Катя Риз - Тебе назло 6 страница

Я чашку с недопитым кофе на стол поставила, Вадима нетерпимым взглядом одарила и из кухни вышла. Слышала голос матери, но это уже было больше похоже на шёпот, видимо, она любимого поторопилась успокоить. Ведь тот натура чувствительная, и я своим срывом наверняка заставила его разволноваться. И словно в подтверждение моих мыслей, уже через полминуты я услышала голос Вадима:

— Липа, это невозможно. У девчонки ужасный характер, она слишком избалована.

Я зубы сцепила, очень хотелось на кухню вернуться и высказать этому надутому павлину всё, что я о нём думаю. Но вспомнила про время и решила не тратить свои нервы на этого бездельника. Он-то сейчас в спальню отправится, на подушках возлежать и нервы успокаивать, а мне перед папкой отчитываться, когда он вдруг решит поинтересоваться моими успехами в учёбе. И что я ему тогда, про разборки с Вадимом рассказывать буду? К тому же, если мамин муж случайно " потеряется", она ещё долго будет на меня дуться и сделает мою жизнь невыносимой на много месяцев вперёд. Так что, пусть живёт поэт.

Правда, в своём миролюбивом решении я раскаялась уже этим вечером, когда из института вернулась. Как оказалось, мама нашу утреннюю размолвку не забыла и даже подпитала свою обиду на меня за прошедшие часы, и как только я переступила порог дома, вышла мне навстречу. И разгневанно поинтересовалась:

— Ты почему отключила телефон?

— Я не отключала, он разрядился. А что? Ты меня потеряла?

— Не потеряла. — Кто бы сомневался! — Я пытаюсь дозвониться до тебя уже больше двух часов, и всё бесполезно.

Я туфли сняла, сунула ноги в свои любимые пушистые тапочки, а когда на мать посмотрела, постаралась выглядеть спокойной.

— Ну вот, я вернулась. Что случилось такого страшного, пока меня не было? У Вадима инфаркт, или просто приступом паники всё обошлось?

Мама взглянула на меня с откровенным укором.

— Прекрати, пожалуйста. Вот об этом нам с тобой тоже стоит поговорить. Ты просто убиваешь его своими язвительными замечаниями!

— Мама, да какими замечаниями? Мы с ним почти не встречаемся.

— Ему хватает.

Я усмехнулась.

— Бедный. — Прошла в гостиную и на диван села, вытянула уставшие ноги. Всё-таки зря я согласилась помочь Верке выбрать кафе, в котором свадебный банкет проходить будет. У неё оказался с собой целый список, и мы обошли почти их все. А ещё нас заставляли пробовать угощения, указанные в меню, и вот это меня больше всего расстроило, и поэтому Веркиного воодушевления я не разделяла.

— Вася, мы уезжаем, — сообщила мать, появляясь передо мной.

Я, признаться, удивилась. Немного.

— Что, так сразу? Мам, я же его не била. Правда.

Она заметила мою усмешку и презрительно скривилась.

— Когда тебе только надоедят твои шуточки. Они совсем не смешные.

Я глаза отвела, а мама продолжила:

— Мы уезжаем на два дня, к друзьям Вадима, на дачу. Очень надеюсь, что за это время ты успокоишься и прекратишь трепать всем нервы.

— А я треплю?

— Да, Вася! Ты в последнее время просто неуправляема. Сколько раз я просила Филина не потакать тебе, но нет! Он по-другому просто не умеет!

— Мама, прекрати.

— Не надо мне затыкать рот, — попросила она, и тон на самом деле был напряжённый. Кинула быстрый взгляд за мою спину, и я поняла, что Вадим из их спальни появился, и теперь наверняка будет до последнего наблюдать за тем, как меня отчитывают. — Он делает всё, что ты захочешь, и не понимает, что портит тебя этим.

— Да? А тебя он этим не портит?

Мама якобы непонимающе вздёрнула бровь, а я продолжила, невольно повысив тон.

— Была бы моя воля, я бы уже давно уехала к отцу жить!

— Да? А ты ему там нужна? У него новая жена, и ребёнок новый. Новые игрушки!

