Застывшие слёзы войны 3 страница

-Вот Бог отвёл, и откуда же ты взялась здесь? - сказал вслух Саня, и облегчённо выдохнул.
-Ты одна? - Саня понял, что это была девочка, по голосу лет десяти, двенадцати. Рота его недавно заняла территорию завода «Мехштамп», и укрепилась в главном корпусе. Немцы яростно предпринимали множество атак, но рота крепко держалась, хоть и оставалось мало боеприпасов, и их приходилось добывать, у немцев. Отбивать в рукопашной, захватывать с боем. Голод терзал сильнее холода. Всего несколько дней прошло, как охватили их всех в кольцо, но как же нелегки были эти дни. Понятное дело, что в окружении никогда не сладко, и давит эта обстановка постоянно на бойцов и командиров, но летом, в тепло всё же легче, а тут сутками на холоде, почти без еды.
-Чего же ты в темноте то, одна, а если убьют? - И от этих слов стало Сане как то не по себе.
-Ночью не так стреляют дяденька, днём, мы в подвале сидим, с мамкой.
-Ишь ты, смелая какая.
Девочка осторожно проходила мимо бойцов, дремавших у стен, бормотавших, что- то спросонок, что было сложно разобрать. И только отдельные слова можно было уловить: «огонь, вперёд, прикрой» Раненые лежали, на каком- то тряпье, рядами на бетонном полу, просили пить, и можно было только растопить снег, не чистый, грязный от войны, и только хоть так, облегчить их страдания. Легкораненые, по-прежнему держали в руках оружие, но им давалось это нелегко.
Девочка подошла и протянула узелок. Он был не большим. Да и смогла бы такая хрупкая на вид девчонка, когда осветило её фигурку тусклое пламя костра, в каком- то закутке, без окон, нести что - то тяжёлое, неподъемное. Но не в этом было дело. Несла она, может «последнее», отрывая от себя и от матери с младшим братом. Несла бойцам Красной армии, в надежде, что освободят скоро её родной город, что не будет больше этих проклятых фашистов в нём, совсем озверевших после прихода, расстреливавших за малую провинность людей, вешавших подпольщиков после страшных пыток. Всё это в детском сознании воспринималось так глубоко, что девочка была взволнована, напугана всем этим, но преодолевая страх, она готова была, хоть чем- то помочь «своим».
-Вы не стесняйтесь, ешьте - сказала девочка, и смутившись, увидев, как много было в здании бойцов, тихо добавила: - правда мало тут, но я ….., я ещё завтра приду, мы тут неподалёку, в соседних домах живём, пока в подвале, когда немцы пришли, нас из квартиры выгнали, потом дом освободили, и немцев прогнали. А у нас бабушка на окраине живёт, у реки, у ней огород свой, и картошка есть, и морковка, всего понемножку. Только немцы по осени, весь огород танками распахали.
Бойцы не знали, что сказать, как поступить с её гостинцем, отправить назад? Она же старалась, от чистого своего детского сердца несла, пройдя опасный сумрачный путь, этот гостинец.
Наконец ротный всё же, ласково ответил девочке. Он стоял перед ней, как ей показалось, такой огромный, в своём овчинном полушубке, высокий и статный, этот командир второй роты, старший лейтенант Дубасов.
-Мы твой гостинец, раненым отдадим, так и поступим, Только ты не приходи сюда больше, опасно это.

-Ты не обижайся ладно, и как звать то тебя такую отважную? - спросил Дубасов
-Настя - ответила девочка, и закашляла.
-Ты Настя не подумай ничего такого, только не хватит на всех, нам твоих гостинцев, а продукты эти Вам нужнее, вон какая худенькая. И лечиться тебе как то надо, на улицу в такой мороз не ходить.
- Я до войны в балетный кружок ходила - ответила Настя - вот и худенькая, там растолстевшей никак нельзя.
. Бойцы заулыбались. Сколько теплоты почувствовали они от этой Настёны. Огрубевшие души их давно уже не получали такой теплоты. Бойцы как могли, отблагодарили девочку, а командир роты приказал двум красноармейцам, скрытно проводить девочку до того места где она жила. Это была уже отвоёванная земля, по праву наша земля. И Настя была благодарна этим солдатам, этим дяденькам, хмурым на вид, не ласковым, на первый взгляд.
Утром фашисты предприняли попытку захвата командного пункта полковника Краснопивцева, и роте Дубасова было приказано срочно идти на помощь, вместе с ротой автоматчиков, да взводом разведки.
-Вот змеи – Горынычи, мать- перемать, опять нас хотят подпалить, слышь Саня- кричал боец Тихомиров своему другу.
-В ранец бей ему гаду, сзади обойди, засел он, не выкурить.
-Да их не один видно, и чего только не придумают супостаты, мало им, что весь город в руинах, после всего, так теперь ещё и эти, поджигатели.
-Отводите командира быстрее, танки на позиции, сейчас стрелять начнут - кричал Дубасов штабным. - Ближе к реке отходите, видать подкрепление немцы получили, мы прикроем, скорее, сейчас жарко будет тут.
С большим трудом пришлось отбить командный пункт, но немцы усилили натиск, и начали отодвигать некоторые наши подразделения к лесозаводу, и прижимать к Оке. Казалось, невозможно было уцелеть от пикирующих бомбардировщиков, вперемешку с артобстрелами, но бойцы держались, держались, и стояли насмерть. Только силы уже становились неравными, силы наши таяли. И была злость и обида, что с таким трудом отвоёванное, приходилось оставлять. Бомбы, перелетая улицы, уже падали в реку, поднимая столб ледяной воды, и крошево ледяных осколков, долетавших до лесозавода и его территории.
