Глоссарий 12 страница

Необходимо было во чтобы то ни стало выяснить откуда приходили каращеи и уничтожить те врата, чтобы предотвратить вторжение основных сил.

Зор ушел с вечера, шел всю ночь вглубь гряды и к утру наткнулся на группу из пятерых пеших – они двигались с северной стороны степи и, судя по трофеям, возвращались с очередной вылазки к основному месту своего пребывания на Земле. И вот уже близился вечер. Дарбы всматривались в зеленую долину, в которой встречались два небольших ручья, соединяясь в узкую речушку.

Зор несмотря на то, что старался не шевелиться даже, все же пытался тоже разглядеть источник движений, который привлек чужаков. У небольшого дерева вдалеке был однозначно человек. Судя по тому, что он пытался спрятаться за тонким стволом одинокого дерева, говорило о том, что он тоже их заметил. Но кто это мог быть? Однозначно не степняк, те вели себя, как слепые по отношению к каращеям, потому точно не из сирхов.

Один из дарбов поднял руку вверх и, сделав круговой пасс, шагнул уверенно вниз, остальные последовали его примеру.

Зор выдохнул сначала облегченно, когда они спустились в долину, но затем напрягся ещё больше. Дарбы уверенно быстрым шагом направлялись к тому одинокому дереву, а Зор лихорадочно размышлял, что же делать? Но выхода другого не было и он, уже не таясь, бросился вслед за ними. Весь день слежки был впустую. Он понимал, что дарбы шли убивать очередную жертву, но допустить этого не мог, и пришлось открываться.

Человек у дерева понял, что его заметили, и сорвался с места в противоположную сторону, туда, где с невысоких уступов шумел в небольшом потоке маленький водопад одного из ручьев. Впереди шедший дарб выхватил из-за спины какой-то продолговатый предмет и, взмахнув им коротко, убрал обратно. Выпущенный черный огранок свистнул в воздухе, преодолев в одно мгновение расстояние до уступа.

– Дарб! – Выкрикнул Зор, видя, что серые своими стрелами могут достать его раньше, понимая, что может не успеть и нужно было принимать бой.

Вопреки ожиданиям, беглец легко увернулся от острого жала и, пролетев мимо его головы, оно выбило мелкую каменную крошку в скальной породе у водопада. Беглец был очень прытким и действия, так же, как и одежда не выдавали в нем ни сирха, ни гарийца.

Дарбы обернулись на крик, двое из них остановились, а трое продолжили преследование. Беглец, прыгнул на отвесную стену, ухватился за попавшийся уступ, подтянулся, рыхлый камень осыпался в руке и человек свалился вниз, падая, стукнувшись, разодрав лицо об острые камни. Один из серых рванул с места к нему.

Зор ускорился. Не сбавляя хода, вытащил меч и двойным маневром – сначала обманным рывком в одну сторону, затем в другую, заставил растеряться серых, но в итоге пронесся прямо на них, четким росчерком пера, обезглавив обоих. Рывок, ускорение и двое других сунулись в пышную траву, заливая ее багряной кровью. Последний почти настиг беглеца, выхватил плеть, замахнувшись, человек в это время пытался подняться, но не успевал. Зор остановился вдруг и со всей силы швырнул клинок вдогонку дарбу, тот видимо почувствовал, обернулся, но не успел мгновение, как лезвие с легкостью вошло в спину, от инерции свалив серого в воду.

Подбежав, он вытащил меч из мертвого тела, смыл кровь, подставив под потоки воды.

– Ты не из этих предгорий, не гариец и даже не из степи! – Утвердительно констатировал Зор, подошел к человеку. Тот пятился назад, пытался подняться, растерянно испуганно глядя то на Зора, то на его оружие.

Высокий, белокурый, совсем юный еще с ярко-зелеными глазами и растрепанными во все стороны волосами. Одетый в светлые, шнурованные по бокам штаны, невысокие мягкие сапоги, почти белоснежного цвета, но порядком замызганные грязью и куртка нижа пояса с высоким воротом, так же шнурованная зеленой какой-то бечевкой спереди и по рукавам – она была точь-в-точь цвета его глаз и создавала интересный симбиоз.

