Дж. С. Андрижески — Дракон 4 страница

Он ощутил в ней проблеск нервозности, пока она раздумывала над его вопросом.

Его боль ухудшилась от понимания, что она может ответить отказом.

Он гадал, сумеет ли остановиться, когда войдет в неё.

Ощутив какую-то панику от осознания, что он наверняка не сумеет сдержаться, и им всё же придется подождать, Локи начал отстраняться от её рук. Джина остановила его, сильнее обхватив ногами, притягивая ближе, хватая его за руки и бёдра.

— Да, — ответила она. — Да... просто... — она поколебалась, взглянув ему в глаза. — Просто... не осуждай меня, ладно?

Ощутив, как его боль становится почти парализующей, Локи покачал головой.

— Никогда, Джина, — ответил он.

Она скользнула ладонью ниже по его торсу. Он силился контролировать свой свет, когда эта самая ладонь прошлась по его торсу и дальше... а затем крепко прижалась к его эрекции, массируя пальцами.

На сей раз Локи на мгновение утратил контакт с комнатой.

Он уже показывал ей своё тело.

Он настоял на этом, когда Джина сказала, что никогда прежде не видела голого видящего, хотя вскоре после их встречи смотрела много изображений на каналах чёрного рынка. Она также слышала истории, в основном от других людей.

Она сказала, что ей не хватило смелости спросить у какого-нибудь другого видящего, даже у Элисон Мост, с которой они начинали становиться подругами.

Насколько Локи мог сказать по её словам, она также видела изображения половых органов видящих из разряда «крупнее среднего» и странные деформации, которые могли быть частью фетиш-индустрии.

До нее доходили слухи о том, какими видящие бывали в сексе.

Половина этих историй была ложью, но главное, что она интересовалась, и это возбуждало Локи.

Она также обрадовалась, когда Локи предложил просветить её, и это возбудило его ещё сильнее. Она была очарована им в особенности, но он также чувствовал её страх. Он лёг с ней голым, затем предложил оральный секс, когда она захотела соития.

Под конец вся нервозность и опасения испарились полностью... достаточно, чтобы она захотела вернуть услугу.

Он сам нервничал, так что в тот раз отказал ей.

Вместо этого он мастурбировал у нее на глазах, чтобы показать ей hirik, ту часть полового органа мужчины-видящего, которая выступает прямо перед эякуляцией.

Вид этого удивил её... весьма сильно.

Это также возбудило её.

Локи не ожидал от нее такой реакции, особенно так скоро. Это оказалось внезапным и настолько застало его врасплох, что он почти тут же кончил и прямо на неё, а Джина нарочно позволила ему это. Он не сумел сдержаться, ощутив возбуждение в её свете, особенно когда она расположилась под ним.

Он всё ещё краснел, вспоминая об этом, но Джине вся эта ситуация казалась забавной.

Забавной и, что более странно (во всяком случае, для Локи) мило трогательной — может, потому что он впервые потерял контроль с ней, может, из-за уязвимости, которую он показал ей в минуты оргазма (он почти уверен, что кричал тогда её имя), а может, по какой-то другой причине — он слишком нервничал, чтобы высматривать это в её свете.

Но она как минимум знала его тело.

Не то чтобы хорошо, но она его видела.

Похоже, она ощутила какую-то порцию его мыслей, продолжая расстёгивать его рубашку.

— Это будет больно? — пробормотала Джина, не глядя на него. — Та... штука. Ну, ты понимаешь. То, как ты устроен. Это причинит мне боль?

Локи постарался контролировать своё дыхание и покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Я выйду перед этим. Я не допущу, чтобы тебе было больно.

Тут она подняла взгляд.

Локи посмотрел ей в глаза, наблюдая, как она хмурит лоб.

— Серьёзно? — спросила она. — И так каждый раз?

Он кивнул, тоже помрачнев.

— Это причинит тебе сильную боль, если я этого не сделаю. Даже женщинам-видящим больно, пока они не привыкают к этому, — увидев в её глазах сомнение, он погладил её по щеке. — Доверься мне в этом, Джина. Тебе это не понравится.

Она кивнула, но хмурое выражение не ушло из её глаз и уголков губ.