-Прижали нас всё- таки немцы - сказал комиссар полка и добавил: - связь наладили Михаил Петрович, что известно о штурме?
-Не всех прижали, наших бойцов ещё много там впереди - и полковник указал рукой в сторону города от реки. - Будем держаться до последнего.
-По последним данным командарм отдал приказ о штурме в четыре часа пополудни, когда именно начнётся штурм, мы не знаем, связь оборвалась, своих бы не перебили, связь должны бы уже восстановить, знаю, что связисты по ледяной воде, после бомбёжки провод тянули - добавил полковник, и вдруг к чему то внимательно прислушался.
-Слышите, слышите, товарищ комиссар - и все кто был в блиндаже, возведённом бойцами за ночь, из приготовленных для распилки брёвен, все выбежали наружу.
-Декабрьское ещё звёздное, предутреннее небо, озарилось яркими, светящимися, летящими с каким - то пронзительным свистом, снарядами.
-«Катюши, Катюши» бьют, штурм, наши товарищи, наши- и командиры радостно и облегчённо начали обнимать друг друга.
-А я ещё ни разу залпа «Катюш» не видел, красиво, грозно летят снаряды - прокричал кто - то из штабных.
Вскоре загрохотала, забила грозно наша артиллерия, и всей своей мощью Калуга была охвачена в полукольцо, и немцы в панике стали бросать оружие, и награбленное в городе добро. Бойцы, объединенные Краснопивцевым, хоть и уставшие, голодные, но воспряли духом, и ринулись на фашистов, казалось с новой, откуда - то взявшейся силой. Своя у них была злость в этом городе на них, особая. Ведь многие впервые воевали в городских условиях. И насмотрелись они здесь вражеской подлости, больше, чем где либо. И дни эти, проведённые в боях, в окружении, достались им нелегко, и большой ценой.
Немцы превратили центральный вокзал в настоящую крепость. И бой был жестоким за него. Много вагонов потом обнаружили наши бойцы, с награбленным добром, для отправки в Германию, да так и не успели фашисты, отправить всё награбленное. В нескольких вагонах, подошедшая на помощь бойцам из 290 ой дивизии, всё та же вторая рота Дубасова обнаружила нечто необычное.
-Товарищ старший лейтенант - обратился молоденький совсем, после ускоренных курсов, командир первого взвода к ротному. - Да здесь гостинцы немецкие, видимо немцы с размахом здесь Новый год собирались отметить, ну ничего себе.
В вагонах, помимо обмундирования и чистого белья, находились коробки с коньяком, шнапсом, шоколадом, копчёной колбасой, консервами, и прочей снадобью.
-Содержимое проверить, и после этого, я думаю детям, в первую очередь, нужно раздать, доложу командованию - серьёзно сказал Дубасов- и добавил: - А пока выставить около вагонов часовых, ясно?
-Так точно, всё ясно, а как проверять? товарищ старший лейтенант, на вкус?
«Мальчишка ещё совсем, ну ничего, это не страшно» - подумал ротный, и собирался было проверить другие вагоны, но вопросы не кончались у взводного.
-А коньяк? Как же коньяк, многие бойцы его и не пробовали, знатный, наверное, коньяк? Ведь Новый год завтра, может, прихватим для своих - тихо произнёс взводный - заслужили как –никак, хоть и трофей, но зато какой. За победу, их же коньяк и выпьем, а может и не правильно это? - и лейтенант как - то брезгливо поставил красивую бутылку назад, в ящик.
-Не переживай Сергей, бойцы твои на «сухую» Новый год не встретят, я позабочусь, всё ясно?
-Всё ясно товарищ старший лейтенант, разрешите идти?
-Иди Тулупов, иди - и Дубасов посмотрел вслед быстро уходящему взводному с какой- то теплотой, и подумал: « Живой», без ранения, хоть и повоевал то, только здесь, но зато как! за бойцов не прятался. С такими ребятами, мы победим, обязательно победим, и до Берлина дойдём».
А часовым никак не хотелось стоять у вагонов, у всех было победное, предновогоднее настроение, но приказ, есть приказ.
К обеду, тридцатого декабря город был полностью очищен от фашистских захватчиков.
На западной окраине нашими частями удалось освободить госпиталь с ранеными, захваченный фашистами ещё в начале оккупации. (Вот те, двенадцать бойцов, как раз и были из этого госпиталя. Фашисты собирались уничтожить раненых пленных, но не успели. Много из них умерло, не получая достаточной медицинской помощи, но многие и дождались освобождения, не веря уже, что когда – ни будь, встретят своих. И слёзы, солдатские слёзы, не переставая текли из их оживших глаз.
На следующий день, на площади был митинг, посвящённый освобождению города. Попросили выступить, одним из первых, героического, всеми уважаемого полковника Краснопивцева. Такой подарок Красной армии к Новому году, дорогого стоил. Полковник говорил пламенно, душевно, и от слов его добрых, чувствительных, у многих, тоже текли слёзы. Многие хотели пожать ему руку, поблагодарить, обнять.
И простым солдатам были огромные слова благодарности, уважения и почёта. И оглядывался назад солдат, и думал: «Нет, невозможно это превозмочь обычному человеку, выше сил его это всё: боль от ран, страдания, голод, холод, гибель товарищей». «Но выстояли, прошли, значит можно противостоять и этой тёмной силе, и бить её, и гнать со своей земли родной, гнать до самого логова».
