Вторник. Пятница. Воскресенье

Вторник

26 апреля 1960 года

Этим вечером у меня случилась странная встреча с Тоби — первая с тех пор, как мы с Налем вместе ушли из «Аполлиона».

Тоби уже два месяца бился над портретом Фло и бесился от досады. Столкнувшись с ним в прихожей, я спросила, как продвигается работа.

— О, тысяча благодарностей за проявленный интерес! — процедил он. — Или, может, мне поклониться в знак признательности за внимание к моей скромной персоне?

Моя голова дернулась, как от пощечины: я не понимала, на что он злится.

— Нет, — вежливо ответила я, — разумеется, не надо. Просто в прошлый раз ты говорил, что дело у тебя не ладится, потому и решил встретиться со своим наставником Мартином.

Спокойным ответом мне удалось пристыдить его. Тоби протянул руку:

— Прости, Харриет. Мир?

Я ответила ему рукопожатием.

— Пойдем ко мне, сама увидишь, — предложил он.

На мой непросвещенный взгляд, портрет был изумительным и невыносимо печальным. Бедный мой маленький ангеленок! Тоби ухитрился нарисовать Фло тоненькой и хрупкой, но не болезненной; ее лицо казалось просто рамкой для огромных янтарных глаз, а тени у нее за спиной напоминали видения, проступающие сквозь туман. Мы с Тоби никогда не говорили о Фло, поэтому фон картины потряс меня. Неужели инородность девочки в этом мире видят все? Или ее заметил лишь Тоби наметанным глазом художника?

— Блестяще, — искренне произнесла я. — В прошлый раз Фло выглядела как дитя Освенцима. Но теперь все по-другому, не кажется, будто ее морят голодом.

— Угу, — буркнул он, но не предложил мне сесть или выпить кофе. — Герой-любовник улетел? — вдруг спросил он.

— Да, в прошлую субботу.

— Что, разбито сердечко? Хочешь выплакаться на плече у дядюшки Тоби?

Я рассмеялась:

— Нет, глупый! Ничего подобного.

— Ну и как оно было?

Чтобы Тоби задал такой интимный вопрос? Небывалая вещь.

— Замечательно.

Его глаза налились кровью, лицо исказилось от бешенства.

— Он тебя не обижал?

Так вот в чем дело! Боже, храни Тоби, вечного защитника всех женщин Дома! Я покачала головой:

— Ничуть, честное слово. Был просто мимолетный постельный роман. В котором я отчаянно нуждалась после долгих лет с Дэвидом.

Он только сильнее вскипел и оскалился.

— Как ты можешь называть такое постельным романом? — возмутился он.

— Слушай, хватит разыгрывать викторианскую добродетель! — в свою очередь возмутилась я. — Я думала, Тоби Эванс не из тех людей, которые цепляются за двойные стандарты! Мужчинам, значит, можно трахать кого ни попадя, а женщины должны ждать, пока их не возьмут замуж? Да иди ты к черту! — закричала я.

— Спокойно, не злись, — попросил он, наконец приходя в себя, но надолго ли — неизвестно. По крайней мере так мне показалось. А может, я и ошиблась, не знаю, только странно все это выглядело, Тоби был на себя не похож.

— А я и не злюсь, мистер Эванс, — отрезала я. — И если я переспала с индийским павлином, это еще не значит, что я доступна для всех австралийских ворон!

— Мир, мир! — перебил он, жестом капитуляции поднимая обе руки.

Я еще не успела остыть, но меньше всего на свете хотела вдрызг рассориться с Тоби, дружбой с которым слишком дорожила. И потому сменила тему:

— Знаешь, две недели назад я слышала, что Эзра собирается просить жену о разводе, но с тех пор не виделась с Пэппи и не знаю, что было дальше.

Тоби мгновенно впал в черную тоску.

— В прошлые выходные Эзра не появился, поэтому Пэппи ничего не знает. Только в пятницу он позвонил и сказал, что жена решительно против, поэтому ему придется еще раз навестить ее.

— Наверное, отчаялась настолько, что сама предложила ему фелляцию, — не подумав, ляпнула я.

Тоби уставился на меня как пораженный громом, затем резко отпрянул, схватил со стола бутылку бренди и плеснул себе полный стакан. Только на лестнице я догадалась: он решил, что это слово я узнала от Наля, а может, и опробовала способ на практике. Я впервые поняла, что, несмотря на всю либеральность, Тоби придерживается старомодных взглядов, когда речь идет о женщинах. По его понятиям, я — женщина, а Джим, Боб и миссис Дельвеккио-Шварц нет. Странные эти мужчины.

