Леонов Леонид 3 страница

А н н а Н и к о л а е в н а. Посмотри мне в глаза, Оля. (Она приподняла за подбородок ее опущенную голову. ) Ты у нас смелая и честная девочка, но ты... последняя. Федор не вернется. Отец стар. Несчастье убьет его.

Ольга порывисто целует ее в лоб. Т а л а н о в впускает К о л е с н и к о в а. Он в той же меховой, уже потрепанной куртке,

небритый, рука бессильно висит вдоль тела.

О л ь г а. Что с ним?

Т а л а н о в. Сейчас посмотрим. Оля, воду и тазик. За ширму. Стань у двери, Анна.

Беззвучная стремительная суета. Все на своих местах.

Пройдите сюда, на кровать.

К о л е с н и к о в (идя за ширму). Как нескладно все получилось. И спать вам не даю, да и нагрянуть за мною могут. Снег бы не подвел!

Т а л а н о в. Придумаем что-нибудь. Снимайте ваш камзол. (Уходит следом за Колесниковым. )

Сцена пуста. Дальнейший разговор происходит за ширмой. Льется и булькает

вода. Таланов моет руки.

Снимите совсем. Помоги, Ольга. Не торопитесь, вытяните руку...

Треск разрываемой ткани.

Здесь больно?

К о л е с н и к о в. Немножко... Тоже нет, только ноет. А как странно все это, Иван Тихонович! (Его интонация меняется в зависимости от степени боли при перевязке раны. ) Я говорю, как странно: восемь лет мы работали с вами вместе. Я вам сметы больничные резал, дров в меру не давал, на заседаниях бранились. Жили рядом...

Он замолк. Упали ножницы.

Т а л а н о в. Спирт. Потерпите, сейчас закончим. Выше, выше... Бинт.

Потом из молчания снова возникает голос Колесникова.

К о л е с н и к о в. И за все время ни разу не поговорили по душам. А ведь есть о чем. Нет, теперь не больно... И сколько таких неопознанных друзей у нас в стране...

Т а л а н о в. Пока все. Утром еще посмотрим. Где мы его положим. Аня?

Та не успевает ответить. Резкий и властный стук в раму окна. Смятенье. С усилием натаскивая на себя куртку, Колесников первым выходит из-за ширмы.

К о л е с н и к о в. Это за мной. Вот и вас-то подвел. (Идет к выходу. ) Я встречу их во дворе. Сразу тушите свет - и спать.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оставайтесь здесь.

К о л е с н и к о в. Они будут стрелять... Да и я так, запросто, им не дамся.

А н н а Н и к о л а е в н а уходит, сделав знак молчать. Текут томительные минуты. От Фаюнина несется игривая музычка: музыкальный ящик аристон. На кухне голоса. Колесников отступает за ширму. Обессилевшая, хотя опасность миновала, А н н а Н и к о л а е в н а пропускает в комнату Ф е д о р а. Он щурится после ночи, из которой пришел: непонятный, темный, тяжелый. Усики сбриты. Позже создается впечатление, что он

немножко пьян.

А н н а Н и к о л а е в н а. А мы уж спать собрались, Федя.

Ф е д о р. Я так, мимоходом зашел. Тоже пора бай-бай: уста-ал. (Садится, потягиваясь и не замечая, что все стоят и терпеливо ждут его ухода. ) Деревни кругом полыхают. Снег ро-озовый летит, и в нем патрули штыками шарят. (С зевком. ) Облава! (Подмигнул Ольге. ) А я знаю, по ком рыщут... Найдут, черта с два! Он глядит где-нибудь из щелочки и ухмыляется. Бравый товарищ, я бы взял в компанию такого.

О л ь г а. А сам-то как же прошел? У тебя ночной пропуск есть?!

Ф е д о р. У меня в каждом заборе пропуск. (Задиристо. ) Стрельнули бы, так и у меня есть. (Хлопнув по карману. ) Пуля за пулю, баш на баш.

Т а л а н о в. Выдали, что ли... оружие-то?

Ф е д о р. Из земли вырыл, товарищ завещал. (И только теперь заметив обступившую его выжидательную тишину, поднимается. ) Я ведь, собственно, по делу. У вас выпить чего-нибудь не найдется? Иззяб весь.

