Кризис концепта

Позитивные оценки социального капитала не мешают некоторым ученым отмечать его парадоксальную природу, благодаря которой наряду с положительным социальным капиталом бытуют и отрицательные его формы. Можно ли утверждать, что любое добровольно созданное объединение будет оказывать исключительно положительное воздействие на жизнь общества? Опираясь на опыт Италии как страны с неравномерно сосредоточенным социальным капиталом, Патнэм ввел понятие «негативного социального капитала». Его генераторами считаются группы, которые, основываясь на внутригрупповом доверии, неформальных связях, взаимных обязательствах в собственных рядах, не приносят пользы общественному доверию — и, более того, даже разрушают его. Они используют собственную сплоченность не на благо, а во вред обществу как целому. Первейшим примером подобных объединений выступает мафия Южной Италии, опыту которой Патнэм уделил особое внимание.

«Действуя в обстановке острейшего дефицита доверия и безопасности, слабости государства, гражданских институтов и общественных норм, мафиози предлагали нечто вроде приватизированного Левиафана. Используемые мафиози методы “убеждения” позволяли экономическим агентам заключать соглашения, имея уверенность в том, что они будут исполняться»[19].

Тем самым организованная преступность предстает неотъемлемым элементом системы горизонтального недоверия и вертикальной зависимости, сложившейся на итальянском Юге. «Негативный социальный капитал» формируется в обществах, где базовый элемент становления полезного социального капитала в виде доверия отсутствует — как, впрочем, и нормы, которые могли бы послужить опорой «полезного» социального капитала. В этой связи, разумеется, перед исследователем возникает вопрос: если с помощью понятия «социальный капитал» можно описывать как упрочивающие, так и разрушающие общественную систему феномены, то какова же его эвристическая ценность и что, собственно, оно фиксирует?

Одним из тех, кто специально рассматривал отрицательные эффекты аккумуляции социального капитала, стал американский социолог Алехандро Портес. В частности, он выделил четыре потенциально негативных последствия включения индивида в группу, которое теоретически должно было бы способствовать приумножению социального капитала в той или иной конкретной общности: а) отторжение посторонних — группа способна сплачиваться против остальных членов сообщества или против других групп, а кроме того, чем выше сплоченность группы, тем больше ее закрытость для новичков; б) избыточные требования — группа может мешать своим членам добиваться личного успеха, поскольку, приняв на себя групповые обязательства и разделяя общие нормы поведения, человек неспособен легко и без потерь из нее выйти; в) ограничение индивидуальной свободы — внутри групп с высоким уровнем социального капитала социальный контроль настолько высок, что он существенно ограничивает людей, а это в свою очередь потенциально ведет не только к замедлению развития группы, но и к ее дезинтеграции; г) девальвация общепринятых норм — групповая солидарность иногда укрепляет намерение группы жить вопреки внешним тенденциям и трендам, игнорируя общие правила и нормы[20]. По мнению Портеса, социальный капитал имеет особенно высокие шансы стать «негативным» в тех случаях, когда доверие, не распространяясь на общество в целом, циркулирует лишь внутри групповых границ.

Как часто бывает в подобных случаях, основной огонь критики обрушился на основателей, стоявших у истоков теории социального капитала — в данном случае на Патнэма и Фукуяму. Первого из них, в частности, упрекают в том, что он недопустимо сузил вклад, вносимый в формирование социального капитала государством. Шведский политолог Бо Ротштейн, отталкиваясь от того факта, что наиболее высокий уровень доверия и социального капитала традиционно фиксируется в скандинавских странах, где социальная поддержка граждан государством высока, попытался доказать, что именно этот фактор повышает безопасность социальной среды и делает общественную жизнь лучше. Иначе говоря, как раз качественное выполнение государством своего предназначения и стимулирует более благосклонное отношение граждан к добровольным ассоциациям, то есть способствует наращиванию социального капитала[21]. Что же касается его «истощения», о котором писал Патнэм, то оно, по мнению Ротштейна, обусловлено издержками неолиберальной системы, ориентирующей население на подозрительное отношение к государственной власти.

Скептически воспринимается и убеждение Фукуямы в том, что социальный капитал зиждется в первую очередь на доверии. Доверие, как подчеркивает Лори Парсонс, слишком неоднородно, чтобы во всех случаях генерировать социальный капитал, поскольку человек способен доверять какому-то лицу в чем-то одном и не доверять ему же в чем-то другом.

«Люди способны доверительно полагаться на представителей своей расы, класса и территории или, напротив, отказать какой-то группе в доверии на тех же основаниях. Но аналогичным образом они могут доверять ближнему в одной социальной роли, отказывая в доверии в случае исполнения им иных социальных ролей. Например, человек может быть уверенным в том, что бакалейщик не обманет, а сосед не ограбит его, но это отнюдь не означает, что он готов вступить с ними в кредитное соглашение или совместно участвовать в регенерации коммунальной среды. Короче говоря, доверие, трактуемое изоляционистским и редукционистским образом, — плохой показатель чего бы то ни было»[22].