Зор видел такие глаза впервые – большие, яркие, словно гладко полированный хризолит на солнце, они испуганно рыскали по сторонам, будто в поиске спасения, но и в каком-то смятении, недоумении.

– Как имя твоё? Что привело тебя на гряду? Не бойся, я лишь помочь хотел, они охотились за тобой, – кивнул Зор на лежавшее рядом тело, – Я заметил это давно, прости, что раньше не остановил их, и ты раны получил, но не тревожься, они заживут вскоре, я помочь могу! – Зор подошел ближе, протянув руку незнакомцу, тот фыркнул, словно рысь, дернулся назад, с опаской озираясь на меч, на протянутую руку.

Зор хмыкнул, убрал клинок в ножны за спиной, – Не бойся, я помогу тебе! – Вновь протянул он руку.

Незнакомец осторожно протянул в ответ свою, гариец сжал ее крепко и помог подняться.

– Ты можешь омыть раны, – кивнул Зор на ручей, – Я не сделаю тебе зла, не бойся за это даже самыми далекими мыслями!

Тот подошел к ручью, зачерпнул прохладной воды, умыв ею лицо. Его небольшая рана уже не кровоточила и была стянута по краям, являя собой красный надрыв, который, казалось, был давно застарелым.

Странный юноша был чуть выше. Он пристально посмотрел в глаза гарийца, и в какой-то момент Зор почувствовал волну непонятной энергии. Та энергия цеплялась, словно клещами за его разум, но осторожно, будто спрашивая разрешение – изучая, разговаривая на ином языке и даже на ином уровне, не словами, а образами, формами каких-то цветных потоков, переплетавших друг друга. Эти потоки были столь приятны, что гариец ощутил некое спокойствие, которого не ощущал уже давно, с тех самых пор, когда исчезла Тара. Зор чувствовал намерения, мысли, стремления этого человека. Юноша делился спокойствием, будто не он, а Зор был сейчас напуган и Зор это вдруг осознал – да, он был действительно напуган, загнан в ловушку собственным отчаянием. Он смотрел на себя самого словно со стороны и ответы, давно исчезнувшие из разума вдруг стали возвращаться, напоминая о себе теми странными формами восприятия иной, совершенно незнакомой энергии.

– Я хочу простить… – Тихим, мягким, бархатным голосом вдруг заговорил незнакомец и осекся на последнем слове, задумался, приложив руку к подбородку, чуть нахмурив брови, – … Нет! – воскликнул он, словно в озарении, – Хочу, чтобы ты простил! – Улыбнулся юноша, удовлетворившись сказанным.

– За что я должен тебя простить? – удивился Зор.

– Посмею беспокойство я ум тебя… – бессвязно произнёс гость, и снова нахмурив брови, задумался, словно подбирая правильные слова, – Я не посмел бы беспокоить твой разум, прости, но мне необходимо изъясниться с тобой, и выбора не было, прости меня за это! – Вновь улыбнулся он удовлетворенно.

– Странно ты говоришь, но у меня нет обиды к тебе, кто бы ты ни был!

– Я рад нужно ждать прости немного … – выдал он очередную бессвязную тираду, и вновь пристально посмотрел в глаза Зору, что тому даже показалось, будто его ярко-зеленые зрачки на какой-то миг вспыхнули, как две звезды. Он вновь коснулся разума гарийца, но уже не так явно, а словно вскользь. Гость будто вытаскивал слова из его головы, принципы и манеры общения, учился. Это Зор понял явно, да – незнакомец учился говорить так, как говорил он сам, он буквально вытаскивал из головы все это, познавая тут же.

– Прости, что разум твой смею беспокоить, но по-другому я не смог бы изъясниться с тобой. Мне чужд твой голос, твои глагольцы, в которые ты формы складываешь, и только так я мог научиться их понимать и тебе доносить, – наконец-то связно и понятно заговорил он.