-Ну что братцы будем, с Новым 1942 годом Вас мужики - сказал Саня, и алюминиевые кружки застучали боками.
И пили бойцы за победу, за то, что живы, за дом родной, за близких своих, за город этот освобождённый. И закуска была у них праздничная. И не верилось им, что сидят они вот так, и дружно встречают Новый год, празднично, и мирно, будь-то бы как до войны.
Командир полка лично поздравлял свой полк, после построения всех на городской площади. Как положено, со знаменем полка, с криками ура. Он проходил мимо строя, вглядывался в лица своих подчинённых, и исходила от полковника какая- то особенная отеческая невидимая связь, крепкая связь, соединившая их судьбы, скрепленная пролитой кровью, и он верил в них, верили и они в него. После стольких побед, пусть тяжёлых, вера эта только крепла, и кто- то молча, молился за то, чтобы был жив их командир, посланный казалось им, от Бога. И было ещё много фашистов на Калужской земле, и нужно было идти, под знаменем своим вперёд, и вёл их бесстрашный, справедливый командир. И пусть мало было отдыха, но набрались бойцы сил, пополнялся полк понемногу вооружением, людьми с маршевых рот, и становился полк опять боеспособным и полноценным И новые, ответственные боевые задачи ставил комдив Фоканов перед своими полками, потому что враг ещё был силён, и опасен. И по-прежнему, рвался он к сердцу Родины. С одной стороны его как бешеного пса отгоняли, а он с другой норовил, и всё выискивал слабые наши места, выискивал брешь, зная, что Красная армия много претерпела, и думалось фашистам, что силы её иссякли.
Но зря так думали фашисты. Многим нашим бойцам посчастливилось даже помыться в бане. Правда, с пробитой крышей от снаряда, но с уцелевшими котлами. Дров сами напилили и накололи, и хоть сквозь пробоину падал тихо снег, от горячей воды, добытой с Оки, было совсем не холодно, а даже приятно. Уставшее тело терпело горячую воду, и в эту минуту им многим думалось о своей баньке, о приятно пахнущем берёзовом веничке, о вечернем, пахнущем ароматом яблочного спаса, воздухе. Понятное дело летом, хоть в речке какой – нибудь да ополоснёшься, а тут зима на дворе, январь, и трудности эти, казалось бы, обыденные, порой для солдата решались нелегко, а порой и не решались вовсе.
Уходили бойцы с честью, оглядываясь назад, на разрушенный город, освобождённый ими. И была у них гордость, и печаль утрат, и надежда, с которой надо было идти дальше, наталкиваясь по пути на немцев, уже не таких бравых, как летом, уже потрёпанных изрядно, обозлённых ещё больше от неудач, мёрзнувших не по климату, но сражавшихся по-прежнему нагло и упрямо.
А дивизии Фоканова был дан приказ, с боями продвигаться к городу Юхнову, к Варшавскому шоссе, по которому рвались всё ещё немцы к Москве, и там нужно, во что бы то ни стало, остановить их, остановить, как и много раз, любой ценой, и цена эта, могла быть как всегда, слишком велика.
ГЛАВА 4
«ДОЛИНА СМЕРТИ»
- Деревня действительно невелика, но, сколько там набилось немцев в каждом доме, ещё неизвестно. Предлагаю, после разведки, произвести миномётную подготовку, только нужно выяснить, есть ли там местные жители?, вполне возможно, выгнали всех немцы. Задача опять разведке, как всегда, не из лёгких - говорил командир полка своим подчинённым. Может, маскируются немцы, хитрят, силы то у них, не те уже, не как летом, заметно обороты сбавили. Обойти бы деревню эту, чтобы быстрее выполнить поставленную основную боевую задачу, да нельзя, комдив приказал освобождать любую деревушку, и уничтожать любое скопление немцев: «Чтобы духу говорит, их здесь не было», и с этим, конечно же, нельзя не согласиться - убедительно добавил командир полка.
-Товарищ полковник разрешите обратиться - кашлянул, сидевший до этого тихо в углу командир первого батальона, по фамилии Кукса.
-Я предлагаю произвести разведку боем, деревушка ведь совсем маленькая, время сбережем, а оно нам дорого.
-Разрешите выдвинуть две свои роты во фланги, вот здесь, и здесь возле этой речушки - указал комбат карандашом, на карте.
- После разведки товарищ майор, не будем рисковать, силы нам нужно беречь, как никогда сейчас, всё ясно. Освобождение деревни я думаю, назначим ночью, внезапно, лишь бы разведка справилась, нет возражений.
- Так точно товарищ полковник, всё ясно - согласились старшие командиры.
А пока бойцам нужно было опять ждать на снегу, наломав, как обычно лапнику, без костров, и в эти часы ожидания думалось: « Уж лучше бы в атаку быстрее, а что до смерти, то неизвестно где она» Только знали бойцы: « Что ходит «косая» бок о бок, рядышком совсем, и днём и ночью ходит»
И вот в небо взмыла ярко красная ракета и подразделения устремились в атаку. Передвигаясь по глубокому снегу, бойцы устремились вперёд, вместе с командирами и криками «УРА». Трассирующие пули не переставали оставлять блестящие, белые прерывистые нити, и ночью бой для многих казался каким - то другим, особенным, с каким- то другим течением времени, а для кого-то он был последним. Немцы не ждали здесь наш полк, но быстро сгруппировавшись, заняли стойкую оборону. Кто - то из них, не успев одеться со сна, выскакивали на мороз, но потом, опомнившись, забегали в панике снова в дом.