Пятница

29 апреля 1960 года

Разговорилась с Джо Дуайером, который торгует спиртным в пабе «Пиккадилли». Сегодня я зашла туда за квартой бренди для воскресных посиделок с миссис Дельвеккио-Шварц. Джо положил бутылку в коричневый бумажный пакет и с широкой усмешкой протянул мне.

— Это для всевидящей тигрицы с верхнего этажа, — сказал он.

Мне показалось, что он хорошо знаком с этой тигрицей, так я и сказала, а он засмеялся.

— О, это местная достопримечательность, — сказал Джои. — Можно сказать, за свою жизнь я успел хорошо познать ее.

Судя по голосу, это было познание в библейском смысле, и я задумалась, сколько у миссис Дельвеккио-Шварц было любовников — и старых, и не очень. Робкий и незаметный Лернер Чусович, который коптит для нас угрей и иногда приходит пообедать к Клаусу, отзывается о нашей домовладелице с нежностью и тоской. Критерии, по которым миссис Дельвеккио-Шварц отбирала мужчин, не поддаются никакому объяснению. Закон для нее — собственное слово.

Верхний туалет отделен от верхней ванной, которой я часто пользуюсь, потому что там есть душ, а я предпочитаю принимать его, а не ванну. Благодаря работе во вторую смену душ мне требуется в те часы, когда все остальные обитатели Дома либо разошлись по делам, либо заняты ужином, так что я никому не мешаю. Честно говоря, для четырехэтажного дома одной ванной маловато. Но никому не хочется спускаться до самой прачечной.

Переходи к главному, Харриет! Гарольд. Верхняя ванная и туалет находятся между владениями Гарольда прямо над моей гостиной и спальней и кухней миссис Дельвеккио-Шварц, двери которых всегда заперты. Похоже, он караулит меня, хотя клянусь, я ступаю совершенно бесшумно, а возвращаюсь домой в разное время, потому что у нас в «травме» раз на раз не приходится. Но когда бы я ни направилась в ванную, Гарольд всегда ждет в коридоре, в котором всегда темно — лампочка каждый день перегорает, но когда я однажды сказала об этом миссис Дельвеккио-Шварц, та удивилась и ответила, что при ней лампочка горела. Значит, Гарольд вывинчивает ее, когда чутье подсказывает ему, что мой приход уже близок? В туалете свет всегда включен, дверь приоткрыта, поэтому видно, куда идешь, но в коридоре есть темные углы, а в одном из них вечно торчит Гарольд. Он молчит, только стоит у стены как приклеенный и с ненавистью смотрит на меня. Признаться, я захожу в коридор настороженно, готовясь увернуться, если он бросится на меня с ножом или проволочной удавкой.

Почему же в таком случае я не довольствуюсь нижней ванной? Потому что я упрямая, а точнее, я просто боюсь своей трусости больше, чем Гарольда. Если я сдамся и перестану принимать душ, Гарольд поймет, что я слишком боюсь его, чтобы вторгаться на его территорию, и восторжествует. Он получит преимущество надо мной. Этого не должно случиться, я этого не допущу. Поэтому я хожу в душ наверх, делаю вид, что не замечаю Гарольда в темноте и вообще он подстерегает не меня.

Воскресенье

1 мая 1960 года

Когда я вошла, на столе в гостиной стоял ничем не прикрытый Хрустальный Шар. Лето кончилось, воздух похолодал, поэтому миссис Дельвеккио-Шварц перебралась с балкона в дом. Сегодня шел сильный дождь.

Фло просияла, бросилась навстречу, а когда я села, забралась ко мне на колено. Почему меня не покидает ощущение, что этот ребенок — плоть от моей плоти? С каждым днем я все крепче привязываюсь к ней. К моему ангеленку.

— Наверное, этот Шар очень ценный, если ему тысяча лет, — сказала я миссис Дельвеккио-Шварц, которая расставляла на столе нашу обычную закуску.

— Если бы я продала его, то смогла бы купить отель «Австралия», но хрустальные шары никто не продает, принцесса. Особенно если работает с ними.

— Как он к вам попал?

— Подарила прежняя хозяйка — точнее, завещала. Шары переходят от одной прорицательницы к другой. Перед смертью я тоже завещаю его.

Вдруг Фло содрогнулась всем телом, слетела с моих колен и нырнула под диван.

