Сцена пятая

Зловещее дребезжание будильника в темноте сопровождается всхлипами и иканием грудного ребенка. Симон ворочается в постели, потом садится на край.

Симон. Она похожа на тебя, Лея. Не успела родиться, а уже чувствует, что ночью надо плакать, хотя и не знает почему. (За стенкой кто-то встает, берет ребенка на руки, ласково успокаивает. Симон прислушивается. ) Вот, немножко тепленького молочка, больше не бо-бо, баю-бай, маленькая.

Встает и начинает поспешно одеваться.

Лея. Что ты делаешь?

Симон. (спешит ). Мерзну. (Подходит к окну и открывает ставень. Слабый утренний свет проникает в комнату. ) Светает.

Мы видим, что через всю комнату протянута веревка, на которой сохнут пеленки. На столе стопка белья. Около рюкзака сложена какая-то одежда. Симон скрывается за пеленками, шарит на плите, потом идет к раковине умываться. Лея на какое-то время теряет его из виду. Лежа в постели, она молча наблюдает за действиями Симона, потом тоже встает.

Симон. Ты что?

Лея. Заварю тебе липовый чай.

Симон. Брось, брось. Сейчас папаша Мори придет.

Лея (ставя воду греться ). Я не отпущу тебя, если у тебя в животе не будет чего-нибудь горячего. (Симон сосредоточенно умывается. Лея отодвигает лежащее на столе белье, ставит два стакана и спрашивает. ) Симон, ты уверен, что поступаешь правильно?

Симон. Не знаю. (Пауза. ) Это моя первая война, Лея, где я играю роль дяди и козла отпущения. (Она машинально укладывает в рюкзак какую-то одежду, оставшуюся складывает в чемодан. ) Я ведь отвечаю за него, да или нет?

Лея (после паузы ). Ты мне говорил, что там за ним хотя бы присмотрят.

Симон. Он сбежал во время игры в следопытов. А потом, интернат, пусть и религиозный, — это не тюрьма, как считаешь?

Лея. А если еще немного подождать?

Симон (смотрит на нее ). Чего? Чего подождать? Что ты там делаешь?

Лея. Укладываю твои вещи.

Симон. Оставь, я сам.

Лея продолжает укладывать вещи.

Лея. А если дать объявление о розыске?

Симон. О чьем розыске? Рири Жирара Мори Шварца Зильберберга? И не суй мне рубашки с потертым воротником!

Лея. Других нет.

Симон. Хорошо, хорошо… Тогда суй…

Лея. Можно было бы выполнить все требования закона здесь и…

Симон (обрывает ее, появившись среди пеленок с намыленным лицом и бритвой в руках ). Все требования? Все требования? Чьи требования? Лея, жандармы превратились в воров. Тебе не дают работать, передвигаться, ты словно в глухом лесу, тебя обкрадывают именем закона, Лея, именем закона! Маршал ля-ля-ля дарит себя Франции, а закон о евреях — жидам… И каждый божий день специалисты по еврейскому вопросу мозги себе выворачивают, как бы это половчее достать тебя… Я никогда больше не буду выполнять их требований, Лея, никогда. (На минуту исчезает, затем появляется снова, размахивая бритвой. ) Это им когда-нибудь придется выполнить наши требования, если мы, конечно, выкарабкаемся. Им, а не нам! (Исчезает опять, и почти сразу раздается крик. ) Черт, дай мне пеленку, я порезался! Выполнять требования! (Вытирает лицо пеленкой, потом бросает ее. ) Отец того, другого парня тоже хотел все сделать по закону, подать жалобу, как он говорил, из принципа…

Лея. Много денег он у него взял?

Симон. Можешь себе представить! К тому же он стянул еще продовольственные карточки и удостоверение французского скаута. Теперь его зовут Матье Леррон, уроженец Тюля, и ему шестнадцать лет.

Лея. Рири — шестнадцать?

Симон. Ты совсем тупая, что ли? Так написано в документах, которые он стащил. К счастью, директор смог уговорить этого господина, Леррона-отца, и предупредить папашу Мори, который возместил все убытки, вот так-то. С тех пор мы все ждем, и мне надоело, Лея, серьезно, надоело ждать. Понимаешь?

Молчание.

Лея (тихо ). А если его схватили при переходе демаркационной линии?

Симон. Мальчишек не хватают, Лея. Все же прекрасно видят, что это мальчишка и что ему нет шестнадцати. Нет-нет, он в Париже, и я привезу его тебе, клянусь своей шкурой.