Его боль усилилась, когда её мысли коснулись его света, хотя он сам не стремился их читать. Он ощутил её беспокойство — вдруг он утратит интерес к ней, раз ему придется постоянно сдерживаться, раз ему нельзя кончить в неё, раз она не могла дать ему то, чего хочет его тело. Он ощутил её мысли о том, что поначалу это может его не беспокоить — в первые недели, месяцы, даже годы, но в итоге это станет проблемой. Она боялась, что он не будет удовлетворён и в итоге пойдет искать это на стороне.

Похоже, она считала, что это лишь вопрос времени.

Локи издал низкий стон, почувствовав её страх потерять его.

— Не беспокойся об этом, Джина, — сказал он ей, хватая воздух ртом и ощущая, как боль нарастает. — Видящие... мы другие в этом отношении. Мы хотим свет. Мы хотим свет того, кого мы любим, — почувствовав как её страх усиливается, он запустил руки в её волосы и послал тепло в её aleimi. — Поверь мне, — пробормотал он. — Боги, просто поверь мне. Пожалуйста. Для меня это неважно. Клянусь, неважно.

— Но будет важно.

— Нет, — он один раз качнул головой. — Не будет. Обещаю.

Он ощутил, что она вновь думает, хочет ему поверить.

Локи издал очередной низкий хрип, когда уловил её мысли о том, чтобы дать ему оральный секс.

Джина подняла взгляд, и её щёки порозовели. По его реакции она поняла, что он услышал.

— Ну? — спросила она. — Это сработает? В конце, я имею в виду?

Локи кивнул, чувствуя, как его боль становится резче, когда их взгляды встретились.

— Да, — поколебавшись, он пожал одним плечом, по-прежнему глядя ей в глаза. — Там тебе тоже надо знать, как избегать hirik, иначе ты можешь поранить рот или язык. Я могу показать тебе, и да, это очень хорошо сработает.

Он почувствовал, как её желание усиливается по мере того, как она обдумывает его слова.

Локи поборол очередной пик боли, прикрыв глаза.

— Есть и другие вещи, кузина. Вещи, которые я могу тебе показать. Не волнуйся... пожалуйста. Это такая незначительная мелочь, прошу, не беспокойся. Я буду удовлетворён. Более чем удовлетворён, обещаю. Я не буду искать этого на стороне. Не буду.

Он чувствовал, как она старается услышать его, позволить его словам успокоить её.

Он ощущал её желание поверить ему, и его возбуждение усилилось.

Локи вспомнил её мысли. Она думала о годах с ним.

Она уже хотела этого — провести с ним годы.

Он сказал ей, что любит её.

Он гадал, как она восприняла его слова. Он чувствовал, что из уст человеческих мужчин это часто произносилось ради секса. Он гадал, успокоит ли её то, что он говорил это скорее в отношении её света, нежели её тела.

Джина снова принялась раздевать его, а он нависал над ней, удерживая вес на локтях и стараясь успокоиться, контролировать свой свет.

Затем она думала об его отъезде, отправлении на миссию ради Моста и Меча, и страх в её свете обострился.

Локи прикусил губу, когда её пальцы снова начали массировать его через брюки.

— Ты действительно уезжаешь сегодня ночью? — спросила Джина.

Локи поколебался, затем кивнул.

— Да.

Она прикусила губу.

Локи вздрогнул, но не знал, что сказать. Он не мог соврать ей об этом. Но теперь жалел, что не умолчал. Он не хотел, чтобы она думала, будто он делает это только из-за отъезда. Это не причина. Во всяком случае, не единственная причина.

Он пытался подобрать слова.

Еще не сумев найти подходящие выражения, он взглянул на неё.

Джина плакала. Её тёмные глаза наполнились слезами. Капли скатывались по её лицу, слегка размывая макияж и смягчая её сердцевидное лицо.

Локи почувствовал, как его свет открывается, причиняя ему боль, когда щиты исчезли. В то же мгновение его боль вспыхнула так интенсивно, что поначалу он не мог говорить. Он нависал над ней в распахнутой рубашке, ещё несколько секунд чувствуя себя беспомощным. Затем он согнул руки, опустившись на неё своим весом и прижавшись всем телом. Он сжал её в объятиях, не позволяя себе обдумывать свои намерения, баюкая её на груди, купая в своём свете.

Затем они целовались, и он ощутил, как его боль усиливается.

Ни один человек не реагировал на его боль так, как Джина. Прежде чем он успел перевести дыхание, она запустила руки под его рубашку. Он позволил ей стянуть ткань с его плеч, и агрессивность этого действия заставила его крепче стиснуть её тело, едва не утратив контроль над своим светом по-настоящему.

