КНИГА ДЕВЯТАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 16Следующая ⇒

Что за причина вздыхать и как рог обломился у бога,

Просит Нептунов герой рассказать; и Поток Калидонский, [385]

Под тростниковый венок подобрав свои волосы, начал:

«Просьба твоя тяжела, ибо кто, побежденный, захочет

5 Битвы свои вспоминать? Расскажу по порядку, однако:

Меньше в моем пораженье стыда, чем в боренье — почета,

И победителем я столь великим утешен немало.

Может быть, издалека до тебя и дошло Деяниры[386]

Имя; когда-то была она дивнопрекрасною девой,

10 Многих влюбленных в нее домогателей целью завидной.

С ними, ее испросить, в дом тестя явился я тоже.

«Зятем меня назови, — я сказал ему, — сын Парфаона! »

Так же сказал и Алкид[387]. Остальные нам двум уступили.

Тот похвалялся, что даст им Юпитера в свекры, и славу

15 Подвигов трудных, и все, что по воле он мачехи вынес.

Я возражал, что позор, если бог человеку уступит, —

Богом он не был тогда: «Пред собою ты видишь владыку

Вод, что, наклонно катясь, по владеньям твоим протекают.

Нет, не из чуждых краев постояльцем зять тебе прислан, —

20 Буду я — свой человек и часть твоего достоянья.

Не повредило бы мне лишь одно, что царицей Юноной

Я не гоним, не несу никакой подневольной работы! [388]

Ежели хвалишься ты, что Алкменой рожден, то Юпитер

Ложный родитель тебе, а коль подлинный, — значит, преступный.

25 Матери блудом себе приобрел ты отца: выбирай же,

Иль не Юпитер родитель тебе, иль рожден ты постыдно? »

На говорящего так он давно уже скошенным глазом

Смотрит, не в силах уже управлять распалившимся гневом,

И возражает в ответ: «Не язык, а рука — моя сила.

30 Лишь бы в борьбе одолеть, — побеждай в разговорах, пожалуй! »

Грозный ко мне подступил. После речи такой уж не мог я

Пятиться: тотчас с себя я зеленую сбросил одежду,

Выставил руки вперед и держал кулаки перед грудью,

Став в положенье бойца, все члены к борьбе приготовил.

35 Пригоршню пыли набрав, меня он той пылью осыпал;

Тотчас и сам пожелтел, песком занесенный сыпучим.

То за зашеек меня, то за ноги проворные схватит, —

Правда, иль чудится так, — но со всех он сторон нападает.

Тяжесть моя защищала меня, он наскакивал тщетно.

40 Так неподвижна скала, на которую с шумом великим

Приступом волны идут: стоит, обеспечена грузом.

Вот мы чуть-чуть отошли и уж снова сходимся биться.

Крепко стоим на земле, порешив не сдаваться. Прижались

Крепко ногою к ноге. Всей грудью вперед наклонившись,

45 Пальцами пальцы давлю и на лоб его лбом нажимаю.

Видел я, сходятся так два могучих быка, состязаясь,

Если награда борьбы, красавица первая паствы,

Самка кидает их в бой, а скотина глядит и страшится,

В недоумении, кто завоюет такую державу.

50 Трижды отбросить хотел от себя сын грозный Алкея

Грудь мою в этой борьбе. По четвертому разу объятий

Все ж он избег и сумел свои вызволить руки, отвел их;

Тут же он руку напряг, — это чистая правда! — и сразу

Перевернул меня вдруг и налег всей тяжестью сзади.

55 Верите ль, нет ли, — но я не стремлюсь неправдивым рассказом

Славу снискать! — почудилось мне, что горой я придавлен.

Еле я вытащить мог увлажненные потом обильным

Руки, едва разорвав вкруг груди тугое объятье.

Я задыхался, но он не позволил мне с силой собраться.

60 Шею мою захватил. Наконец, уж не мог я не тронуть

Землю коленом своим и песок закусил, побежденный.

Силой слабее его, прибегаю к своим ухищреньям

И ускользаю из рук, превратившись в длинного змея.

Но между тем как я полз, образуя извивы и кольца,

65 Страшно свистя и притом шевеля языком раздвоенным,

Захохотал лишь тиринфский герой на мои ухищренья, —

Молвив: «Змей укрощать, — то подвиг моей колыбели!

Если драконов других победить, Ахелой, ты и можешь,

Все ж не ничтожная ль часть ты, змей, Лернейской Ехидны?

70 Та размножалась от ран; из сотни голов ни единой

Было нельзя у нее безнаказанно срезать, чтоб тотчас,

Две обретя головы, ее выя не стала сильнее;

Отпрыски новых гадюк появлялись в погибели, убыль

Впрок ей была, я ее одолел и пленил, одолевши.

75 Кто же ты после того, — змеей обернувшийся лживо,

Воин с оружьем чужим, обличьем прикрытый заёмным? »

Так он сказал; и схватил, как узлом, меня сверху за горло

Пальцами. Дух занялся, был я сдавлен словно клещами:

Освободить лишь гортань я большими перстами пытался.

80 После того, побежденному, мне оставался лишь третий

Образ — быка; и, в быка обратясь, вновь в битву ступаю.

С левой тогда стороны он на шею закинул мне руки,

Тащит меня за собой, — побежавшего было, — крутые

В землю вставляет рога и меня на песок простирает.

85 Мало того: беспощадной рукой он ломает мой крепкий

Рог, захваченный им, и срывает, чело искажая.

Нимфы плодами мой рог и цветами душистыми полнят,

И освящают, — и он превращается в Рог изобилья», —

Молвил. Наяда тогда, подобравшись, подобно Диане, —

90 Из услужавших одна, — с волосами, упавшими вольно,

Входит, с собою неся в том самом роскошнейшем роге

Целую осень — плодов урожай в завершение пира.

Лишь рассвело и едва по вершинам ударило солнце,

Юноши, встав, разошлись; дожидаться не стали, что волны

95 Снова покой обрели и текли безмятежно, что воды

Бурные вновь улеглись. Ахелой же свой лик деревенский,

Свой обездоленный лоб — в глубокую спрятал пучину.