Т а л а н о в. Странно, Федор. Русские деревни горят кольцом, а тебе холодно. Зашел бы да и погрелся у головешек... (Резко. ) Нет у нас водки, Федор.

Ф е д о р. У доктора да нету... Смешно!

О л ь г а (примирительно). Я на днях зарплату получила. (У нее все падает из сумочки при этом от спешки. ) Возьми, купи себе... только там, там...

А н н а Н и к о л а е в н а. Убери свои деньги, Ольга. (И вдруг, сорвавшимся голосом. ) Подлец... как тебе не стыдно! Волки, убийцы в дом твой ворвались, девочек распинают, старух на перекладину тащат... а ты пьяный-пьяный приходишь к отцу. Ты уже испугался, испугался их, бездомный бродяга? (Мужу. ) Он трус, трус...

Т а л а н о в (дочери). Уведи на кухню. Фаюнин услышит.

О л ь г а. Мама, пойдем, мамочка. Там, за печкой, поплачешь. (Беря ее под руку. ) Он сейчас уйдет. Осталось же в нем хоть немножко сердца. Он уйдет...

А н н а Н и к о л а е в н а. Бог его накажет... пусть бог его накажет!

О л ь г а увела плачущую. Федор выдерживает пристальный взгляд отца.

Ф е д о р. И опять сорвалось. Вот три дня мотаюсь по городу... и все додумать не умею. Сто мильонов разве меньше, чем я?.. Мелькнет ниточка и рвется. Озяб я... Дай мне лекарство, отец, чтоб спалило все внутри... Дай!

Т а л а н о в (не сразу). Хорошо, я дам тебе лекарство, сильней которого нет на свете.

Ф е д о р (хрипло). Сейчас дай.

Т а л а н о в. Сейчас дам. Выпей его залпом, если сможешь.

Он неторопливо отдергивает веселенькую занавесочку. Сперва и не поймешь, в чем дело. Сгорбясь, сидит Д е м и д ь е в н а, поглаживая кого-то, лежащего на кровати и накрытого почти с головой. Из-под одеяла

посверкивают горячечные точечные зрачки.

Можно к вам, Демидьевна?.. Не задремала?

Д е м и д ь е в н а. Не может. (С глухой мужицкой лаской. ) Спи ты, касатка. Спи ты, яблонька моя полевая. Спи...

Т а л а н о в. Вот тебе лекарство, Федор. Оно на человечьей крови замешано.

Ф е д о р (почти спокойно). Кто же это?

Т а л а н о в. Ты видал ее у нас. Смешную Аниску помнишь? Она. Ей пятнадцать. Их было много... рыжих, беспощадных. Твоя мать нашла ее уже на дровах, в сарае. Всю в занозах.

Д е м и д ь е в н а. Была смешная, да и ни смешиночки в ей не осталося.

А н и с к а (высвободив голову и каким-то дрожким, пылающим голосом). Ска-азку давай... баушка. Где ты, где?

Д е м и д ь е в н а. Тут я, тут, яблонька. (Напевно и меланхолично. ) И вот, махонька моя, лишь успел он вымолвить свое прошение, глянь - идут к нему полем четыре великих мастера. За руки держутся, голова в облаках. Один в сером, другой в полосатом пальте, в белом третей, а четвертый в черном. Ветер, дождь, мороз-воевода...

А н и с к а (с проблеском сознанья). А в черном-то кто же... баушка?

Д е м и д ь е в н а. А в черном пальте - солнышко. В черном-то, чтоб ему ненароком не спалить чего. Оно куда и полюбовно глянет, а там огонь бурлит.

Аниска заулыбалась, довольная, поднялась на локте. Демидьевна откидывает

со лба ее волосы.

И пошла меж их дружная работа. Ветер пыхтит - дорожки подметает, дожжик рощу моет, а солнышко радугу над воротами меелким гвоздичком приколачивает...

Ф е д о р (грубовато, тронув Демидьевну за плечо). А ну, пусти меня посидеть близ нее, нянька.

Демидьевна смотрит на Таланова, тот разрешительно кивает.

Т а л а н о в (вполголоса). Приподними ее немножко.

Д е м и д ь е в н а. Подымайся, звездочка. Ты его не бойсь. Это сынок хозяйский, Федор Иваныч. Он тебе пряничек преподнесет.

Безотрывно, опершись локтем в колено, Федор смотрит в горящие глаза

Аниски.