-Командира убило, командира - кричал подбежавший боец, нагнувшийся над командиром второго батальона, капитаном Артемьевым, тем самым, который храбро сражался под Тулой. Тяжелораненого в грудь Артемьева, бойцы оттащили в безопасное место.
-Да, атаковать в ночь, внезапно хорошо, если знаешь местность, как у себя дома, хоть слепой пройдёшь, а тут, ни черта не видно, порой не разберёшь, где «наши», а где фрицы, по трассирующим сразу и не сообразишь, куда стрелять- говорил боец Тихомиров своему другу Сане.
-Вон, седьмая рота Белова, чуть вся не полегла, когда под перекрёстный огонь попала, так атакой увлеклись, а ведь, опять же, ни черта не видать. Ладно капитан какой - то помог, из штабных кажется, не растерялся, принял командование на себя. Я признаться грешным делом думал, что штабные умеют только бумажки писать.
-Нет атаковать надо днём, а так бывает мышка коту в лапы сама бежит.
-Ну тебя не спросили, может, скажешь лета дождемся, и кто мышки? Уж не мы ли, по-твоему?
-Да ладно тебе Сань, я не понимаю что ли, я про то, что темнота кромешная, и своих бы не зацепить, и только. Боевую задачу выполнили, правда, сколько наших немцы проклятые положили, сколько командиров хороших, в какой- то деревушке.
-Деревня не большая, это правда - заметил Саня, но будь хоть какая, слышишь Толя, всё равно наша, русская. Ты думаешь, моя деревня больше!?
-Ну ты Саня и заковыристый, я тебе слово, ты мне два, грубыми людей война делает, грубыми.
Саня посмотрел на Тихомирова, но ничего больше не сказал. До утра оставалось уже совсем немного времени, и хотелось спать, но что - то мешало. Наверное, тот недавний дух, тот немецкий дух, который оставили после себя немцы в домах. И хоть в выбитые окна нещадно сквозило, уцелевшие в некоторых домах печки были ещё горячими. Старались фрицы согреться, не жалея ни дров, ни самой печки.
« Январский морозный день короток, но всё же не такой уже, как в декабре, и солнышко радует чаще, хоть и по-прежнему, не греет совсем, и до тепла ещё далеко, но не за горами уже и весна, пол зимы пролетело, время движется для живых, а для мёртвых оно остановилось навечно» - думали бойцы шагая по заснеженной русской равнине. «Сколько прошагали, проползли, измерить бы, и в грязи, и в болотах, теперь вот по снегу глубокому местами целинному, нетронутому, ослепительно белому, нет, и не сосчитать сколько».
-Саня, а как ты думаешь? - тяжело дыша на морозном воздухе, спрашивал Толя Тихомиров. - Как думаешь, сколько вёрст до Берлина? Сможет ли человек пешком, вот так, как мы с тобой до Берлина дошагать, как думаешь Сань?
-Ну и мысли у тебя Толя, ты полегче ничего не смог придумать, и Саню, почему то это рассмешило, да так громко, что взводный оговорил; «Мол не до смеху особо»
-Рано смеяться товарищи красноармейцы, рано, смех это хорошо, но сейчас он не к месту, слышите - стараясь быть тактичным, наставлял Тулупов. Он старался быть обходительным, интеллигентным в общении с подчинёнными, да он таким и был, и к «бывалым» относился с уважением, при этом, никогда не заискивая ни перед кем, с какой- то неподкупной правдой в глазах. И бойцы не обижались на него, за излишнюю бывало поучительность: «Молодой ещё, всему научится, но не выскочка, нет, «свой мужик»- думали его подчинённые.
Но оборвалась рано, слишком рано жизнь младшего лейтенанта. А ведь такой бы мог дослужиться и до высокого чина, но судьба, как и многим его сверстникам, уготовила иное.
-Замедлить движение, на месте стой - кричали командиры. Кто- то в дремоте на ходу, спотыкался об впереди идущего товарища, а тот незлобно матерился, и колонна через какие-то минуты, застывала неподвижно, на месте.

Тут прибежал «посыльный», от командира роты Дубасова, и запыхавшись доложил: «Командиру взвода к командиру роты, срочно».
-Опять немцы где – ни будь «квартируются» сволочи, не иначе так, привал то недавно был и называется это так: «Вы не ждали, а мы припёрлись»- сказал старший сержант Бутылкин, расстёгивая верхние пуговицы полушубка.
Спустя какое- то время, предположения Бутылкина подтвердились.
-Ну что братцы, уж я по-простому, отомстим за взводного Серёгу Тулупова, хороший был парень…. За всех отомстим, покуда живы. Немца, в этом селе выходит больше, чем в тех деревнях, « по нарастающей линии идём» как сказал ротный, и оборона у них будь здоров. Пока идём до места следования, потреплет нас фриц, ну ничего, и на этот раз прорвёмся, правда братцы, где наша не пропадала.
Бойцы поддержали нового командира взвода. И не было ничего удивительного в том, что зачастую сержант становился командиром взвода, а старшина бывало и ротным.
-И село, братцы с красивым названием попалось нам на пути: «Остапова слобода» называется - задумчиво произнёс Бутылкин и добавил ещё: - И эту красоту нам тоже нужно освободить, вот так мужики. Выбьем немцев из этого села, и по данным разведки открывается нам уже прямая дорога к шоссе. В селе «Вышнем» «наши» уже, как по маслицу пойдём - добавил ещё сержант и закурил «Казбека», подаренного накануне командиром роты.