Но не вредила ему украшенья былого утрата.

Рог был другой невредим. К тому же ветловой листвою

100 Мог он позор головы прикрывать иль венком камышовым.

Но для тебя, Несс[389]лютый, любовь к той деве причиной

Гибели стала, — ты пал, пронзенный крылатой стрелою.

Древле Юпитера сын, с молодой возвращаясь супругой

К отчим стенам, подошел к стремительным водам Эвена[390];

105 Больше обычного вздут был поток непогодою зимней,

В водоворотах был весь, прервалась по нему переправа.

Неустрашим за себя, за супругу Геракл опасался.

Тут подошел к нему Несс — и могучий, и знающий броды.

«Пусть, доверившись мне, — говорит, — на брег супротивный

110 Ступит она, о Алкид! Ты же — сильный — вплавь переправься».

Бледную, перед рекой и кентавром дрожавшую в страхе,

Взял калидонку герой-аониец[391]и передал Нессу.

Сам же, — как был, отягчен колчаном и шкурою львиной, —

Палицу, также и лук, на берег другой перекинул, —

115 «Раз уж пустился я вплавь, — одолею течение! » — молвил.

Смело поплыл; где тише места на реке, и не спросит!

Даже не хочет, плывя, забирать по теченью потока.

Только он брега достиг и лук переброшенный поднял,

Как услыхал вдруг голос жены и увидел, что с ношей

120 Хочет кентавр ускользнуть. «На ноги надеясь напрасно,

Мчишься ты, дерзкий, куда? — воскликнул он. — Несс двоевидный,

Слушай, тебе говорю, — себе не присваивай наше!

Если ты вовсе ко мне не питаешь почтенья, припомнить

Мог бы отца колесо и любви избегать запрещенной.

125 Но от меня не уйдешь, хоть на конскую мощь положился.

Раной настигну тебя, не ногами! » Последнее слово

Действием он подтвердил: пронзил убегавшего спину

Острой вдогонку стрелой, — и конец ее вышел из груди.

Только он вырвал стрелу, как кровь из обоих отверстий

130 Хлынула, с ядом смесясь смертоносным желчи лернейской.

Несс же ту кровь подобрал: «Нет, я не умру неотмщенным! » —

Проговорил про себя и залитую кровью одежду

Отдал добыче своей, — как любовного приворот чувства.

Времени много прошло, и великого слава Геракла

135 Землю наполнила всю и насытила мачехи[392]злобу.

Помня обет, Эхалию[393]взяв, победитель собрался

Жертвы Кенейскому жечь Юпитеру. [394]Вскоре донесся

Слух, Деянира, к тебе — молва говорливая рада

К истине ложь примешать и от собственной лжи вырастает, —

140 Слышит и верит жена, что Амфитрионида пленила

Дева Иола вдали. Потрясенная новой изменой,

Плакать сперва начала; растопила несчастная муку

Горькой слезой; но потом, — «Зачем я, однако, — сказала, —

Плачу? Слезы мои лишь усладой сопернице будут.

145 Скоро прибудет она: мне что-нибудь надо придумать

Спешно, чтоб ложем моим завладеть не успела другая.

Плакать ли мне иль молчать? В Калидон ли вернуться, остаться ль?

Бросить ли дом? Иль противиться, средств иных не имея?

Что, если я, Мелеагр, не забыв, что твоею сестрою

150 Я рождена, преступленье свершу и соперницы смертью

Всем докажу, какова оскорбленной женщины сила! »

В разные стороны мысль ее мечется! Все же решенье

Принято: мужу послать напоенную Нессовой кровью

Тунику, чтобы вернуть вновь силу любви ослабевшей.

155 Лихасу дар, неизвестный ему, снести поручает, —

Будущих бедствий залог! Несчастная ласково просит

Мужу его передать. Герой принимает, не зная:

Вот уж он плечи облек тем ядом Лернейской Ехидны.

Первый огонь разведя и с мольбой фимиам воскуряя,

160 Сам он из чаши вино возливал на мрамор алтарный.

Яд разогрелся и вот, растворившись от жара, широко

В тело Геракла проник и по всем его членам разлился.

Сколько он мог, подавлял привычным мужеством стоны, —

Боль победила его наконец, и алтарь оттолкнул он

165 И восклицаньями всю оглашает дубравную Эту.

Медлить нельзя: разорвать смертоносную тщится рубаху,

Но, отдираясь сама, отдирает и кожу. Противно

Молвить! То к телу она прилипает — сорвать невозможно! —

Или же мяса клоки обнажает и мощные кости.

170 Словно железо, когда погрузишь раскаленное в воду,

Кровь у страдальца шипит и вскипает от ярого яда.

Меры страданию нет. Вся грудь пожирается жадным

Пламенем. С тела всего кровяная испарина льется.

Жилы, сгорая, трещат. И, почувствовав, что разъедает

175 Тайное тленье нутро, простер к небесам он ладони.

«Гибелью нашей, — вскричал, — утоляйся, Сатурния, ныне!

О, утоляйся! С небес, о жестокая, мукой любуйся!

Зверское сердце насыть! Но если меня пожалел бы

Даже и враг, — ибо враг я тебе, — удрученную пыткой

180 Горькую душу мою, для трудов порожденную, вырви!

Смерть мне будет — как дар, и для мачехи — дар подходящий!

Некогда храмы богов сквернившего путников кровью,

Я Бузирида смирил; у Антея свирепого отнял

Я материнскую мощь; не смутил меня пастырь иберский

185 Тройственным видом, ни ты своим тройственным видом, о Цербер!

Руки мои, вы ль рогов не пригнули могучего тура?

Ведомы ваши дела и Элиде, и водам Стимфалы,

И Партенийским лесам. Был доблестью вашей похищен

Воинский пояс с резьбой, фермодонтского золота; вами

190 Взяты плоды Гесперид, береженые худо Драконом.

Противостать не могли мне кентавры, не мог разоритель

Горной Аркадии — вепрь, проку в том не было Гидре,

Что от ударов росла, что мощь обретала двойную.