– Я, Зор из рода гарийского, сын Амура и Дарьяны! Ты искру хранишь в себе сильную, но ты не гариец, кто ты? И в разум мой проник с легкостью, хоть на то я и не противился, видать издалека ты и как на гряду попал? Ни сирхи, ни даканцы не способны на это давно уж, а ты можешь и искра твоя ярка, но она иная, я вижу это ясно, пока могу ещё узреть.

– Прости… – вновь начал извиняться юноша. Видимо это слово ему так пришлось по душе, что он его использовал при каждом случае. И это было действительно так – этот чужак старался по смыслу говорить на понятном языке и, почувствовав, что в это слово было вложено некое уважение, расположение к себе, пытался им показать свое участие и понимание.

– Я Ильм, родов тулейских, рожден был Сваргом и Ладеей, во времена исхода в круг крайний, гардом служивший по другую сторону света, жизнь творящего!

Зор удивленно повел бровями, услышав знакомые названия и начал наконец-то соображать, что к чему.

– Прости, что нарушил покой твоей земли, без права вышнего ступив в её чертоги, на то случайность нелепая случилась.

– Стало быть, твоя земля зовется Тулеей?

– Да, это она, – улыбнулся Ильм.

– Я видел однажды твою землю, но она запечатана была. Ты знаешь, где находятся врата к путям на моей земле?

– Знаю. Я сферу на Тулее уничтожить пытался, но не успел. Рискуя быть застигнутым каращеями, пришлось пройти путем ближним, и здесь чуть не попался. Как вернуться, теперь не знаю. Великие воители льстивыми помыслами пришли на нашу землю. Они путь распечатали один и открыли к вам дорожку. Каращеи огромным войском смеряются ступить на Тулею, когда все врата готовы будут. Путей много, но ключи к ним уничтожены много времени назад, когда каращеи приходили в прошлый раз. Они лучших наших мастеров пленили и принуждение творят над ними, чтобы те врата все оживили и пути вновь открылись без преград.

– Значит вот как каращеи пришли сюда и им не нужны были те врата, через которые приходила Тарайя, – задумчиво пробормотал Зор, затем встрепенулся, озираясь по сторонам, – Нужно уходить. На одном месте опасно оставаться. Ты можешь мне показать, где находятся врата, откуда приходят каращеи?

– Могу, но ты жизнь отнял у их воинов и они не простят это, – с сожалением отметил Ильм. – И сам себя ты не простишь…

– Раньше я бы задумался над речами твоими, но теперь пустое все и меня это больше не беспокоит, может к счастью, а может, к сожалению… – усмехнулся Зор, – Ночлег нужно искать, – кивнул он на почти спрятавшееся за грядой солнце.

– Я покажу врата. Ты охранил жизнь мою, за что благо дарю тебе своё, Зор! – Ильм коснулся кончиками пальцев своего лба, прикрыв глаза, затем коснулся этой же рукой лба Зора, вновь пристально взглянув в глаза, отчего тот даже почувствовал некую странную волну дрожи, прокатившуюся от головы вниз до пят и вновь вверх. Та энергия будто замерла у самой макушки маленьким вихрем, что даже казалось, волосы зашевелились. Ощущение было необычным, но приятным и даже настроение стало каким-то другим, словно восприятие жизни немного изменилось – цвета приобрели другой тон, более яркий, четкий, а в воздухе разносился терпкий аромат, приятным привкусом оседавший на губах и в носу.

– Что ты сделал?! – удивленно вопросил гариец.

– Я отдал благо тебе, Зор, – буднично ответил он, будто это был какой-то сущий пустяк, – Идем же! – махнул он призывно рукой и, перепрыгнув ручей, направился в противоположную от заката сторону. Они вскоре выбрались из долины, попав на выщербленное каменными отвалами плато, как вдруг Зор заметил едва уловимое движение за редким кустарником. Остатки заката освещали пространство впереди, и заметить хоть малейшее движение было не сложно, тем более, что сейчас он воспринимал мир немного иначе, более четко и явно. Это странное восприятие не спешило проходить, и Зор старался его прочувствовать, как можно более явно – понять, уловить суть, да и просто насладиться.

