оставалась еще одна проблема – проволока электрической сигнализации, полностью окружавшей лагерь, но с нею мы справились, прорыв в земле узкий лаз под проволокой.

В два часа ночи мы были свободны. Фрайберг снова и снова благодарил свою счастливую звезду за то, что судьба подарила ему встречу со мной. Ведь я не только говорил по-английски, но и более-менее знал окружающую местность, с которой познакомился, несколько раз «посещая своего кузена», проживавшего всего в десяти милях. За ночь мы добрались до небольшого городка Коулвилла. Как только открылись магазины, я купил себе «штатскую» шляпу и билеты первого класса на утренний поезд до города Бертон-апон-Трент. Там мы провели остаток дня, дождавшись пяти часов вечера, когда через Бертон проходил прямой поезд в северный Уэльс, на который мы и сели. Все прошло прекрасно. Хотя однажды Фрайбергу пришлось понервничать. Одна пожилая дама, севшая в наш вагон в Кру, очень хотела побеседовать с Фрайбергом, чтобы получить от «британского морского офицера» информацию из первых рук. Но Фрайберг симулировал сильную зубную боль, и мне пришлось взять беседу на себя.

Мы прибыли к нужному месту на два дня раньше, потому я решил провести это время не в таком маленьком городке, как Ландудно, где на чужаков всегда обращают внимание, а в большом городе, где мы пользовались бы куда большей свободой. Мы прочли о нашем побеге в газетах, и Фрайберг хихикал, когда я перевел ему заметку, где предполагалось, что мы отправились в Лондон. Я засунул одну из газет в свой карман. В ней была моя фотография, а это могло стать очень важным доказательством. Потому два дня мы провели в Манчестере, посвятив их в основном посещению кинотеатров, где не только прятались от дождя, но и могли сидеть в темноте. Я даже сделал там несколько покупок, приобретя себе более подходящую одежду.

29 октября после полудня мы сели на поезд до Ландудно, прибыли туда до наступления темноты и сразу двинулись в Грейт-Ормз-Хед, зная, что нам придется вскарабкаться на скалу до ночи. По дороге к скале мы встретили только одного человека. Это был служащий береговой охраны, но вместо того, чтобы заподозрить нас, он отдал честь Фрайбергу, посчитав, несомненно, что это офицер флота Его Величества, осуществляющий тут какую-то таинственную миссию. Еще до полуночи мы решили подать сигнал. С помощью купленного мною в Манчестере электрического фонарика я просигналил договоренный знак. Ничего не произошло. Снова и снова мы посылали световые сигналы в сторону моря – ответа не было.

Я встревожился даже больше Фрайберга. Возможно, что-то пошло не так в самый критический момент? Может быть, немецкое Адмиралтейство после всего случившегося не рискнуло послать подлодку? Или, еще вероятнее, на подлодке произошла поломка или ее потопил британский сторожевик? Но пока мы оценивали все эти варианты, к нашему облегчению, мы увидели ответный сигнал с расстояния в две сотни ярдов от подножья скалы. К берегу приближалась маленькая складная лодка. Но скала была настолько крутой, что мы не смогли попасть на лодку. Был только один выход – спрыгнуть в ледяную воду и добраться до лодки вплавь. Расстояние составляло всего несколько ярдов, но для меня это было серьезной проблемой, потому что я более чем посредственный пловец. Когда мы добрались до лодки, оказалось, что эта хрупкая скорлупка просто перевернется, если мы попробуем забраться в нее из воды. Потому нам бросили веревку и матросы, стараясь грести как можно быстрее, потянули нас к подлодке «на буксире». Там нас немедленно подняли на борт, напоили горячим кофе и завернули в одеяло, потому что – поверьте мне – десять минут плавания в ледяной воде это не шутка!

Я пошел спать и проснулся на следующее утро со странным чувством веселья. Снова выполнение первой части моего плана увенчалось триумфом. Что бы ни произошло, Фрайберг уже готов поклясться своей жизнью перед всем миром, что я капитан Адольф Нойманн – и определенно не капитан Бернард Ньюмен. Я подумал о моем путешествии – самом странном путешествии, какое я когда-либо совершал. Оно заняло свыше десяти дней, потому что субмарина сначала пошла прямо на север, в обход Шотландии. Ее командир опасался рискованного перехода через пролив Ла-Манш. И вот, наконец, мы миновали минные поля и вошли в порт Вильгельмсхафен. Что ждет меня тут?

Я очень быстро определился с моими первыми действиями. Как только капитан подлодки сообщил о своем успехе в Адмиралтейство, оттуда пришла телеграмма с приказом нам обоим прибыть в Берлин, потому что сам Кайзер лично пожелал увидеть двух молодых офицеров, которым удался такой великолепный подвиг. Я почувствовал юмор ситуации, когда стоял навытяжку перед германским монархом, задававшим нам вопрос за вопросом. Всего пару недель назад Король Англии наградил меня Орденом за отличную службу. Теперь Кайзер Германии приколол мне медаль на то же самое место – Железный крест Германской империи! {3}

Примечания

{1} В прошлом году я путешествовал по Румынии и Болгарии. Беседуя с офицерами этих двух армий, я узнал, что их знания о войне на Западном фронте удивительно ограниченны. Я встречал офицеров, которые никогда не слышали о Джоне Френче и Дугласе Хейге, из полководцев Западного фронта им были известны лишь имена Жоффра и Фоша. Но все они без исключения знали Лиддел Гарта, и когда я упоминал, что он мой друг, передо мною тут же открывались все двери.

(От переводчика. Сэр Басил Генри Лиддел Гарт (Sir Basil Henry Liddel Hart) – в русскоязычной литературе иногда употребляется и не совсем точное написание его фамилии как «Лиддел-Гарт», точно так же традиционно имя его пишется как «Басил» вместо более правильного «Бэзил») (1895-1970) – выдающийся английский военный историк и писатель, многолетний военный корреспондент ведущих газет Великобритании, автор многочисленных книг по военной истории и теории военного искусства. Около десяти его книг были переведены на русский язык, из которых, пожалуй, наиболее известны три – «Полковник Лоуренс», «Стратегия непрямых действий» и «Вторая мировая война». )

{2} Об этой попытке побега можно прочесть в замечательной книге, написанной капитаном Херманном Толенсом - „Escapers All“ by Herman Tholens, published by John Lane, The Bodley Head, Ltd.

{3} Железный крест почти автоматически вручался всем немецким офицерам, сбежавшим из Англии. Понятно, что такой побег был намного труднее, нежели побег англичан из Германии в Голландию или Швейцарию – основным препятствием было пересечение моря. Наш побег был первым и последним побегом с помощью подводной лодки – хотя, как я уже упоминал, Фрайберг не был автором этой идеи.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