— А вот Нику с Ванькой трогать не надо, они и моя семья тоже. — Я с дивана поднялась и, наконец, оглянулась, посмотрела на Вадима. — Что ты там притаился? Собирался уезжать, вот и скатертью дорожка!

— Липа, ты слышишь?

— Липа слышит! Провожаю вас обоих!

— Вася!

Я упёрла руки в бока.

— Я не понимаю, за что ты меня отчитываешь, — решила высказать я свою обиду. — За то, что я утром помешала твоему Вадюше кофе пить и вирши сочинять? Но это и мой дом тоже! Это ты так решила, ты не отпустила меня к отцу жить!

— Он тебе не отец! С какой стати ты будешь у него жить?

— Он мой отец! Он меня воспитал! Не Плетнёв и даже не ты, а он!

— Бандит. И воспитание тебе такое же дал, никакого уважения к матери.

Это Вадим высказался, я к нему повернулась и опасно сверкнула глазами.

— Да? Бандит? Тогда что ты тут делаешь, Вадюша? Снимай штаны и вали из квартиры, которую он оплачивает! Да на тебе даже трусы на его деньги бандитские куплены! Стоит тут… — Я не успела договорить, мама мне такую пощёчину дала, что я осела в кресло и схватилась за щёку, которую будто огнём обожгло. У меня даже глаза заслезились.

— Не смей!.. — Мама смотрела на меня с такой злостью и дышала тяжело. Я её впервые такой разозлённой видела, по-настоящему разозлённой, без всякой наигранности и пафоса. Я судорожно втянула в себя воздух, пытаясь справиться с рыданиями, которые уже встали в горле болезненным комом. — Ты права не имеешь!

— Конечно, — я слёзы вытерла, понимая, что размазываю макияж, но мне было не до этого, — только ты у нас на всё права имеешь! Мужей менять, как перчатки, и строить из себя вдовствующую королеву. Которую Кирилл Филин содержать обязан! Ты вот когда придёшь в следующий раз в свой любимый косметический салон, ты не представляйся его фамилией, а назови фамилию вот этого… Вадюша, как твоя фамилия?

— Ты злая, испорченная девчонка, — проговорила мама, не спуская с меня глаз.

— Ну и пусть. — Я снова слёзы смахнула и с дивана поднялась. — Не ты портила! — Я из комнаты хотела выйти, даже Вадима плечом толкнула, но потом вернулась. Никак не могла справиться с клокотавшим внутри негодованием. — Ты думаешь, я не знаю, почему ты не отпустила меня к нему жить? Не потому что я тебе здесь нужна, а потому что тогда он не будет давать тебе денег, по крайней мере, столько. Он не будет больше содержать твоих мужей и оплачивать свадьбы. Вот только мне уже восемнадцать, и ты не можешь заставить меня остаться. — Я развела руками и улыбнулась дрожащими губами. — Не можешь!

Я из гостиной вышла и пообещала себе, что не буду прислушиваться к тому, что мне мама в ответ скажет. А я знала, что долго молчать она не будет, так и вышло. Я только дверь спальни успела запереть, на кровать села и голову руками обхватила, а мама уже была за дверью и громко заговорила:

— А ты, значит, к нему собралась переехать? Ну, давай, обрадуй папочку такой перспективой! А я посмотрю, как он отреагирует! Или ты на самом деле думаешь, что нужна ему в его новой счастливой жизни? Или эта девка, его жена непонятно откуда взявшаяся, тебе обрадуется? Это они только пока привечают тебя, пока ты им жить не мешаешь, а вот явишься к ним с чемоданом, и я посмотрю!..