– Стой, Ильм! – потянул его Зор за плечо, жестом указав на кустарник вдалеке. Темнота почти уже полностью окутала гряду, но зрение не подводило, и Зор ощущал, что оно все-таки стало четче даже впотьмах.

Тулеец замер, его глаза вспыхнули вновь ярко, что Зор увидел эти вспышки сбоку, значит, в прошлый раз ему не показалось, как вдруг притаившийся за кустом выскочил и, взмахнув резко рукой, выпустил черный огранок. Зор дернул Ильма, свалив на землю, следом упал сам.

Юноша тут же вырвался, сел, вновь уставившись на каращея. Серый боец хотел было замахнуться вновь, замешкался, дернулся было к ним, но вдруг развернулся и бегом направился прочь, скрывшись в сумерках.

– Не выходит… – досадно выдохнул тулеец.

– Мне знакомо это, – улыбнулся Зор, снисходительно хлопнув по плечу ему, поднялся, – Идем, Ильм, вскоре они на нас выйдут, нельзя было его отпускать.

– Я лишь хотел образумить его, но не выходит это с каращеями никак, будто суть другая у них – иная ипостась, неподвластная расам земель. Их разум сокрыт, словно потоками чуждыми протекает.

– Не пытайся, не выйдет. Я так же когда-то пытался сначала сирхов образумить… и все пытался, пытался… а вышло что? А вышло вот что, – кивнул он на руки, выставив перед собой, разглядывая ладони.

– Что? – не понял Ильм.

– В крови все, вот что! – Буркнул Зор и ускорился.

– Не кровь то, но путь большой и жертва великая – твоя жертва и путь твой, тобой самим уготованный.

– Поживём – увидим, ну а погибнем – узнаем, – усмехнулся Зор, – Другого пути нет, и не будет уже никогда, знай это!

– Будет тот, который сам себе уготуешь, и других не будет.

– Хм… Ты ли путь себе готовил тот, что каращеи землю вашу скверной омрачают? Ты ли из дома своего, что Тулеей зовешь, спешил сюда прийти и чуть не погиб? Ты ли этот путь готовил себе? – указал Зор под ноги, на выщербленные редкие травы небольшого участка мелкодробленого гранита под ногами, – Твои родичи далеко, а ты здесь…

– Я понимаю, о чем ты. Позволь ответ дать тебе позже, когда он понятен станет мне и тебе.

– Что мешает сейчас его дать, если он есть у тебя?

– Есть. Ответ всегда есть, но он странен и для меня и для тебя. Он чужд, и только вопросы новые породит. Ответы есть всегда и на всё. Если есть вопрос, значит, вместе с ним существует и ответ, иначе быть не может. Вопрос не рождается без ответа – вопрос и есть ответ. Разница лишь в том, что для взора на ответ, нужно сквозь излом света взглянуть на него, сквозь ту призму, меняющую свет в материю и обратно, путь к нему проделать, тогда он явен станет и вопросом быть перестанет.

Лошадиный фырк вдруг нарушил ночную тишину, следом осыпалась каменная крошка где-то неподалеку. Зор ожидал чего-то подобного, стал вертеться по сторонам, потом схватил Ильма за локоть и буквально швырнул вперед, что тот чуть не повалился, но поняв всё без слов, бросился бежать сломя голову в ночи.

Несмотря на кромешную тьму, Зор прекрасно ориентировался и видел все по-новому более ясно. Они бежали по открытой местности. Скальник, в котором была возможность затеряться, остался сбоку, и до него бежать не было смысла, все равно не успели бы.