Ф е д о р. Есть у ней кто-нибудь из родни-то?

Д е м и д ь е в н а. Были. Были у ей и браты, соколиной рати. Один-то убит, в десантной части. А другой и пононче бессонно бьется. Танкист он подмосковный. Одна я у ей тута. А и самоё - утресь завязало в узелок, и развязаться не могу...

Ф е д о р (в самые глаза). Здравствуй, Аниска.

В лице Аниски родится ужас.

А н и с к а. Ой, беги, беги... они тебя за шею повесят, беги-и!

Она бессильно отваливается к стене. Федор поднимается, разминаясь.

Ф е д о р. Хватит мне, пожалуй. Уж больно жжет...

Д е м и д ь е в н а (Таланову). Спиночку-то еиную не показать ему? Спиночка-то вся сургучом закапана. (Решительно Аниске. ) Сыми, давай, рубашечку-то, чернавушка. Пускай Федор Иванович посмотрит. Он из путешествия воротился, еще не знает...

И вот начала было приподымать розовую, с прошивками, Ольгину сорочку, но

Таланов остановил ее, а Федор уже отошел.

Т а л а н о в (поверх уже задернутой занавески). Лекарство пора, Демидьевна... Вот и все, Федор. Ну, спать нам тебя положить негде, а уж ночь во дворе...

Ф е д о р (смотря на свой портрет). Слушай... у тебя здесь никого нет?

Т а л а н о в. За дверью - Фаюнин, а здесь - нет. А что?

Ф е д о р. Поцелуй меня, отец. В лоб. Вперед и за все разом поцелуй... Можешь?

Таланов криво усмехнулся на непонятную просьбу сына. Вернулась на цыпочках О л ь г а. И вдруг оказывается, сами того не замечая, все смотрят на один и тот же предмет: тазик с ярко-красными бинтами после перевязки. Ольга делает прерывистое движение убрать таз, и это выдает тайну. Сдержанное лукавство проступает в лице Федора. Зайдя сбоку, он сильным и неожиданным движением сдвигает ширму гармоникой. Там стоит

Колесников.

Э, да у вас тут совсем лазарет. Комплект!.. Ну, как, приятно стоять за ширмой?

О л ь г а. Понимаешь, он случайно вывихнул руку, и вот...

Ф е д о р (насмешливо). Не вижу смысла скрывать... что к врачу на прием зашел такой знаменитый человек. (В лицо. ) А за вас большой приз назначили, гражданин Колесников.

К о л е с н и к о в. Мне это известно, гражданин Таланов.

Ф е д о р. И все-таки за тебя - мало. Я бы вдесятеро дал. (Четко и не без вызова. ) Вникни, старик, в мои душевные переливы. Сейчас я пойду из этого дома вон. Пока не выгнали. Никаких поручений мне не дашь?.. Могу что-нибудь твоим передать, а?

К о л е с н и к о в. Да видишь-ли... нечего мне передавать. Да и некому.

Ф е д о р. Та-ак, понятно. Как говорится в романах: и он удалился, низко опустив голову. Зря зашел, наследил только. (Наклоняясь к ногам. ) Вы чего тут наделали в благородном семействе? Пошли вон!

И действительно, создается впечатление, что это устыженные ноги торопятся вынести его из дома. Все тревожно провожают его взглядом: какую решимость

уносит он под этим шутовством? Ольга, не выдержав, рванулась вслед.

О л ь г а (вдогонку). Большие деньги можешь заработать одним ударом! (И сразу ослабев. ) Он все любовь переживает, шут гороховый.

Он обернулся на эту пощечину. Высоко приподняв одну бровь, он обводит всех почти смеющимися глазами. Потом резкий поворот, рывок в дверь, что то

упало на кухне, - и молчание.

(Презрительно. ) Любовь переживает...

Т а л а н о в. Это ты зря сделала, Ольга. Теперь, я боюсь, вам придется быстро уходить отсюда, Андрей Петрович.

Колесников двигается к выходу. На пороге его останавливает А н н а

Н и к о л а е в н а.

Выпусти Андрея Петровича.

А н н а Н и к о л а е в н а (шепотом). Нельзя. Во дворе какой-то человек стоит. В шляпенке. Мычит и весь дрожит при этом.

Т а л а н о в. Может, больной ко мне?