Не прошло и тридцати секунд, как в открытую дверь шагнул Гарольд. Как Фло узнала, что он идет? Я не слышала ни шороха одежды, ни шарканья шагов.

Миссис Дельвеккио-Шварц помрачнела, как грозовая туча.

— Какого черта тебе тут надо? — сердито произнесла она. — До четырех еще три часа. Тебя тут не ждали, Гарольд, так что проваливай.

Пробуравив меня взглядом, полным ненависти, он перевел глаза на нее и заявил:

— Дельвеккио, это позор!

Дельвеккио? Значит, это ее имя?

Она со стуком поставила на стол бутылку бренди и посмотрела на Гарольда так, что даже я поняла, что он видит в ее глазах.

— Позор? — переспросила она.

— Две извращенки, которые живут наверху, воруют деньги из газового счетчика в ванной!

— Чем докажешь? — Миссис Дельвеккио-Шварц выпятила нижнюю губу.

— А зачем? Мне и без доказательств все ясно! Кто еще в доме способен на такое? Ты сама велела мне проверять все газовые счетчики каждое воскресенье! — Он сморщился. — Сказала, что тебе трудно нагибаться, а у меня все равно утиная болезнь!

Злорадно усмехнувшись, она повернулась ко мне:

— Верно, принцесса. Знаешь, что такое утиная болезнь?

— Нет, — ответила я. Лучше бы она не высмеивала Гарольда при мне.

— Задница слишком близко к земле. — Она тяжело поднялась. — Идем посмотрим, Гарольд.

Я знала, что выманивать Фло из убежища бесполезно. Гарольд наверняка вернется, и Фло это понимает. Маленький экстрасенс. Где-то я читала, что такие способности начали изучать. Мерзавец Гарольд! Это он нарочно, чтобы испортить мне посиделки с миссис Дельвеккио-Шварц. Джим и Боб таскают монетки из счетчика? Не смешите меня.

Многое подсказывало мне, что этого внешне сдержанного и пропитанного ненавистью старика захлестывает злость. Мне вдруг вспомнилась лекция одного психиатра. Он рассказывал нам о «маменькиных сынках» — одиноких мужчинах, живущих с матерью. К тому времени, как матери умирают, эти мужчины уже настолько неадекватны, что чаще всего попадают в лапы к другим властным женщинам. Неужели Гарольд — «мамсик»? В образ вполне вписывается. Но ненависть ко мне это не объясняет. Как правило, «мамсики» безобидны, а если и проявляют склонность к насилию, то их агрессия направлена на доминирующую женщину, но чаще — на самих себя. Если верить тому типу, который читал лекцию. Сегодня выяснилось, что я не единственный предмет ненависти Гарольда. Его новыми жертвами оказались Джим и Боб. А Джим — еще одна Королева Мечей.

Я сразу услышала, что миссис Дельвеккио-Шварц возвращается, потому что она заливалась хохотом.

— Красуля, ты бы только видела! — вскричала она, ворвавшись в комнату. За ней с каменным лицом следовал Гарольд. — Это нечто!

— Что именно? — послушно спросила я.

— Эти шельмецы все время крали из счетчика в ванной деньги, только замок они не трогали — нет, что ты! Просто взяли ножовку и распилили петли на дверце, через которую деньги выгребают. И никто ничего не заметил! Но это же умора — столько возни из-за двух пригоршней пенсов!

— Дельвеккио, я требую, чтобы ты выставила этих женщин! — заявил Гарольд.

— Слушай, приятель, — сквозь зубы процедила миссис Дельвеккио-Шварц, — это сделали не Джим и Боб, а Чиккер и Мардж с первого этажа. Вот так-то.

— Они порядочные люди, — стоял на своем Гарольд.

— Балда, и когда же ты наконец поумнеешь? Ты что, не слышишь, что он каждую пятницу бьет ее, когда приползает домой на бровях? Тоже мне порядочные! — У нее затряслись плечи. — За грош удавятся! Но теперь уже ничего не докажешь. Да я и не собираюсь. Хорошо еще клиентов к себе не водят. Если бы не шумели по пятницам, были бы жильцы что надо.

— Поверю тебе на слово, — сказал Гарольд, которому было явно наплевать на Чиккера и Мардж. — Но я все равно требую, чтобы ты выгнала лесбиянок! А эта езда на мотоцикле! Они омерзительны, а ты дура!

— А тебе, — не осталась в долгу миссис Дельвеккио-Шварц, — даже в доме 17d никто даром не даст. Отвали! Пшел отсюда, слышал? И не трудись приходить в четыре. Я не в настроении.

