Зрелость концепта

Подлинную популярность понятию «социальный капитал» в политической науке обеспечил американский политолог Роберт Патнэм. В его трактовке социальный капитал предстает в качестве одной из ключевых характеристик организации общества, способствующей распространению взаимного доверия и облегчающей сотрудничество людей в обоюдных интересах. Патнэм предложил собственное определение этого феномена:

«Социальный капитал — это связи между индивидуумами, социальные сети и нормы взаимности, которые из упомянутых сетей проистекают. Когда доверие и социальные сети хорошо развиты, индивиды, бизнес, регионы процветают»[8].

В классической книге «Чтобы демократия сработала», посвященной институциональным реформам последней четверти ХХ века в Италии, Патнэм продемонстрировал благотворное воздействие глубоких и прочных общественных взаимосвязей на социально-политический прогресс итальянского Севера, который разворачивался на фоне отставания не умеющего накапливать социальный капитал итальянского Юга.

«Десять столетий Север и Юг исповедовали совершенно различные подходы к дилеммам коллективного действия. На Севере нормы взаимности и структуры гражданской вовлеченности воплотились в гильдии, общества взаимопомощи, кооперативы, профсоюзы, спортивные клубы и даже библиотечные кружки. Эти горизонтальные гражданские узы позволили Северу достичь более высоких в сравнении с Югом показателей экономической и институциональной деятельности»[9].

Главную роль в этом процессе сыграли спонтанно развивающиеся гражданские организации, целевые задачи которых, в принципе, даже не имеют особого значения: самое главное заключается в том, чтобы в их формирование и последующее функционирование не вмешивалось государство, которое само по себе с трудом генерирует социальный капитал.

Однако социальный капитал способен не только накапливаться, но и растрачиваться. В своей второй большой работе «Игра в кегли в одиночку» Патнэм показывает, как современные американцы, все более обособляясь от своих семей, друзей и соседей, лишаются социального капитала, «иссушая» тем самым демократические институты. В подтверждение подобной динамики он ссылается на солидный массив данных, свидетельствующих о том, что нынешние граждане Америки по сравнению со своими предками, жившими в эпоху де Токвиля, подписывают меньше петиций, состоят в меньшем количестве добровольных ассоциаций, реже встречаются с друзьями. Эту тягу к избыточной автономности автор считает фундаментальной особенностью американской жизни конца XX века, обусловленной целым рядом факторов, среди которых переформатирование трудовой деятельности, преобразования городской жизни, возросшее могущество телекоммуникационных и компьютерных сетей, а также пересмотр гендерных ролей. Более того, эти тренды универсальны: во всех демократических обществах, включая Великобританию, Германию, Испанию, Швецию, США, Японию, Австралию и Францию, наблюдаются снижение интереса к выборам, уменьшение численности членов политических партий и профсоюзов, а также людей, посещающих церкви[10]. Складывающиеся взамен новые формы гражданского участия сфокусированы не столько на «общественном», сколько на «индивидуальном» начале. Это означает, что популярностью пользуются прежде всего те формы гражданского активизма, которые не требуют физического участия или присутствия: подписание электронных петиций, онлайн-голосования и тому подобные. Патнэм называет это явление «приватизацией социального капитала», видя в нем главную угрозу общественной солидарности в наступившем столетии[11]. При этом, однако, он настаивает, что утечки и растраты социального капитала вполне обратимы: с помощью целенаправленных общественных усилий его запасы можно восстанавливать.

В рамках примерно той же парадигмы интересующее нас понятие разрабатывал и Фрэнсис Фукуяма, широкая известность которого весьма способствовала популяризации теории социального капитала. В своей книге, посвященной феномену доверия, он уделяет этому вопросу большое внимание:

«Социальный капитал — это определенный потенциал общества или его части, возникающий как результат наличия доверия между его членами. Он может быть воплощен в мельчайшем базовом социальном коллективе — семье, и в самом большом коллективе из возможных — нации»[12].

Хотя наличие эгоистического интереса при образовании ассоциаций неустранимо, наиболее крепкими из них оказываются те объединения, между членами которых существует предварительный морально-нравственный консенсус. Подобные сообщества нередко обходятся без правового регулирования внутренних отношений, что повышает их конкурентоспособность на фоне других коллективов.