Отряд верховых сорвался следом, уже явно ознаменовав о своем присутствии, громогласно разнося звуки топота по окрестностям. Дарбов было на этот раз много, почти полтора десятка и Зор опасался, что может не суметь постоять хотя бы не за себя, а за Ильма. Тулейский гость сейчас был обузой – сражаться он не мог или не умел, судя по предыдущей стычке еще вечером, оттого его нужно было оборонять в первую очередь, и этот факт сильно снижал шансы в бою. Зор лихорадочно размышлял, что же делать, как поступить, и тут навстречу выскочили еще пятеро. Теперь шансов не было точно никаких. Зор верил в себя, но два десятка дарбов ему еще не попадалось ни разу. Это был самый большой отряд, который он встречал с тех пор, как они пришли на землю. Значит, численность их росла постепенно.

– Туда! – крикнул Зор и дернул Ильма в сторону, откуда был еле слышен поток воды, – Не останавливайся, там река, по ней уйдем! – Гариец подтолкнул его для пущей уверенности.

Топот нарастал. Зор понимал, что не успеют, и он остановился, развернувшись, выхватив меч из-за спины. Первый подскочивший дарб размашисто жахнул воздух плетью, гариец увернулся, вдогонку отрубив тому руку, следом прыгнув в сторону от следующего.

Из-за пригорка вдалеке выскочили еще коней двадцать. Зор не понимал, что происходит, он маневрировал, как мог среди огромных животных, свалив уже троих дарбов, как вдруг разглядел, что новая группа были не дарбы.

Разномастные кони, всего немного уступавшие дарбовским в росте, стремительным галопом неслись навстречу, это были гарийцы и Яр впереди них. Они врезались клином в темную конницу. Гарийцы умело орудовали острыми мечами, первым натиском сходу уменьшив численность противника ровно наполовину. В успехе боя сомневаться больше не приходилось и Зор, воспрянув духом с удвоенной силой начал рубить серых.

Совсем немного прошло времени и ни одного дарба в живых уже не было, а среди гарийцев один лишь с раною легкой.

Глава 16

– Это Ильм, он с Тулеи! – Зор подвел к костру промокшего зеленоглазого гостя.

– Вот присаживайся и одежды просохнут твои, тепло согреет вскоре! – жестом пригласил его Яр, и остальные подвинулись, освободив место.

– Тулея, значит… – задумчиво с интересом произнес Яр.

– Я сказывал, что путь между землями нашел, помнишь? Вот он одним таким и пришел, – напомнил Зор.

– Открылись дорожки, стало быть. Но мы уж поняли об этом давно. Как первый стан сирхов обнаружили в верховьях Вишьи, а он гиблый от мала до велика, и кровью земля напитана, что в дождь хороший. Да и родичей много сгинуло наших за оборот полного месяца. Столько со времен нашествия Таримана не гибло. Мы столкнулись с ними у далеких переходов Самарадана, их сотня была, еле сдюжили, но то оттого, что не ждали подобного. Потом уж без бравады встречали малыми отрядами, и сколько бы их ни было, обязательно гибли гарийцы. Они искусны, что никогда на своей памяти я не припомню за столь умелых воинов.

– Моя вина в том, Яр! Я ведь врата открыл, что каращеи смогли шагнуть на землю.

– Нет, Зор, если они пришли, то нашли бы путь и без тебя, как находили в иные времена, – заговорил Ильм. – Они и к нам пришли, хотя ни один путь хожим не был, все заперты, без права на отворение кем-либо.

– Верно толкуешь, нет вины в том ни чьей! – поддержал его Яр, – Есть предание давно позабытое, когда их три было, – указал он в сторону полумесяца на небосводе. – Мне прадед сказывал малому еще. Много тысяч лет назад у Месяца сестрицы обращались вместе и на одну из них Каращеи прибыли, но не путями земными, а сквозь пространство тьмы. Они могли так поступать, и птицы их несли великие в безмолвии темном и ходили они вратами могучими, что не земли, а соцветия земель объединяли. Те пути не были подвластны никому из людей, и как ими воспользоваться не знал никто, только устроители древние, которые оставили их. Раса устроителей древних знания те унесли с собой, не оставив потомкам своим и все уж позабыли о дорожках, соединявших соцветия в самых разных закоулках меры нашей. И вот однажды из небытия вдруг возникли сотни птиц диковинных, светом ярким исходивших, которые несли в чревах своих каращеев прямо на землю нашу. Тогда предки мощь неимоверную имели, не то, что мы сейчас. А чтобы ты понял какую, то представь будто перед тобой в бою вдруг выступит младенец, у которого в руках стебель того вереска оружием будет! Понимаешь?

