конец первой части

***

Долго Люся в заграницах не промотался. Проведал Цилю, поглядел на ее гоя — богатый был гой, фильмы снимал, в одной даже Цильку представил, герцогиней изобразил, а та и рада стараться. Люся не стал супруге жизню ломать, представился братом, Додика повидал, велел мамеле слушаться и распрощался. Однако, гешефт поимел: гой ему скупщика посоветовал, и Люся свои камушки вполне прилично загнал, и даже не все — на черный день тоже оставил, да и колечко. Кололо оно глаза зеленью своей, ну, да ладно. Люся ли не мужик? Перетопчется — переболит.

А Люся прижился. В ихнем Городе Ангелов места было для умных людей с избытком. Люся знакомства завел, со своими сошелся, пьесу сам придумал — про изведанное лично и от души. Не большевицкую тюрьму, разумеется, а подвалы инквизиции вывел в истории, и вместо себя блондиночку, как тут любили: аппетиных форм и с коровьим взглядом. А героя выбирал сам, чтоб похож, вот только глаз зеленых таких нигде не нашел. Подобие бледное получилось, не мальчик, но у Люси заныло, и не заметил, как увлекся и переспал. Потом пожалел: ни огня, ни фантазии. А фильма прекрасно пошла, все синематографы «Любовь в застенках» крутили. Циля целовала в щечку при встрече, Додик переехал к Люсе жить, и всё деньги просил.

Еще «Приключения в джунглях» снял, про обезьяну — монстра, и «Пираты Карибского моря», про всяких там, с пиастрами и в тряпье. Потом надоело, душа запросила драмы, Люся собрал труппу и взялся за старика Шекспира. И не прогадал. Хотя компаньоны крутили пальцами у виска, Люся с «Королем Лиром» и «Двенадцатой ночью» всю старушку Европу объездил, а там совсем, видно, сдурел, и подписал контракт с большевицким театром.

Ехал на родину, а у самого поджилки тряслись и в грудях ёкало от интереса: и как они там, на родине? Совсем уже край или еще можно таки жить? А вот и поглядим, если не заметут господа комиссары. Кто знает, вспоминают на родине Люсю Малфоёва или забыли уже? Зиг транзит глория мунди — оно понятно, но боязно было в порту мимо милицейских проходить. Люся держал лицо.

***

Гарик Шмуклер был своей жизнью обратно доволен. А шо недовольным быть, если его, в его сопливые двадцать с малым уже всякая собака Гарри Шаевичем величает, начальство городское тоже за ручку, серьезные люди при встрече здоровья желают и за спиной только уже плюют. Не всякому босяку такая карьера и во сне приснится, а тут — вот вам, живой Гарик, завидный жених, тетка уже замаялась невест предлагать, но тут Гарик — кремень.

— Шо вы, тетя, городите, я извиняюсь, конечно. Ну, куда мене эту жену? При нашей неспокойной жизни да при работе. Решат, к примеру, меня взорвать или ножичком где пнут, хто будет моих сирот растить — поднимать? Вы с дядей, потому шо больше совсем некому.

Тетке явно не очень хотелось опять «растить–подымать», да и кровиночка рядом была не пристроенная. Помаялась–помаялась, и отстала, спасибо ей еще раз.

А тут как раз молодые кадры понадобились, и Гарику опять сказочно подфартило: в столицу абы кого не пошлют, тут и биография, и происхождение, и всякое–разное вроде морального облика. А у нас все есть — берите — не надо: облик такой моральный, аж самому противно, да еще сирота и борец с режимом. Словом, ехал Гарик в столицу, и сам себя уважал: какой молодец!

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