А н н а Н и к о л а е в н а. Какие же теперь больные! Не думаю.

О л ь г а. Как же Федор-то ушел в таком случае?

А н н а Н и к о л а е в н а. Значит, не Федор ему нужен.

Двустворчатая дверь торжественно открывается. В одной жилетке, с приятностью в лице, в упоении от достигнутого могущества, входит Ф а ю н и н. Сзади, с подносом, на котором позванивают налитые бокалы, семенит К о к о р ы ш к и н. Шустренькая мелодия сопровождает это

парадное шествие.

Ф а ю н и н. Виноват. Хотел начерно новосельишко справить... Да у вас гости, оказывается?

Выхода нет. Точно в воду бросаясь, Анна Николаевна делает шаг вперед.

А н н а Н и к о л а е в н а (про Колесникова). Гости и радость, Николай Сергеевич. Только что сын к нам воротился.

Т а л а н о в. Через фронт пробирался. И, как видите, пулей его оттуда проводили.

О л ь г а. Знакомьтесь. Федор Таланов. А это градоправитель наш, Фаюнин.

Церемонный поклон, Кокорышкин подслеповато и безучастно смотрит в сторону.

К о л е с н и к о в. Простите, не могу подать вам руки.

Ф а ю н и н. Много и еще издалека наслышан о вас. Присоединяйтесь!

Все разбирают бокалы. У Кокорышкина дрожат руки, стекло позванивает.

Возьми и себе бокалишко да поздравь с возвращением молодого человека, муха.

Не спеша Кокорышкин ставит поднос на стол, выбирает бокал пополнее.

К о к о р ы ш к и н. Добро пожаловать... Федор Иваныч!

Все смущены. Кажется, Кокорышкин и сам понял свою оговорку - завертелся,

заюлил. И, может быть, это только танец его сокровенного ликованья.

О л ь г а. Забудьте вы эти слова, Семен Ильич. Попадете вы в историю!

Все смеются над смущением Кокорышкина.

Ф а ю н и н. Он теперь и наяву бредит: тайну бы раскрыть... (Поднимая бокал. ) Ну, будем радехоньки!

Действие третье

Та же, что и вначале, комната Таланова, теперь улучшенная и дополненная во вкусе нового жильца: ковры, пальма, аристон, солидная мебель, вернувшаяся по мановению старинного ее владельца. Длинный, уже накрытый стол пересекает сцену по диагонали. К нему приставлены стулья - много, по числу ожидаемых гостей. На переднем плане высокое, спинкой к рампе, кресло для Виббеля. Кривой и волосатый о ф и ц и а н т, весь в белом, завершает приготовления к новоселью. Сам Ф а ю н и н, в золотых очках и дымя сигарой в отставленной руке, подписывает у столика бумаги, подаваемые К о к о р ы ш к и н ы м. Тот уже побрит, приодет, в воротничке, как у Фаюнина, даже как будто немножко поправился. День клонится к вечеру. На месте Фединой фотографии висит меньшего размера портрет человека с крохотными усиками и как бы мокрой прядью через лоб. Разговаривая, все

часто на него поглядывают.

К о к о р ы ш к и н. И еще одну, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Что-то мне, братец, голову от твоих бумаг заломило.

К о к о р ы ш к и н. Государственное дело только с непривычки утомляет. А как обмахаешься, так и ничего. (Подавая следующую. ) О сокрытии от германских властей пригодного для них имущества. Не беспокойтесь, сам Шпурре составлял-с!

Фаюнин подписывает.

И последнюю, Николай Сергеич. (Злорадствуя чему-то. ) При мне господин Федотов, начальник полиции, от Шпурре выходили. Утирали платком красное лицо. Видимо, получивши личное внушение. От собственной, господина Шпурре, руки... Плохо Андрея ловит-с! (Подавая бумагу. ) О расстреле за укрытие лиц партизанской принадлежности.

Ф а ю н и н (беря бумагу). Что с облавой?

К о к о р ы ш к и н. Осьмнадцать душ с половиной. Один - мальчишечка. Из них, полагают, двое соприкосновенны шайке помянутого Андрея.

Ф а ю н и н. Эх, его бы самого хоть пальчиком коснуться.

К о к о р ы ш к и н (тихо и внятно). Это можно-с, Николай Сергеич.