– Знаю, Яр, мне мать песни сказывала похожие, но я уже плохо их помню, что мал совсем был.

– И предки наши своих птиц пробуждали, сталью могучей сверкавших не менее от света Ра Великого. И не пустили воителей темных на Землю-Матушку, но жертвы понесли огромные. Каращеи сильны были, под стать предкам нашим. Осели они тогда на одной из сестриц месяца нашего и готовились, силами крепясь, обрастая все новыми воинами, которые шли на помощь им. И когда собралась рать огромная, решил совет великий тогда в жертву принести сестрицу месяца, не видя исхода иного. Собрали пращуры потоки великой энергии и укрыли новое обиталище воителей тех, что рассыпалось все на мелкие кусочки. Жертвой этой победа была ознаменована, но не обошлось все без следа и вскоре испарились воды в небеса, а затем пали потоками большими, потоп учинив, что не многие спастись смогли. Позабыли уж все об этом, а другие и вовсе памятью осиротели, Родов не помня, в вечном забвении предавшие.

– Кто же были те устроители?! – спросил Зор, а взгляд его горел от любопытства сильного, – Они наверняка могли знать, как пути те открыть и куда они вели, откуда Каращеи приходили? Тогда возможно и вышло бы одолеть их, знания подобные узрев.

– Ушли они на заре зарождения земель, что в соцветии звезд наших, – подал голос Ильм, – Я слыхал сказы такие на Тулее. Мои родичи могут знать о тех далеких событиях многое, но мне то неведомо.

– Я должен это знать четко до последней мысли! – поднялся Зор и стал расхаживать взад-вперед.

– Мало знать, – удрученно усмехнулся Яр, – Необходимо это понять. Что даст знание без понимания? Ничего! Ты знаешь, что есть каращеи? Знаешь! Вот они! Но ты их не понимаешь, и никто не понимает – ни я, ни братья наши, ни тем более сирхи и даже Ильм, хранящий искру в себе немалую, которую я вижу явно, и он тоже не понимает.

– Я пойму обязательно, если так надобно, а не под силу если станет, значит, жертву понесу, но пойму все равно!

– Ты, Зор, упрям, как был упрям твой отец, но ты гариец и, наверное, я не смею тебя переубеждать. Я не сумел тебя оградить от оружия, что теперь ты с ним слился и мне искренне жаль об этом. Наше войско поредело на треть, пока мы собирали всех и добирались до гряды. Нет времени на то понимание, нужно к вратам идти, откуда каращеи приходят и любой ценой те врата уничтожать, иначе нас скоро не останется, тогда не сможем ничего, когда их вовсе много прибудет. Я смел гонцов снарядить в Красное солнце и в Дакан. Они весть несут их правителям о каращеях, хотя возможно каращеи уже сами о себе те вести разнесли. Мы разрознены все и нелегко собраться воедино, чтобы ратью общей выступить, ладно хоть сирхи перестали мешать.

– Сирхи гибнут станами, Яр, они вовсе неспособны противиться им хоть как-то.

– Теперь-то да. Жаль их все же, а ведь могли бы жизни многие сохранить, если бы с упорством не лезли на гряду, они первые удар и приняли от неугомонности своей, – бурчал Яр по стариковски, но было видно, что несмотря ни на что, злобы к ним он не испытывал, лишь жалость с какой-то обреченностью.

– Ты не печалься, Ильм, я обещаю, что на Тулею провожу тебя! – повернулся Зор вдруг к зеленоглазому гостю, – Врата будут живы до тех пор, пока не уйдешь в чертоги родные.

– Да, Зор, прости, что так вышло, – удрученно ответил тулеец, не моргая глядя в тихое пламя огня своими яркими хризолитами.