Разве фракийских коней, человечьей насыщенных кровью,

195 Я, подойдя, не узрел у наполненных трупами яслей,

Не разметал их, узрев, не пленил и коней и владельца?

В этих задохшись руках, и Немейская пала громада.

Выей держал небеса. Утомилась давать приказанья

В гневе Юнона; лишь я утомленья не знаю в деяньях! [395]

200 Новая ныне напасть, — одолеть ее доблесть бессильна,

Слабы копье и броня; в глубине уж по легким блуждает,

Плоть разъедая, огонь и по всем разливается членам.

Счастлив меж тем Эврисфей! И есть же, которые верят,

В существованье богов! » — сказал, и по верху Эты

205 Вот уже шествует он, как тур, за собою влачащий

В тело вонзившийся дрот, — а метавший спасается бегством.

Ты увидал бы его то стенающим, то разъяренным,

Или стремящимся вновь изорвать всю в клочья одежду,

Или валящим стволы, иль исполненным гнева на горы,

210 Или же руки свои простирающим к отчему небу.

Лихаса он увидал трепетавшего, рядом в пещере

Скрытого. Мука в тот миг все неистовство в нем пробудила.

«Лихас, не ты ли, — вскричал, — мне передал дар погребальный?

Смерти не ты ли виновник моей? » — а тот испугался,

215 Бледный, дрожит и слова извинения молвит смиренно.

Вот уж хотел он колена обнять, но схватил его тут же

Гневный Алкид и сильней, чем баллистой, и три и четыре

Раза крутил над собой и забросил в Эвбейские воды.

Между небес и земли отвердел он в воздушном пространстве, —

220 Так дожди — говорят — под холодным сгущаются ветром,

И образуется снег, сжимается он от вращенья

Плавного, и, округлясь, превращаются в градины хлопья.

Так вот и он: в пустоту исполинскими брошен руками,

Белым от ужаса стал, вся влажность из тела исчезла,

225 И — по преданью веков — превратился в утес он бездушный.

Ныне еще из Эвбейских пучин выступает высоко

Стройной скалой и как будто хранит человеческий облик.

Как за живого — задеть за него опасается кормщик, —

Лихасом так и зовут. Ты же, сын Юпитера славный,

230 Древ наломав, что на Эте крутой взрасли, воздвигаешь

Сам погребальный костер, а лук и в уемистом туле

Стрелы, которым опять увидать Илион предстояло,

Сыну Пеанта[396]даешь. Как только подбросил помощник

Пищи огню и костер уже весь запылал, на вершину

235 Груды древесной ты сам немедля немейскую шкуру

Стелешь; на палицу лег головой и на шкуре простерся.

Был же ты ликом таков, как будто возлег и пируешь

Между наполненных чаш, венками цветов разукрашен!

Стало сильней между тем и по всем сторонам зашумело

240 Пламя, уже подошло к его телу спокойному, он же

Силу огня презирал. Устрашились тут боги, что гибнет

Освободитель земли; и Юпитер с сияющим ликом

Так обратился к богам: «Ваш страх — для меня утешенье,

О небожители! Днесь восхвалять себя не устану,

245 Что благородного я и отец и правитель народа,

Что обеспечен мой сын благосклонностью также и вашей.

Хоть воздаете ему по его непомерным деяньям,

Сам я, однако, в долгу. Но пусть перестанут бояться

Верные ваши сердца: презрите этейское пламя!

250 Все победив, победит он огонь, созерцаемый вами.

Частью одной, что от матери в нем, он почувствует силу

Пламени. Что ж от меня — вековечно, то власти не знает

Смерти, и ей непричастно, огнем никаким не смиримо.

Ныне его, лишь умрет, восприму я в пределах небесных

255 И уповаю: богам всем будет подобный поступок

По сердцу. Если же кто огорчится, пожалуй, что богом

Станет Геракл, то и те, хоть его награждать не желали б,

Зная заслуги его, поневоле со мной согласятся».

Боги одобрили речь, и супруга державная даже

260 Не омрачилась лицом, — омрачилась она, лишь услышав

Самый конец его слов, и на мужнин намек осердилась.

А между тем что могло обратиться под пламенем в пепел,

Мулькибер все отрешил, и обличье Гераклово стало

Неузнаваемо. В нем ничего материнского боле

265 Не оставалось. Черты Юпитера в нем сохранились.

Так змея, обновясь, вместе с кожей сбросив и старость,

В полной явясь красоте, чешуей молодою сверкает.

Только тиринфский герой отрешился от смертного тела,

Лучшею частью своей расцвел, стал ростом казаться

270 Выше и страх возбуждать величьем и важностью новой.

И всемогущий отец в колеснице четверкой восхитил

Сына среди облаков и вместил меж лучистых созвездий.

Тяжесть почуял Атлант. И тогда Эврисфея, однако,

Все еще гнев не утих. Он отца ненавидя, потомство,

275 Лютый, преследовать стал. С арголидской Алкменой, печальной

Вечно, Иола была, и лишь ей поверяла старуха

Жалобы или рассказ о всесветно известных деяньях

Сына и беды свои. А с Иолой, веленьем Геракла,

Юноша Гилл[397]разделял и любовное ложе и душу;

280 Ей благородным плодом он наполнил утробу. Алкмена

Так обратилася к ней: «Да хранят тебя боги всечасно!

Пусть они срок сократят неизбежный, когда ты, созревши,

Будешь Илифию[398]звать, — попечение робких родильниц, —

Что не хотела помочь мне по милости гневной Юноны.

285 День приближался, на свет нарождался Геракл, совершитель

Подвигов, солнце меж тем до десятого знака достигло.

Тяжесть чрево мое напрягла, и плод мой созревший

Столь оказался велик, что в виновнике скрытого груза

Всякий Юпитера мог угадать. Выносить свои муки

290 Долее я не могла. И ныне от ужаса тело

Все холодеет, когда говорю; лишь вспомню, — страдаю.