Все ведь понимали, что и там, у Варшавского шоссе, не конечный пункт, что и там могут убить, но почему то многим казалось, что там погибнуть, не так будет обидно, как здесь на марше, от пули какого – ни будь полупьяного, очумевшего от русской самогонки «Ганса». Но здесь, перед этим селом, было у немцев всё основательно укреплено, и казалось «комар носа не подточит». И дзоты, и батарея, и миномёты, всё было у них, кроме, пожалуй, только танков.
-Основательно фрицы охраняют Варшавское шоссе, нужна им эта дорога, до Москвы хоть «шар кати», не там, так тут к столице рвутся - смотря в бинокль, говорил командир второй роты Дубасов. Он был с перевязанной головой. Минный осколок по касательной, задел лоб, сбив шапку ещё в бою, за деревню Куркино. Так и дрался старший лейтенант с немцами в рукопашной, без шапки, и кровь сочилась у него и стекала прямо на глаза, сквозь редкие брови, но он был в строю, вместе со своей ротой. Вот и здесь он был готов ринуться вперёд, но, сходу, с фронта, взять этот оборонительный рубеж немцев было затруднительно, да и положили бы командиры бойцов своих сгоряча понапрасну, и сами бы полегли. Но и времени не было на раздумья, высшее командование назначило чётко определённые сроки овладения шоссе, и поддержки кавалерийского корпуса генерала Белова, для быстрого продвижения к городу Юхнов. Бои за населённые пункты замедляли движение, а командование торопило, укоризненно торопило, отдавая резкие приказы. Немцы подтянули резервы, поняв видно, что перед ними не рота, и не батальон. Немецкие дзоты не давали возможности атаковать «В лоб», миномётные обстрелы были методичными и сильными.
Собрав в очередной раз комбатов, командир полка решил посоветоваться, как лучше, и без больших потерь овладеть селом. Он никогда не принимал единоличного, непродуманного решения, и если было хоть немного времени, всегда решал со старшими командирами подразделений, как лучше поступить. Сохранить жизнь подчинённому, обойтись малыми потерями, при этом победив врага, эти понятия для полковника были важны и дороги.

Но немцы готовы были драться до конца. И приходилось часто идти на риск кому-то, ради спасения других, ради победы.
-Гранаты имеются противотанковые? - спросил старшина роты Курбак у бойцов. Он был из донских казаков, коренастый, смелый, и носил вместо шапки на голове кубанку. Ему было разрешено, раз казак, как же без кубанки. И берёг он её, как самое дорогое, что было у него при себе, ну конечно же после партбилета, да фотографии близких в армейской книжке.
-Подержи пока, чтобы не потерять часом - и старшина передал свою любимую кубанку красноармейцу со второго взвода – смотри! головой отвечаешь за неё. Понял?
Боец – новобранец, так и не понял сначала: «То ли всерьёз так сказал старшина, то ли в шутку»
-Что старшина, думаешь должно получиться, а если из второго дзота зацепят тебя, тогда как?
И кубанским своим говором старшина ответил: - Больно гутарит он без отдыху, угомонить следует - и расправил здоровенной ладонью своей, густые чёрные усы- которые ему уж больно шли.
Все залегли, и старшина короткими перебежками подобрался невредимым достаточно близко, но недостаточно, чтобы добросить, тяжёлую противотанковую гранату.
«Эх, ближе надо, ближе» -думал старшина Курбак, и в виски бешено ударяло, сердце стучало так, что кажется готово было выскочить. Нет, это был не страх, а переживание: « Вдруг, если не получится, а ведь вызвался сам, добровольно».
Пулемётчик видимо «взял на мушку» фигуру старшины, прекратив стрельбу; все, кто видел это, замерли в ожидании. « Вот старшина быстро поднимается, и тут же ударяет очередь» Но Курбак жив. Теперь он может бросить, докинуть, теперь можно: « Но как? в какую секунду это сделать? »
За родину, крикнул старшина и бросил. Снова пулемётная очередь всколыхнула пушистый снег, прошлась над самой старшинской головой, и подними Курбак хотя бы ещё чуб свой, на сантиметр, другой, не стало б старшины. Он успел бросить и вторую и третью гранату, рванувшись в какое- то мгновение ещё вперёд, но свой же осколок зацепил его. И всё же старшина увидел, как пошли бойцы в атаку, подорвав и другие дзоты, и немцы побежали в панике, побросав свои позиции. Линия обороны была прорвана, и бой шёл уже в самом селе. Был у бойцов опыт уже такой, выбивать немца из домов, был.
Возле старой берёзы бойцы обнаружили убитого немца-пулемётчика, прикованного железной цепью к дереву. Рядом лежало множество гильз. Все ленты были пустыми. Видимо немец отстреливался до последнего.
-И за что же его так, одним словом «Звери, фашисты»- говорили проходившие мимо красноармейцы.
-Видать, за какую-нибудь провинность, вот же собаки бешеные, своего приковали - говорили другие.
После полного освобождения, захвата в плен немцев, и как водится, сбора трофейного оружия, похоронили товарищи наших бойцов, у старой, не действующей уже церкви, рядом с деревенским кладбищем. А комдив докладывал командующему армией о продвижении наших частей, а тот опять « метал молнии», по поводу столь медленного продвижения.