Небосвод степенно прояснялся, знаменуя скорый рассвет, как вдалеке со стороны степи, где были выставлены Яром дозоры, послышался шум голосов. Все встрепенулись. Голоса усиливались и уже слышны были недовольные крики. Яр запрыгнул на коня, хмуро глядя в сумеречную даль, в попытке разглядеть хоть что-то. Зор тут же подхватился с места и бросился в ту сторону. Он нутром чуял, что произошло, и спешил скорее…

У узкого прохода меж двух холмов друг напротив друга в отдалении сотни шагов топтались на лошадях степняки и с другой стороны несколько гарийцев.

– Тебя, Маргас, мы с великой радостью встретим и обогреем, но Яра ждать нужно, пусть разрешится всё, – твердил один из дозорных Яра, стоя с мечом наизготовку, преградив путь нескольким сотням сирхов во главе с Маргасом и Качудаем.

– Пусти, гариец, нет темных помыслов, Гаруда свидетель тому! – надрывался Качудай, гарцуя на своем коне перед ними, – Мы мараджават несем впереди себя по велению Зора и под крылом Гаруды, ты не можешь путь этот преграждать!

– Обожди, сирх, явится Яр, тогда решение будет!

– Урус-Зор решение держать должен, только под его рукой вершится великий мараджават! – не унимался степняк. – Я знаю, что он здесь, вели звать его!

Маргас стоял чуть в стороне и снисходительно улыбался, наблюдая за перепалкой. Старый воин не переставал удивляться тому, как сильно и за короткое время изменилась жизнь. Он не мог до сих пор свыкнуться с тем, что сирхи беспрекословно слушают Зора, хотя и понимал это где-то в глубине души, однажды сам попав в похожую ситуацию давным-давно.

– Урус-Зор! – Заорал Качудай радостно и, проигнорировав не преграду из гарийцев, дал в бока коню.

– Пустите! – крикнул Зор, подбежав.

– Урус-Зор! – спрыгнул с лошади Качудай, раскинув руки в приветствии, хлопнув по плечу, обняв того коротко, – Ты молодец, Урус-Зор, что не погиб без меня! Учти, я первый! – засмеялся степняк, остальные его воины заулюлюкали.

– Почему не слушал, что я говорил? Зачем ушли следом?! – Нахмурился Зор, строго глядя в глаза тому.

– Посмотри Урус-Зор! – повернулся он, проведя рукой перед собой, показывая на войско, где было не менее четырех сотен бойцов, – Вольные воины степные примкнули к нашим рядам, чьи станы погибли, и они хотят вершить мараджават, чтобы дети их, как ты сказывал, могли лета новые встречать в радости! Я обещал тебе, Урус-Зор, что сирхи встанут с оружием против каращеев, я несу то слово! – гордо отрапортовал Качудай, – Поэтому не держи гнев на нас, что ушли по следам твоим. На нас трое дарбов вышли и многие смерть приняли, прежде, чем мы одолели их, поэтому оставаться нельзя было нам на одном месте. Гляжу, Яра встретил ты? – кивнул он на неспешно подъезжавшего седоволосого воина, – Это добрые вести, и ждать уж более нельзя!

– Да, Качудай, в этом ты прав, ждать более нельзя.

– Вот! – поднял руку вверх Качудай.

– Однако… – В удивлении произнес Яр, спрыгнув с лошади. – Ты что с ними сделал?! – вопросил он, глядя на смиренно ожидавших сирхов.

– Каращеи сделали. Жить все хотят, они тоже хотят, несмотря на распри.

– Урус-Зор велик! – встрял Качудай, с укоризной глядя на Яра, – Он Гарудой послан!

– Тебя-то я помню, Качудай, – усмехнулся Яр, – Но не думал, что вновь повстречаю.

– Не таи обиду, Яр! – приложил Качудай руку к груди, – То споры пустые были на мгновения короткие, а теперь мараджават великий наступил на лета долгие, верь мне, Яр, как я верю тебе, верю Зору, степи верю!

