Глава 14 Ангелина и Алёна

Вышло ещё хуже, чем ожидала Алёна. Когда она торопливо шла по посёлку с лопатой на плече, её засёк не просто местный житель, а сама Ангелина. Она сидела на бревне возле охранницких бытовок, грызла семечки и плевала шелуху. Не в кулак, а так — по сторонам. Всем своим видом показывала, что ей на всё наплевать. Вика с ней не было. Алёна вцепилась в черенок лопаты и медленно подошла к Ангелине.

— Вау! — издевательски сказала Энджи, — давно мы огородничаем?

— Привет. Да нет… Я помогаю одной женщине… Давно хотела рассказать.

— Ну, мы знаем, про женщину-то. Памперсы — ладно. Лужи подтирать — тоже. Но копать! Мать, ты сдурела?

У Алёны по спине побежали противные мурашки.

— Да, я всё знаю, — кивнула Энджи, — ты из дома? Надо же, какое совпадение. А я как раз к тебе домой. Поговорить с твоими родителями.

— Они уехали.

— Ничего, я подожду. Или зайду завтра. Или в субботу. Я за тебя волнуюсь, детка. Знаешь, как у нас в школе называют таких, как ты? Геронтофилы. Старичков любят. Это извращение, чтоб ты знала. Хотя откуда тебе знать такие слова… У вас же приличная школа.

В слове «приличная» было столько ненависти, что Алёне захотелось закрыть глаза и бежать.

— Что с тобой? — прошептала она, — мы же друзья.

— Были друзьями. Но теперь… Считаю тебя предателем.

— Почему?!

— А почему ты не сказала нам, что ходишь к этой бабке?

Алёна замолчала. Она, как обычно, должна была подумать, прежде чем ответить. Ведь это совсем не просто теперь — определить, зачем она приходит к Лидии Матвеевне. Потому что ей приснилась кирпичная стена, увитая плющом? Или чтобы здороваться с Сальвадором, Алексом и другими друзьями из выдуманной ею страны, чьи портреты по-прежнему висят в холле? Или потому что она хочет спрятаться от родителей?

— А мне, кстати, плевать, зачем ты туда ходишь, — сказала Энджи, сощурив глаза, — просто, если тебе хочется продолжать туда ходить, плати.

— Что платить? — опешила Алёна.

— Деньги! — засмеялась Ангелина, — знаешь, зелёненькие такие? Доллары зовутся. Да не боись! Мне нужна всего штука.

— Тысяча долларов?!

— Вообще лучше в рублях. Тридцатник. Слышь, ну не вытаращивайся. Не такие уж для вас и большие деньги. Вы ж столько в месяц за школу забашляете.

— Откуда ты знаешь?

— А что, нельзя? Я, может, тоже в вашу школу хочу ходить! Мне тоже знаний задорого охота! Короче, найдёшь — тогда окей. Твои родилки не узнают, куда ты шастаешь.

— Ты хочешь в мою школу ходить? — потрясенно переспросила Алёна, — но если я… то есть мы найдём деньги на первый месяц, то… как же дальше? Кто будет платить?

— Я сама, — гордо сказала Ангелина, — меня Жанка на работу к себе берёт.

Это была ложь. На самом деле Ангелина просто собиралась шантажировать Алёну каждый месяц. Но она была не дура — не скажешь же ей: «Гони триста тысяч рублей! ». Ничего, потихоньку, полегоньку, с миру по нитке и будет ей, нищей Ангелинке, не только рубаха, но и платьице от «Дольче энд Габбана», белое, с вышивкой, она видела такое у Алёнки в шкафу.

Алёна опустила лопату. Из бытовки вышел Вик. Кинул Бинге кость, приблизился к девчонкам, вглядываясь в лицо Ангелины, чтобы понять, спросила та у Алёны или нет.

— У меня нет тысячи долларов, — тихо сказала Алёна.

— А ты у бабки своей попроси, — так же тихо ответила Ангелина, — или она не очень-то ценит твою дружбу, геронтофилка?

— Как дела? — спросил Вик.

— Отлично! — ответила Энджи так звонко, словно ударила наотмашь.

Алёна сгорбилась, развернулась и потащила лопату домой.

— Ты спросила? — глядя ей вслед, сказал Вик.

И тут Ангелина совершила большую ошибку. Её так распирало от радости (шикарно сыграла свою роль, и Алёна сегодня-завтра принесёт денежки) что она сразу всё выложила Вику. И не обратила внимания, что у Вика было очень странное выражение лица, пока он её слушал.

Вечером Алёна пересчитала свои сбережения. Три тысячи. Рублей. А нужно тридцать.

Вообще-то Алёна могла бы скопить такую сумму. У неё было полно родственников, которые на все праздники дарили ей деньги, считая, что она избалованный ребёнок, которому невозможно угодить подарком.

Отчасти это было правдой, Алёна действительно равнодушно принимала всех дорогих кукол и щенков, но не потому что была избалована — просто её никогда по-настоящему не волновали игрушки.