И вот начался февраль. Февраль 42 го года. «Каким он будет? » думалось бойцам. Многое они пережили, многое повидали. Особенно те, кто каким- то чудом уцелел ещё, почти с самого начала войны, и пусть израненные, но в силу молодого организма, раны их быстро затягивались, и они опять были в строю. С сединой бывало в волосах в двадцать пять лет, они выглядели старше своего возраста. За эти месяцы, ужасные месяцы войны, война преобразила их, но не смогла изменить сознание, уничтожить смелость их и отвагу. Нелегко было им. Не видно было перевеса. И тот подъём, который испытывали бойцы, после Тулы и Калуги поначалу, как- то понемногу, стал угасать. И было предчувствие, какое-то леденящее, как февральский ветер, предчувствие. Не хотелось думать о плохом, и надежда заставляла жить, и драться с врагом, как дрались они всё это время, часто помогая товарищам из пополнения, делясь опытом боевым, да и жизненным.
Командир полка в очередной раз собрал старших командиров, для доведения приказа комдива. Необходимо было выйти к Варшавскому шоссе, в районе деревни «Барсуки», и овладеть этим участком шоссе, как важным стратегическим объектом.
Остановившись, на недолгий привал в селе «Вышнее», бойцы обедали, вели разговоры, курили. Они остановились возле старинного, судя по постройке, каменного храма.
-А что боец? - спрашивал Саня, отобедавший наспех (привычка уже давала о себе знать) - здорово здесь немец засел?
Тут подошёл и Толя Тихомиров, он не отставал от Сани, ни на шаг.
«С тобой говорит интереснее, хоть ты и грубоват, но с другими я так дружбы не сыскал, как с тобой», - бывало говорил Толя.
Молодой боец, возился с «Максимом», что – то чистил, ремонтировал, и ему было не до вопросов. Но потом видно устав уже, решил перекурить, а заодно и «стрельнуть» табачку у подошедших бойцов.
-Немец как немец - везде одинаковый, упёртый гад. Из села то мы его быстро сопроводили, куда следует, а вот отсюдова- и паренёк показал рукой на храм- отсюдова, побились. Сколько наших здесь положили. И как Бог допустил такое, чертей этих, в храм Божий. Какую красоту изувечили. Храм то действовал, говорят на всю округу один, в начале войны открыли, Дед тут местный рассказывал: «Помещики Левашовы храм этот построили, кажись в 1800 году, много храм простоял, говорит, но такого я ещё не видал, чтобы по храму из пушек стреляли», вот такие тут у нас дела. Мы их несколько часов не могли выбить.
-А ты, что верующий что ли? - спросил, Толя Тихомиров, с интересом глядя на пулемётчика.
Немного подумав, тот сказал: - Тут братцы и в Бога и в чёрта поверить можно, неужто уж Вы не знаете, наверное, не первый день воюете. Я с бабкой со своей спорил, на счёт Бога то, а теперь сомневаюсь. Вот до чего война то проклятая, человека довела.
-Ну, бывай брат, нам дальше топать надо.
-Куда Вас теперь?
-К шоссе говорят, немец по нему, как у себя в Германии раскатался, с комфортом - ответил, кашляя Толя.
-Ну, прощайте братцы, держитесь там.
- Ты бы лучше сказал: - До свидания, а прощаться я лично не люблю, как будто навсегда.
-Кто знает, кто знает, война, ведь, может, и свидимся ещё - сказал молодой пулемётчик с грустью в глазах.
-Да ну тебя, живы будем, не помрём, правда, Сань? - и друг Толя подтолкнул, шутя товарища в бок.
-А сколько за нами ещё идёт полков, товарищ сержант? - спросил кто-то из «молодых», говорят много нас.
-Не полков товарищи красноармейцы, а дивизий. Кроме нашей ещё две, остальные части за рекой остались, здесь вся наша армия считай. На нас возложена эта задача: «оседлать» и удерживать шоссе, да ещё на 10 армию, так ротный говорил. Нужна немцам эта дорога, по болотам, даже зимой не пройти, вот две армии считай, и выдвигают сюда, только армии, больно сильно сказано, сами видите, сколько нас, почти в половину. По этому шоссе, до Москвы, рукой подать. Немцы его, говорят, берегли, не бомбили.
По глубоком снегу, шли не полнокровные дивизии к той высоте, которую надо было взять в районе шоссе. Лошади и те, утопали в снегу, взбрыкивали, хрипели, как загнанные, с трудом везя за собой пушки. Днём идти было нельзя, чтобы не обнаружить себя, раньше времени. И пройти то оставалось, совсем немного, вон как двигались от Тулы до Калуги, а тут…. Февраль бил в лицо колючим холодным ветром, пурга завывала, словно раненый волк, то затихая, то вновь усиливаясь. Ветер пронизывал до костей, забивая леденящий снег, за воротники, обжигал лицо, и казалось, что этому ночному пути, не будет конца. И думалось бойцам: «Раз уж нам, привыкшим, к таким зимам, не сладко, то каково же фрицам, спят наверное по деревням, в натопленных избах, и бери их, тёпленьких, хоть голыми руками. »
Но немцы не спали. Они подтягивали свежие резервы к шоссе, чтобы любой ценой контролировать его. А кто то, из высокого командования Красной армии, не рассчитал силы, окрылённый недавними победами, не продумал всю тактику ведения операции в таких условиях. И получилось, что немцы «переиграли» наши части.
-Товарищ полковник, разрешите доложить - подскакав на вороном коне, обратился командир конной разведки к командиру полка.
-Докладывайте лейтенант, что там впереди, не томите.
-Впереди большое скопление немцев, рядом с дорогой, еле ушли, несколько танков, тяжёлая артиллерия, бронетехника, количество затрудняюсь сказать.