Семь я терзалась ночей, дней столько же, и утомилась

От нескончаемых мук, и к небу простерла я руки,

С громким криком звала я Луцину и Никсов двойничных. [399]

295 И появилась она, но настроена гневом Юноны

Злобной, готовая ей принести мою голову в жертву.

Только лишь стоны мои услыхала, на жертвенник села

Возле дверей и, колено одно положив на другое,

Между собою персты сплетя наподобие гребня,

300 Мне не давала родить. Заклинания тихо шептала,

Ими мешала она завершиться начавшимся родам.

Силюсь, в безумье хулой Олимпийца напрасно порочу

Неблагодарного. Смерть призываю. Могла бы и камни

Жалобой сдвинуть! Со мной пребывают кадмейские жены,

305 К небу возносят мольбы, утешают болящую словом.

Тут Галантида была, из простого народа, служанка,

Златоволосая, все исполнять приказанья проворна,

Первая в службе своей. Почудилось ей, что Юнона

Гневная что-то творит. Выходя и входя постоянно

310 В двери, она и алтарь, и воссевшую видит богиню, —

Как на коленях персты меж собою сплетенные держит.

«Кто б ни была ты, поздравь госпожу! — говорит, — разрешилась

И родила наконец, — совершилось желанье Алкмены».

Та привскочила, и вдруг развела в изумленье руками

315 Родов богиня, — и я облегчилась, лишь узел расторгся.

Тут, обманув божество, хохотать начала Галантида.

Но хохотавшую вмиг схватила в гневе богиня

За волоса, не дала ей с земли приподняться и руки

В первую очередь ей превратила в звериные лапы.

320 Так же проворна она, как и прежде, и не изменила

Цвета спина. В остальном же от прежнего облик отличен.

Так как, устами солгав, помогла роженице, — устами

Ныне родит; и у нас, как прежде, в домах обитает». [400]

Молвила так и, былую слугу вспомянув, застонала,

325 Тронута: на ухо ей, застонавшей, невестка шепнула:

«Тем ли растрогана ты, что утратила облик служанка,

Чуждая крови твоей. Что, если тебе расскажу я

Дивную участь сестры? — хоть и слезы и горе мешают

И не дают говорить. Единой у матери дочкой —

330 Я от другой рождена — и красою в Эхалии первой

Наша Дриопа была. Она ранее девства лишилась,

Бога насилье познав, в чьей власти и Дельфы и Делос. [401]

Взял же ее Андремон — и счастливым считался супругом.

Озеро есть. Берега у него опускаются словно

335 Берег пологий морской и увенчаны по верху миртой.

Как-то к нему подошла, его судеб не зная, Дриопа.

И возмутительней то, что венки принесла она нимфам!

Мальчика, — сладостный груз! — еще не достигшего года,

Нежно несла на руках, молоком его теплым питая.

340 Недалеко от воды, подражая тирийской окраске,

Лотос там рос водяной, в уповании ягод расцветший.

Стала Дриопа цветы обрывать и совать их младенцу,

Чтоб позабавить его; собиралась сделать я то же, —

Ибо с сестрою была, — но увидела вдруг: упадают

345 Капельки крови с цветов и колеблются трепетно ветки.

Тут, наконец, — опоздав, — нам сказали селяне, что нимфа

Именем Лотос, стыда избегая с Приапом[402], когда-то

С деревом лик измененный слила, — сохранилось лишь имя,

Было неведомо то для сестры. Устрашенная, хочет

350 Выйти обратно и, нимф приношеньем почтив, удалиться, —

Ноги корнями вросли; их силой пытается вырвать,

Может лишь верхнюю часть шевельнуть; растущая снизу,

Мягкие члены ее постепенно кора облекает.

Это увидев, она попыталась волосы дернуть, —

355 Листья наполнили горсть: голова покрывалась листвою.

А малолетний Амфис — ибо имя от Эврита деда

Он унаследовал — вдруг ощущает, что грудь затвердела

Матери, что молоко не струится в сосущие губы.

Я же, как зритель, была при жестоком событье, не в силах

360 Быть тебе в помощь, сестра! Лишь сколько могла, превращенье

Тщилась я задержать, и ствол обнимая и ветви.

Я бы желала, клянусь, под тою же скрыться корою!

Вот подошли и супруг Андремон, и родитель несчастный, —

Оба Дриопу зовут. Зовущим Дриопу на Лотос

365 Я указала. Они неостывшие члены целуют,

Оба, к родным приникая корням, оторваться не могут.

Стало уж деревом все, ты одно лишь лицо сохранила,

О дорогая сестра! И на свежие листья, на место

Бедного тела ее, — льет слезы; пока еще можно

370 И пропускают уста, как жалобно молит в пространство:

«Ежели верите вы несчастливцам, клянуся богами,

Не заслужила я мук. Терплю, неповинная, кару.

Чистой я жизнью жила. Пусть, если лгу, я засохну,

Всю потеряю листву и, срублена, пусть запылаю.

375 Но уж пора, отнимите дитя от ветвей материнских,

Дайте кормилице. Пусть — вы о том позаботьтесь! — почаще

Здесь он сосет молоко и играет под тенью моею.

А как начнет говорить, — чтоб матери он поклонился,

С грустью промолвил бы: «Мать укрывается в дереве этом».

380 Пусть лишь боится озер и цветов не срывает с деревьев,

Да и кустарники все пусть плотью богов почитает.

Милый супруг мой, прости! Ты, родная сестра, ты, отец мой!

Если живет в нас любовь, молю: от укусов скотины

И от ранений серпа вы листву защитите родную!

385 Так как мне не дано до вас наклониться, то сами

Вы протянитесь ко мне и к моим поцелуям приблизьтесь.

Можно еще прикоснуться ко мне, поднесите сыночка!

Больше сказать не могу; уже мягкой древесной корою

Белая кроется грудь, — теряюсь в зеленой вершине.

390 Руки от глаз отведите моих: и без вашей заботы

Этой растущей корой, умирая, затянутся очи».

Одновременно уста говорить и быть перестали.

Ветви же долго еще превращенной тепло сохраняли».