Затем она взялась за застёжки его брюк.

Это мгновение как будто растянулось, притягивая Локи. Ощутив дрожь страха в своём aleimi, он осознал кое-что ещё.

Он использовал Данте как отговорку.

Правда в том, что он пребывал в ужасе.

Его разум пытался понять причины данного ужаса в те несколько секунд, когда это короткое признание самому себе вызвало череду меньших признаний, связанных с конкретными страхами.

Люди умирали так легко. Они жили так недолго.

Боги, что он с ней делает, чёрт возьми?

Он мог навлечь на неё гибель, просто держа при себе. А теперь он оставит её, бросит без защиты. Она не должна находиться так близко к фронту. Она не должна быть так близко к Мосту и Мечу. Ей надо было уехать с другими людьми, с гражданскими, которых биологические родители Моста увезли в какую-то безопасную гавань, возводимую ими в этом новом мире.

Она не должна находиться здесь, с ним.

Локи издал низкий стон, когда её пальцы расстегнули его брюки.

Он тянул время по своим личным причинам, а не только из-за её дочери. В те же несколько секунд он осознал, что Джина имела полное право раздражаться на него из-за этого. Он прятался за Данте, тогда как настоящая причина с самого начала крылась в нём.

Чем дольше он об этом думал, тем сильнее понимал, какое это ребячество.

Он также осознал, что покончил с этим.

Чего бы он ни боялся — испытать боль, быть брошенным, нуждаться в ком-то, столь отличном от него, уязвимости перед женщиной, которая проживёт значительно меньше, чем он — чем бы ни порождались эти страхи, он с ними покончил.

Он подписался на это, к счастью или к сожалению.

И он пойдёт до самого конца.

Глава 6. Дракон

Он видит сны в оттенках фуксии, индиго и серого.

Он огонь.

Он никто.

Он гобелен за светом.

Он заполняет трещины между тьмой и светом. Он остаточное изображение, чёрно-белое фото, окрашенное кровавыми и разноцветными нитями. Полосы цвета живут по краям его силуэта, но он — чёрная линия, толщиной с волосок, едва заметная...

Он своеобразие.

Он тишина, где все звуки накладываются друг на друга.

Он ничто.

Он в то же время всё на свете.

Он то, что живёт в промежуточных пространствах.

Между тьмой и светом.

Между Барьером и не-Барьером.

Между Барьером и тем, что за его пределами.

Между жизнью и смертью.

Он наблюдает, как разряды проносятся мимо, света подобны прогулочным лодкам, перекатывающимся по тёмным облакам. Он наблюдает за далекими звёздами, движущимися в небе. Он льстит и дразнит. Он притягивает разряды, привлекает их ближе, отбрасывает дальше. Он чувствует... так много.

Он не чувствует ничего.

Это дым и стекло. Это смерть. Они отстраивают это снова и снова, хлипкие отклонения в мерцающих тенях и тусклых огоньках.

Он раб.

Он кукловод. Он владеет ими всеми.

Войти через выход...

Теперь на виду. Разоблачённый. Она чувствует его там, хотя ещё не может дать ему имя. Она видит его во снах, хотя ещё не узнаёт его. Она ищет его, того, кем он может быть в следующий раз, зная лишь то, что это будет кто-то, кого она любит.

Она придет сюда.

Она не может игнорировать его вечно.

Она примет его, как предписано.

Вместе.

Вместе они будут смотреть, как мир горит.

Вместе они закроют все оставшиеся двери.

Я скрестила руки на груди, кивая и глядя на горизонт из тёмных зданий, обрамлённых светом садящегося солнца.

Вид, на который я смотрела, не был настоящим.

Ну, по факту он был настоящим, но я смотрела на него не с вершины первоклассного жилого здания, как раньше. Вместо этого вид проецировался в пространство вокруг нас через какое-то виртуальное соединение, организованное Данте и Виком.

Легко было забыть об этом, когда я смотрела, как солнце опускается ближе к горизонту.

Дыра в дальней стене все ещё дымилась вдалеке.

Я чуяла дым в мимолетных порывах влажного ветра, долетавшего до крыши.

Я слышала эхо периодических вспышек автоматных выстрелов.

Красноватое солнце отражалось от мерцания реки. Я видела, как его яркий свет отражается от верхушек зданий, включая и священные ваты[1], расположенные в старейшей части города.