Лея. Симон, не будь с ним слишком строг…

Симон. «Не будь слишком строг…» Лея, этот мальчишка камнем висит у меня на шее вот уже много месяцев. «Не будь слишком строг»! Я отвечаю за него или нет? Да или нет? (В комнате рядом снова плачет младенец. Симон, уткнувшись в пеленку, служащую ему полотенцем, шепчет. ) Боже, что я тебе сделал, за что меня преследуют чужие дети? В чем я провинился?

Появляется Морисетта ; она везет коляску, в которой вертится и кричит ребенок. Она ходит с коляской по сцене, спокойная и сосредоточенная, и тихим голосом успокаивает ребенка.

Лея (наливает Симону чай ). Пей, пей, пока горячий.

Симон уже оделся, натягивает тяжелое городское пальто, которым в первой сцене укрывался Рири. На голову надевает фетровую шляпу с опущенными полями. Становится перед Леей и Морисеттой и спрашивает:

Симон. Как я выгляжу?

Лея (неуверенно ). Хорошо.

Морисетта. Не хватает только тросточки и перчаток — и будешь похож на господина Модника.

Лея. И хобота, чтобы быть похожим на господина Слона. (Вздыхает. ) Надеюсь, там, в Париже, ты всех навестишь?

Симон. Всех. Я нормально выгляжу, да?

Морисетта. Да, нормально.

Симон. Как гой! Я похож на гоя?

Лея. Ты взял фальшивые документы, которые дал Мори?

Симон (проверяет, машинально щупая нагрудный карман ). Да, да. (Поворачивается. ) Ну, как по-вашему, так сойдет? Здесь даже зеркала нет посмотреться. (С улицы слышен свист. ) Мори!.. (Целует Морисетту, надевает с помощью Леи маленький рюкзак. Спрашивает. ) Ты все положила? (Лея кивает. Он обнимает ее и шепчет. ) Мы еще вспомним эту жизнь, Лея, вспомним ее… в Банье, когда нас аккуратно сложат в кучку в глубине склепа Братского будущего сыновей и дочерей Галисии…

Лея. Навести бабушку Рейзл, и дядю Изю тоже.

На улице свистят громче.

Симон (отвечает всем сразу). Да, да…

Морисетта. Постарайся узнать что-нибудь о Шарле и об остальных…

Симон (от двери ). Я поймаю Рири за ухо и вытяну это ухо так, что досюда достанет, вот и все…

Лея. Иди, иди уж. (Снова целует его. Он выбегает, потом возвращается и быстро наклоняется над детской коляской; ребенок тут же начинает плакать. ) Симон!

Симон (поднимает голову и с горечью констатирует ). Ну вот!..

Снова устремляется к двери, останавливается, судорожно роется в карманах.

Лея. Ты что-то забыл?

Симон. У меня нет носового платка.

Лея (протягивает ему пеленку ). На, возьми.

Симон. Ты широко смотришь на вещи, впрочем, сгодится и это, спасибо.

Вытирает глаза, сует пеленку в карман и выходит. Слышно, как он окликает Мори. Морисетта кричит ему вслед.

Морисетта. Купи мне соку в табачной лавке на углу улицы Лаба, около деревянного человечка возле магазина на бульваре Барбес!

Лея закрывает дверь. Наступает тишина.

Лея (разочарованно замечает ). Он даже чаю не выпил.

Морисетта ходит с коляской по комнате, стараясь успокоить ребенка.

Внезапно в комнату влетают Мори и Симон.

Мори (орет ). Кто всучил мне этого недоумка? (Обращаясь к Лее. ) Вы что, на бал его отправили? Давай снимай… Если тебе хочется, чтобы тебя волки съели, валяй, сразу превращайся в козу! Быстрей, быстрее же…

Он помогает Симону снять рюкзак и пальто, срывает с себя куртку и отдает ее Симону; тот отказывается.

Симон. Я все-таки в Париж еду, а не сено косить.

Мори. Деревенщина и есть деревенщина, даже в Париже. Наденьте куртку, пожалуйста, наденьте! Прошу вас! (Симон надевает. Мори вырывает у него из рук шляпу и напяливает на него свой берет. ) Вот так. Совсем нашенский парень, настоящий Мори из Шато-Понсак. Иначе зачем мне было лезть из кожи вон, чтобы вписать в ваши бумаги предков-крестьян?

Симон (взволнованно спрашивает у Леи и Морисетты ). Как я выгляжу?

Мори. Скорее, скорее. Автобус сейчас уйдет. Теперь придется идти напрямик через поле. (Мори надевает черное пальто Симона, на голову — шляпу. Церемонно поворачивается к женщинам и говорит подчеркнуто по-городскому. ) Доброе утро, мое почтение, дамы… Ну, выкатываемся…

Симон (вынимает из кармана куртки маленькую бутылку ). Возьмите, это ваше.