Выронив бумагу на колени, Фаюнин уставился в него поверх очков. Кокорышкин

многозначительно косится на официанта.

Ф а ю н и н. Слетай, ангелок, проведай там телятину. Не готова ли!

О ф и ц и а н т уносится на талановскую половину.

К о к о р ы ш к и н. Есть у меня один приятель... да дорого просит.

Ф а ю н и н. Ну!

К о к о р ы ш к и н. Смеяться станете!.. Имея довоенный еще позыв к политической деятельности, а также стремление искать и находить... Словом, поскольку господина Федотова теперь турнут за непригодность.

Ф а ю н и н (сообразив). В начальники метит твой приятель? Да он в своем уме? Это же к самому дракону в пасть лезть. Его сам Виббель трясется. Да ты сам-то видал Шпурре хоть раз?

К о к о р ы ш к и н (благоговейно вдыхая воздух). Уму непостижимо. Сила!

Ф а ю н и н. Деньги же дают, муха.

К о к о р ы ш к и н. Я с ним и так и сяк, - отказывается. Деньги, говорит, есть условный знак мирного времени. Теперь ничего на них не укупишь, а после взятия Москвы другие выпустят.

Ф а ю н и н. Еще когда выпустят-то! За Москвой-то еще Волга. А за ней Урал лежит в шубе снеговой. А еще дале - Сибирь, с речищами, с лесищами. А уж позади ее и невесть что! Только сполохи шатаются... Россия - это, брат, такой пирог, что чем боле его ешь, тем боле остается!

Кокорышкин пожал плечами: дескать, мое дело сторона.

Ты выуди адресок-то, да и обмани.

К о к о р ы ш к и н. Эх, Николай Сергеич! Нонче еще три солдатика задобропожаловали. Может, и сейчас заготовка на завтра идет. А ведь за это с градского головы взыщут... Скажут: все сигары курили-с?

Фаюнин суеверно откладывает сигару.

Повременим - может, и дешевше подвернется.

Он складывает бумаги в портфель: Фаюнин сердится. В сопровождении о ф и ц и а н т а, осунувшаяся и строгая, в зловещем черном платье,

Д е м и д ь е в н а вносит блюдо с телятиной.

Д е м и д ь е в н а (почти величаво). Куды падаль-то ставить, коршуны?

К о к о р ы ш к и н. Не задевай. Зачем, зачем торопишься? Час настанет, сама помрешь.

Д е м и д ь е в н а. Эх, недоглядела я тебя, Семен Ильич.

К о к о р ы ш к и н. Еще придешь ко мне в стряпухи наниматься. И прогоню... и прогоню!..

Ф а ю н и н (шикнув на Кокорышкина). Сюда, на серединку, ставь, старушечка. Ой, хорошо ли ужарилась-то? (Отрезав кусок. ) Ну-ка, пожуй, не жестка ли?

Д е м и д ь е в н а. По моим зубам и каша тверда.

Ф а ю н и н. А все равно пожуй, старушечка.

Усмехнувшись на его опасения, Демидьевна ест мясо. Тогда, осмелев, и

Фаюнин лакомится куском поменьше.

Ай-ай, ровно бы горчит маненько, а?.. Пригаринка, видно. А не смейся. Видала на стенках-то? Уж ищут одного такого, Андрейкой звать. (Подмигнув. ) Вот бы тебе хватануть капиталец, на черный-то день, а?

Д е м и д ь е в н а. Куды мне! Капиталу в могилу не возьмешь. Кабы еще продуктами выдавали.

Ф а ю н и н. Можно, можно и продуктами.

Д е м и д ь е в н а. Еще смотря, какие продукты. Сухие аль в консервах?

Ф а ю н и н. По желанию. Мыло да крупка хоть век пролежат.

К о к о р ы ш к и н. В Египте мумию нашли. При ей пшено и кусок мыла. Как вчера положено!

Д е м и д ь е в н а. А как уладимся-то, змей? По чистому весу, с нагиша, станешь платить аль с одежей? А ну-к, у ево бомбы в карманах? Ведь поди чугунные?

Деликатно отвернувшись, Кокорышкин беззвучно смеется. Плечики его

вздрагивают. Официант вторит ему, прикрываясь салфеткой.