Я зажала уши руками. А когда слёзы вытирала, на руке увидела кровь. Схватила зеркало, посмотрела на себя и поняла, что мама, когда ударила меня, кольцом по моей губе задела и расцарапала. Только этого не хватало. Я салфетку к губе прижала, но кровь никак не останавливалась, как и слёзы. Мама ещё около получаса бесновалась, но я уже не слушала её. Просто пережидала бурю, и вздохнула с облегчением, когда услышала, что они с Вадимом уже в прихожей, а вскоре входная дверь хлопнула, и всё, наконец, стихло. Но только не у меня внутри. Я разрыдалась, вспоминания слова и предостережения матери, она ещё никогда не говорила так много обидных слов сразу. Всегда старалась о Филине со мной говорить осторожно, слова подбирала, потому что всерьёз опасалась влезть между нами, всё испортить и потерять такой стабильный и надёжный источник дохода.

В сердцах я вскочила с кровати, достала чемодан и начала кидать в него все свои вещи подряд. Из шкафа прямо охапками доставала и складывала в чемодан, руками приминала, чтобы больше влезло, и продолжала обливаться слезами. Прямо истерика какая-то. Потом вспомнила про ключи от папкиной квартиры, из сумочки своей всё на кровать вывалила, но ключей не нашла. Всю комнату обыскала, но ключи куда-то провалились. В отчаянии я кулаком по чемодану стукнула, стало больно, и я ещё сильнее расплакалась.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы сообразить, у кого могут быть ключи от папкиной квартиры. Слёзы вытерла, взяла телефон и отыскала в списке контактов Генкин номер. Буквы перед глазами сливались, приходилось часто моргать, и в итоге я окончательно расклеилась. Но нужно было взять себя в руки и постараться говорить ровно, без всякого надрыва. Нужно только взять у него ключи, вот только как это сделать, чтобы он ничего не понял и не узнал, непонятно. А пока гудки слушала, решила, что чёрт с ним, с Завьяловым, о себе думать надо. Мне нужны ключи от папкиной квартиры! Я не хочу здесь больше оставаться.

А когда услышала его голос в трубке, глубоко вдохнула.

— Мне нужны ключи, пришли их с кем-нибудь, — попросила я, крепко зажмурилась и руку в кулак сжала. Минута — и я повешу трубку.

— А твои где?

— Не знаю, забыла… или потеряла.

— Вась, ты с ума сошла? Как ты могла их потерять? Я только новые тебе сделал!

— Завьялов! — Я заорала, не сдержавшись, испугалась, и тон сбавила, но было уже поздно. Всхлипнула и губу прикусила. — Просто привези мне ключи. Немедленно, слышишь?

На другом конце провода воцарилась тишина, затем странные шорохи, и я поняла, что Генка куда-то идёт. А потом совсем другим тоном поинтересовался:

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты плачешь, как это ничего?

Из губы, которую я так неловко прикусила, снова пошла кровь.

— Я хочу уехать к папке, вот и всё. Прямо сейчас. У тебя же есть ключи…

— Ты дома?

— Да.

— Я сейчас приеду, — отрывисто проговорил он и отключился. А я в ванную кинулась, умываться.

Генка все рекорды скорости побил, и уже через пятнадцать минут звонил в дверь моей квартиры. Я его впустила, и сразу отвернулась, почему-то стыдно стало за то, что расплакалась, и хоть до сих пор с трудом сдерживала слёзы, показывать этого Завьялову мне не хотелось. И, возможно, смогла бы с собой справиться, если бы Генка не подхватил меня, как куклу, и не отнёс в гостиную, к свету, хотел на диван посадить, а потом заметил мою красную от удара щёку и тут же за мой подбородок уцепился, голову мою повернул так, чтобы разглядеть, как следует.

— Это что такое?

А у меня снова слёзы, я руки его оттолкнула, и вытирать их принялась, а когда поняла, что не справляюсь, лицо руками закрыла. Генка передо мной на корточки присел, попытался руки мои отвести от лица.

— Вась, да прекрати ты рыдать, и скажи толком. Это что, твой… белобрысый? Я его убью.

Я носом шмыгнула, руки опустила и тихо сказала:

— Она меня ударила. Я, правда, не хотела с ним ругаться. И с ней не хотела. Я же не лезу к ним, Ген… Я просто не знаю, что на меня нашло. А тут… Он сказал, что папка бандит, и что меня испортил, что мне было делать? Кто он, вообще, такой? Он живёт на папкины деньги! Гад.