Мори. Спасибо. (Роется в карманах пальто и достает пеленку. ) А это ваше?

Симон (смущенно ). Спасибо.

Мори выталкивает Симона из дома.

Лея (кричит с порога ). Ты не выпил ничего горячего! (Видно, как мужчины с трудом взбираются по склону. ) Они не выпили горячего!

Морисетта. Мори, наверное, уже принял.

Молчание. Лея закрывает дверь и садится к столу выпить липового чаю. Затем переводит взгляд на Морисетту.

Лея. Хочешь? (Морисетта кивает. Лея наливает ей чай и замечает. ) Через поле… Он промочит ноги.

На пороге соседней комнаты появляется мадам Шварц.

Мать. Симон уехал?

Лея. Да. Он сказал тебе «до свидания».

Мать. Он мне ничего не сказал, он про меня забыл.

Лея. Он просил передать, что не хотел тебя будить.

Молчание. Лея наливает матери чаю.

Мать. Он уехал и оставил тебя одну?

Морисетта. Мама, прошу тебя…

Лея. Он вернется, скоро вернется, он уехал ненадолго.

Мать (пьет ). Я бы тоже с удовольствием уехала, особенно надолго.

Морисетта. Мама…

Мать. Что мне здесь делать, а?

Морисетта. Ты прячешься, как все.

Мать. Я прячусь? В честь чего это я прячусь? Ваш отец никогда не позволил бы мне прятаться…

Морисетта, скрытая пеленками, суетится у плиты, ребенок снова начинает плакать.

Морисетта пытается успокоить младенца, наклоняется над коляской и сюсюкает.

На улице начинается петушиная перекличка. Ребенок плачет все громче.

Мать. Ну вот, началась серенада. Мои дочери никогда не плакали, никогда. Мой сын — да. Поначалу сыновья плачут больше, чем дочери. А Рири? Рири — сын моего сына? Или нет?

Лея (устало ). Да, мама, да.

Мать. Почему же тогда он меня не навещает? Должны внуки иногда навещать бабушек или нет?

Лея. Да, мама. Мама…

Мать. Что?

Лея. Постарайся больше не говорить на идише.

Мать (пристально на нее смотрит ). Твой псих ненормальный уехал, чего же ты боишься, дорогая Лея, чего ты боишься?

Лея. Мама, не надо говорить на идише, особенно на людях. Никогда, понимаешь, никогда не говори при людях на идише. Мы можем говорить между собой, ладно, но только не на людях. Понимаешь?

Мать. На людях? Каких людях?

Лея. Просто на людях, мама.

Мать (помолчав ). У нас в Польше мы тоже ходили в деревню за яйцами, маслом и… разве ж я помню, за чем еще… Но на день или на два, и никогда дольше, никогда. Тамошняя деревня — это ужасно, Лея, ужасно, как здесь.

Лея. Мама, оденься, ты простудишься.

Мать. Если бы простуда могла одолеть меня… Здесь нет ни кафе, ни тротуаров, ни одной лавочки. Если бы беда могла унести меня и пощадить остальных, то беды бы и не было, а… (Поворачивается к Лее. ) Ты плачешь?

Лея (вытирая глаза ). Нет, смеюсь.

Мать. Почему ты плачешь, скажи, глупая?

Лея (помолчав ). Мне не хватает этого психа, мама. Мне жутко хочется кричать, а не на кого… Мне нельзя было отпускать его… нельзя было отдавать Рири святошам. Ни за что. Я должна была помешать… (Закрывает лицо руками. )

Мать (подумав ). Это было до того?

Лея. До чего, мама?

Мать (напряженно думает, потом повторяет ). До того?

Лея. Да, мама, это было до того.

Мадам Шварц неожиданно бодро спрашивает.

Мать. Который час?

Морисетта (проходя мимо с коляской ). Семь часов.

Мать (удивленно ). Уже? Да, такова жизнь, время уходит, а мы остаемся, день окончен, скучно, кто-то уезжает, а мы остаемся.

Морисетта. Сейчас семь часов утра, мама, семь утра!

Мать. Думаешь, я глухая? (Встает. ) «Семь утра…» Это что, повод кричать на мать? (Уходит в соседнюю комнату; слышно, как она ложится и бормочет. ) «Семь утра, семь утра!.. »

Лея сидит за столом. Рядом с ней Морисетта качает ребенка, тихо спящего в коляске. На некоторое время все замирает. Потом наступает темнота.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