Так о печальных делах повествует Иола. Свекровь же,

395 Пальцем большим вытирая с лица Эвритиды потоки

Слез, льет слезы сама. Но утешило все их печали

Новое диво: стоит в глубине на пороге пред ними

Чуть ли не мальчик, с лицом, на котором лишь пух незаметный,

Прежние годы свои обретя, Иолай[403]превращенный.

400 Так одарила его от Юноны рожденная Геба[404],

К просьбам супруга склонясь, и готовилась было поклясться,

Что никому уж не даст перемены подобной. Фемида

Не потерпела того и сказала: «Усобицы в Фивах

Уж возбуждают войну. Капаней же Юпитером только

405 Будет в борьбе побежден. Убьют два брата друг друга.

Лоно разверзнет земля, и живым прорицатель увидит

Душу в Аиде свою. За отца отомстит материнской

Кровью сын и, убив, благочестным преступником станет;

Но, устрашенный грехом, рассудка лишившись и дома,

410 Будет гоним Эвменидами он и матери тенью,

Злата доколь у него рокового не спросит супруга

И не пронзит ему меч родственный в длани фегейской.

И наконец, Ахелоева дочь Каллироя попросит

У Громовержца, чтоб он ее детям года приумножил

415 И не оставил притом неотмщенной мстителя смерти.

Просьбами тронутый бог дар падчерице и невестке

Ранее срока пошлет и в мужей превратит — малолетних». [405]

Лишь провещали уста провидицы судеб грядущих

Девы Фемиды, тотчас зашумели Всевышние разом,

420 Ропот пошел, почему у других нет прав на такую

Милость — и вот на года престарелого сетует мужа

Паллантиада[406]; что сед Ясион — благая Церера

Сетует также; Вулкан — тот требует, чтоб обновился

И Эрихтония век. О грядущем заботясь, Венера

425 Хочет вступить в договор, чтоб лета обновились Анхиза.

Нежной заботы предмет есть у каждого бога. Мятежный

Шум от усердья растет. Но разверз уста Громовержец

И произнес: «О, ежели к нам в вас есть уваженье, —

Что поднялись? Иль себя вы настолько могучими мните,

430 Чтобы и Рок превзойти? Иолай в свои прежние годы

Был возвращен. Каллирои сынам по велению судеб

В юношей должно созреть: тут ни сила, ни спесь не решают.

Все это надо сносить спокойней: правят и вами

Судьбы, и мной. О, когда б я силу имел изменить их,

435 Поздние годы тогда моего не согнули б Эака,

Переживал бы всегда Радамант свой возраст цветущий,

Также мой милый Минос. А к нему возбуждает презренье

Старости горестный груз, и не так уж он правит, как прежде».

Тронул Юпитер богов. Ни один не посетовал боле,

440 Раз увидав, что Эак с Радамантом своим долголетьем

Удручены, и Минос, кто, бывало, в цветущие лета,

Именем страх наводя, грозой был великих народов,

Ныне же немощен стал. Дионина сына Милета,

Гордого силой своей молодой и родителем Фебом,

445 Старый страшился. Боясь, что его завоюет он царство,

Юношу все ж удалить от родных не решался пенатов.

Но добровольно, Милет, бежишь ты и судном взрезаешь

Быстрый Эгейскую ширь, и в Азийской земле отдаленной

Стены кладешь: тот град получил основателя имя.

450 Там-то Меандрова дочь, по извилине брега блуждая

Возле потока-отца, что течет и туда и обратно,

Стала женою тебе, — Кианея, прекрасная телом.

Двойню потом для тебя родила она: Библиду[407]с Кавном.

Библиды участь — урок: пусть любят законное девы!

455 Библида стала пылать вожделением к брату — потомку

Феба. Его не как брата сестра, не как должно, любила.

Не понимает сама, где страстного чувства источник;

В помыслах нет, что грешит, поцелуи с ним часто сливая

Или объятьем своим обвиваючи братнину шею.

460 Долго вводило ее в заблуждение ложное чувство.

Мало-помалу оно переходит в любовь: чтобы видеть

Брата, себя убирает она, казаться красивой

Хочет и всем, кто краше ее, завидует тайно.

Все же сама не постижна себе; никакого желанья

465 Не вызывает огонь; меж тем нутро в ней пылает.

Брата зовет «господин», — обращенье родства ей постыло, —

Предпочитает, чтоб он ее Библидой звал, не сестрою.

Бодрствуя, все же питать упований бесстыдных не смеет

В пылкой душе. Но когда забывается сном безмятежным,

470 Часто ей снится любовь; сливаются будто бы с братом

Плотски, — краснеет тогда, хоть и в сон погруженная крепкий.

Сон отлетает; молчит она долго, в уме повторяя

Зрелище сна, наконец со смущенной душой произносит:

«Горе! Что значит оно, сновидение ночи безмолвной?

475 Лишь бы оно не сбылось! И зачем мне подобное снится?

Он ведь собою красив и для взора враждебного даже,

Как я любила б его, не родись мы сестрою и братом.

Он ведь достоин меня; быть истинно плохо сестрою!

Только бы я наяву совершить не пыталась такого!

480 Все ж почаще бы сон возвращался с видением тем же!

Нет свидетеля сну, но есть в нем подобье блаженства!

Ты, о Венера, и ты, сын резвый[408]матери нежной!

Как наслаждалась я! Как упоеньем несдержанным сердце

Переполнялось! О, как на постели я вся изомлела!

485 Как вспоминать хорошо! Но было недолгим блаженство, —

Ночь поспешила уйти, ей мечты мои были завидны.

Если бы, имя сменив, я могла съединиться с тобою,

Я бы отцу твоему, о Кавн, называлась невесткой,

Ты же отцу моему, о Кавн, назывался бы зятем!

490 Если бы было у нас от богов все общее, кроме

Предков! Хотелось бы мне, чтоб был ты меня родовитей!

Матерью кто от тебя, ненаглядный, станет, не знаю.

Мне же, на горе себе от родителей тех же рожденной,

Братом останешься ты — одна для обоих преграда.