Не успел Краснопивцев оценить и осмыслить ситуацию, как радисты получили тревожную весть. Немцы атаковали село Вышнее, где полк проходил накануне, захватили его, перерезав тем самым, путь другим частям армии. Ещё не всё было ясно, но полковник понял: «Это западня»
-Товарищи командиры - обращался комдив к своим подчинённым. Внешне он был спокоен, но внутренне - Довожу до Вашего сведения, что с этой минуты все наши дивизии, находятся в окружении. Нам приказано драться своими силами, и пробиваться к деревне «Барсуки» в район высоты 186. 1. Все молчали, воцарилась, какая- то давящая тишина, и только высокий хвойный лес шумел на ветру, скрипя так, как будто стонал.
Командир одного из полков, нарушил эту тишину, и, набравшись смелости, заговорил.
-Товарищ генерал-майор, мы все должны понимать, и осознавать, что в сложившейся обстановке, в лесистой местности, при таких погодных условиях, маневренность наша минимальна. Снег очень глубокий. Лошади с трудом, везут артиллерию, дорог нет, кругом низменная, местами болотистая местность, здесь танки, по такому лесу, и то могут не везде пройти.
-Не отчаивайтесь подполковник - ответил комдив, он хотел сказать: «Не паникуйте», злобно посмотрев на командира 510 полка Гордиенко, но всё же удержался, и только добавил: - Что предлагаете по существу, какие соображения?
-Я считаю, что в данной ситуации, необходимо попытаться идти на прорыв, в район заданной высоты, и постараться овладеть шоссе. Назад пути нет. Промедление может тяжело отразиться на нашей боеспособности. С этим мнением согласились и другие командиры полков.
Но атаки, следовавшие одна за другой, не приносили успеха.
На снег, просочившись сквозь бинты, медленно капала густая, тёмно-багровая кровь. Лейтенант шёл тяжело, покачиваясь из стороны в сторону, шел, не реагируя ни на что, молча.
- Лейтенант Степанов, лейтенант, Вы слышите меня, приказываю остановиться - кричал командир роты, командиру взвода.
Лейтенант остановился. Он повернул голову, и капитан увидел осунувшееся лицо лейтенанта, заросшее щетиной, и во взгляде его, была отрешенность, потерянность.
-Что с Вами лейтенант, вы серьёзно ранены, Вам бы…. И капитан не договорил, лейтенант его перебил.
-Взвода больше нет, слышите капитан, нет! - негромко произнёс Степанов.
-Сколько можно так, идти в атаку, понимая, что идёшь на глупую смерть, сколько можно биться головой об стену, скажите капитан, почему уже десятые сутки, мы терпим такое? Бойцам нечего есть, они жуют мясо убитых лошадей, и в душе проклинают нас, командиров. Боеприпасов нет, лошади дохнут, раненые в блиндажах, стонут, там их сотни, штабелями, как будто, это не люди. Они солдаты, они должны погибать в бою, а не здесь в этом проклятом месте.
-Прекратите Лейтенант такие разговоры, немедленно, Вы, Вы командир Красной армии, кадровый командир, а не сопляк с ускоренных курсов, слышите? - и капитан положил руку на кобуру
- Что капитан расстрелять меня хочешь на месте, валяй, только я туда пойду - и Степанов указал рукой в сторону немецкой неприступной обороны. - Стреляй если ты не последняя сволочь, в спину своим же стрелять, взвода моего нет, и мне немного уж осталось. Не хочу в блиндаже умирать, смогу как солдат, от пули только, сразу, стреляй, если сможешь, стреляй - и лейтенант закричал так, что схватился от боли, и нервного напряжения за голову, и зашатался сильнее, зашагав дальше, в сторону немцев.
-Стой лейтенант, приказа не было идти в наступление, за невыполнение приказа, я Вас…..
-Ты что сдурел капитан - сказал подоспевший вовремя комбат третьего батальона. Он выхватил пистолет и уже тише добавил: « Уберите немедленно личное оружие, неужели Вы не видите, он почти в бреду, может в любую минуту упасть, опомнитесь капитан, и пропустите мимо своих ушей, всё, что говорил лейтенант. Я его знаю, ещё из-под Брянска, он не трус, и знаю, как он воевал. Вам всё ясно товарищ капитан? »
-Нервы Комбат, нервы - и капитан, махнув рукой, опустился медленно на притоптанный снег у старой замшелой ели.
.
Командир одной из рот, стоял посреди большого, старого леса, с высокими елями, а по буграм, с ещё большими стройными соснами. Вершины их качались, как маятники на порывистом холодном ветру. И весь этот лес, наводил уныние в те минуты. Впереди этого векового леса, была непробиваемая такими силами, мощная оборона немцев. В самом этом старом, коком то сумрачном лесе, сжатые в плотное кольцо все наши части. Немцы применяли тактику изнурительного уничтожения. Сами не лезли в этот дремучий лес, но и продуху не давали «нашим». Дивизии, попавшие в окружение серьёзно недоукомплектованными, с постоянными налётами авиации, обстрелом из всех видов орудий, и миномётным обстрелом, немцы решили ещё и заморить голодом. Начались неоправданные страшные потери в живой силе, и оставшемся вооружении. Необходим был прорыв, прорыв в ночное время, чтобы не погибнуть всем, в этом зловещем месте. Около двух недель наши части были в таком положении, и с каждым днём это положение, только ухудшалось.