Впрочем, все высказанное выше вполне можно признать благожелательной критикой специалистов, не отрицающих самой парадигмы социального капитала и желающих лишь усовершенствовать ее; гораздо более разрушительны нападки со стороны тех, кто сомневается в самой целесообразности внедрения в общественные науки нового концепта. В числе именно таких критиков американский ученый и эксперт Всемирного банка Майкл Вулкок, который еще в начале 2000-х обозначил несколько критических позиций, касающихся социального капитала. Среди них значатся следующие: а) социальный капитал — не оригинальная концепция, а лишь «переупаковка» старых идей; б) размытость определений ведет к тому, что это понятие применяют слишком широко; в) акцент на экономику, предполагаемый теорией социального капитала, избыточен[23].

Экономические аллюзии, изначально встроенные в понятие социального капитала, раздражают и американского социолога Клода Фишера:

«Эта метафора вводит в заблуждение. Где я могу взять в кредит социальный капитал? Какова текущая процентная ставка? Могу ли я перевести свой социальный капитал в офшор? »[24]

По мнению Фишера, термин «социальный капитал» вообще не нужен, поскольку понятия «членство», «доверие» и «коммуникабельность» отлично работают сами по себе и гораздо лучше объясняют те процессы, для понимания которых некоторые обращаются к теории социального капитала, в то время как само это понятие лишь путает тех, кто его использует. Аргументацию скептиков подкрепляет и Бен Файн, согласно которому понятие социального капитала не поддается точному определению и, таким образом, может применяться для обозначения чего угодно:

«Этому концепту присущи небывалая расплывчатость и зыбкость. В его каркас заключены множество элементов: здесь можно найти горизонтальные и вертикальные связи, социальные ценности и социальные сети — включая их темные, негативные или извращенные разновидности, которые раскрываются в мафии, фашизме, эксплуатации семейного труда и так далее. Казалось бы, столь разноплановое понятие давно должно было бы рухнуть под гнетом собственных противоречий, но на деле происходит прямо противоположное: оно вбирает в себя любую критику, всякий раз просто добавляя к своим признакам пару-другую новых характеристик»[25].

Еще одним свидетельством того, что дальнейшая разработка концепта оказалась в тупике, стали проблемы, связанные с измерением социального капитала. Дело в том, что недостаточная изученность этого общественного феномена, а также отсутствие единодушия в его понимании пока мешают разработать универсальную методику, позволяющую фиксировать его в количественных показателях. На это, кстати, обращает внимание и Фукуяма в одной из своих статей:

«Один из самых больших недостатков концепции социального капитала заключается в отсутствии консенсуса по поводу того, как измерять его. Сегодня существуют лишь два основных способа: во-первых, проведение переписи участников в конкретном сообществе или ассоциации и, во-вторых, использование данных об уровне доверия и гражданской активности»[26].

Исследователи, занимающиеся измерением социального капитала, обычно выделяют четыре «этажа» этой процедуры: это анализ на микро-, мезо-, макро- и наноуровне[27]. На микроуровне измеряется вклад социального капитала в благополучие отдельного индивида: именно такой подход применял Бурдьё, когда писал о том, какие преимущества социальный капитал предоставляет конкретному человеку. Что касается накопления социального капитала на мезоуровне, то оно вытекает из взаимодействия между различными социальными группами, которое оказывает влияние на общую социальную и экономическую стабильность общества. Далее, на макроуровне социальный капитал анализируется относительно конкретных обществ, стран и регионов: здесь речь идет примерно о том же, чем занимался Патнэм в отношении Италии. Наконец, наноуровень исследования социального капитала — который выделяется не всегда, но тем не менее также заслуживает внимания — затрагивает отношения внутри семьи как первичного источника социализации человека. Стоит, однако, отметить, что трактовки различными учеными микро-, мезо- и макроуровня исследования социального капитала крайне разнятся и до подлинного единодушия тут очень далеко.

То же самое касается и конкретных индикаторов измерения социального капитала, где различные исследователи пользуются разными системами, а оформление какой-то универсальной матрицы пока не просматривается. В частности, Патнэм предлагает следующие индикаторы:

1) суммарное количество групп — профсоюзов, спортивных клубов, литературных, молодежных обществ, политических клубов, национальных объединений — в гражданском обществе (коэффициент n);

2) изменение числа n во времени (коэффициент t);

3) индикатор измерения уровня «внутреннего единства и коллективного действия», определяемый субъективно и оценивающий внутренние связи существующих групп (коэффициент с)[28].