495 Что же виденья мои для меня означают? Какая

Сила, однако, во снах? Иль силою сны обладают?

Лучше богам! Не раз любили сестер своих боги:

Опию[409]выбрал Сатурн, с ней связанный кровно, с Тетидой

В брак вступил Океан, с Юноной — властитель Олимпа.

500 Свой у Всевышних закон: для чего же приравнивать нравы

Неба к нравам людей, на чужие ссылаться союзы?

Иль у меня из груди запретное пламя исчезнет,

Или, — когда не смогу, — пусть раньше умру, и на ложе

Мертвую сложат меня, и целует пусть мертвую брат мой!

505 Все же, чтоб это свершить, согласье потребно обоих.

Пусть это по сердцу мне, — преступленьем покажется брату!

А ведь Эола сыны не боялись сестрина ложа! [410]

Знаю откуда про них? Зачем их в пример привела я?

Что я, куда меня мчит? Прочь, прочь, бесстыдное пламя!

510 Буду я брата любить подобающей сестрам любовью.

Если б, однако же, он был первый любовью охвачен,

Может быть, к страсти его снисходительна я оказалась.

Или сама, в чем просьбе его отказать не могла бы,

Стану просить? И могла б ты сказать? И могла бы признаться?

515 Нудит любовь. Смогу. А если уста мои свяжет

Стыд, пусть скрытый огонь потаенные строки объявят».

Так решено; эта мысль победила души колебанья.

Приподнялась на боку и, на левую руку опершись,

Молвила: «Сам он увидит, я пыл безумный открою.

520 Горе! Что я творю? О, какою пылаю любовью? »

Вот уж обдуманных слов ряд чертит рукою дрожащей,

Правою держит стилет, а левой — пустую дощечку;

Только начнет — прервет; вновь пишет — и воск проклинает;

Что начертала — сотрет; отвергает, меняет, приемлет,

525 Только дощечки взяла — бросает, а бросив — берет их.

Хочет чего — не поймет; что сделать решила, то снова

Кажется худо; в лице со стыдливостью смешана смелость.

Вот написала «сестра» — и решила «сестра» уничтожить,

И переглаженный воск покрывает такими словами:

530 «Это письмо, лишь с тобой иль ни с кем не надеясь на счастье,

Пишет влюбленная. Стыд, ах, стыд назвать ее имя!

Если стремленья мои ты желаешь узнать, — я хотела б,

Имя свое не открыв, достичь, чтоб не раньше узналась

Библида, нежель сама в пожеланьях уверена станет.

535 Может свидетельством быть для тебя моей раны сердечной —

Бледность лица, худоба, выражение, влажные вечно

Веки, из груди моей беспричинно встающие вздохи,

Или объятья мои слишком частые, иль поцелуи,

Что далеко, как ты сам замечал, не сестрины были.

540 Я и сама, хоть душа страдала от раны тяжелой,

Хоть и пылало огнем нутро от раны тяжелой,

Боги свидетели мне! — избавить себя от безумья.

Долго вела я борьбу, избежать порываясь оружья

Мощного страсти. Сносить мне пришлось страданья сильнее,

545 Нежели деве терпеть подобает. Должна я признаться:

Побеждена я, тебя умоляю о помощи робко.

Ныне один ты спасти и сгубить полюбившую можешь.

Выбери, что совершить. Об этом не враг умоляет,

Но человек, что к тебе уже крепко привязан, но крепче

550 Жаждет связаться с тобой и плотнее узлом затянуться.

Долг соблюдать — старикам; что дозволено, что незаконно

Или законно, пускай вопрошают, права разбирая, —

Дерзкая нашим годам подобает Венера. Нам рано

Знать, что можно, что нет, готовы мы верить, что можно

555 Все, — и великих богов мы следуем в этом примеру.

Нет, ни суровость отца, ни почтение к толку людскому

Нас не удержит, ни страх. Так нечего нам и страшиться!

Сладостный сердцу обман прикроем с тобой именами

«Брат» и «сестра». Я могу говорить потихоньку с тобою.

560 Мы обниматься вольны, мы целуем друг друга открыто.

Недостает нам чего? Над признанием сжалься любовным!

Не излилось бы оно, но понудил огонь нестерпимый.

Пусть на могиле моей не означат, что ты ей виновник».

Все исчертила рука, не оставил ей больше простору

565 Воск: на самом краю примостилась последняя строчка.

Вот преступленья свои скрепляет печатью, слезами

Камень резной намочив: не влажен язык пересохший.

Вот и рабов одного позвала, застыдившись, и в страхе

Ласково молвила: «На! Отнеси это — верный из верных —

570 Ты моему… — потом, после долгого времени, — брату…»

Передавая, из рук уронила дощечки. Приметой

Дева была смущена… Удобную выбрав минуту,

К Кавну слуга подошел и слова потаенные отдал.

Сразу же гнев охватил молодого Меандрова внука. [411]

575 Часть лишь посланья прочтя, от себя он отбросил дощечки

И, удержавши едва над слугою трепещущим руки,

Молвит: «Скорей, о любви недозволенной вестник негодный,

Прочь убегай! Если б гибель твоя не влекла за собою

Также стыда моего, ты сейчас поплатился бы смертью! »

580 В страхе слуга убежал. Слова те жестокие Кавна

Передает госпоже. И, отвергнута, ты побледнела,

Библида! В ужасе грудь сковал ей холод ледяной.

Чувства вернулися к ней, и с ними вернулось безумство, —

И через силу уста так в воздух пустой восклицают:

585 «И поделом! О, зачем показала я в дерзости праздной

Рану мою? Для чего то признанье, которое должно

Было таить, я, увы, поручила дощечкам поспешным?

Надо мне было вперед души его выведать тайны

Речью окольной! Затем, чтобы мне не носиться по ветру,

590 Часть парусов развернув, испытать дуновенье сначала

Надобно было — и плыть проверенным морем; теперь же

Я парусов напрягла полотно неизведанным ветром,

И на утесы нести мой корабль; потону — и нахлынет

Весь на меня Океан, моему не вернуться ветрилу!