— Вадим? Ты ему это сказала?

Я слёзы кулаком вытерла и кивнула.

— Да. А она меня ударила. Первый раз. Меня никто никогда не бил. Но ведь я правду сказала!

Генка смотрел на меня очень серьёзно, а потом к себе притянул, и я в его плечо уткнулась и с новой силой зарыдала. Обняла его за шею, сильно, и далеко не сразу поняла, что снова затылок его глажу, а Генка меня укачивает.

— Всё, не плачь.

— Я здесь не останусь, я уже вещи собрала. Я уеду…

— А мать где?

— Уехали. — У меня вырвался истерический смешок. — Воздухом чистым дышать, вдохновения набираться. — Я уже начала понемногу успокаиваться, дышала глубже и слёзы уже не катились непрерывным потоком. Но от Генки я всё равно не отодвигалась. Почти повисла на его плече, руками обхватила и носом в его шею уткнулась. Чувствовала тепло, исходящее от его тела, как он меня обнимает, и боялась даже пошевелиться, вдруг спугну его, он отстранится, и всё закончится.

— Да? Ну и ладно. Дай я ещё щёку посмотрю.

— Не надо.

— Вась.

— Не надо. — Мне не хотелось его отпускать.

— А губа?

— Это кольцом.

— Больно?

— Немножко.

— Немножко, — передразнил он меня негромко, а потом как-то изловчился, под спину меня подхватил, приподнял и сам поднялся. Сел на диван, и меня рядом посадил. Я в лацканы его пиджака вцепилась. Генка лбом к моей макушке прижался, подышал, и я почувствовала его напряжение, читала его, как открытую книгу. Он ведь понимал, что сидеть вот так со мной на диване ему не стоит, но сидел, только я боялась, что из жалости. А жалости мне не хотелось. То есть, хотелось, конечно, чтобы Генка и пожалел, и по голове погладил, и даже, возможно, посюсюкал, хотя, он вряд ли знает такое слово. Мне всего хотелось, но самое главное, чтобы он жалел меня не из-за жалости, а потому что ему этого хочется. Вот тогда это будет не противно.

— Как ты думаешь, я ему нужна?

— Кому? — переспросил Завьялов. — Белобрысому?

— Это тут при чём?

— А кому?

— Папке.

Генка в задумчивости хмыкнул, переваривая мой вопрос, и немного расслабился. Даже ноги вытянул, потом свободной рукой подбородок почесал.

— Если честно, я перестал тебя понимать.

Я ноги поджала и свернулась клубком у него под боком.

— Мама говорит, что я ему не нужна. Я же не родная… А у него семья, и я мешать буду. А вдруг он, правда, не обрадуется. А я перееду без спроса, с вещами…

— Васька, замолчи.

Я снова носом шмыгнула, слёзы ладонью вытерла, очень осторожно провела по покрасневшей от удара щеке. Завьялов заметил и снова голову мою повернул, на щёку посмотрел, потом подушечкой большого пальца к порезу прикоснулся, а я дёрнулась.

— Больно?

Я кивнула. Глаза закрыла, а горевшей щекой к его ладони прижалась. А когда почувствовала его дыхание на своём лице, горло снова перехватило, но на истерику это уже было мало похоже. А уже через секунду Завьялов отстранился, даже немного отодвинулся от меня, и сказал:

— То, что ты говоришь, это ерунда полная. Кирилл тебя не любит? Да он обожает тебя. — Сделал небольшую паузу. — Ты его принцесса. А ты говоришь, не любит. Хочешь, давай позвоним ему прямо сейчас, ты с ним поговоришь и успокоишься.

Я покачала головой.

— Нет, я сейчас не могу. Я же плачу. А они с Никой отдыхают. Зачем им настроение портить?

— Завтра позвонишь?

— Завтра позвоню, — согласилась я. Вздохнула, подумала и проговорила негромко: — Это так важно, чтобы ты был кому-то нужен. Я вот никогда никому не была нужна, кроме папки.