Ф а ю н и н. Не омрачай мне праздника, старушечка. Именинник я. Уйди, уйди от греха. (Оглянулся. )

Официант усердно перетирает бутылки. Медленная и прямая, Д е м и д ь е в н а уходит, бросив на прощание: " Чушки! " Фаюнин толкает в

бок Кокорышкина.

К о к о р ы ш к и н. Уж дайте досмеяться, Николай Сергеич. Хуже нет, когда недосмеюсь!

Ф а ю н и н. Полно, рассержусь, полно.

К о к о р ы ш к и н. Ну, чево, чево вам от меня? Ей-богу, Мосальский дороже даст. Только мигнуть.

Ф а ю н и н. Человек-то он верный, приятель твой?

К о к о р ы ш к и н. Господи! (Вкладывая всю душу. ) Он является сыном бедного околоточного надзирателя. Пятен в прошлом не имел. И даже наоборот, судился за растрату канцелярских средств. Сто сорок два рубля-с.

Ф а ю н и н. Больше-то, - аль рука дрогнула?

К о к о р ы ш к и н. Больше не доверили, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Ты?

К о к о р ы ш к и н. Я-с!

Оба смеются.

Ф а ю н и н. Ну, показывай товар лицом, а то гости собираться станут.

К о к о р ы ш к и н. Увольте, сам тыщу лет ждал. Вся душа перегорела.

Ф а ю н и н. Хоть за ниточку-то дай подержаться. Может, ты только завлекаешь меня!

К о к о р ы ш к и н. Разве уж ниточку!..

Косясь на дверь к Талановым, он шепчет только: " Ольга Ивановна! " - и

отскакивает. Фаюнин раздумчиво мычит.

Ф а ю н и н. Сам-то он далеко отсюда находится?

К о к о р ы ш к и н. Небыстрой ходьбы... минут двадцать семь.

Ф а ю н и н. А не сбежит он у тебя?

К о к о р ы ш к и н. Я враз, как прознал, шляпу одну во дворе поставил. Сам не пойдет, чтоб своих не выдать... Все одно как на текущем счету лежит.

Ф а ю н и н. Ну, муха, быть тебе слоном. Бумаги отнесешь, надушись... и покрепче надушись... Пахнешь ты нехорошо! И приходи. Я тебя на Шпурре выпущу, а уж ты сам яви ему свое усердие.

С дороги Кокорышкин оглядывается, опасаясь за врученную тайну: " Не спугните, Николай Сергеич! " И верно, оставшись один, Фаюнин сразу оказывается у талановской двери. Он дважды собирается постучать туда, но еще прежде на стекле появляется силуэт Таланова и раздается стук. Отскочив

в противоположный угол, Фаюнин сурово вертит ручку телефона.

Комендатуру. Фаюнин. Подожду.

Повторный стук.

Войдите.

Это Т а л а н о в. Он очень теряется в своей новой роли просителя.

Ай-ай, а супругу-то на кухне забыл, просвещенный человек!

Т а л а н о в. Я не в гости, я по делу, Николай Сергеич!

Ф а ю н и н (суше). Личному?

Т а л а н о в. Не совсем.

Ф а ю н и н. Присядьте пока. (В трубку. ) Не освободилась еще? Подожду. (Раздумчиво, глядя на стол. ) Четверть века зажмурясь жил в надежде: проснусь... и всё позади. Отшумело, как дождь ночной. И солнышко. И яблонька в окошко просится. И раскрылись очи, и, эва, яства райские стоят, а на душе - ровно на собственные поминки попал. Как эта болезнь прозывается, доктор?

Т а л а н о в. Предчувствие, Николай Сергеич.

Ф а ю н и н. Предчувствие?.. (В трубку. ) Спасибо, деточка. Битте, мне фирте нуммер нужен. Данке*. (Почтительно. ) Это помощник господина Шпурре? Фаюнин беспокоит. Да опять насчет новоселья-с. Обещались. Что?.. Плохо слышно, что? (Он трясет и дует в трубку. ) Комендант тоже обещались... в целях поддержания авторитета градского головы. Да, кое-кто уже собирается. Что?.. Не слышу, не слышу, что? (Таланову. ) Визг какой-то. И кричит-то как, послушайте-ка!

Т а л а н о в (склоняясь ухом к трубке). Это женщина кричит.

Ф а ю н и н. Допрашивают... Ай-ай, и голос знакомый будто. (Озабоченно. ) Ваша-то Ольга Иванна дома ли?