595 Что же? Иль ясные мне не вещали приметы — преступной

Не предаваться любви, — недаром письмо при посылке —

Я уронила и с ним мои уронила надежды?

Что бы число изменить, или даже письма содержанье?

Все-таки лучше число… Сам бог советовал, ясно

600 Сам указанья давал, — да только была я безумна!

Должно мне было самой говорить, а не воску вверяться,

Надо мне было пред ним обнаружить безумие страсти.

Слезы увидел бы он; лицо бы увидел влюбленной.

Больше могла б я сказать, чем эти вместили таблички!

605 Против желанья его я могла бы обвить ему шею,

Милые ноги обнять и о жизни молить, припадая.

Если б отверг он меня, увидал бы, что я умираю.

Предприняла бы я все; и когда бы одно не смягчило

Жесткую душу его, — могло бы все вместе. Отчасти,

610 Может быть, в том виноват и посыльный-слуга. Подошел он,

Верно, некстати, избрал неудачное время. Не выждал

Мига, когда у того и досуг был, и мысли свободны.

Это сгубило меня. Он, однако, рожден не тигрицей!

Ведь не каменья же он, не железо он твердое носит

615 И не алмазы в груди; молоком он вскормлен не львицы!

Будет он все ж побежден; повторю нападенье; досада

Не остановит меня нипочем до последнего вздоха.

Если бы можно назад воротить совершенное, — лучше

Было бы не начинать, — но начатое должно докончить!

620 Так, но не может же он, если б я отложила признанья,

Не вспоминать постоянно о том, что я сделать решилась.

Если я буду молчать, он подумает: то увлеченье

Легкое; боле того — что его искушаю коварством.

Будет он думать, что я покорилась не богу, который

625 Сильно так жег и сжигает мне грудь, — но влечению плоти.

Все, наконец, мне равно: несказанное я совершила.

Я написала ему, молила, греха я желала.

Это одно совершив, не могу я назваться невинной.

Действуя дальше, любовь я спасу, а вины не прибавлю», —

630 Молвила. И до того в ней расстроен смущенный рассудок! —

Жаждет опять испытать, что ее же сразило. Не знает

Меры, несчастная; вновь подвергает себя униженью…

Делу не видя конца, он бежал от греха, он покинул

Родину и основал град новый в земле чужедальней.

635 Скорбью томима, тогда Милетида лишилась и вовсе

Разума, как говорят. Тогда сорвала она платье

С груди и стала в нее ударять в исступленном безумье.

И откровенно, в бреду, признается при всех, что надежды

Не совершились любви. Родимый свой край и пенатов

640 Бросив постылых, идет по следам убежавшего брата.

Как, потрясая свой тирс, о потомок Семелы, [412]по чину

Раз в три года тебя исмарийские славят вакханки, —

Так на просторных полях завывавшую Библиду жены

Зрели бубасские[413]. Их же оставив, она у карийцев

645 И у лелегов была ратоборных, и в Ликии тоже.

Вот уж оставила Краг, и Лимиру, и Ксанфовы воды,

Также хребет, где Химера жила, извергавшая пламя

Из глубины, [414]— с змеиным хвостом и с львиною пастью.

Вот уже нет и лесов, — блужданьем своим утомившись,

650 Библида, падаешь ты головой на твердую землю

И неподвижно лежишь, лицом в облетевшие листья.

Нимфы лелегов не раз приподнять ее в нежных объятьях

Тщетно пытались, не раз с уговорами к ней подступали,

Чтобы умерила страсть: утешали ей душу глухую.

655 Молча лежит, запустив свои ногти в зеленые травы,

Библида и мураву потоками слез орошает.

Создали нимфы из слез — по преданью — струю водяную

Неиссякаемую. Что дать могли они больше?

Вскоре, подобно смоле, что из свежего каплет надреза,

660 Или как липкий битум, что из тучной земли истекает,

Иль как вода, что весной, под дыханием первым Фавона[415]

Ставшая твердой от стуж, размягчается снова на солнце, —

Так же, слезой изойдя, и несчастная Фебова внучка,

Библида, стала ручьем, сохраняющим в этих долинах

665 Имя своей госпожи и текущим под иликом[416]черным.

Критских сто городов, быть может, наполнила б слава

О превращении том, когда бы недавнее чудо —

Ифис, сменившая вид, — как раз не случилось на Крите.

Феста земля, что лежит недалеко от Кносского царства,

670 Некогда произвела никому не известного Лигда,

Был из простых он людей, отличался богатством не боле,

Чем благородством. Зато незапятнанны были у Лигда

И благочестье и жизнь. К супруге он, бремя носившей,

Так обратился, когда уж родить подходили ей сроки:

675 «Два пожеланья тебе: страдать поменьше и сына

Мне подарить: тяжела была бы мне участь иная.

Сил нам Фортуна не даст. Тогда, — пусть того не случится! —

Если ребенка родишь мне женского пола, хоть против

Воли, но все ж прикажу: — прости, благочестье! — пусть гибнет! »

680 Вымолвил, и по лицу покатились обильные слезы

И у того, кто приказ отдавал, и у той, кто внимала.

Тщетно тут стала молить Телетуза любезного мужа,

Чтоб надеждам ее он подобной не ставил препоны.

Но на решенье своем тот твердо стоял. И созревший

685 Плод через силу уже Телетуза носила во чреве.

Вдруг, среди ночи явясь ей видением сонным, однажды

Инаха дочь[417]у постели ее в окружении пышном

Будто стоит, — иль привиделось. Лоб украшали богини

Рожки луны и колосья, живым отливавшие златом,

690 И диадема; при ней — Анубис, что лает по песьи,

Апис, с окраской двойной, Бубастида святая и оный[418],

Кто заглушает слова и перстом призывает к молчанью.

Систры[419]звучали; тут был и вечно искомый Озирис

Вместе с ползучей змеей, смертоносного полною яда.

695 И, отряхнувшей свой сон, как будто все видящей ясно,

Шепчет богиня: «О ты, что присно при мне, Телетуза!

Тяжкие думы откинь, — обмани приказанья супруга.