Я так хотела, чтобы он меня поцеловал. Вот прямо до дрожи. В лицо ему смотрела, видела, как Завьялов хмурится и смотрит, куда угодно, но не на меня. Почему-то подумала, что он понимает, чего я от него жду и сопротивляется. А может, просто не хочет. Конечно, я его, наверняка, оторвала от очень интересных дел. В ресторане шоу-программа началась… Я от Генки отвернулась, только к его боку спиной прижалась, и стала смотреть в сторону. Потом вспомнила:

— Ты ключи привёз?

— Привёз.

— Хорошо. Я сейчас ещё кое-что соберу…

Он моих волос коснулся, очень осторожно, а я головой дёрнула.

— Не надо. У меня слёзы текут и текут… Ген, а я, правда, такая избалованная и испорченная, как все говорят?

Завьялов чуть слышно усмехнулся.

— Ты принцесса. Они все такие, разве нет?

— Понятия не имею. Я ни одной не встречала.

— Да, зачем тебе соперница?

Я невольно улыбнулась.

У него в нагрудном кармане пиджака телефон зазвонил, я спиной вибрацию почувствовала. Отодвинулась немного, чтобы Генка его достать смог, не удержалась, обернулась и посмотрела, прежде чем он телефон успел от моих глаз убрать. На экране значилось — Люба. Люба! Надо полагать, шоу-программа закончилась. Или ещё не начиналась. Завьялов мой интерес заметил, по носу меня щёлкнул и хотел отвернуться, а я ему под руку нырнула, не позволяя отодвинуться.

— Ответь, — почти потребовала я.

— Вась…

— Ответь ей!

— Так, сейчас кто-то напросится, — не смотря на откровенную угрозу в голосе, он усмехнулся.

— А девушка-то настойчивая, — сказала я, намекая на продолжительность звонка, — потеряла тебя. Волнуется! Ответь девушке, Завьялов!

Генка меня перехватил и к своим коленям прижал, стараясь угомонить. Я же начала сопротивляться, пыталась его оттолкнуть и одновременно дотянуться до его телефона, который он в руке сжимал.

— Давай я отвечу, — предложила я, — напомню ей про работу и зарплату!

— Да, ты напомнишь, я не сомневаюсь, — рыкнул он, а я вдруг в полной мере осознала, что лежу у него на коленях, а Генка ко мне наклонился, и мы теперь смотрим друг другу в глаза, и он почти касается губами моих губ. Завьялов на губы мои посмотрел, потом очень тихо, уже в третий раз спросил, намекая на порез: — Больно?

— Нет.

Телефон замолчал, а через пять секунд, как раз в тот момент, когда Генка меня поцеловал, зазвонил вновь. Завьялов телефон из руки выпустил, и тот упал куда-то между диванных подушек. Но я уже не слышала его настойчивую трель, и она меня не беспокоила. Сколько недель я мечтала об этом поцелуе? Самой не верится, самой смешно, но поцелуй самый сладкий и долгожданный. Я развернулась у Завьялова в руках, открываясь, и его рука тут же нырнула мне под кофту. Он меня гладил, время от времени рука накрывала мою грудь, пальцы теребили кружево бюстгальтера, а потом вдруг всё кончилось. Генка резко отодвинулся, воздух в себя со свистом втянул, и откинулся на спинку дивана, а я осталась лежать на его коленях, и тоже далеко не сразу пришла в себя. Поняла, что телефон молчит, в квартире тихо и только наше дыхание слышно. Я губы облизала. Они странно тряслись и их немного саднило. Всё-таки Завьялов умеет целоваться. Один поцелуй, а в голове уже ветер гуляет, руки сами к нему тянутся, надеясь на продолжение.