На границе горизонта собрались облака, окрашенные розовыми, красными и оранжевыми оттенками с легкими мазками индиго на фоне.

Пока что я не видела прямо перед собой звёзд, но будь это настоящий вид, они бы начали проступать буквально через несколько минут, если бы я просто обернулась через плечо.

В моей голове промелькнула случайная мысль.

Эта мысль не была неприятной, но в данный момент она была непрошеной.

Я вспомнила, как мы с Ревиком сидели на другой крыше, в другом городе, на другом конце света, когда самолёты ещё пролетали над головами, а неон на городских зданиях и люди, бродившие толпами на улицах внизу, обладали своеобразной цивилизованной красотой. Мы нежились в джакузи на крыше через несколько дней после нашей свадебной церемонии в том ресторане в Центральном парке и обсуждали перспективу медового месяца на пляже.

Ревик поручил мне найти место.

Он припомнил это вновь в Сан-Франциско прямо перед тем, как мы отправились на операцию по извлечению тех людей-Списочников из дома Джейдена у парка Золотые Ворота.

Оба раза Ревик дразнил меня, что место для медового месяца придется выбирать мне, потому что он организовал нам ту хижину в Гималаях. Гаренше позднее шутил, что всерьёз намеревается поехать с нами, поскольку ему не довелось присутствовать на самой свадьбе.

От мысли о Гаре в моём горле тоже встал ком.

Он много шутил о той свадьбе, но я знала — его действительно беспокоило, что он её пропустил.

И да, я это сделала — в смысле, я выбрала место.

Фиджи.

Понятия не имею, почему я хотела, чтобы мы поехали на Фиджи, просто это вызывало лучшие картинки в моей голове. То ли я полностью выдумала эти картинки, то ли они всплыли из какого-то подсознательного воспоминания о телепередаче, которую я видела в детстве, не знаю.

Просто у меня появлялись образы бирюзовой воды, соломенных шляп и пляжей с белым песком.

Я даже не знала, существует ли Фиджи до сих пор. Тот натиск цунами из Тихого океана мог полностью стереть его с лица Земли.

Даже наш разговор об этом, казалось, случился миллион лет назад.

Заставив себя вернуться в настоящее, я посмотрела на видящего, с которым делила виртуальное пространство. Всмотревшись в его янтарные глаза, я снова скрестила руки на груди.

— Ты уверен? — спросила я у него. — Ты не стал бы врать мне об этом, Фигран?

Его брови озадаченно нахмурились.

Взгляд, конечно же, не казался сосредоточенным на мне. Вместо этого он остановился на чём-то в ста метрах позади меня. Или в тысяче метров.

Зная Фиграна, может, даже в миллионе метров.

Он сидел на полу, всё его худое тело сгорбилось над огромным альбомом для рисования. Со времени нашей последней встречи он похудел. Похоже, чем дольше он был отделен от конструкции Менлима, тем сильнее он терял вес, но медики заверили меня, что он совершенно здоров.

Он повозился с рядочком угольных палочек и карандашей, разложенных вокруг него в какой-то точной манере, известной лишь Фиграну.

Однако какой-то порядок явно имелся.

Я чувствовала этот порядок даже среди рандомности.

Снова сосредоточившись на самом Фигране, я заметила видимые очертания его рёбер под распахнутой пижамной рубашкой. Окинув взглядом гладкость его бледной кожи, более тёмные, почти красноватые соски и безволосую грудь, я вздрогнула, почувствовав, что невежливо пялюсь.

Реакция была вызвана не его телом, а тем, что я увидела, когда я вошла сюда.

Очевидно, переезд «расстроил» Фиграна.

В последнее время Варлан занялся успокоением эмоциональных взлётов и падений Фиграна, применяя те методы, которые работали, когда опекуном разделённого видящего был Галейт.

Насколько я поняла, это преимущественно делалось через сексуальное удовлетворение.

Хотя привязанность тоже была частью этого, наверное.

И да, это сработало (лучше всего остального, что мы пробовали с ним, это точно), но это тревожило меня. Фигран так походил на ребёнка и во многом был отрешённым, что мне сложно было не думать, будто Варлан злоупотребляет полубезумным видящим. Как минимум, в моём сознании это больше походило на регулируемое насилие, нежели на что-то, происходящее по настоящему обоюдному согласию.