– Будь по-твоему, Качудай, но веру мою не смей предать! – прищурившись слегка, ответил Яр и дал указания бойцам пустить сирхов в лагерь.

***

Ильм шел уверенно впереди вместе с Зором, Маргасом и Качудаем. Позади, в хорошем отдалении под предводительством Яра двигалось сборное войско – четыре сотни сирхов и пять сотен гарийцев. Качудай отказался оставаться без Зора, по обыкновению своему, боясь, что тот вдруг погибнет без него и ушел впереди вместе с ним. Яр с недоверием отнесся к такому раскладу дел, когда пришлось объединяться, но поделать ничего не мог, понимая, что по-другому нельзя. Заклятые враги когда-то, теперь имели одну цель, поначалу искоса поглядывая друг на друга, но природное радушие гарийцев и их расположение к себе все же сделали доброе дело и со временем сирхи перестали настороженно коситься, уже от любопытства заводя беседы с новыми соратниками.

Связь держали гонцами.

Зор должен был разведать все подходы, а Ильм указывал направление в сторону врат, откуда сам пришел.

По пути трижды обошли верховых дарбов. Обходили большим крюком, чтобы не столкнуться, оставляя их позади на откуп Яру, но один раз все же нос к носу столкнулись с малой группой в пятерых пеших, где в скоротечном бою, Качудай впервые без помощи Зора одолел одного сам, чудом сохранив жизнь Ильму, на которого была нацелена плеть серого воина. Не без помощи Маргаса это вышло сделать, который все-таки мог еще дать отпор чужакам. Старый воин империи удивлялся прыти каращеев, и как ему показалось – своей немощности.

«То, воины сильны не по мере нашей, а не ты стар» – усмехался Качудай, посетовав на то, что он и вовсе с большим трудом может с ними тягаться.

За спасение тулеец по своему обыкновению одарил Маргаса с Качудаем тем самым благом, которого удостоился до этого Зор. Степняк со здоровяком потом долго шли, удивляясь всему вокруг, часто с открытыми ртами глядя на окружающее пространство, будто впервые его видя и восхищаясь каждым камнем под ногами, небом, деревьями, вдыхая ставший необычным воздух. Качудай в очередной раз был ошеломлен новыми чувствами, ощущениями. Он не понимал, радоваться сейчас или грустить. Вся жизнь до момента встречи с Зором протекала в едином однообразии, растягиваясь в стужах и летах, возвращая каждый раз в одну и ту же точку, без права сойти с этой круговерти. Теперь каждый новый день буквально сводил с ума от новых событий, познаний, открытий, которые меняли суть степняка – меняли навсегда, бесповоротно, окончательно, без права на прежнюю жизнь и в глубине души он был этому безмерно рад, совершенно не волнуясь о будущем. Он понимал, что достиг того апогея, который даже невозможно было до этого вообразить и внутреннее стремление его теперь было нацелено на полную самоотдачу – жертву, которую он только мог принести, в благодарность за причастность ко всему тому, что происходило с ним в последнее время.

Маргас же степенно смаковал новые ощущения, боясь их спугнуть. Впервые за много лет, со времен смерти Амура, он вновь почувствовал жизнь в себе. Ощутил приятное тепло, окутавшее разум, словно все эти годы был нудный неприятный сон, а теперь настигло долгожданное пробуждение, явив взору мир новыми яркими красками, не скупясь в благодарность за смиренное ожидание.
Маргас улыбался впервые за двадцать лет по-настоящему и начинал понимать, что истина не в словах мудрецов, которых он раньше так усердно искал, жаждал, и к которым он не был готов нутром своим. Истина была в познании не умом, но сознанием скрытым, с которым говорить невозможно, как сказал им Ильм – «звуками, в которые были обернуты непонятные формы». Да это было так, это были всего лишь слова, форма которых не воспринималась сознанием настоящим, требуя опыт, требуя повернуть ту злосчастную призму, и взглянув сквозь иные изломы света на мироздание. Маргас был рад, как малое дитя – искренне, неподдельно, что наконец-то замаячила та дорожка, которую он так долго пытался отыскать.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