Т а л а н о в (вздрогнув). Была дома... А что?

Ф а ю н и н. Ну и слава богу. (Бережно повесив трубку. ) Не будем мешать им. Вот я и готов, Иван Тихонович.

_______________

* Пожалуйста, мне нужен четвертый номер. Спасибо.

Таланов собирается с силами. Фаюнин слушает, откинувшись к спинке, прикрыв

глаза и играя цепкой часов.

Т а л а н о в. Я пришел выразить свою глубокую обиду.

Ф а ю н и н. Чем именно?

Т а л а н о в. Вам известно, что ко мне вернулся сын. Временно он живет у меня. Вчера он собрался в баню с дороги...

Ф а ю н и н. С прострелянной-то рукой? Ай-ай, не бережется наша молодежь... Виноват, слушаю, слушаю!

Т а л а н о в (решаясь после промаха идти напролом). И тогда оказалось, что к моим дверям приставлена какая-то гнусная фигура... в шляпенке да еще с обмороженными ушами.

Фаюнин приоткрыл один глаз, глянул, словно клювом ударил, и снова замер. И

только засуетившиеся пальцы обнаружили его волнение.

Ясно, Федору стало противно... и он вернулся домой. (Горячо и убежденно. ) Слушайте, Фаюнин. Мне шестьдесят. Меня никто никогда не трогал. И я прошу господ завоевателей оставить мою семью в покое и теперь!

Он даже стукнул ладонью по столу, Фаюнин ловит его руку.

Ф а ю н и н. Да успокойтесь вы, Иван Тихонович. Голубчик, придите в себя, успокойтесь. Господи, да кто же вас обидеть собирается! Людей-то ведь нету... я да Кокорышкин на весь город. Ведь вы, к примеру, не согласитесь у чужих ворот постоять... ведь нет? Ну, вот! Вот и берут всякую шваль. (Возмущенно. ) Да еще с обмороженными ушами... ай-ай-ай! И вид из окна портит, да еще и заразу занесет. Скажу, непременно скажу... чтоб сменили!

Часы-кукушка в соседней комнате глухо кричат шесть раз. Окончательно

смерклось.

Не идут гости-то. Вот вам и точность немецкая.

Фаюнин намеренно молчит, а Таланов все не уходит. Его мучит подозрение,

что Фаюнину что-то известно.

Кстати, как вы решили насчет того письмеца?

Т а л а н о в. Это какого письмеца?

Ф а ю н и н. Написали бы, говорю, а дочка ваша, Ольга Ивановна, и отнесла бы, поскольку она и теперь с ним видается. С Андреем-то!.. А вот и гости сползаются...

Просочился откуда-то в щель длинный, со стоячими волосами и в слежавшемся сюртуке г о с п о д и н а р т и с т и ч е с к и х м а н е р и л о ш а д и н о й в н е ш н о с т и. Он поклонился в пространство и сел, сложившись в коленях. Впорхнули - т о л с т я ч о к с у н и в е р с и т е т с к и м з н а ч к о м на толстовке под руку с в о с т р у ш е ч к о й в м е л к и х бантиках. Они задержались у столика, а когда отошли, оказалось, что там уже обмахивается веером с т а р у ш к а в б а л ь н о м п л а т ь е, под которым видны подшитые валенки. Г о с т и двоятся и троятся, как шарики под чашкой фокусника, переставляемой с места на место. И между всеми уже носится с одухотворенным лицом, теперь даже шикарный К о к о р ы ш к и н. Таланов

кланяется. Фаюнин провожает его.

А Федору Ивановичу я и пропуск выхлопочу. Пускай хоть ночью в баню ходит... (Заслышав оживление в прихожей и заглянув туда. ) Я это ему, пожалуй, и сам скажу. (Уходя с Талановым. ) Принимай гостей, Семен Ильич!

Кокорышкин включает свет. Теперь видны и г о с т и второго плана, уже плакатные, с ограниченными маникенными движениями. Нерусская речь из

прихожей. Кокорышкин выглянул и даже будто уменьшился в размерах.

К о к о р ы ш к и н (молитвенно). Внимание, господа. Шпурре!

Все взоры обращены к двери. Быстро входит М о с а л ь с к и й.