Но Гарольд будто не слышал: он впивался жгучим взглядом в меня. А я, понимая, что скандал для моих ушей не предназначен, пристально смотрела в Хрустальный Шар, в котором отражалась перевернутая комната.

— Еще одну шарлатанку обучаешь? — съязвил Гарольд.

Миссис Дельвеккио-Шварц не ответила. Просто взяла его за шиворот и за штаны и выкинула за дверь, как соломинку. В коридоре послышался грохот, я вскочила, чтобы проверить, не убился ли Гарольд, но передумала. По крайней мере теперь он угомонится.

— Вали отсюда, дерьмо собачье! — крикнула миссис Дельвеккио-Шварц в коридор, вернулась в комнату и села с довольным видом. А потом повернулась к дивану: — Можешь вылезать, Фло, Гарольда уже нет.

— Почему Фло так боится его? — спросила я, потягивая бренди, пока Фло сосала материнскую грудь.

— Кто знает, принцесса?..

— А нельзя расспросить ее?

— Она не скажет. Да я и не хочу знать.

— А он… не обидит ее? — осторожно продолжала я.

— Нет, Харриет, не посмеет. Честное слово, я не настолько глупа. Я просто знаю.

— Не думала, что кому-то в Доме не по душе Джим и Боб.

— Гарольд никого не любит.

— Он, случайно, не маменькин сынок?

Меня опять пронзили рентгеновским взглядом.

— Ну разве не умница? Да, ты права. Его мамаша была профессиональной больной — целыми днями лежала в постели, а Гарольд ей прислуживал. А когда она умерла, он заметался, как цыпленок с отрубленной головой, не знал, как жить дальше. Мало того, его мать завещала все свое имущество двоюродной сестре из Англии, которую не видела с детства. Сестра продала дом, Гарольд остался на улице. Все свои деньги он тратил на эгоистичную старую корову. Когда он зашел спросить, не найдется ли у меня комнаты, я его пожалела. Раньше у меня жил другой учитель из той же шикарной частной школы, от него Гарольд и узнал про Дом. Я раскинула карты, а они сказали, что Гарольду предстоит важная работа в Доме. Вот я его и пустила. А потом, — она осклабилась, — оказалось, что у него не только манеры, как у старой девы, — он был девственником! Помяни мое слово, принцесса: ты еще встретишь такого.

Меня так и подмывало сказать ей, что я считаю Гарольда очень больным человеком, но язык уже не раз подводил меня, поэтому я его прикусила, не пожаловалась даже на ненавидящие взгляды Гарольда. Вместо этого я произнесла:

— Вы очень устали от него.

— Да, принцесса, я сыта им по горло.

— Почему же вы от него не избавитесь?

— Не могу. Карты говорят, что его служба в Доме еще не кончена, а картам надо доверять. — Она опустошила свой стакан, съела ломтик хлеба с угрем и осведомилась: — Значит, Король Пентаклей укатил домой, в Страну карри?

— Восемь дней назад. Прошлые выходные я провела в Бронте.

— Видный малый! Похож на мистера Дельвеккио, только тот был итальяшка, гораздо белее твоего парня. Но такой же гордец и красавец! Мистер Дельвеккио ходил гоголем, будто ему принадлежит весь мир. — Она вздохнула и шмыгнула носом. — Помню, лежала я в постели и смотрела, как он расхаживает по комнате — чисто петух. — Одним глазом она насмешливо поглядывала на меня, другой прикрыла. — А твой Король Пентаклей волосатый?

— Нет. Он похож на статую из слоновой кости.

— Жалко! Мистер Дельвеккио был сплошь волосатый. Я ему волосы расчесывала — и на груди, и сама знаешь где. — Она широко ухмыльнулась. — Представь, принцесса, целая шапка кудрей там была! Джунгли, да и только. Как я любила перебирать их! Языком расчесывала!

Каким-то чудом мне удалось сохранить невозмутимое лицо.

— Давно это было?

— О, лет сто назад!.. На самом деле тридцать. А я все помню, будто это было вчера. Мужчины запоминаются навсегда — ты сама убедишься, когда у тебя появятся другие… Да, как вчера. Вот что не дает нам постареть.

— А дети у вас были? — спросила я.

— Нет. Странно, да? У такого волосатого мужчины — и никаких детей. Наверное, во мне все дело. Фло тоже не было бы, если бы не гормоны.