А деньгам она радовалась, их можно было перечислить в Международный фонд защиты животных или в помощь пострадавшим от какого-нибудь наводнения или пожара. Перечисляла она, конечно, не сама, просила Милочку.

Сейчас она себя корила за то, что не скопила ни копейки. Ведь тогда она бы расплатилась с Ангелиной, и та оставила бы её в покое.

А теперь? Просить у Лидии Матвеевны? Как?!.. А вдруг Лидия Матвеевна подумает, что это и была главная цель Алёны — получить деньги?!

В общем, куда ни кинь, всюду клин, как говорит Мила.

После обеда Алёна отправилась к Лидии Матвеевне. Та сидела за столом в холле, раскладывала пасьянс. Бэллочка дремала на подстилке, повизгивая во сне. Слова застряли у Алёны в горле, как в тот день, когда она пришла в первый раз.

— Можешь не закрывать, Бэлка спит.

Но Алёна аккуратно закрыла дверцу на крючок, медленно развернулась, подошла к столу. Сальвадор смотрел с портрета осуждающе.

«А что мне ещё делать? » — огрызнулась мысленно Алёна и вытолкнула наружу трудные слова:

— Я… Пришла… Вы меня простите…

Лидия Матвеевна оторвалась от карт. Сняла очки, сложила их. Приподняла брови и слегка улыбнулась.

— Погоди, — сказала она, — попробую угадать. Ты влюбилась. И больше не придёшь.

Но Алёна продолжала напряжённо смотреть на Лидию Матвеевну.

— Что-то случилось? — спросила та уже без улыбки.

— Нет… Лидия Матвеевна, вы мне верите?

Та взялась за колёса и подъехала поближе.

— Конечно, верю, Еленушка.

— У вас есть тысяча долларов?

— Вы понимаете… Я должна заплатить за то, чтобы ходить к вам.

— Кому?

— Неважно. Если у вас есть деньги… Вы не могли бы дать мне их в долг? Я начну копить и верну. Мне дарят на день рождения столько денег!

— Нет, Алёна, — сказала Лидия Матвеевна, — деньги у меня есть. Но поощрять шантажистов… Они имеют отвратительную привычку возвращаться за деньгами. Как можно тебе запретить сюда ходить? Это что, что-то противозаконное?

— Я не хочу говорить родителям, — прошептала Алёна, — а этот человек… Он скажет.

— Ты думаешь, родители запретят тебе приходить? Тем более, Алёна. Твои родители должны знать, где ты. И ты в курсе моего мнения на этот счёт.

— Понятно, — сказала Алёна.

Она знала, что Лидия Матвеевна так ответит. И что, наверное, правильнее рассказать обо всём родителям… Но вдруг они тоже найдут в её поступке что-то… извращённое. И запретят ей ходить к Лидии Матвеевне. А рисковать и проверять она не могла. И потом, она по-прежнему на них злилась. И пока слабо представляла, как первая подойдёт к ним с откровенным разговором.

— Кстати, деньги, ну, на всякий случай, чтобы ты знала, — вдруг сказала Лидия Матвеевна, — там, в тумбочке письменного стола. Под моей докторской. Смешно, конечно, но я всё время думаю, что если кто-то будет красть и увидит мою докторскую…

— Зачем вы мне это сказали? — спросила Алёна, — зачем мне знать? Вы меня, как это… искушаете?! Возьму я их или нет, проверяете?! Лидия Матвеевна! Как Вам не стыдно!

— Ну что ты говоришь…

— Я говорю правду! Вы надо мной эксперименты ставите! Смогу ли я ради вас украсть?!

— Перестань, — попросила Лидия Матвеевна, но видно было, что она смущена.

Кончики её ушей порозовели.

— Я смогу ради вас украсть, — ровным голосом сказала Алёна, — если вам будет плохо, а украсть нужно будет этот ваш инсулин. Но деньги ради встреч с вами… Я думала, мы друзья. А вы себя считаете обычной хозяйкой подопытного кролика.

Она повернулась и ушла. Вслед ей неслось только мерное попискивание Бэллочки.

Вечером Ангелина прислала эсэмэску: «Приходи к восьми с деньгами к бытовке».

Алёна ответила: «У неё нет денег».

Ангелина не поверила. И сама отправилась к Кабанихе. Объяснить ей, так сказать, опасность происходящего. Она не боялась совершенно: Кабаниха не станет вызывать милицию, иначе обо всём узнают родители Алёны. Она знала, куда Алёна прячет ключ, и поэтому без труда проникла в дом. Наверху тявкнула собака.

— Тише, Бэлка, — услышала Ангелина голос Лидии Матвеевны, — что говоришь, Алёнушка? Да нет, совсем нет. Прости меня, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло. То есть да, знаю. Я не могла разрешить тебе платить шантажисту. Это было бы неправильно. Но мне так страшно потерять тебя, что я хотела, чтобы ты взяла деньги тайком. Господи, мне так стыдно… Такое малодушие… Послушай, я приготовила деньги.

Ангелина замерла на лестнице.

— В правильном направлении мыслишь, товарищ, — прошептала она.

Собака снова залаяла.