Генка попытался меня поднять, я спорить не стала, села и сдвинулась к подлокотнику дивана, а губы вытерла тыльной стороной ладони. Невыносимо было думать, что он сейчас встанет и поедет к ней. А я здесь останусь, одна. Вот как он может меня бросить?! У него просто права такого нет. Он ведь всегда был со мной, когда был мне нужен, и сейчас… просто уйти…

Завьялов сидел в полуметре от меня, напряжённый, хмурый, и смотрел в сторону, на старинные напольные часы, которые глухо тикали. Я совершенно не знала, что делать. Пыталась вспомнить, как раньше запросто флиртовала с парнями, что-то им говорила, смело улыбалась в ответ на их улыбки, а наедине вот с этим субъектом становилась неуверенной и перепуганной. И чего мне стоило решиться… Очень осторожно ногу сдвинула и кончиками пальцев его руки коснулась. Генка никак не отреагировал, несколько секунд ждал чего-то, а потом пальцами мою лодыжку обхватил. Я сначала решила, что остановить меня пытается, но он повернулся ко мне, под колени подхватил и притянул ближе к себе.

— Кирилл нас обоих убьёт, если узнает, — сказал он.

Я за шею его обняла.

— Он не узнает.

Следующие несколько месяцев стали самыми безумными, но и самыми счастливыми в моей жизни. Я их часто вспоминаю. Особенно, когда грустно становится, в голове вертятся мысли именно о том времени. Всё плохое из памяти уплывает, а хорошее тосковать заставляет. И этому тоже трудно радоваться. Но мы тогда такими были… Не скажу, что влюблёнными, потому что о любви не говорили, но, мне кажется, я тогда об этом и не задумывалась, я просто хваталась за Генку, с каким-то диким восторгом, и на будущее мне было наплевать. Ну, кто в восемнадцать-девятнадцать лет о будущем всерьёз задумывается? Важнее ощущения, время проведённое вместе, разговоры ни о чём, какие-то мелочи, незначительные, но такие запоминающиеся. А риск только разжигал чувства и страсть. Наверное, если бы я почувствовала, что Завьялову от меня кроме секса ничего не нужно, то со временем остыла бы, разочаровалась, обиделась, но никаких предпосылок к этому не было. Когда мы были наедине, Генка был самым лучшим на свете мужчиной. Чуть грубоватым, сдержанно-ласковым и он всё про меня знал. Мне ничего не требовалось ему объяснять, на что-то его уговаривать, он принимал меня такой, какой я была, без всяких " но", а это лучшее, что может быть. Именно этого мне так сильно будет не хватать в той жизни, которая начнётся без него. Но тогда я не задумывалась об этом, помыслить не могла, что всё сломается, и мы с Генкой едва ли не врагами станем. Хотя, нет, не враги, просто люди, которые очень стараются стать друг другу чужими. Меня это убивает…

Но тогда, несколько лет назад… Я была счастлива.

Во-первых, я довольно быстро отвадила всех его женщин. Я Завьялову не оставила выбора да и времени думать о певичках, танцовщицах и еже с ними. Он весь был мой, и не помню, чтобы он особо сопротивлялся или расстраивался. А во-вторых, нам, конечно, везло. Я переехала к папке, а тот был занят работой, строительством дома, семьёй. Ника занималась ребёнком и мужу помогать пыталась, вот и получилось, что я, не смотря на то, что жила рядом с ними и всегда была на глазах, большинство времени была предоставлена самой себе. Врать близким людям, конечно, нехорошо и неприятно, но тогда я мало задумалась о морали и о неправильности своих поступков, а уж тем более о том, что они за собой повлекут. Несколько раз мы с Завьяловым чуть не попались, причём, в самых пикантных ситуациях, но каждый раз удавалось как-то выкручиваться. К тому же, в первый раз это случилось уже на второй день после моего переезда из квартиры матери. Папка с Никой ещё были на отдыхе, а мы с Генкой одни в их квартире. Естественно, что получив полную свободу действий, в какой-то момент потеряли бдительность. Два дня вообще из квартиры не выходили, зная, что побеспокоить нас никто не может, и поэтому, когда на утро в дверь требовательно позвонили, я всерьёз перепугалась. В первый момент. На постели подскочила, спросонья не сразу вспомнив, почему я не дома, потом в голове, как удар молнии: " Папка с Никой вернулись! ", а когда поняла, что быть этого не может, ведь я им поздно вечером звонила, и домой они не собирались, тогда уже посмотрела на Генку, который тоже зашевелился, но лишь лицо рукой закрыл и вздохнул. Я его в бок толкнула.