Не сомневайся: когда облегчит твое тело Луцина, —

То и прими, что дано: я богиня-пособница, помощь

700 Всем я просящим несу; не будешь пенять, что почтила

Неблагодарное ты божество». Так молвив — исчезла.

Радостно с ложа встает и к созвездьям подъемлет критянка

Чистые руки, моля, чтобы сон ее сделался явью.

Муки тогда возросли, и само ее бремя наружу

705 Выпало: дочь родилась, а отец и не ведал об этом.

Девочку вскармливать мать отдает, объявив, что родился

Мальчик. Поверили все. Лишь кормилица знает про тайну.

Клятвы снимает отец и дает ему дедово имя,

Ифис — так звали того. Мать рада: то имя подходит

710 И для мужчин и для женщин; никто заподозрить не может.

Так незаметно обман покрывается ложью невинной.

Мальчика был на ребенке наряд, а лицо — безразлично

Девочки было б оно или мальчика — было прекрасно.

А между тем уж тринадцатый год наступает подростку.

715 Тут тебе, Ифис, отец белокурую прочит Ианту.

Между фестийских девиц несравненно она выделялась

Даром красы, рождена же была от диктейца Телеста.

Годами были равны и красой. От наставников тех же

Знанья они обрели, возмужалости первой начатки.

720 Вскоре любовь их сердца охватила. И с силою равной

Ранила сразу двоих: но различны их были надежды!

Срока желанного ждет и обещанных светочей свадьбы,

Мужем считает ее, в союз с ней верит Ианта.

Ифис же любит, сама обладать не надеясь любимым,

725 И лишь сильнее огонь! Пылает к девице девица.

Слезы смиряя едва, — «О, какой мне исход, — восклицает, —

Если чудовищной я и никем не испытанной новой

Страстью горю? О, когда б пощадить меня боги хотели,

То погубили б меня, а когда б и губить не хотели,

730 Пусть бы естественный мне и обычный недуг даровали!

Ибо коровы коров и кобылы кобыл не желают,

Любят бараны овец, и олень за подругою ходит;

Тот же союз и у птиц; не бывало вовек у животных

Так, чтобы самка у них запылала желанием к самке.

735 Лучше б мне вовсе не жить! Иль вправду одних лишь чудовищ

Крит порождает?.. Быка дочь Солнца[420]на Крите любила, —

Все-таки был он самец. Но моя — если только признаться

В правде — безумнее страсть: на любовь упованье питала

Та. Ухищреньем она и обличьем коровьим достигла,

740 Что испытала быка. Для обмана нашелся любовник.

Тут же, когда бы весь мир предложил мне услуги, когда бы

Вновь на вощеных крылах полетел бы по воздуху Дедал,

Что бы поделать он мог? Иль хитрым искусством из девы

Юношей сделать меня? Иль тебя изменить, о Ианта?

745 Что ж не скрепишь ты души, в себе не замкнешься, о Ифис,

Что не отбросишь своих безнадежных и глупых желаний?

Кем родилась ты, взгляни, и себя не обманывай доле.

К должному только стремись, люби, что для женщины любо.

Все от надежды: она и приводит любовь, и питает.

750 А у тебя ее нет. Отстраняет от милых объятий

Вовсе не стража тебя, не безмолвный дозор господина

И не суровость отца; и сама она просьб не отвергла б,

Все ж недоступна она; когда б и всего ты достигла, —

Счастья тебе не познать, хоть боги б и люди трудились.

755 Из пожеланий моих лишь одно остается напрасным:

Боги способствуют мне, — что могут — все даровали.

Хочет того же она, и родитель, и будущий свекор,

Только природа одна, что всех их могучее, — против.

Против меня лишь она. Подходит желанное время,

760 Свадебный видится свет, и станет моею Ианта, —

Но не достигнет меня: я, водой окруженная, жажду!

Сваха Юнона и ты, Гименей, для чего снизошли вы

К таинствам этим, где нет жениха, где мы обе — невесты! »

И замолчала, сказав. Но не в меньшем волненье другая

765 Девушка; молит тебя, Гименей, чтоб шел ты скорее.

Просит она, — но, боясь, Телетуза со сроками медлит.

То на притворный недуг ссылается; то ей приметы

Доводом служат, то сны; но средства лжи истощила

Все наконец. И уже подступает отложенной свадьбы

770 Срок; уже сутки одни остаются. Тогда Телетуза

С дочки своей и с себя головные срывает повязки

И, распустив волоса, обнимает алтарь, — «О Изида, —

Чьи Паретоний, Фарос и поля Мареотики, [421]— молит, —

Вместе с великим, на семь рукавов разделяемым Нилом!

775 Помощь подай мне, молю, о, избавь меня ныне от страха!

В день тот, богиня, тебя по твоим угадала я знакам,

Все я признала: твоих провожатых, светочи, звуки

Систров, и все у меня отпечаталось в памяти крепко.

Если она родилась, если я не стыдилась обмана, —

780 Твой то совет, поощренье твое! Над обеими сжалься,

Помощью нас поддержи! » — слова тут сменились слезами.

Чудится ей, что алтарь колеблет богиня, — и вправду

Поколебала! Врата задрожали у храма; зарделись

Лунным сияньем рога; зазвучали гремящие систры.

785 Верить не смея еще, но счастливому знаменью рада,

Мать из храма ушла. А за матерью вышла и Ифис, —

Шагом крупней, чем обычно; в лице белизны его прежней

Не было; силы ее возросли; в чертах появилось

Мужество, пряди волос свободные стали короче.

790 Более крепости в ней, чем бывает у женщин, — и стала

Юношей, девушка, ты! Приношенья несите же в храмы!

Радуйтесь, страх отрешив, — и несут приношения в храмы.

Сделали надпись, — на ней был коротенький стих обозначен:

«Юноша дар посвятил, обещанный девушкой, — Ифис».

795 Вскоре лучами заря мировые разверзла просторы,

Вместе Венера тогда и Юнона сошлись с Гименеем

К общим огням. И своей — господином стал Ифис Ианты.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