В целом подход Фукуямы схож с выкладками Патнэма, хотя он более склонен подчеркивать не гражданские, а экономические грани социального капитала. Подобно некоторым исследователям, он признает экономическую деятельность важнейшей частью современной жизни, рассматривая социальный капитал и все его составляющие и производные (доверие, сильное гражданское общество) через призму экономической выгоды. По мнению Фукуямы, наличие в обществе устойчивых социальных связей и норм доверия открывает новые экономические возможности — а значит, увеличивает общественное благосостояние:

«Недоверие, распространенное в обществе, налагает на всю его экономическую деятельность что-то вроде дополнительной пошлины, которой обществам с высоким уровнем доверия платить не приходится»[13].

Размышляя о выгодах социального капитала, Фукуяма подчеркивает, что процесс их приобретения требует времени:

«Социальный капитал, в отличие от других форм человеческого капитала, невозможно получить как отдачу от того или иного рационального вложения. […Прежде всего] приобретение общественного капитала требует адаптации к моральным нормам определенного сообщества и усвоения его в рамках таких добродетелей, как преданность, честность и надежность»[14].

Как только этот процесс пойдет, неосязаемый социальный капитал начнет приносить вполне осязаемую материальную отдачу. Именно накопление социального капитала, по мнению Фукуямы, стоит за набирающим обороты во всем передовом мире переходом экономических акторов от крупных иерархических структур к гибкой сети мелких предприятий, более эффективных в современных условиях.

Свое видение социального капитала Фукуяма старается связать с региональными и местными обыкновениями и традициями. Так, рассуждая об уровнях социального капитала в разных странах, он обращает внимание на укорененное в сознании американцев подозрительное отношение к собственному государству. Стараясь держаться от государственной власти подальше, граждане США в решении проблем коллективного действия всегда уповали не столько на государственную помощь, сколько на собственные усилия: «В прошлом, да и сейчас, признаком именно американской демократии было то, что она являла собой не случайное скопление отдельных людей, а жизнедеятельный комплекс добровольных объединений»[15]. Но безусловным достоинством государственных институтов США стало то, что они сами всемерно поощряли подобное тяготение гражданского общества к автономизации, позволяя независимым от власти институтам корректировать государственную политику, мирясь с постоянным противодействием граждан тем или иным государственным инициативам и тем самым способствуя накоплению социального капитала. Впрочем, сегодня — и здесь Фукуяма и Патнэм единодушны — дело обстоит отнюдь не гладко:

«Американцы по-прежнему не расстаются со своей привычкой объединяться в добровольные организации, но за последние несколько десятилетий они много в чем утратили свое влияние. Произошел гигантский скачок общего уровня недоверия, который выражается во все более настороженном отношении американцев друг к другу, а также во все более частом использовании такого средства разрешения спорных ситуаций, как гражданские иски»[16].

На стадии бурного интереса к проблематике социального капитала теории мэтров многократно уточнялись и конкретизировались. В качестве примера можно сослаться на немецкого социолога Хармута Эссера, попытавшегося взглянуть на социальный капитал как на резервуар особого рода ресурсов. Специфика социального капитала как разновидности капитала, по его мнению, состоит в присущем только ему сочетании индивидуальных и коллективных элементов контроля над ресурсами. В трактовке этого специалиста социальный капитал представляет собой «те ресурсы, которые может мобилизовать или использовать к своей выгоде актор, опираясь на свою вовлеченность в сети взаимоотношений с другими акторами»[17]. Интересно, что немецкий ученый выделяет относительный социальный капитал, которым может пользоваться индивид, и системный социальный капитал, присущий социальной структуре в целом и являющийся результатом деятельности сети, в которую вовлечены все акторы. Тот тип социального капитала, которым актор обзаводится, опираясь на собственные отношения с другими людьми, автор называет «капиталом отношений», а те разновидности капитала, которые от личности не зависят — например уровень доверия внутри системного целого, — называются «социальным капиталом системы»[18]. В развитии человеческих сообществ важную роль играет как первый, так и второй.

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