— Ген. — Он никак не отреагировал, и я толкнула сильнее. — Гена! Кто-то в дверь звонит.

Завьялов тут же открыл глаза.

— Что?

— Пришёл кто-то. — Я с постели встала и внутренне напряглась, когда звонок повторился. Халат на себя накинула. — Иди к отцу в комнату, — сказала я, и джинсы ему кинула.

Я опасалась, что явилась домработница, и после пары проверочных звонков, решит дверь своим ключом открыть, но звонок повторился в третий раз, и я, остановившись на несколько секунд перед зеркалом, направилась к двери. Расстроилась, когда мать увидела. На продолжение увлекательного разговора двухдневной давности, я настроена не была. Между прочим, щека до сих пор побаливала. А мама в квартиру ворвалась, явно разозлённая, и даже оглядывать интерьер по привычке не стала. Сразу на меня уставилась.

— И как это понимать?

— Что именно? — Я руки на груди сложила, в основном для того, чтобы халат на груди не распахивался.

— Я домой вернулась, а ни тебя, ни вещей нет. Вот я и спрашиваю…

— Я же сказала, что перееду к папе.

— А я тебе сказала, чтобы ты не выдумывала!

— Я разговаривала с отцом! — невольно повысила я голос. — И он сказал, чтобы я переезжала к нему и не трепала себе нервы… с твоими мужьями. Живи со своим Вадиком, и радуйся. Зачем тебе я? — Усмехнулась. — Папа сказал, что все твои творческие начинания поддержит, так что не переживай.

Мама заправила белокурые волосы за ухо очень элегантным жестом.

— Ты ему всё рассказала, да?

— Да, — не стала я скрывать.

— Ты просто сумасшедшая, Вася. Я же тебе объясняла, и не раз…

— Мама, он мой отец. И он единственный, кто меня любит.

— То есть, я тебя не люблю? — Она выглядела оскорблённой.

Я нервно дёрнула плечом и глаза отвела.

— Наверное, любишь. Но свою личную жизнь ты любишь больше.

— А Филин, значит, святой!

— Мама, давай не будем снова начинать. Я останусь здесь, это решено. Домой не вернусь.

— Глупость делаешь!

Я не собиралась отвечать, рукой неопределённо махнула, если честно, было не по себе, на маму смотрела, и мне вдруг жаль её стало, неудобно перед ней за своё бегство из родного дома, но возвращаться мне всё равно не хотелось. Не собиралась, что готова была ей повторить ещё раз. Но потом в глубине квартиры хлопнула дверь, негромко, и, возможно, мы и не услышали бы, но замолчали не вовремя, и щелчок замка, кажется, по всей притихшей квартире пронёсся. Я машинально голову повернула, и на моём лице, должно быть, что-то такое отразилось, потому что мама насторожилась.

— Филин же в отъезде, — сказала она. — Кто это?

— Никто.

— Да? Хоть бы соврала, что домработница.

Что ж поделать, не догадалась. Я с мамой глазами встретилась, а потом сделала шаг вперёд, преграждая ей дорогу. Она остановилась и сверкнула на меня глазами.

— У тебя кто-то есть?

— Я не должна отвечать.

— Замечательно. — Мама отступила и недовольно поджала губы.

— Я не понимаю, чему ты удивляешься. Ты же сама мне говорила, что я неразборчива в связях. Даже к психологу меня водила. Кажется, ты тогда с ним встречалась?

— Ты просто глупая девчонка, ты не понимаешь, что ты делаешь.

— Мама, давай оставим всё, как есть. Жить вместе мы всё равно не можем, и Вадика твоего я не терплю. Так зачем ты хочешь всё вернуть? Мы с тобой до рукопашной дошли.

— В этом ты сама виновата.

— А я так не думаю.

Мы снова расстались, недовольные друг другом. Я очень остро чувствовала, насколько мама зла, смотрела на меня настороженно, но, видимо, поняла, что спорить бесполезно, упрямство у меня в крови, от неё же и досталось, и ушла. А я дверь за ней закрыла, постояла немного, прислушиваясь к её шагам в подъезде. Потом лифт на этаже зашумел, а вскоре всё стихло.