Наступил вечер четырнадцатого февраля. В окружённой группировке были два генерала-комдива. Одному из них и было срочно поручено, организовать группу прорыва, чтобы не погубить все три, дивизии целиком. Комдив Фоканов, когда уже на небе появились звёзды, и мороз усилился, собрал всех старших командиров, в блиндаже, где располагался центральный штаб.
-Товарищи командиры дивизий, и командиры полков. Командующим западным фронтом, мне поручено организовать немедленную операцию по выходу наших частей из окружения. Поэтому приказываю в срочном порядке организовать группу прорыва, из наиболее стойких, крепких красноармейцев. Также приказываю организовать группу прикрытия дивизионной артиллерией. Комдив Фоканов окинул всех пристальным взглядом, помолчав немного, добавил: - Выдвигаться на прорыв решено по лесу через долину реки " Лидия" в направлении села Вышнее и Ситское.
-У кого будут, какие предложения по группе прорыва, только быстро и коротко.
В блиндаже, от густого табачного дыму, трудно было дышать. Молчаливое напряжение, с каждой секундой, только нарастало. Все понимали, что им, тем, кто пойдёт впереди, уготована верная смерть, но и оставаться здесь, в бездействии, тоже означало: «погибнуть»
Комдив понимал, всю ответственность, которая ляжет на плечи группы прорыва, и ещё раз внимательно всех, осмотрев тяжело вздохнув, сказал: - Предлагаю назначить командиром группы прорыва Командира 473 полка Полковника Краснопивцева.
И обратившись, непосредственно к Краснопивцеву, комдив добавил: -Михаил Петрович, мы знаем Вас как храброго, грамотного командира, мы верим в Вас, на Вас огромная ответственность.
-Всё понимаю, товарищ генерал-майор, я поведу за собой свой полк, приказ будет выполнен - спокойно сказал Краснопивцев и от этого внешнего хладнокровия полковника, у генерала не нашлось, что больше сказать. Он лишь приказал ещё, командиру 340 стр. дивизии, полковнику Мартиросяну, организовать группу прикрытия из дивизионной артиллерии. Начало прорыва назначили ровно на полночь.
Проходя мимо одного из блиндажей, наполненного до отвала умирающими ранеными, полковник Краснопивцев, вместе с комдивом Мартиросяном, наткнулись на стонущего тяжелораненого красноармейца. Он выполз из блиндажа, оставив после себя кровавый след. Лёжа на снегу, вверх лицом, парень, что - то говорил, уставившись в звёздное небо, своими угасающими глазами. Осветив карманным фонариком, лицо раненого комдив спросил: « Что вы делаете тут, на морозе товарищ красноармеец? в блиндаже хоть немного, но теплее. И сам тут же подумал: «Боже, что я говорю? »
Он ещё что то хотел сказать, как то помочь раненому, но тот из последних сил улыбнувшись, какой то кривой не естественной улыбкой, лишь ответил: -Поздно уже, и мне совсем не холодно, только больно. Не хочу умирать там, хочу на свежем воздухе, так легче….
И с этими словами, в последнее мгновение жизни, слёзы вышли у него из потухших глаз. И, остались на лице, будто две застывшие хрустальные капельки.
-Мы не сможем им помочь, там, в блиндажах одни тяжелораненые. Их может быть сотни. Все, кто может хоть как то передвигаться и держать оружие, в строю. Много таких раненых и в обозе, что у болота. Горько смотреть на всё это, и чувствовать вину- опустив голову хрипло говорил Краснопивцев.
-Не вините себя Михаил Петрович, мне, как и Вам не легче, поверьте. Сейчас отдам приказ полковнику Репникову, на прикрытие вашей группы, дивизионной артиллерией. Но артиллерия, это громко сказано, три пушки, и по десять снарядов на каждую. Я понимаю, на что буду посылать своих подчинённых. Здесь не нужно никого винить, нужно постараться спасти, всех тех, кто ещё живой.
-Согласен с Вами, товарищ полковник, согласен - произнёс негромко Краснопивцев, и в последний раз взглянул туда, где уже неподвижно, без стонов, лежал боец.
Нужно было прорвать две линии обороны противника. И полк Краснопивцева пошёл на прорыв. По глубокому снегу шли бойцы. Впереди автоматчики, за ними командир полка и все остальные. Немцы освещали «ракетами», всю группу прорыва, не жалея их, по трассирующим пулям обрушивали «свинцовую лавину», из миномётов, и пулемётов на полк Краснопивцева.
-Держись Толя, держись - кричал Саня своему другу, раненому осколком в живот, но Толя уже не отвечал. И в те же секунды, снаряд ударил совсем рядом. Речная тёмная, ледяная вода будто вскипев, поднялась сплошным фонтаном вверх, крошево льда вместе с осколками обожгло до нестерпимой боли всё Санино тело, когда до спасения оставалось перейти только эту, небольшую лесную реку «Лидию», и подняться на противоположный крутой берег. Саню в те же секунды потащило под лёд, и река поглотила его. «Какие- то несколько сотен метров» - думалось в последние мгновения жизни бойцам. «Какие- то сотни метров»
Командира полка убило, командира убило - кто то отчаянно кричал, пытаясь, наверное, перекричать вес этот огненный ад. Подбежавшие было, несколько автоматчиков пытались вынести с поля боя полковника, в надежде, что тот может быть ещё живым. Но очередная пулемётная вражеская очередь, сразила всех, наповал.
Сколько же много их тогда полегло. Но они совершили подвиг. Подвиг, который невозможно сразу оценить, осмыслить.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