— Что стало с мистером Дельвеккио?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Просто однажды встал и ушел. Даже вещи не собрал. Я ждала несколько дней, но он не возвращался. Тогда я раскинула карты, и они сказали, что он ушел навсегда: Башня, перевернутые Любовники. Висельник. Девятка Мечей. Перевернутая Четверка Жезлов — рухнувший дом, ты уже знаешь. Но для меня, Королевы Мечей, расклад был хорошим, так что я смирилась. Однажды, спустя много времени, я видела его в Шаре. Он был невредим, здоров и окружен детьми. Когда мы только познакомились, он подарил мне голубого кролика — для сына, который у нас так и не родился. Вот и все.

Эта история тронула меня до глубины души, хотя я не услышала в голосе миссис Дельвеккио-Шварц ни малейшего сожаления или жалости к себе.

— Простите, — пробормотала я.

— Незачем извиняться, принцесса. Все когда-нибудь заканчивается. Ты поняла это, проведя неделю со статуей из слоновой кости.

— Да, пожалуй.

— Твое сердце разбито?

—

Даже не поцарапано.

— Вот и славно. В море полно рыбы, Харриет Перселл. Ты из тех, кто сам разбивает сердца, а не зализывает свои раны. Чем-то ты похожа на меня. Жизнь слишком хороша, а рыбы в море слишком много для таких, как мы, Харриет Перселл. Мы несокрушимы.

Любимое пойло Уилли давно перестало казаться мне отвратительным, и чем чаще я его пила, тем больше оно мне нравилось. Так что к этому моменту я уже достаточно отпила, чтобы задавать вопросы.

— Вы с мистером Дельвеккио в разводе?

— Это было ни к чему.

— Значит, вы не были официально в браке?

— Можно сказать и так. — Миссис Дельвеккио-Шварц снова наполнила наши стаканы.

— Но с мистером Шварцем вы состояли в браке.

— Ага. Смешно, да? Зато вовремя. Тогда у меня и появилась Фло. Знаешь, вот так опомнишься и вдруг почувствуешь, что без мужа холодно, даже ноги согреть не об кого.

— Мистер Шварц был похож на мистера Дельвеккио?

— Совсем наоборот, принцесса. Так и должно быть. Никогда не повторяй своих ошибок! Не выбирай дважды одинаковых мужчин. Вся соль жизни — в разнообразии.

— Мистер Шварц был симпатичным?

— Да, о нем бы стихи писать. Темные глаза — и светлые волосы. Милое лицо, свежее и молодое. Фло немного похожа на папу.

Странное чувство шевельнулось во мне — наверное, поэтому я вдруг увидела, какой миссис Дельвеккио-Шварц была тридцать или сорок лет назад. Не красивой, даже не миловидной, но притягательной. Должно быть, мужчины чувствовали себя сэром Эдмундом Хиллари на вершине Эвереста, когда им удавалось покорить такую высоту.

— Вы любили мистера Шварца всем сердцем, — сказала я.

— Да. Ты из тех, кто не стареет, — почти нежно произнесла она. — Вот и мистер Шварц не успел постареть. Он был на двадцать пять лет моложе меня. Чудесный еврейский джентльмен.

Я ахнула.

— Он умер?

— Да. Однажды утром не проснулся. Такая досада, принцесса. Потом говорили, что сердце у него было слабое. Может, и так. Но карты сказали, что если бы не сердце, он умер бы, попав под автобус. Или от укуса пчелы. Когда приходит время, от старухи с косой никому не уйти.

Я отодвинула стакан.

— Миссис Дельвеккио-Шварц, если я выпью еще глоток, то обделаюсь прямо тут, на стуле… — И у меня вдруг возник еще один вопрос: — Гарольд назвал вас Дельвеккио. Но это же не имя, которое вам дали при крещении, а фамилия. Можно узнать, почему он вас так зовет?

— Забавно: мы говорим про имена, которые дают при крещении, а в мире живут не только христиане, — усмехнулась она. — Свое настоящее имя я забыла уже не помню когда. Мое магическое имя — Дельвеккио-Шварц.

— А мое магическое имя — Харриет Перселл?

Она ущипнула меня за щеку.

— Пока еще нет, принцесса. — И довольно потянулась: — Благодать! И никакого тебе Гарольда!

Я спустилась к себе, легла и проспала два часа. Проснулась свежая, с ясной головой. Сегодня я узнала о нашей домовладелице больше, чем когда-либо… А Фло? И гормоны? Черт. Забыла спросить.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