Варлан относился к этому буднично. Он утверждал, что Галейт десятилетиями так справлялся с Фиграном. Именно так Фиграна обучили находить утешение.

Я знала, что Варлан делает это не с целью навредить Фиграну, но... да.

Это никак не могло ощущаться «нормальным» для меня.

Таким образом, когда я мельком увидела их через портальное окно, я наградила Ревика потрясённым взглядом, который сменился чем-то чертовски близким к злости. Ревик тоже не выглядел обрадованным, но он лишь пожал плечами и прямо сказал мне:

— Он попросил его.

Я знала, он имел в виду то, что Фигран попросил позвать Варлана, но это знание ничуть не смягчило мою реакцию. Один лишь вид того, как Варлан получает минет от Фиграна, гладя видящего по длинным рыжевато-каштановым волосам и наслаждаясь этим, наверняка навеки выжегся на моей сетчатке.

И всё же я мало что могла сказать.

Длинный кусочек угля, короткий кусочек угля, ручка с чёрными чернилами. Длинный кусочек угля, короткий кусочек угля, ручка с синими чернилами, оранжевый восковой мелок. Длинный кусочек угля, ручка с зелёными чернилами, жёлтый восковой мелок, чёрный восковой мелок...

Всё так и продолжалось, простираясь перед ним впечатляюще симметричным полумесяцем, который он раскладывал добрых два часа, если верить Балидору. Он начал в то же мгновение, когда конструкция резервуара замкнулась на кузове бронированного грузовика.

Закончив, он попросил позвать Варлана.

Они предложили ему еду, симуляторы, но он ничего не хотел.

Он захотел Варлана.

Я знала, что Касс тоже где-то здесь. Они нашли способ разделить конструкцию внутри резервуара, но они всё равно находились в одном общем Барьерном пространстве На этом транспорте имелось место лишь для одного резервуара, так что мы не сумели разделить их полностью, но мы могли помешать им общаться.

Для этой беседы Ревик предпринял дополнительные меры предосторожности, вырубив Касс.

Я уже сделала мысленную пометку, чтобы в следующий раз её вырубил кто-то другой.

Я знала, что он не убьет её намеренно.

Ну, я почти уверена, что он бы так не поступил.

Поскольку мы не сумели использовать Касс, чтобы исправить свет Лили, становилось все сложнее найти причины, чтобы оставить её в живых. Я уже несколько раз отговаривала Ревика, говоря ему, что я относительно уверена, что проблема как всегда в Менлиме. Мы пытались поместить Лили с Четвёркой (то есть, со мной, Ревиком, Фиграном и Касс) в одном сегменте резервуара. Мы не смогли добиться никакого реального изменения в свете Лили, но Балидор и Тарси считали, что это наверняка связано с проблемами и разладами в светах Касс и Ревика.

Никто не имел никакого представления о свете Фиграна, поскольку он с самого начала был причудливым.

Проблема в том, что я никак не могла исправить свет Касс достаточно хорошо, чтобы мы попробовали экспериментировать без того парализующего влияния Дренгов — только не тогда, пока сеть Менлима всё ещё функционировала. Мы даже не могли выпустить её из резервуара, когда её свет в таком состоянии.

Я «исправила» свет Ревика и Лили до определённой степени, привязав их свет к моему и тем самым сделав наши жизни зависящими друг от друга. Я не собиралась делать свет Касс зависимым от Ревика или от меня... и уж тем более от Лили.

Это совершенно исключено.

Балидор и Тарси выдвинули теорию, что Четвёрка в целом будет неполноценной, пока мы не решим проблему с Касс... и, возможно, проблему с этой «лазейкой» в Ревике. Это означало устранение сети Дренгов или как минимум существенное её ослабление.

В результате мы пока что ничего не могли сделать для Лили.

Свет Лили оставался сломанным. Как и свет Ревика.

Что ещё хуже, если что-то случится со мной или Ревиком, это убьёт и Лили тоже — по крайней мере, до тех пор, пока мы не решим проблемы с её светом.

Вытолкнув это из моего разума со вздохом, я посмотрела обратно на Фиграна.

Его альбом лежал открытым перед моими глазами, якобы покоясь на белом цементе, который окружал бассейн, размещённый на крыше жилого комплекса. Тот самый комплекс мы использовали в качестве штаб-квартиры.

В реальной жизни это здание стояло к северо-западу от Силома, делового района Бангкока.