М о с а л ь с к и й (конфиденциально). Господа... я должен предупредить друзей, что Вальтер Вальтерович является сюда сразу после работы. Вальтер Вальтерович не спал ночь. И потому лучше не раздражать его... громкой русской речью...

Тишина испуга. Кое-кто попятился к дверям.

Нет, зачем же... вы разговаривайте, общайтесь. Вальтер Вальтерович сам любит повеселиться.

Все затаили дыханье. Мелким шажком, точно его катят на колесиках, появляется плотный, кубического сложения ч е л о в е к с ж е л т о в а т ы м л и ц о м, в штатском, фиолетовых тонов и в обтяжку, костюме. Шея поворачивается у него лишь вместе с туловищем. На пиджаке, под сердцем, железный крест первой степени. Он останавливается и глядит. Кокорышкин приближается, делая изящные движения кистями рук, точно плывет.

К о к о р ы ш к и н (просветленно). Добро пожаловать, добро пожа...

Это производит впечатление выстрела из пушки в упор. Вострушка ахнула. Середина сцены опустела. Рыжая щетка усов у Шпурре становится перпендикулярно к губе. Лицо меняет цвет. Он испускает странный свистящий

звук. Помертвевший Кокорышкин пятится назад.

Извиняюсь, нет, нет...

Ш п у р р е (шагнув на него, как в пустоту). Ah, Himmelarsch! *

_______________

* Солдатское ругательство.

Кокорышкин жмется к столу, падают позади него бутылки. В его лице закаменелое выражение какого-то смертельного восхищения. Шпурре запускает

ему ладонь за стоячий воротничок. Суматоха.

Колесникофф?

Он, как перышко, поворачивает Кокорышкина спиной к двери и ведет его вытянутой рукой. Они уходят ритмично, как в танце, нога в ногу и глаза в глаза. Кокорышкин не сопротивляется, он только очень боится наступить на ногу Шпурре. Процентов на тридцать пять он уже умер. При выходе его, как дитя, перенимает рослый д и н с т ф е л ь д ф е б е л ь. Затем карьера Семена Ильича идет много быстрее. Откуда-то сквозь стену доносится его сдавленный и, скорее всего, удивленный вопль: " Николай Сергеевич! " И все стихает. Самый выстрел похож на то, будто кто-то гулко кашлянул на улице. В ту же минуту, покусывая усы, возвращается Ф а ю н и н. Он с первого

взгляда понимает все.

Ф а ю н и н (поискав глазами). Тут у меня старичок был такой. Где же он?

Г о с т ь-л о ш а д ь (в октаву). Прекратился старичок.

М о с а л ь с к и й (нервно поламывая пальцы). Пустили бы какую-нибудь музыку, господа.

Кто-то запускает аристон. Погромыхивая на стертых валах, звучит

полька-пиччикато. Ш п у р р е вернулся.

Ш п у р р е. Уфф! (И, странно, из него выходил дым при этом. ) Он... пошел... домой. (С юмором. ) Немножко!

М о с а л ь с к и й (тихо). Das war eine alte russishe Redensart*.

_______________

* Это было старинное русское выражение.

Мгновение Шпурре быковато молчит, потом разражается громовым смехом. Тогда уже и все начинают подсмеиваться над блистательной неудачей Кокорышкина.

Ш п у р р е (хохоча). Redensart? Ha, Trottel! *

_______________

* Выражение? Ха, идиот!

Входят т р и н е м е ц к и х о ф и ц е р а. Фаюнин аплодирует, гости следуют его примеру. На губах переднего офицера родится язвительная

усмешка.

П е р в ы й о ф и ц е р. Das ist ja das reinste Paradies*.

В т о р о й о ф и ц е р. So fern's, im Paradies Bordelle gibt**.

Т р е т и й о ф и ц е р (явно под хмельком). Aber, es scheint, wir sind in die Abteilung fur Pferde geraten***.

_______________

* Да это просто рай!

** Если только в раю имеются бордели.

*** Но, видимо, мы попали в лошадиное отделение.

Они залпом и металлически смеются. Шпурре скосил глаза.

Ш п у р р е (ворчливо). Hier hangt das Bild des Fuhrers, meine Herren! *

_______________

* Здесь висит портрет фюрера, господа!

Струхнув, офицеры отходят в сторону. Их привлекает вострушка в бантиках, к

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