Субъективизм подобных схем бросается в глаза сразу, и это главный камень преткновения, грозящий погубить красивую социально-политическую конструкцию. Никак не спасает ситуацию и введение дополнительных субъективистских критериев. Например, Фукуяма, использующий для фиксации объема социального капитала примерно те же показатели, что и Патнэм, дополняет их коэффициентом, который он именует «радиусом недоверия». Этот индекс, по замыслу его изобретателя, должен описывать внешнее впечатление общества о той или иной группе (общественной организации). Его использование должно демонстрировать, что, например, высоко дисциплинированная экстремистская группа, производя отрицательный социальный капитал, будет снижать объем социального капитала всего общества, поскольку ее радиус недоверия слишком велик. Подобными сообществами являются, например, «Ку-Клукс-Клан», сицилийская мафия, «Аль-Каида». Иначе говоря, чем выше число криминальных, радикальных, экстремистских организаций в конкретном обществе, тем незначительнее в нем объем социального капитала.

В целом приходится констатировать, что сильный привкус субъективизма, ощущаемый в различных методиках измерения, включая и те, которые были разработаны столь солидными организациями, как Всемирный банк, до сих пор не позволил поставить изучение социального капитала на твердую научную почву.

***

С триумфом войдя четверть века назад в мир социальных наук, понятие «социальный капитал» встретило в научном сообществе радушный прием: казалось, с его помощью можно будет объяснить широчайший круг самых разных явлений. Новым термином активно пользовались социологи, политологи, экономисты, антропологи, но в итоге именно это и сыграло с ним злую шутку: этот концепт все чаще и жестче начали критиковать за безбрежную всеохватность. На сегодняшний день вариативность трактовок социального капитала и подходов к его изучению порождает лишь один неоспоримый вывод: возможно, в долгосрочной перспективе этот концепт и имеет большое будущее как аналитический инструмент, привлекательный для специалистов из самых разных областей, но в обозримой перспективе он скорее всего останется просто красивой идеей, туманной и нечеткой. Даже до самого минимального консенсуса здесь еще очень и очень далеко.

[1] Социальный капитал // Социология: Энциклопедия / Сост. А. А. Грицанов, В. Л. Абушенко, Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. Минск: Интерпрессервис, 2003. С. 405.

[2] Юм Д. Трактат о человеческой природе // Он же. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1996. Т. 1. С. 560.

[3] Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 86.

[4] См.: Hanifan L. J. The Rural School Community Center // Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1916. September. Vol. 67. № 1. P. 138.

[5] Бурдьё П. Формы капитала // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 5. С. 63.

[6] Там же.

[7] См.: Коулман Д. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. 2001. № 3. С. 122—139.

[8] Putnam R. Bowling Alone: The Collapse and Revival of American Community. New York: Touchstone book, 2001. P. 22.

[9] Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. М.: Ad Marginem, 1996. С. 207.

[10] См. сборник статей ученых из перечисленных стран, вышедший под редакцией Патнэма: Putnam R. D. (Hrsg. ). Gesellschaft und Gemeinsinn: Sozialkapital im internationalen Vergleich. Gü tersloh: Verlag Bertelsmann Stiftung, 2001.

[11] Ibid. S. 781.

[12] Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ, 2008. С. 52.

[13] Там же. С. 55.

[14] Там же. С. 53.

[15] Там же. С. 93.

[16] Там же.

[17] Esser H. The Two Meanings of Social Capital // Castiglione D., Deth J. van, Wolleb G. (Eds. ). The Handbook of Social Capital. Oxford: Oxford University Press, 2008. P. 23.

[18] Ibid. P. 25.

[19] Патнэм Р. Указ. соч. С. 152.

[20] Portes A. Social Capital: Its Origins and Application in Modern Sociology // Annual Review of Sociology. 1998. Vol. 24. Р. 21.

[21] См.: Rothstein B. Corruption and Social Trust: Why the Fish Rots from the Head Down // Social Research. 2013. Vol. 80. № 4. P. 1009—1032.

[22] Parsons L. Embedding the «Black Box»: A Reformulated Social Capital Theory for the Exploration of Socio-Physical Linkages // Cogent Social Sciences. 2015. № 1 (https: //pure. royalholloway. ac. uk/portal/files/28759984/23311886. 2015. 1079352. pdf).

[23] См.: Woolcock M. The Place of Social Capital in Understanding Social and Economic Outcomes // Isuma: The Canadian Journal of Policy Research. 2001. Vol. 2. № 1. Р. 11—17.

[24] Fischer C. Bowling Alone: What’s the Score? // Social Networks. 2005. Vol. 27. № 2. P. 157.

[25] Fine B. They F**k You Up Those Social Capitalists // Antipode. 2002. Vol. 34. № 4. Р. 796—799.

[26] Fukuyama F. Social Capital and Civil Society(www. imf. org/external/pubs/ft/seminar/1999/reforms/fukuyama. htm).

[27] См.: Сысоев С. А. К проблеме измерения социального капитала // Теоретическая экономика. 2012. № 2. С. 44.

[28] См.: Патнэм Р. Процветающая комьюнити, социальный капитал и общественная жизнь // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 4. С. 79.

⇐ Предыдущая 1 23