— Она ушла, — сообщила я Генке, когда в ванную зашла. И тут же его отругала: — Я же тебе сказала, чтобы ты сидел тихо, а тебя в ванную понесло!

Он запотевшее стекло душевой кабины ладонью протёр и посмотрел на меня.

— Слышно было?

— А ты как думаешь?

— Домой тебя звала?

Я вздохнула, вдруг загрустив.

— Звала.

— А ты?

— Не поеду. Не хочу.

Завьялов ничего не ответил, а я на пуфик у двери присела и стала наблюдать за ним. За два прошедших дня, я ещё не успела привыкнуть к его присутствию в своей жизни. А он уже был в ней, и мне это чертовски нравилось. Он был первым мужчиной, которого я подпустила к себе настолько близко. И могла сказать, осознавая всю ответственность за свои слова, что нисколько не жалею о случившемся между нами, никогда раньше мне не было так спокойно. И на Генку я могла смотреть, кажется, бесконечно. Как он душ принимает, как ест, как спит, и меня это приводило в такой восторг, что даже не беспокоило, не настораживало ничего. Я была не в том возрасте, чтобы беспокоиться из-за своих бесчисленных всплесков беспричинной радости, я воспринимала это, как само собой разумеющееся. Я ведь хотела его, мечтала, чтобы он хотел меня, и радовалась, что так отлично у нас всё складывается. Я получила то, что мне было нужно. Получила Генку Завьялова, и впитывала, как губка, всё, что он готов был мне дать и чему научить.

— Ты как-то повеселела, — сказала Ника, когда они с папкой с отдыха вернулись. Я крутилась перед зеркалом, примеряя купальник и парео, привезённые мне в подарок, и обернулась, услышав такое утверждение.

— Да? — вроде бы удивилась я.

— Мне так кажется. Как у тебя с тем парнем? Всё наладилось?

Я несколько секунд раздумывала, как стоит ответить, потом решила, что Прохоров хоть чем-то может мне послужить, и поэтому кивнула.

— Да, мы всё выяснили. Всё хорошо.

— Здорово. Глаза у тебя по-настоящему влюблённой женщины.

— Влюблённой? — Вот тут я искренне удивилась. — Это заметно?

— А почему ты так удивляешься? Сама же говорила, что влюблена.

Я парео узлом на груди завязала, потом присела рядом с Никой на кровать. Улыбнулась маленькому Ваньке, который возился со шляпкой матери, теребил бант, потом шляпу на голову надел.

— Скажи мне честно, ты не против, что я с вами жить буду?

— А почему я должна быть против?

Я неуверенно пожала плечами.

— Вась, ты всерьёз с ней разругалась?

— Мы уже помирились. Вроде бы… Она приходила, просила вернуться, но я, правда, не хочу.

— Тогда не возвращайся. Ты девочка взрослая, не обязана жить дома.

— Но ты не против? — настаивала я.

— Да прекрати, — Ника от меня отмахнулась. — Я тебе не мать и не мачеха, мы с тобой подруги. И ты дочь моего мужа. Почему я должна быть против? — Она посмотрела на меня. — И не слушай, что она тебе говорит. Кирилл тебя очень любит.

Я кивнула. У Ники тоже было не всё хорошо в отношениях с матерью, и испортились они, как раз благодаря её отчиму, поэтому она с таким пониманием всегда выслушивала меня, когда я жаловаться принималась. Но, несмотря на это, я старалась не перебарщивать. Моя мать не монстр, просто нам трудно понять друг друга, поэтому жаловаться я старалась только тогда, когда терпеть уже было невозможно. Хотелось иногда кому-нибудь поплакаться. А кому, если не Нике? Отцу нельзя, он тут же пойдёт решать мои проблемы, а сталкивать мать и Филина лбами, я опасалась. Всё-таки они оба считались моими родителями. А вот Ника выслушает и совет даст, за что я её и люблю. За терпение и желание вникать в мои проблемы, хоть они её и не касаются никак.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