— Что? Бэлла, я не слышу, тише! Почему я была права? Почему ты не будешь их брать?!

Ангелина насторожилась.

— Почему — неправильно? Господи, да мне эти деньги не нужны! Мне их не на что тратить. Ну, хорошо, хорошо… Не кипятись. Решила, так решила. Ты сильная. Я слабая. Как ты решила, так и будет. Просто… я представила, что однажды ты не придёшь и… Спасибо. Я тебе верю. Прости ещё раз…

— Вот дура! — разозлилась Ангелина, — дурила! Дурища! Дурка!

Она вылетела из дома. На дороге её ждал Вик. Он сидел на обочине, разглядывая машины, припаркованные возле шикарного белоснежного «замка» напротив дома Кабанихи. На балконах «замка» гордо высились статуи — женщины в старинной одежде. В огромных окнах виднелся зеркальный потолок, в котором отражались сетки. То есть там, внутри шикарного «замка» со статуями, был теннисный корт.

— Прикинь, если у них такой корт, что у них в доме, где живут? — каждый раз говорила Энджи, проходя мимо. Сейчас она даже не посмотрела на все «БМВ» и «Ауди» последней модели, стоявшие у белоснежных ворот.

— Ну что? — спросил Вик.

— Наша кляча не хочет брать деньги! — скривила губы Ангелина, — ишь, какая… Неп-ра-виль-но. Тьфу!

— Алёна сказала: «Неправильно»? — уточнил Вик.

— Да. Морализаторша наша. Легко такое говорить с папашей на «Поршике». А мне что делать? Хотя… Погоди-ка.

Ангелина снова направилась к дому Кабанихи. Но Вик схватил её за рукав.

— Нет! — сказал он, — я тебя не пущу.

— Сдурел?!

— Не пущу. Не надо так делать, Энджи. Это неправильно. Ты сама потом пожалеешь.

— Да какое тебе дело до того, о чём я пожалею! Ты бы лучше подумал о том, как я мучаюсь! С бабкой двинутой жить, грядки полоть, грязь под ногтями, дом под ногами разваливается, на обед — суп из ботвы! Мне надо устроить свою жизнь.

— Но не через…

Вик помолчал, подбирая слово.

— Подлость, — наконец нашёл он.

— Ага! — закричала Ангелина, и её руки сжались в кулаки, — ты тоже чистенький! Папочка денежки отложил, и ты на них поучишься! У вас у всех папочка-мамочка есть! И вы все сытенькие! И такие сладенькие! Фу-фу, грязь, запачкаемся! И даже других поучить можете! Что им, другим, подло делать, а что нет! А тебе в голову не приходило, что жизнь вообще несправедлива?! Кому-то даётся вот это!

Она указала на белый «замок».

— А кому-то — гнилая хата! Кто-то может себе позволить жить правильно… Без подлостей. А кому-то приходится их совершать, потому что выбора-то нет?

Вик молчал, опустив голову.

— Ладно! — сказала Энджи, — достали вы меня. Подавитесь вы своим баблом! У меня выход-то найдётся! Только знай, он ещё более подлый, чем у старой Кабанихи ненужные ей бабосы забрать! Придётся у того забрать, кому нужно! И запомни, вы меня сами на это толкаете!

У Ангелины брызнули слёзы, злые, колючие, и она умчалась.

А в это время Алёна положила трубку после разговора с Лидией Матвеевной. Как же легко у неё стало на душе, после того, как она отказалась брать деньги. Мила часто говорит: «Жизнь покажет». То есть ей, Алёне жизнь ещё может показать, что она была неправа. Надо было взять деньги и отдать Энджи. Но Алёна оказалась неспособна на это. Что ж, будет знать…

Алёна с изумлением вдруг поняла, что с тех пор, как она начала ходить к Лидии Матвеевне, она столько в себе открыла! Выяснила про себя кучу вещей! Главное — что она сердится на родителей.

А теперь ещё — то, что она способна сказать «нет» тому, что ей не нравится.

А ещё — что способна поделиться с другом самым сокровенным — про Карторию.

И умеет лазать по крышам. И умеет спасать людей от гликемической комы!

А может быть… ей самой поговорить с родителями?! Рассказать, что сердится. Что нашла нового друга. Что открыла в себе кучу способностей.

Алёна спустилась вниз, но родителей не было.

— Отец на работе задержался, — объяснила Мила, щёлкая пультом, — мама скоро будет.

— А где она? — спросила Алёна.

Мила поглядела на неё испытующе, словно размышляла, рассказать, где мама или нет, но потом покачала головой:

— Не знаю. По делам поехала.

«Может, это и к лучшему, — подумала Алёна, чувствуя, как утихает в ней порыв, — попробую-ка я пока яблони пересадить. Это же ещё одно умение. А потом… можно будет папе с мамой показать, что у меня вышло».

Алёна так размечталась, что родители выскочили у неё из головы, а представились ей такие идеальные папа и мама, которые слушают свою дочку, радуются её успехам, а главное — любят друг друга.

Она успокоилась и отправилась спать. Ей надо было набраться сил перед завтрашней посадкой.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