Фигран свесил бледную босую ногу с тёмно-рыжими волосками в виртуальный бассейн. Как только вокруг него появилась эта проекция, он радостно задрал пижамную штанину и сунул ступню и ногу в синюю воду.

Периодически он покачивал этой ногой, и на его скульптурных губах играла тень улыбки.

В какой-то момент он также осторожно обмакнул голову в воду, отжав волосы ещё более аккуратно — предположительно чтобы не оставить мокрых пятен на своих рисунках.

Иллюзия была убедительной, вплоть до ветерка, шелестящего верхними страницами альбома Фиграна, так что ему приходилось прижимать их пальцами и ладонью, чтобы не испортить угольные линии, которые он рисовал.

Однако на деле меня даже не было в резервуаре... и уж тем более я не нежилась с Фиграном у кристально-голубого бассейна с видом на задымлённое предвечернее небо. Я не могла быть в резервуаре по той же причине, по которой Ревик не мог быть в резервуаре. Он, я и Лили не могли быть отрезаны от света друг друга, иначе мы умрём.

Так что я сделала это.

— Я бы не стал врать, — сказал Фигран в настоящий момент. Он прижимал лист альбома, задумчиво плескаясь ногой в бассейне. — Ты думаешь, я бы соврал тебе, сестра? Даже сейчас?

Я глянула на ВР-показатели, ощутив их изменения, когда он о чём-то подумал.

Конечно, я не могла по-настоящему почувствовать мысли или чувства Фиграна, но Вик и Данте проделали зловеще хорошую работу по трансляции Барьерных сигнатур. Это не работало для более деликатных значений, особенно с Фиграном, но когда сами мысли были прямолинейными, это передавалось так же отчетливо.

В этот раз мысль Фиграна была кристально ясной.

Фигран надеялся, что я предложу ему выпить.

Я улыбнулась.

— Алкоголь обычно не идёт тебе на пользу, Фиг.

— Но это было бы приятно здесь... так приятно. У бассейна.

Я нейтрально кивнула.

— Понимаю. Это все равно не лучшая идея, брат.

— Как насчет слаша[2]? — он понизил голос до бормотания. — Огненная вода лучше, но слаш тоже хорош. Можно притвориться, что светит солнце. Лодки и красивенькие юбочки. Лёгкий ветерок...

— Не сейчас. И нет, — добавила я, запоздало отвечая ему. — Я не думаю, что ты бы соврал мне. Не нарочно. Но ты можешь сделать это неосознанно.

Хмыкнув, Фигран снова сосредоточился на своём рисунке.

Я не могла понять, было ли хмыканье реакцией на мой отказ дать ему напиток, или же это связано со второй частью моего ответа.

Он бурчал себе под нос, рисуя на открытом листе бумаги, по-прежнему удерживая его ладонью, а теперь ещё и той ступней, что не была опущена в бассейн. Я силилась различить его слова сквозь шум виртуальной записи ветра.

— Он пытался выяснить, — бормотал он. — Он пытался, возлюбленная сестра... он пытался. Да, он пытался. С усердием пытался. Снова и снова и снова.

В некоторых отношениях Фигран почти не изменился с тех пор, как мы в последний раз содержали его в Нью-Йорке.

В иных отношениях он стал значительно другим.

Однако многое из последнего оставалось для меня смутным, во всяком случае, в плане того, что я могла описать словами. Его свет был другим — временами совсем другим. Он также казался мне менее сломанным и хаотично разбросанным, чем я помнила по Нью-Йорку.

Я старалась расслышать его через виртуальный транслятор, когда его голос сделался тише.

— Он пытался выяснить, — повторил Фигран. — Он не мог. Много, много секретов в тёмном месте. Он настойчив. Он пытался. По чуточке, по кусочку. Большие вещи. Маленькие вещи. Детали. Не детали. Они живут под землёй. В земле, сестра, куда он не пойдёт, — он покачал головой, прищёлкнул языком. — Он хитёр. Очень хитёр. Но и отец тоже. Это как в шахматах, да? Как в шахматах. Отцу нравится выигрывать.

Фигран тише прищёлкнул языком.

Я услышала там нотку сожаления, но возможно, вообразила себе это.

Мне всегда сложно было разобраться в местоимениях Фиграна. Из-за изобилия местоимений сложно уследить за тем, что он говорит. Мне часто казалось, что я строю догадки, даже искажаю вещи, чтобы они вписывались в ту картину мира, с которой мне проще жить.

И всё же его последний комментарий заставил меня хмыкнуть.

Я показала признающий жест на языке жестов видящих.

Тень хитёр. Плюсик.

Ему нравится выигрывать. Плюсик.

Довольно сложно спорить с двумя этими утверждениями. Однако это не помогло мне прояснить остальное. Эти местоимения временами чертовски раздражали.

— Ты имеешь в виду Териана, верно? — уточнила я. — Ты говоришь о том, что Териан пытался выяснить, что задумал Тень, когда ты работал на него. Когда Терри работал на него.

— Да, да... конечно. Это всегда верно, сестра. Всегда. Даже прежде...

Я была почти уверена, что «тёмное место» — это пребывание в конструкции Менлима. Однако слова про «под землей» тревожили. Учитывая контекст, я вновь задавалась вопросом, не перескочил ли Фигран с одного местоимения на другое посреди предложения.

Часть про «куда он не пойдёт» могла быть отсылкой к Ревику.

Ревик страдал от чертовски сильной клаустрофобии. Если у Тени имелось нечто важное, какой-то секрет, который он хотел утаить от Ревика, он определённо поместил бы это под землю.

Опять-таки, зная Фиграна, слова про подземелье могли быть совершенно метафорическими.

— Фигран, — сказала я. — Мы можем вернуться к первому, о чём ты мне сказал? О том, кто есть у Менлима здесь. В смысле, с нами. Внутри нашей руководящей команды, — в ответ на его непонимающий взгляд я терпеливо ждала. — Шпион, Фиг. Терри... Териан... узнал что-нибудь об этом шпионе? Пол? Возраст? Положение в нашей структуре?

— Нет.

Я подавила раздражение, но сохраняла терпеливый тон.

— Ты уверен?

— Уверен? Да, да. Конечно. Конечно, я уверен, — Фигран посмотрел на меня в упор, и в эти несколько секунд его янтарные глаза были нетипично ясными. — Он — это я, знаешь ли, — доверительно сообщил он мне. — Териан. Он — это и есть я, сестра. Часть меня. Мы одно и то же.

Я кивнула, подавляя желание рассмеяться.

Я сохранила нейтральное лицо, выдохнула и вновь вежливо кивнула.

— Понятно, — сказала я. — Спасибо, что прояснил это, брат.

— Конечно. Конечно. Рад помочь, моя прекрасная сестра. Всегда.

Я бы снова захотела рассмеяться, но вместо этого поймала себя на том, что обдумываю его слова.

Честно говоря, легко было забыть, что Териан — это Фигран, а Фигран — Териан. Не образно, а буквально. С другой стороны, я не уверена, как много «Териана» осталось в нём с тех пор, как мы отрезали Фиграна от остальных его тел, поместив в резервуар.

Тело «Териана» умерло прямо на моих глазах.

Как только все его вторичные тела погибли, Балидор на короткий промежуток времени выпустил Фиграна из резервуара, думая, что это может помочь ему воссоединиться с освободившимися частями его самого, которые теперь не были присоединены к другим телам. Несмотря на это, никто из команды разведки, даже Тарси, не знал точно, «собрал» ли Фигран все эти отдельные части во внятное целое.

Мы беспокоились, что процесс может его убить... так что дело ещё и в этом.

Наблюдая, как Фигран рисует, я подавила очередную волну раздражения.

Если Локи действительно намеревался уехать сегодня, тогда к завтрашнему дню мои люди вновь окажутся в боевых условиях, охотясь на Сеть Менлима. Чандрэ вскоре последует за ним.

Ни то, ни другое меня не успокаивало.

Ревик и Врег правы. Всё это происходило недостаточно быстро. Это не будет достаточно быстро, даже если Локи и Чандрэ умудрятся сразу найти свои цели без осложнений, что чертовски маловероятно.

Тарси, Врег, Ревик, Юми и 'Дори месяцами возились с моделями сети в надежде суметь разрушить её часть, если нам удастся дестабилизировать несколько опор. Проблема в том, что эта чёртова штуковина выглядела по-разному в зависимости от того, кто её изучал. Это как та притча по слона и десять слепых человек. Один говорил, что это канат, другой — что это дерево, третий — что это стена, четвертый — что это веер. Все они, наверняка, частично правы, но по большей части ошибались.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